Приготовления много времени не заняли. Да и откуда бы у них взялось много времени?

Самураи облачались в доспехи. У каждого был при себе полный о-ёрой, причем дорогой, с металлическими пластинами, Артем бы и не допустил, чтобы его воины довольствовались более дешевыми доспехами. Даже у Хидейоши и его отца Садато доспехи были попроще: у Хидейоши только цубо-ита была из металла, остальные пластины — кожаные, а у его отца так и вовсе о-ёрой состоял сплошь из лакированных дощечек (конечно, Кумазава-старший мог себе позволить амуницию побогаче, тут, думается, дело в том, что это какие-нибудь семейные бесценные удачливые доспехи, прошедшие не одно сражение, исцарапанные стрелами самого ого-го кого и все такое).

Молчаливо и деловито все помогали друг другу опоясывать себя рядами пластин, вдевать застежки в петли. Держа в руках шлем-кабуто, Артем подошел к Ацухимэ, подозвал к себе Омицу и Мито.

— Слушайте меня, девочки. Забирайтесь, как делали мы, вверх по склону, спрячьтесь там. Следите за мостом оттуда. Если все будет хорошо, спуститесь. Если нет… спуститесь, когда здесь станет тихо.

Артем думал, что Ацухимэ станет возмущаться и протестовать. Но она проявила удивительное благоразумие.

— Хорошо, — покладисто кивнула представительница рода Кумазава. — Только дай нам луки. На всякий случай. Если мы будем потом добираться одни до нашей родовой усадьбы, нам не помешает серьезное оружие.

— Будут вам луки, — пообещал Артем.

Неожиданно взбунтовалась Омицу.

— Я с тобой! — заявила она. — Я вместе с тобой сражалась в замке. Еще скажи, что я сражалась плохо!

— Ты сражалась великолепно, даже лучше меня, — Артем был серьезен и нисколько не кривил душой. — Но ты должна спасти нашего ребенка. Я — твой господин, и это мой приказ. И он не обсуждается.

Омицу надулась, но промолчала.

— Ямомото-сан! — К Артему подбежал яма-буси по имени Абуэ. — Мы уходим.

— Давайте. Мы тоже отправляемся. Такамори! — Артем подошел к пожилому яма-буси, приобнял его за плечи. — Остаешься с женщинами, это приказ! Кто мне их потом, если все мы поляжем, доставит в безопасное место?

— А кто сражаться будет, господин?

Артем знал, что сейчас он крепко обидит старика. Но не было времени разводить долгие, пропитанные деликатностью уговоры.

— От тебя, однорукого, все равно будет не много толка в самурайской стычке. Это ж не бить исподтишка по болевым точкам. Короче, остаешься, это приказ! — Артем резко повернулся и зашагал, не оглядываясь, вперед, к своей лошади.

Три фигуры в черном скользнули по тропе в сторону ущелья Бомо и вскоре скрылись из глаз за ее поворотом. Остальные, ведя лошадей в поводу, двинулись следом. Женщины и Такамори с места не тронулись…

Вышагивая по тропе, Артем не в первый раз задумался о странностях многогранной японской натуры. Вот взять эту троицу яма-буси. Ведь никто их не неволит. Ну, казалось бы, предупредили, выполнили священный долг перед братством яма-буси и отошли в сторону. У них ведь тоже есть женщины и дети, к которым тоже бы неплохо вернуться живыми. Ан нет. Лезут в отчаянное предприятие с мизерными шансами на победу. Ну, скажем, со старым Кумазава более-менее понятно, вон как прилила кровь к его щекам, разгорелись глаза, как раздуваются ноздри от предвкушения славного боя. Старый самурай застоялся в тихом столичном стойле, для него ввязаться в сражение, как для старого артиста вернуться на арену — все равно чем закончится, лишь бы еще раз испытать то пьянящее чувство. У яма-буси другое. Тут долг перед братством, пусть и разрозненным, пусть живущим отдельными кланами. И этот долг перевешивает все прочие побудительные мотивы. А с яма-буси, выходит, сиккэн просчитался. Ну хоть в чем-то он просчитался, значит, и он может ошибаться…

Шедший первым, Артем остановился, вскинул руку. Как и описывал дзёнин Абуэ, тропа пошла на расширение, и вот за очередным поворотом открылся не очередной серо-коричневый склон, а просвет. Это и было ущелье Бомо, вершина которого алела от солнечного света, а сумрачные склоны были облеплены ватными клочьями утреннего тумана. Мост пока был не виден, чтобы его увидеть, надо еще чуть пройти вперед, чего пока делать не следует, лучше они останутся на месте и будут ждать.

— Фудзита! — позвал Артем, и когда тот подбежал, поставил ему задачу: — Иди вперед. Найди место, откуда виден мост, но не видно тебя. Там должны быть кусты. Осторожно выглядывай. Как только начнется — бегом сюда. Все понял?

Фудзита кивнул и бросился исполнять.

Артем оглянулся. Позади него выстроилось его войско. Еще совсем недавно, выезжая из монастырских ворот, он думал, что его отряд — это всего лишь группа путешественников, оказалось — войско. С которым в бой идти.

Все самураи надели шлемы-кабуто, кто-то уже опустил лицевые пластины. Кстати, лишь на Фудзита, который сейчас где-то впереди наблюдал за мостом, не было полного комплекта о-ёрой. Проще будет сказать, что у него было: кожаный налобник из толстой продубленной кожи и наручи-котэ из толстой ткани с нашитыми поверх нее круглыми и продолговатыми металлическими пластинами. В свое время Фудзита отказался от доспехов, заявив, что эта самурайская сбруя будет лишь мешать ему свободно двигаться, в ней тяжело уворачиваться и вообще он привык обходиться без всего этого, и ничего — живехонек. У непонятного монаха-сохэй тоже, разумеется, никаких защитных приспособлений не имелось, а из оружия была кедровая палица, длинный нож и дорожный посох, обитый снизу заостренным железом. Артем хотел честно поделиться чем-нибудь с монахом, предлагал взять хоть что-то — если не муно-ита или кабуто, то хотя бы наголенники-сунэатэ или набедренники-хаидатэ. «Не нужно», — вот и все, что сказал на это странный монах.

На самом Артем был легендарный о-ёрой Тайра Томомори. В этот раз гимнаст надевал его с другим чувством, нежели все последние полтора месяца. Сегодня он облачался в доспех не для клоунады, сегодня доспеху предстояло выступить по предназначению. Черт-те сколько тот валялся без дела — сперва на дне залива (если легенды не врут), потом у Нобунага в тайнике. Сейчас доспеху предстояло тряхнуть седой древнющей стариной.

Может быть, Артему только показалось, но странное ощущение посетило его, когда он застегнул на себе последний ряд пластин. На миг его повело, он почувствовал легкое головокружение, прикрыл глаза, и перед ним пронеслось видение не видение, которое длилось всего ничего, не дольше мига: налитая ярким солнцем водная гладь, кромка берега вдали, все вокруг в кораблях в алых и белых парусах, в ноздри ударил запах нагретой солнцем палубной древесины, между кораблями мелькают черные штрихи, воздух полон тихим свистом, под ногами в палубу впивается стрела с черно-белым оперением и мелко дрожит… Артем распахнул глаза и видение пропало…

Любой здешний японец на его месте тут же бы заявил, что это было не просто видение, это ожил заключенный в о-ёрой ками последнего из Тайра. Однако мышление российского циркового гимнаста было устроено несколько иначе, и объяснение он подыскал другое, вполне рационалистическое — причуды разума. Видимо, просто впервые со дня владения доспехом он, новый владелец, помимо воли, неким внутренним порывом попытался представить себе этого Тайра Томомори. Однако как-то по-новому он ощутил на себе эти не впервые надетые доспехи, какое-то новое отношение появилось к ним. Впрочем, не до того сейчас было, чтобы копаться в эдаких почти метафизических материях…

А еще у Артема и его самураев на седлах были закреплены и развернуты заспинные знамена-сасимоно — чтобы те, на мосту, сразу увидели, кто к ним пожаловал.

Лошади фырчали, трясли головами, били землю копытами. Главное, чтобы какую-нибудь коняжку не потянуло заржать в полный лошадиный голос. Это было бы уж совсем ни к чему. Скорее всего на мосту звук эдакой громкости услышат, и тогда троице яма-буси придется вступать незамедлительно, что, конечно, не здорово.

«А нет ли во всем этом подвоха? — вдруг подумалось Артему. — Не играют ли яма-буси какую-то хитрейшую игру — собственную или сочиненную для них все тем же сиккэном?» Впрочем, Артем тут же решил для себя не ломать больше над этим голову. Как бы там ни было, все выяснится, когда они вырвутся на полянку перед мостом.

Артем осознавал, что это скорее всего его последний бой. Слишком мало шансов. И лично у него их даже меньше, чем у кого-нибудь из его самураев. Он ведь не воин, а всего лишь циркач. Однако страха не было. Наоборот, какой-то странный покой воцарился в душе. Успокаивало, что Омицу в безопасности, будущий ребенок в безопасности, Ацухимэ в безопасности. Когда все закончится, их не тронут. Такамори сможет позаботиться о них наилучшим образом. Сюнгаку и Рэцуко помогут деньгами. Сиккэну нет никакого смысла и интереса преследовать женщин, он о них и не вспомнит даже, он же занят высокой политикой. Все будет нормально.

А еще Артем понимал, что для него это расплата. Он влез не в свои игры, он заманил в ловушку Годайго, теперь настала его очередь угодить в ловушку. И где-то, по большому счету, это справедливо…

Пока все было тихо. Взгляд выхватил скачущую по веткам куста крохотную птаху. Она беззаботно радовалась наступившему утру, планировала на день нехитрые свои дела. Что ж, оставалось только позавидовать божьему созданию…

Артем представил, что сейчас происходит на мосту в ущелье Бомо. Если все идет согласно плану, то трое яма-буси, появившись перед воинами сиккэна, остановились, замахали руками, чтобы по ним ненароком не дали залп лучники, дождались отмашки и пошли к мосту. Прошли по балкам на неразобранную часть моста (Артем с высоты наблюдательного пункта, откуда они недавно обозревали ущелье, не мог с точностью до сантиметра определить толщину несущих, квадратных в разрезе балок, но примерно прикидывал, что они где-то сантиметров двадцать — двадцать пять, в общем для яма-буси пройти по такой опоре и не рухнуть в пропасть — задачка из детского учебника). На неразобранной части моста к ним подошел, надо полагать, тот, кто у них сейчас там за главного. Артем очень надеялся, что яма-буси начнут свой бой с того, что уберут этого главного и тем хоть ненадолго, но внесут разброд и шатание в самурайские ряды. Но пока что они мирно беседуют, яма-буси рассказывают, что видели Белого Дракона, что тот неспешно продвигается со своим отрядом по горной тропе и что окажется у моста не раньше чем…

Яростный боевой клич встрепенул горы, дробясь эхом и разлетаясь вверх и вниз. Птаха, за которой Артем в тот момент продолжал следить, испуганно взмыла в воздух и унеслась прочь, отчаянно мельтеша крыльями.

Началось. И без Фудзита понятно.

Артем вскочил в седло, всадил пятки в лошадиные бока. Конь понес по тропе. Затяжной поворот… Ага, бежавший навстречу Фудзита развернулся, увидев скачущий отряд, и понесся в сторону моста — по краю тропы, чтобы не быть сбитым лошадьми.

Конь вынес Артема на полянку перед мостом. Сразу бросилось в глаза, что сучьи демонтажники-высотники здорово продвинулись в своем поганом деле. Половина моста представляла собой метров двенадцать бездны, пересеченной двумя обнажившимися опорными балками и несколькими поперечными. Несколько тонюсеньких канатиков над кручей.

А на неразобранной части моста шло побоище. Среди чешуйчатых самурайских силуэтов мелькали черные силуэты яма-буси, мелькали клинки, с поляны на той стороне ущелья к мосту бежали другие самураи.

Когда появились всадники с Белым Драконом впереди (Артем специально не надел кабуто, чтобы издали были видны его светлые волосы и чтобы у тех, кто не понял бы, чьи это знамена с черным квадратом на белом фоне развеваются за спинами, не осталось никаких сомнений, кто перед ними) — раздались пронзительные крики, воины сиккэна замахали руками, как сбрендившие мельницы, показывая друг другу — смотри! смотри! — и лучники начали поднимать свои луки. Первый залп был поспешным, неприцельным, без поправки на ветер, и стрелы пролетели над всадниками.

Этот залп развеял все и всяческие иные версии и трактовки, расставил все точки там, где их не хватало. Засада была поставлена на Белого Дракона, поставлена вовсе не для его торжественной встречи, а как раз наоборот. Неясностей не осталось. И не было теперь у Артема со товарищи другой возможности, кроме как с боем пробиваться на ту сторону ущелья Бомо.

Резко остановив коня, Артем спрыгнул на землю, нахлобучил на голову шлем-кабуто — пять рядов пластин назатыльника-сикоро звучно звякнули о пластины, прикрывавшие спину. (Ох, сейчас такой оперенный ливень обрушится, что только держись, только выручайте, пластины!) Рывком опустил на лицо защитную маску черненного металла с узкими прорезями для глаз. Выхватил из ножен «Свет восемнадцати лун». Дикий нечленораздельный вопль вырвался из глотки сам собой. С этим воплем Артем понесся к мосту, держа меч в отведенной руке.

Вдарило по локтю, наконечник вражеской стрелы, влепившись в налокотник, выбил из него громкое «бзеньк!».

— Врешь, фашист, не возьмешь! — заорал Артем на чистом русском языке.

И были серьезные основания надеяться, что так просто его не возьмешь — Тайра Томомори был очень большим человеком и доспехи для него должны были сварганить высшего качества, наинадежнейшие, без всякой халтуры и тяп-ляповщины.

Артема обогнал монах-сохэй, он бежал, быстро-быстро перебирая босыми ногами, держа посох, как копье. Монаху без доспехов бежалось легче. Вдруг сохэй резко прянул в сторону — предназначавшаяся ему стрела пролетела мимо. «Ловко, — признал воздушный гимнаст. — Молодца…» И тут же сам получил две стрелы — одна отскочила от прикрывающих живот пластин, другая звякнула о набедренник.

Ага! Артем сумел заметить мелькнувшие над головой оперенные смерти, пролетевшие уже в направлении врага. Наш ответ сиккэну! Все правильно, все согласно установке на бой — двое Артемовых самураев остаются на поляне и ведут свое собственное сражение луками и стрелами. Хоть как-то прикроют бегущих, да и вражеские лучники не будут чувствовать себя чересчур нагло и вольготно. Понятное дело, Артем отрядил в лучники двух самых умелых по этой части самураев. Странно, если б наоборот…

Вжикнула возле самой головы вражья оперенная смерть. Очень не хотелось бы получить точное попадание в прорезь для глаз. В неприкрытое горло тоже не хотелось бы. И просто, без угрозы для жизни получить по шлему стрелой не слишком-то хотелось — можно рефлекторно дернуться, а на балках это чревато…

До моста оставалось шага три. Артем слышал гортанные команды, выкрики, боевые кличи, звон мечей, видел впереди себя мельтешение тел и блики на движущихся клинках. Мать твою! Один яма-буси недвижно лежал на досках настила. На этих же досках лежало немало тел в красно-черных доспехах. А двое яма-буси были еще живы, стремительными черными молниями они метались в самурайской мешанине, но их маневры не были хаотичны, их маневры были понятны Артему — все время поворачиваться так, чтобы самураи в сутолоке мешали друг другу. «Ща, ребятки, еще пару секунд продержитесь, и будет полегче!» А вокруг опять: «вжик!», «вжик!», и еще раз: «вжик!», «вжик!»…

Гимнаст вскочил на балку… Еще раньше на другую, параллельную, вскочил монах-сохэй и довольно уверенно по ней побежал, сверкая босыми пятками и балансируя посохом, как канатоходец шестом. Ему навстречу с настила на брус шагнул самурай, но дальше не пошел, побоялся, поджидал у края… Брошенный, как копье, посох вонзился ему железным наконечником куда-то в незащищенное маской лицо. А монах-сохэй уже выдергивал на бегу из-за пояса кедровую палицу…

Артем перебирал ногами не столь быстро, как монах, но уверенно продвигался по брусу, видя под собой головокружительно далекий туман над рекой и около сотни метров воздушной пустоты.

Вот в этом его преимущество перед многими вовлеченными в бой над бездной — он не боится высоты. Смотрит вниз, и ноги не подкашиваются, не трясутся поджилки, не кружится голова. Профессия обязывает. Воздушный гимнаст, боящийся высоты, — это, знаете ли, было бы сильно.

— А-а-а! — Вырвавшись из самурайского скопления, на балку вскочил невысокий воин и побежал навстречу Артему, держа двумя руками высоко над головой длинный меч.

Заорал и Артем, тоже замахнулся мечом и тоже ускорился навстречу воину в цветах дома Ходзё…

Ну, вот и наступил момент истины — во всей четкости осознал Артем. Момент истины всей его японской эпопеи. Почти по-гамлетовски — быть или не быть…

То, что сотворил вдруг Артем, не вписывалось ни в какие правила самурайского поединка и вообще ни в какие правила. Более того, и сам Артем ничего подобного не задумывал. Тело сработало исключительно на рефлексах и интуиции, без малейшего участия разума.

Артем описал катаной полукруг над головой, меняя хват рукояти с прямого на обратный, и на бегу с резким выдохом — «Йя-а!» — метнул меч.

Метнул не в набегающего противника, а ему под ноги. Всаживая меч острием в несущий брус моста.

Артему даже показалось, что он расслышал тихий хруст рассекаемых сталью древесных волокон.

Затормозить не успевали оба — только у одного под ногами вдруг вырос сталагмитом мелкоподрагивающий меч, а другой, то бишь Артем, не снижая ход, сильно толкнулся ногами и прыгнул вбок — в сторону находившегося чуть впереди поперечного бруса. Долетел, конечно, не для циркача задачка — с разбегу одолеть два метра, с места бы допрыгнул. Удержать равновесие — это было гораздо сложнее. Артем замахал руками, прогибаясь вперед-назад, в поисках точки равновесия.

Краем глаза Артем поймал давешнего противника, который предпринял отчаянную попытку перескочить через внезапно выросший на его пути сталагмит меча, но зацепился за рукоять «Света восемнадцати лун» полой хитатарэ, крутанулся в воздухе, рухнул вниз и ударился о брус спиной. Чувствуя, что соскальзывает в бездну, он выпустил из рук свой меч, немыслимым образом изогнулся и попытался схватиться руками за спасительную перекладину, но поймал только воздух и полетел в пропасть, истошно крича. Задетый полой его хитатарэ «Свет восемнадцати лун», как ни странно, не был этой полой выдран из бруса, а всего лишь несколько изменил угол наклона.

Артем же утвердился на поперечной перекладине, которая, к слову, была несколько уже несущей балкой…

Так твою!.. Даже не глазами увидев, а неким чутьем уловив, Артем рухнул вниз, растягиваясь в шпагат на узком бревне. Над ним, на том уровне, где мгновением ранее находился его живот, пронеслось с пугающим «жу-ух» копье, пущенное с настила. Может быть, и не убило бы, отрикошетило бы от набрюшных пластин, зато запросто могло сшибить с балки, как петуха с насеста, и кувыркайся потом в восходящих потоках воздуха, изображай из себя парашютиста, забывшего дома парашют.

Вскочив со шпагата, гимнаст выхватил из-за пояса-оби то, что оказалось ближе всего его правой руке — веер-оги, подарок ясно-солнышка-императора. Движением, схожим с тем, каким сдвигают предохранитель пистолета, Артем сдвинул защелку веера, взмахом руки раскинул стальные спицы с бритвенно острыми концами.

И тут же взмахом этого самурайского оружия отбил летевшую в него стрелу. И вслед за этим убедился, что балансировать на бревне с веером куда как сподручнее, чем без него.

Трудно было уследить за всем, что происходит вокруг, Артем ловил лишь некоторые фрагменты слева, справа и спереди. Словно фотографии делал. Вот пронеслись мимо две оперенные смерти, пронзая полный утренней свежести воздух над пропастью. Вот один из самураев сиккэна с пробитым глазом (ага, знай наших лучников!) валится навзничь в туманную бездну, а второй оседает на настил моста, судорожно лапая торчащую из горла стрелу. Вот в гуще дерущихся на настиле (а больше мешающих друг другу, чем дерущихся) взлетела вверх кедровая палица монаха-сохэй и опустилась на чей-то украшенный рогами и красно-черными лентами шлем. Вот из спины стоявшего на краю разобранной части моста самурая вышло сверкающее острие клинка и тут же исчезло, и самурай, раскинув руки, начал падать в зияющий провал. Артем увидел за ним горного отшельника — не Абуэ, другого, чье имя так и оставалось неизвестным — с коротким, прямым, с квадратной гардой, заляпанным кровью мечом. У яма-буси была по локоть отрублена левая рука и из культи фонтаном хлестала кровь, но он продолжал биться.

Вот по правой от Артема балке пронесся Садато Кумазава — целеустремленно и уверенно, будто бежал не по узкому бревну над смертельным провалом, а по равнине поля боя. Из деревянных пластин его доспехов торчали стрелы, числом не менее десятка. Ему навстречу выдвинулся высокий худощавый воин, ступавший по балке с осторожностью, то и дело смотревший под ноги. Они встретились и немедленно сошлись в жестокой рубке, вышибая из клинков синие искры.

А по левой балке мелкими шажками продвигался самурай Артема, Идзуги Накатоми. Вот аккуратненько краешком он обошел торчащий из бруса меч Артема. Он прихрамывал — из бедра торчала стрела, угодившая в щель между пластинами защитной набедренной «юбки». Ему тоже не удавалось беспрепятственно достичь настила — к нему с алебардой наперевес торопился воин сиккэна.

Все ж таки они несколько просчитались, признал Артем, не смогли яма-буси втроем внезапным лихим наскоком расчистить территорию и обеспечить плацдарм для проникновения воинов Артема на уцелевшую часть моста. И вот теперь приходилось рубиться над бездной. Эх, была до начала боя у Артема небольшая надежда на то, что вражины дрогнут, узрев несущегося на них самого Белого Дракона в легендарных доспехах Тайра Томомори. Но ни фига не дрогнули. То ли сами по себе были сработаны из прочного человеческого материала, то ли сиккэн провел среди них хорошую пропагандистскую накачку.

Картина боя, признаться, выглядела шизоидально: воины бились один на один, с трудом балансируя на двух узких жердочках, не имея никакой возможности разойтись над бурлящей далеко внизу рекой. А Артем торчал посередине моста с веером в руках. И что прикажете делать? Проход по несущим балкам слева и справа был перекрыт парами поединщиков. Становиться в очередь на бой, топчась за спиной у дерущихся, или стоять на месте, уворачиваясь от стрел и копий, потому что пока он не вклинится в гущу врагов, он отличная мишень для лучников врага? Метательного-то оружия у него при себе не было, чтобы хоть чем-то помочь. Или добраться до своего меча, вернуть его?

Справа Садато теснил супротивника к настилу, тот пятился, ощупывая позади себя опору, и отбивался их последних сил.

Твою мать! Слева самурай Идзуги Накатоми управился с алебардщиком, но пропустил удар в бок. И эта рана, и рана в бедре давали о себе знать, самурай, рубясь с новым противником, двигался заметно медленнее и вот опять пропустил колющий выпад в плечо, покачнулся, каким-то чудом удержал равновесие, подставил меч под удар катаной наотмашь, отразил его, устоял, отразил выпад слева, пригнулся под падающей сверху сталью, и тут его нога соскользнула с балки. Падая, он рефлекторно выпустил меч и, чтобы удержаться, сделал единственно возможное — обхватил брус руками и ногами, оказавшись при этом снизу, под балкой.

Противник занес катану над головой, ему оставалось только опустить ее, рубануть по рукам не способного увернуться врага…

Артем уже летел вперед, уже перескочил со своей поперечной балки на несущую. Не думая, что творит безумие, прыгнул головой вперед, вытянув руки. Так поступают защитники в регби, когда мимо несется чужой игрок, прижав к груди «регбийную дыню», — они прыгают, обхватывают нападающего за пояс и валят на траву. То же самое сделал и Артем, только валил он не на траву, а на узкую жердину, под которой было сто метров пустоты.

Их головы и лица на миг — так уж сошлось! — оказались рядом, и за кольчужной маской Артем увидел расширенные от ужаса глаза противника — наверное, когда на тебя дикой кошкой прыгает большой белый человек, да не просто человек, а сам Белый Дракон, чей образ овеян леденящими кровь легендами, такое может пробрать до последней жилочки.

Артем сшиб самурая, повалил спиной на балку. И тут же почувствовал, что теряет опору…

Опора под ногами и пустота — это вообще-то стихия воздушного гимнаста, это его поляна. Не будь он воздушным гимнастом, не сумел бы, исключительно по наитию выбросив руку, ухватиться ею за балку. А так — сумел. Правой рукой, с запястья которой на кожаном шнуре свешивался веер-оги, он обхватил брус. Удержался. Вскинул вторую руку, обхватил балку и ею.

Так твою! Противник оказался тоже не из самых неловких, мертвой хваткой вцепился в опоясывающую Артема чешую пластин и теперь висел на нем, как кот на портьере.

Артем повернул голову, взглянул вниз. Мало что он увидел — его шлем-кабуто съехал набок (не слетел с головы только благодаря подбородочным ремням из толстого крученого шелка), глазные отверстия защитной маски сместились относительно глаз. В оставшуюся для обзора амбразуру ему удалось разглядеть бесконечно далекую реку в клочьях тумана, человеческие тела на каменных россыпях берегов и в потоке и какого-то кажущегося отсюда мелким зверя, убегавшего от воды. И на фоне этого всего удалялась, матово блестя, тонкая полоса — меч вцепившегося в него самурая, догадался Артем. Зато того, кто на нем повис, гимнаст не видел.

Артем старался не думать, что будет, если этот «кот на портьере», держась за него одной рукой, второй достанет короткий меч-вакидзаси. Оставалось надеяться, что это ему не удастся. И уж точно лучше не думать, что можно получить сверху. Потому что думай не думай, а от него ничего не зависело. А сверху между тем доносились вопли и крики, звон бьющейся друг о друга стали, шелест прошивающих воздух стрел, проскрипела под чьими-то шагами древесина, рядом с коротким вскриком, содрогнув балку, пролетело вниз чье-то тело.

Уж на что не мог пожаловаться гимнаст, так это на силу своих рук, но держать двойной вес да еще вкупе с весом доспехов и ему было нелегко, долго так не протянуть…

Ах ты сволочь самурайская! Артем почувствовал, что его «сиамский брат» отпустил одну руку. Тут не надо быть Бойлем-Мориоттом, чтобы дотумкать, зачем ему это понадобилось. Полез за кинжалом или тем же веером-оги, если у него таковой имеется. Они оба рухнут в пропасть, но за возможность победить самого Белого Дракона самурай, конечно, пожертвует собой не колеблясь. Только вот Белый Дракон никак не желал, чтобы его побеждали.

И Артем стал раскачиваться. Прям как в прошлой жизни. Прям как на трапеции. Вот ведь, блин, как нежданно-негаданно пришлось тряхнуть цирковой, воздушно-гимнастовой стариной!

Ага, гад, не нравится? Самурай вновь вцепился в него обеими ручонками. Испугался, сучий потрох, что сорвется, жить хочет.

И, что характерно, никто сверху не спешил на помощь Белому Дракону. Но и врагов не подпускают — за одно это поклон до земли.

Артем набирал амплитуду. Номер ему знакомый. Только руки сжимали не перекладину трапеции, а опорное бревно моста, и вокруг был не амфитеатр со зрителями, а совсем другая обстановочка. В амбразуре съехавшей набок защитной маски раскачивались серо-коричневые стены ущелья с зелеными пятнами деревьев и кустов, нижняя грань бревна и какие-то движущиеся смутные силуэты.

Повисший на Артеме самурай сменил тактику. Перебирая руками, он принялся карабкаться по Артему наверх. Тоже мне дерево нашел, коз-з-лина!

Артем уже почти не чувствовал рук. Все-таки, несмотря на всю цирковую закалку, предел возможностей был и у него. Еще чуть-чуть, и пальцы разожмутся…

Он продолжал раскачиваться…

Есть! Ноги достали до бревна. Но просто достать недостаточно, что толку просто достать. Надо как-то исхитриться и обхватить бревно, для начала одной ногой. Артем зашел на следующий мах. На середине разгона он повернул тело боком, высвободил правую ногу и выбросил ее наверх, крюком выворачивая носок ноги, обутой в цурануки.

Ага! Получилось. Нога зацепилась за бревно. Есть контакт. Вторую ногу Артем забросил на бревно уже без труда. Теперь он висел параллельно балке, прижимаясь к ней, а снизу на нем продолжал висеть самурай сиккэна. От последнего надо было срочно избавляться, благо возможность теперь появилась.

За время исполнения циркового номера воздушному гимнасту не раз приходилось удерживать себя на трапеции ногами, например, когда он, летая от площадки к площадке, держал в руках партнершу по номеру.

Артем отпустил руки и ухнул вниз головой. Его освободившиеся руки оказались на уровне пояса противника. Пробежавшись руками по чужому поясу-оби, Артем нащупал ножны, выдрал из них вакидзаси и всадил его самураю между пластинами. И наконец двойного веса не стало. Самурай улетел в пропасть с собственным мечом в брюхе…

Артем выбрался на балку, которая после всех болтаний над бездной вдруг показалась ему широкой и надежной, как Бродвей. Позарез нужна была пара секунд, чтобы отдышаться, чтобы в руки вернулась какая-никакая сила. Если дадут. Поправив шлем и вернув на место защитную маску, Артем первым делом бросил взгляд в сторону неразобранной части моста.

Там продолжался этот сумасшедший бой. Яростно звенела сталь, электрическими разрядами мелькали клинки. Бой уже переместился с балок на неразобранную часть моста — воинам, сражающимся на стороне Артема, удалось пробиться на настил и оттеснить воинов сиккэна от края. Это была главная перемена в сражении. Вторая важная перемена — вражеские лучники сейчас поливали стрелами поле боя в стиле коврового бомбометания, без разбора, не жалея ни своих, ни чужих, — лишь бы удержать мост. Любой ценой. Видимо, запаниковал тот, кто командовал лучниками, решив, что оборона трещит по швам, что Мацумото с его кавалерией из-за холмов можно и не дождаться, что люди Белого Дракона вот-вот вырвутся из мышеловки, а раз так, то лучше пусть вместе с воином Белого Дракона погибнет один или несколько воинов сиккэна, чем воины Дракона не погибнут вовсе. И сейчас стрелы вонзались в гущу воинов, отскакивали, искря или не искря, от металлических пластин, втыкались в тела живые и мертвые, в настил, в деревянные части доспехов.

Взгляд Артема выхватил среди бьющихся знакомую фигуру в черно-желтой, надетой поверх доспехов хаори. Хидеойши.

Однажды Артему довелось наблюдать, как сражается Хидейоши, ученик мастера Мацудайра. Именно тогда Артем во всей полноте и четкости осознал, что сколько бы он ни тренировался, ему никогда не достичь фехтовальных высот тех самураев, что с детства привыкали к мечу как к продолжению руки. Сейчас Артем во второй раз увидел Хидейоши в бою. И зрелище это было еще более впечатляющее, чем тогда, потому что на сей раз самурай Кумазава бился двумя мечами, причем оба были катаны. И… во втором мече Артем на расстоянии узнал свой «Свет восемнадцати лун». Ага, значит, брат Кумазава, пробегая по балке, выдрал его из бревна.

В мельтешении мечей и тел Хидейоши уверенно продвигался вперед, кромсая воздух вокруг себя длинными мечами: отбивал, рубил, колол, уворачивался, уклонялся и снова отбивал, рубил, колол. Хидейоши сражающийся нисколько не походил на Хидейоши обычного, повседневного и чиновничьего. Неузнаваема была пластика движений, откуда-то брались невиданная скорость и резкость — будто в него вселился дух-ками одного из героев самурайских преданий…

Ах ты бога душу мать! Артем увидел Идзуги Накатоми, самурая, которого спас своим регбийно-тигриным прыжком. Тот был жив, сражался, но снова отступал на балку под напором наседающего на него вражеского воина. Не было у Идзуги уже той быстроты реакции, он пошатывался — ну еще бы, он же был ранен и вконец измотан. Оттого и отступал. Отбиваясь, сделал еще один неверный шаг и тут же, на глазах Артема, был рассечен противником чуть ли не надвое.

Артем уже был на ногах. Между ним и самураем, убившим Идзуги Накатоми, никого не было. Ясный пень, тот помчится за головой Белого Дракона. Артем выдрал из ножен короткий меч, нагрузил им левую руку, правой развернул веер-оги. На вакидзаси можно принять клинок противника, а веером самому нанести удар. Тем более что у самурая не было защитной маски, его лицо лишь немного прикрывали низкий козырек-мабидзаси и, от боковых ударов, длинные отвороты назатыльника-фукигаэси.

Видя, что Белый Дракон стоит на месте и ждет, противник не припустил к нему бегом, а двинулся по балке шагом. Может, высоты боялся или не вполне уверен был в своем вестибулярном аппарате или же побаивался великого и ужасного Белого Дракона. Он держал длинный меч отведенным в сторону, держал двумя руками. Не иначе идет и выбирает удар, каким будет перерубать пополам Белого Дракона. «Ну давай-давай, подходи, — с пугающим его самого спокойствием подумал Артем. — Поглядим, что ты за самурай».

— Пригнись! — вдруг услышал Артем крик за спиной.

Кричал очень знакомый голос.

Именно поэтому Артем ни секунды не колебался. Правда, он не пригнулся, он взял да и рухнул на задницу, как Миронов в «Бриллиантовой руке». Разве что «Чьорт побьери» не сказал. И тут же, чтобы не соскользнуть, обхватил балку ногами и оперся о нее сзади правой рукой. Задницей он, конечно, ударился, ну да на такие пустяки можно обращать внимание только в мирной жизни…

Две стрелы, одна за другой, с шелестом пронеслись над Артемом: первая угодила воину сиккэна в шлем (раздался звон, как от пустого котелка), вторая стрела пробила воину сиккэна щеку. Попадание не было смертельным, но воин дернулся, потерял равновесие, промахнулся ногой мимо балки, отчаянно замахал руками…

Артем проворно вскочил, он не собирался играть в благородство и давать противнику хоть какой-нибудь шанс. Падающего следовало подтолкнуть, и баста…

Не пришлось. Последнее, что попробовал сделать самурай сиккэна, уже падая, — с размаху засадить катану в балку и этим как-то удержаться. Но ничего у него не вышло, меч он засадил, но весом тела тут же выдрал клинок из древесины. Во всю мощь легких выкрикивая имя бога войны «Хатиман!!!», он полетел вниз.

Артем повернул голову к «своему» берегу, уже зная, кого там увидит. Так и есть. Ацухимэ и Омицу, обе. С луками в руках.

Гимнаст выругался себе под нос на неяпонском языке. Ну, не привязывать же их было в самом деле! Ладно Ацухимэ, она всегда бредила самурайской романтикой, но Омицу-то куда полезла, в ее-то положении. Как она может не думать об их ребенке! Последний факт особенно не понравился Артему, до злости не понравился.

Ну хорошо хоть женщинам хватало ума после каждого выстрела укрываться за столбиками, к которым еще недавно крепились заменявшие перила веревки и которые сейчас были утыканы стрелами, как еловая ветвь — хвоей. Между столбиками и вообще по поляне перед мостом бегала служанка Мито — собирала вражеские стрелы и относила их лучницам. Один из двух самураев, кого Артем отрядил в лучники, недвижно лежал на земле, утыканный стрелами, как дикобраз иглами. Второго лучника нигде видно не было — наверное, когда подоспели женщины, он с мечом наголо бросился на мост на подмогу своим. И Такамори тоже не видно, и где он сейчас, даже предположить трудно. Да и некогда было гадать, предполагать, раздумывать или, допустим, пытаться образумить женщин. На неразобранной части моста решалась их общая судьба — и надо было спешить туда.

Артем бегом припустил по балке. Даже по круглому бревну воздушный гимнаст смог бы пробежать, не пошатнувшись, что уж говорить о беге по балке квадратного сечения. Бежал как по дорожке стадиона. Последний метр одолел прыжком. И вклинился в гущу сражающихся.

Он не считал, что проигрывает в вооружении. Короткий меч и боевой веер — возможно, для него это и есть лучший выбор. Длинным мечом в сутолоке он вряд ли сумеет управляться достаточно успешно, все ж таки не великого мастерства фехтовальщик. Двигаться, двигаться, уворачиваться, уходить от ударов, внезапно сокращать дистанцию и наносить смертоносный удар вакидзаси или остро заточенными остриями веерных спиц — вот его тактика.

Артем скользнул мимо Хидейоши, отражающего атаку сразу двух вражеских воинов, и бросился на одного из нападающих.

И завертелось.

Он нападал, отражал, бил, отпрыгивал, наклонялся влево-вправо, колол, подставлял под клинки свой клинок, вопреки всем правилам честного самурайского боя, бил ногами, делал подсечки или, резко опускаясь на колено, всаживал лезвие вакидзаси в голень врага, не тот случай, чтобы сражаться, соблюдая кодекс чести. Артем перешагивал через убитых и снова пер вперед. Он что-то кричал, сам не понимая что, рычал, сыпал ругательствами на всех языках.

Он не чувствовал себя сейчас человеком. Он был зверем, который бился за свою жизнь, изничтожая врагов и пьянея от вражьей крови. Все чувства, кроме ярости, не существовали для него сейчас, окружающий мир сузился до пространства, равного расстоянию до ближайшего врага. Он мало что замечал вокруг себя, лишь краем глаза цеплял то все еще живого старого Садато, густо утыканного стрелами, целыми и обломанными, то Хидейоши, мелькание клинков в руках которого напоминало кружение ветряной мельницы со стальными лопастями. Раз узкой черной молнией пронесся за спинами врагов яма-буси Абуэ, и Артем успел удивиться, что тот все еще цел, хотя вряд ли невредим. Артем, конечно, пропускал удары, стрелы тоже нет-нет да и попадали в него, но пока ему везло — они приходились по защитным пластинам и ощутимого вреда не причиняли. Может, и вправду доспехи заговоренные? Хотя, кажется, все же и его достали, потому что в какой-то момент он почувствовал, что по груди на живот течет нечто влажное и теплое, более густое, чем пот, который тек под доспехами ручьями. Но боли Артем не чувствовал — адреналин вырабатывался такими гигантскими дозами, что глушил все, и вряд ли он сразу почувствует боль, даже если ему отрубят руку. Затертое до дыр словосочетание «горячка боя» как нельзя лучше описывало, что творилось с ним и вокруг него, и нечего там еще что-то выдумывать, и незачем…

Артем не считал, сколько врагов убито, сколько еще в живых осталось, но вдруг в какой-то миг обнаружил, что прямо перед ним никого нет. Только впереди, метрах в двадцати, стояли в ряд лучники, числом около десятка — последние воины заградотряда сиккэна.

Некогда было вертеть головой, глядеть, кто где, кто уцелел, кто еще бьется с врагами и кто из врагов еще топчется на мосту. Впереди тоже был враг, которого надо было уничтожить. По-бычьи наклонив голову, Артем бросился вперед. Из глотки сам собой рванулся наружу звериный рев.

Следовало ожидать залпа навстречу, и он последовал. Десяток или около того стрел почти одновременно ударили в Белого Дракона. Артем ощутил, что в бедре что-то застряло… Ну как это что? Понятно что! Но боли не чувствовал, а если бы и чувствовал, ему было бы на это плевать. Как плевать ему было бы, если бы в нем застряли все десять выпущенных прямой наводкой стрел. Он все равно добежит до этих гадов!

Наверное, в таком исступлении перли вперед берсеркеры, а в другом времени — солдаты штрафных батальонов.

И то, что не случилось в начале бойни и на что тогда рассчитывал Артем, случилось сейчас. Противник дрогнул. Видя разъяренным быком несущегося на них того самого Белого Дракона, видя, что их стрелы ничего не смогли поделать с человеком в доспехах Тайра Томомори, они не выдержали. Видимо, почудилось им, что несется на них совсем не человек, а по меньшей мере получеловек-полудемон. В суеверном ужасе бросая луки, воины бежали наутек, не разбирая, куда бегут.

Один, правда, попытался встретить Белого Дракона достойно. Бросив лук, он схватился за рукоять меча. Артем не дал ему вытащить меч. Налетел, сбил с ног и с воплем вонзил в него вакидзаси по самую рукоять. Рывком вытащив окровавленное лезвие, Артем скинул надоевший ему шлем и помчался вдогонку за убегающими. Одного настиг, прыгнул на спину и, когда тот оказался на земле, перерезал ему горло.

Он уже не удивлялся себе — он стал частью этого мира, жестокого, простого, но в чем-то более честного и правильного, чем его предыдущий…

Один из лучников в слепой панике подбежал к краю обрыва, обернувшись, увидел, что к нему несется самурай Белого Дракона («Садато, живой!»), весь утыканный стрелами и похожий на двуногого ежа, вытащил длинный меч, вонзил себе в бок на половину длины лезвия и прыгнул в пропасть.

В спину другого убегающего вонзилась стрела, вошла аккурат в зазор между пластинами — Артем повернулся и увидел Ацухимэ с луком, стоявшую уже на этой стороне моста. Молодец, девочка! Хотя зараза, конечно, еще та, потому как приказа-то ослушалась, и потом поговорить с ней придется серьезно и обстоятельно.

Артем больше не вертел головой. Он побежал к лошадям, потому как туда же побежали остальные лучники. Одного Артему удалось-таки догнать, другие, видимо, решив, что не успеют отвязать лошадей и ускакать на них, бросились сперва по тропе, но тут же сбежали с нее и понеслись вверх по склону, к зарослям кустарника. Но один, видать самый проворный и хладнокровный, уже был у лошадей. Прежде чем там же оказался Белый Дракон, он успел уже отвязать лошадь, прыгнуть в седло и помчаться по тропе, как по финишной прямой ипподрома. Ушел, с-сука.

— Ну и плевать, — вслух произнес, останавливаясь, Артем. — Что он нам сделает?

Он загнал вакидзаси в ножны, сложил веер-оги и засунул его за пояс. Скинул перчатку с правой руки и вытер ладонью пот с лица.

Картина взору открылась жуткая. Настил неразобранной части моста был завален телами, они лежали тесно, вповалку, досок не видно было из-за тел. Телами усеяна была и часть поляны перед мостом. Отдельные тела перевешивались через балки разобранной части. Кто-то еще шевелился, кто-то даже пытался ползти, кто-то громко стонал.

Не считая Артема и убежавших лучников, в живых осталось четверо: две женщины, Омицу и Ацухимэ («И это главное, — произнес про себя Артем. — И это главное»), и отец и сын Кумазава. Никто из воинов сиккэна на ногах не стоял.

Ацухимэ подошла к Артему.

Артем опустил глаза. Из бедра торчала стрела. Подумав, он обломал стрелу у основания. Застонал сквозь зубы от прошившей ногу боли. Усилием воли подавил эту боль. Не время сейчас обращать внимание на подобную ерунду. Как не время выковыривать из бедра наконечник. Лучше сделать это потом, когда отъедут подальше и переведут дух.

— Где Такамори? — спросил Артем у Ацухимэ.

— Он ушел, сказав, что остановит воинов, идущих по следу.

— Как он их остановит один?!

— Не знаю. Обвал, может…

— Ладно! — махнул рукой Артем. — Некогда ждать. Выживет — найдет нас. Я иду отвязывать лошадей. Отгоним весь табун от моста, чтобы воины Мацумото не смогли ими воспользоваться, потом лишних лошадок отпустим…

(Сотня во главе с Мацумото могла появиться в любой момент. Чтобы им переправить с того берега на этот лошадей, потребуется восстанавливать мост. Без этого они могут переправиться только пешком. И чтобы они не смогли пуститься в погоню, всех привязанных с этой стороны лошадей следовало увести подальше. На своих же ногах пусть пускаются сколько влезет.)

— Будь добра, скажи брату и отцу, чтобы проверили всех наших воинов. Может, кто-то еще жив. А Омицу скажи, чтобы шла ко мне помогать с лошадьми. Все, я пошел…

— Артем! — остановил уж было двинувшегося к лошадям Артема голос дочери рода Кумазава.

Она назвала его собственным именем, с чего бы это?

— Артем… Это была славная битва, правда?

Артем сощурился — из-за солнца, чьи лучи наконец достигли площадки у моста. Он перевел взгляд с девушки на ее близких. Отец и брат без подсказки Артема сообразили, что надо делать, и ходили сейчас между телами воинов, нагибались, всматривались, прикладывали ладони к губам, переворачивали тела. Садато Кумазава, несмотря на торчащие из дощечек его доспехов стрелы (которые он, к слову, по ходу дела выдирал и обламывал), держался вполне бодренько. Неужели не ранен? Даже если не ранен, все равно удивительно, как он выдержал такой неравный напряженный бой в его пусть не преклонные, но далеко и не молодые годы. А вот сын его, Хидейоши, чуть заметно покачивался и прихрамывал, наверное, все-таки ранен. Да и сам Артем только что убедился, что он ранен не только стрелой в бедро, но и в плечо. Наверное, не сильно, наверное, не глубоко, иначе бы кружилась голова, да и рука бы плохо слушалась. А на пустяковые ранения сейчас нет времени обращать внимание.

Артем снова посмотрел на Ацухимэ. Она улыбалась и выглядела утомленной и счастливой, как после ночи любви. Семейка самурайская!

— Да, — вздохнул Артем. — Это была славная битва…