Сиккэн, чей большой меч висел на стене на специальных крюках, выпрямил спину, засунув большие пальцы за пояс-оби.

— Ты знаешь, как набухает чирей, Ямомото-сан? — с этого вопроса начал государственный муж обещанную длинную беседу. — Под кожей накапливается гной. Красный пузырь под давлением гноя растет, наливается багровым. Если не выпустить гной вовремя, чирей лопнет внутрь, гной побежит по жилам, и человек умрет позорной, некрасивой смертью. Что ты делаешь, когда у тебя вскакивает чирей? Ты идешь к брадобрею, тот разрезает набухший пузырь, выпускает гной и прижигает кожу. Ты благодаришь его и идешь домой здоровым. Потом, когда снова выскочит чирей, ты опять идешь к брадобрею. Точно так же время от времени надо выпускать гной, который накапливается в теле страны. Сейчас чирей набух. Страна в опасности. Слишком много гноя скопилось под кожей. Пришла пора разрезать кожу и выпустить гной…

Тяжелым взглядом исподлобья сиккэн впился в Артема.

— Иногда я жалею, что ты помешал монгольской армии высадиться на берег, помешал им сесть на лошадей, расчехлить луки и с варварским гиканьем понестись по земле Ямато, по которой их повел бы за собой предатель Нобунага…

«Опа! — подумал Артем. — Вот это да! Вот в чем признается второе лицо империи — в том, что он хотел войны для своей страны! За таким барабанным вступлением должен последовать смертельный номер, или я не потомственный циркач. Только вот для сиккэна ли он будет смертельным?»

— Мы бы все равно победили в этой войне, — продолжал сиккэн. И никакого намека хоть на малейшее сомнение в его последних словах Артем не уловил. — Было бы много сражений, погибло бы много воинов. Много городов бы пало. Представь свой Ицудо. Представь монгольскую конницу, быстрой рекой несущуюся по дороге к городу. Как долго смог бы выстоять Ицудо? Как долго ты со своими самураями продержался бы в замке? Монгольские варвары захватили множество городов, они искушены в штурмах, они захватывали и большие, обнесенные высокими стенами города, что им какой-то Ицудо! С другими городами было бы то же самое. Варвары даже могли бы дойти до столицы, даже могли бы взять ее, разграбить и сжечь. Императора дом Ходзё спас бы, в этом будь уверен, мы бы успели увезти всю императорскую семью в безопасное место, но столицу бы наводнили варвары. И это все, — сиккэн сделал кругообразное движение рукой, — весь Дайдайри мог бы пропасть в огне.

Ясутоки отхлебнул какой-то жидкости из простого глиняного стаканчика. И хотя он не сморщился, не втянул носом воздух, но отчего-то Артем не сомневался, что в стаканчике у сиккэна было саке. Даймё несколько задело то обстоятельство, что ему не предложили промочить горло. А он бы не отказался.

Сиккэн поставил стакан на стол с пристуком, словно прихлопывая им всех монголов мироздания.

— Однако в стычках и сражениях по дороге к столице монголы уже потеряли бы половину воинов. А к тому времени, когда они ворвались бы в Хэйан, весть об их вторжении облетела бы все края. Как ручьи стекаются в реки, так воины Ямато, воины всех самурайских домов, стекались бы в отряды, а из отрядов вырастали бы армии. Монахи-воины и даже простые монахи отправились бы сражаться с варварами. Даже разбойники и крестьяне взялись бы за оружие. А понадобилось бы, и женщины стали бы сражаться наравне с мужчинами, как сражалась в войну Гэмпэй женщина по имени Томоэ Годзэн, о чем ты, конечно же, знаешь из хроники «Хэйкэ моногатари». И отныне враг не знал бы покоя ни днем, ни ночью. Волны атак накатывались бы на варварские полчища, едва стихала бы одна, как тут же обрушивалась бы другая. Обратно к своим кораблям, тяжелый от добычи, враг дойти бы не смог. Все дороги из столицы превратились бы для них в дороги смерти. Везде гнили бы их трупы и трупы их лошадей. Каждый горный перевал становился бы еще выше и непроходимее из-за груд наваленных друг на друга тел варваров. Вот как я это вижу, Ямомото…

«Ай-яй-яй, крамольные вещи говорит товарищ сиккэн, — подумал Артем. — Между тем от кого-то я уже слышал фантазии на темы возможной войны, и трактовочка та, надо сказать, разительно расходилась с сиккэновской. Ну, тут уж кто прав, а кто не очень, теперь не узнаешь».

— Слушай дальше, Ямомото. После того как война закончилась бы нашей победой, а недобитые варвары разбежались бы по лесам и лишь единицы смогли бы добраться до своих кораблей и уплыть восвояси, — после этого самурайские дома и большие монастыри взялись бы подсчитывать потери, стали бы вспоминать отгремевшие сражения, похвалялись бы головами врагов и своими подвигами, коих набралось бы высотой с Фудзи. Но главное, все бы вокруг, все в Хэйан и в Камакура, и в первую очередь императорский двор, — все страшно боялись бы нового вторжения, потому что все бы знали, какой ценой далась победа, и понимали бы, что, появись в ближайшее время у берегов Японии флот варваров, высадись армия варваров на берег, и Хризантемная Империя падет. И тогда бы я сказал им: «Мы слабы. Чтобы не быть растоптанными варварами, мы в короткое время должны стать сильными. Я знаю, как это сделать». И никто бы не посмел даже возразить, а уж тем более поднять против моих реформ мятеж. А сделать надо многое, Ямомото, если бы ты знал, как много надо сделать…

Неожиданно — Артем аж вздрогнул — сиккэн врезал кулаком по столу, отчего маленький глиняный стакан перевернулся, и на лакированную древесину стола пролилось недопитое саке. Точно, в стакане было саке — Артем учуял знакомый запах. Ясутоки дотянулся до стаканчика, взял его в руку.

— Очень много надо сделать, Ямомото, очень! Уже давно надо делать, а не болтать, не забываться в веселье и не бахвалиться, чей род древнее и у кого подвигов больше!

Раздался хруст — это сиккэн с силой сжал кулак, и глиняные стенки стакана не выдержали.

— Еще немного, и империя погрязнет в смуте, нищете и междоусобных войнах, чередой пойдут крестьянские восстания, начнут отделяться провинции и главы самурайских кланов, как князья, о которых ты рассказывал, станут провозглашать себя правителями исконно императорских земель. Крупные монастыри вовсе перестанут подчиняться императорским указам. Вот что будет, если ничего не предпринимать. А нужны не просто изменения, нужны новые великие реформы. Реформы земли, реформы законов.

Сиккэн смахнул со стола черепки раздавленного стакана.

— Сейчас я не могу ничего! Я тебе скажу, чем закончится любая моя попытка что-либо реформировать. Большие самурайские дома и крупные монастыри в любом нововведении сразу же усмотрят для себя угрозу. Они станут говорить: «Дом Ходзё хочет полностью подчинить себе императора. Дом Ходзё задумал еще выше встать над другими домами, задумал отобрать у нас привилегии и отобрать в свою пользу. А затем дом Ходзё замахнется и на наши земли. И наконец дом Ходзё попытается стать выше самого императорского дома». После этого крупные монастыри и большие самурайские дома заявят, что они, конечно же, подчиняются императору, чтят и любят его, но не согласны подчиняться власти рода Ходзё. И станут подбивать менее крупные и менее сильные самурайские дома и монастыри не подчиняться нововведениям сиккэна Ходзё. Затем, как водится, по всей стране полыхнут мятежи. Двор испугается, потому что еще жива память о «смуте Хэйдзи» и о побоищах на улицах столицы. Император и его семья станут умолять меня отказаться от реформ, сановники и куго примутся интриговать, вступать в заговоры с недовольными реформами кланами. Не исключаю, что меня попытаются убить. Например, наймут для убийства яма-буси…

Ясутоки как-то по-особому пристально взглянул на Артема, что понравиться никак не могло. «Господин сиккэн намекает на то, что ему известно о моих связях с яма-буси?»

— Убийцы могут промахнуться, заговоры могут провалиться, — продолжал сиккэн. — Однако мятежи сами собой не утихнут. На их усмирение придется посылать войска. Проход армии через селения — это хуже, чем пожар…

— Это понятно, — вставил свое слово Артем. — Все крестьянские запасы выметаются подчистую.

— Я не сомневаюсь, что у вас в стране дело обстоит точно так же, — сказал сиккэн. — А посему нет нужды уточнять, что такие походы никак не укрепляют любовь земледельцев к правительству. Я уже не говорю о том, во что походы обходятся казне. А если я стану упорствовать и дальше, если не отменю реформы, обязательно произойдет вот что. Кто-нибудь… скажем, Годайго… Или кто-то с подачи Годайго… Или без его подачи… например, кто-нибудь из рода Токугава, рода небольшого, но яростно желающего возвыситься, начнет собирать армию для похода на столицу. Девиз мятежа будет таков: «Ходзё хотят убить всю императорскую семью и прекратить род потомков Аматэрасу. Вырвем императора из рук Ходзё!». Неважно, сколько людей поверит в эту ложь, важно, что под их знамена пойдут воины. Не только ронины и прочий сброд, но и самураи незнатных домов, которым мои реформы ничем не грозят, а, наоборот, могли бы помочь уйти из-под гнета крупных кланов, но эти-то кланы и станут нашептывать им в уши бред про убийство императора и коварные планы дома Ходзё. А еще какой-нибудь Токугава будет говорить им так: «Когда мы победим и спасенный император вручит мне жезл сёгуна, я награжу вас землями». Их поддержат крупные монастыри, эти маленькие империи внутри империи большой, у которых уже сейчас земель чуть ли не больше, чем у императорского дома. Дальше мятежники двинутся на столицу, мне придется высылать против них императорскую армию. А это уже может вылиться в большую войну, и хуже того — в войну затяжную, на долгие годы, вроде войны Гэмпэй, в которую опять втянутся все без исключения кланы. Так все и будет, Ямомото, я слишком хорошо знаю эту страну и этих людей…

Ясутоки взял глиняный сосуд и, совсем как простолюдин, сделал глоток прямо из горлышка. А потом утер рот рукавом кимоно. Явно сиккэн не был сторонником изящных манер, во всяком случае, в приватном общении не считал нужным разводить этикеты с церемониями.

— Сегодня ты увидел нашего императора, — помолчав, продолжил сиккэн. — Ребенок. Счастливый ребенок. Он похож на бабочку, что, не зная забот, порхает в саду от цветка к цветку. Микадо так же хрупок и беззащитен, как крылья бабочки. И мир внутри империи тоже хрупок. Его легко разрушить и очень трудно потом восстановить. Но кого это заботит? Самурайские дома думают только о том, как бы подняться над другими домами, крупные монастыри думают лишь о расширении своих владений и увеличении армий монахов-воинов, Годайго думает только о том, как бы вновь занять Хризантемный престол. Все они не видят дальше собственного носа, Ямомото, не понимают, что, оставь все как есть, вскоре их дома начнут вырывать друг у друга куски владений и гибнуть в междоусобицах, и та же участь постигнет монастыри. Если срочно не укрепить центральную императорскую власть, Япония погрузится в самоистребление на долгие мрачные годы. И только дом Ходзё думает о хрупкости империи и беззащитности императора. Ибо мы, дом Ходзё, избраны Небом посвятить наши жизни сбережению императорской крови и сбережению страны. И если для этого потребуется уничтожить целый самурайский клан до последнего человека, я уничтожу его без раздумий, потому что погибнет всего лишь один клан, но не вся страна. Если потребуется бросить вызов Белому Дракону… не тебе, а тому, — сиккэн указал пальцем в потолок, — или любому другому небесному созданию, или порождению демонических сил, я сделаю это не колеблясь. Гной должен быть выпущен, страна должна быть спасена. И мы с тобой, Белый Дракон, выпустим этот гной…

— Со мной? — вырвалось у Артема.

— С тобой, — подтвердил сиккэн.

«Попал», — пронеслось в голове. Вдруг с небывалой силой захотелось вернуться в милый, тихий, домашний Ицудо. Пусть там и случаются покушения, пусть. Как-нибудь с этим справимся. Устроим такую тайную полицию, что кагэбэ будет нервно курить в сторонке, на денежки от ярмарок и игр азартных купим всех, кого еще не купили, обнесем себя частоколом телохранителей, придумаем еще чего-нибудь, технические новшества какие-нибудь внедрим, — ничего, можно будет выживать. Выживать в честной борьбе за стенами родного замка, на собственной территории. Только бы убраться подальше от столицы, от интриг высокой политики, от высокого лба сиккэна и его пронизывающего взгляда.

И все же Артем не привык сдаваться без борьбы. Чувствуя, куда дело клонится, Артем решил, так сказать, сработать на опережение.

— Я этим, то есть спасением Японии, и занимаюсь на своем месте, в Ицудо, — сказал Артем. — И на своем месте больше принесу пользы, чем здесь или еще где-то. Ты же слышал, о сиккэн, от Кумазава Хидейоши про Ямомото-рю, про гелиограф, ну, то есть про изобретение, что позволит быстро передавать приказы военачальников и донесения в столицу, не взирая на расстояния. И это еще цветочки. Мы сейчас там у себя, в Ицудо, работаем над изобретениями, которые в два счета сделают Японию единой, сильной и неделимой…

— Не пори чушь, Ямомото, — устало перебил его сиккэн. — Своими изобретениями ты не спасешь себя…

— Не спасу себя? — переспросил Артем. — Что это значит, Ясутоки-сан?

— Ты убил военачальника Такаши, — сказал сиккэн, вперив в Артема немигающий взгляд.

— Я? Военачальника Такаши? Я не убивал военачальника Такаши.

— Ты, Ямомото-сан, — сиккэн выбросил руку вперед, и указующий перст нацелился Артему в грудь, — убил военачальника Такаши.

— Я не убивал…

— Молчи! — рявкнул сиккэн. — Ты убил Такаши. Вот здесь, — сиккэн ткнул пальцем в стоявшую рядом с ним на полу обычную коробку для бумаг, — доклады посланных мною для дознания людей. Последние слова Такаши были такие: «Меня убил Белый Дракон». А перед смертью люди не врут. Описание увиденного моими людьми в доме Такаши и возле него не оставляет сомнений, что там поработали яма-буси. А ты думаешь, я не знаю о твоих связях с яма-буси? Думаешь, не знаю, что ты использовал их для устранения Нобунага, а после приблизил к себе, наградив за верность самурайскими мечами? Думаешь, не знаю, что вместе с тобой в Хэйан прибыли некоторые из них? Нет ничего проще, как послать за ними, взять и допросить…

От сиккэна, зорко следившего за Артемом, не укрылось отразившееся на лице даймё замешательство. Хотя Артем, конечно, изо всех сил старался сохранить непроницаемое выражение лица. Да, видимо, опыта в подобных делах ему заметно не хватало.

— Вижу, — палец сиккэна нацелился Артему в переносицу, — что я прав. Знай же, Ямомото, что императорский суд, не колеблясь, вынесет тебе смертный приговор.

Сиккэн не сказал: «Особенно если учесть, какое влияние я имею на этот суд», но, собственно, и не требовалось этого произносить, все было понятно и без лишних слов. Оставалось только признать: «Влип ты, циркач, как муха в смолу».

Твердить далее «не убивал я, гражданин сиккэн» Артем посчитал делом насквозь бессмысленным и недостойным гордого звания Белого Дракона. Доказать свою невиновность, теоретически говоря, он бы мог, — ведь уже сделал однажды то же самое. Однако, как говорили в одном фильме: «Может-то он может, да кто ж ему даст».

— Призадумался, Ямомото?

— А что тут думать? Я знаю, что не убивал, вот и все думы.

— Так говорят все преступники до единого.

— Если я преступник, почему же ты, сиккэн, сегодня… вернее, уже вчера позволил мне приблизиться к императору на длину меча? Получается, ты подвергал риску жизнь микадо, разве нет?

— А ты умен, — с каким-то непонятным удовлетворением произнес сиккэн. — Впрочем, я знал это. Твои дела говорили о том. Будь ты глупым, я бы не беседовал сейчас с тобой, а велел бы схватить тебя при въезде в Дайдайри, и уже через час было бы объявлено, что гайдзин Ямомото подослал убийц к военачальнику Такаши, приревновав к его славе, затмить которую ему так и не удалось. Всем объяснили бы, что частица Белого Дракона угасла в сердце чужеземца и он снова стал простым гайдзином и повел себя как настоящий варвар, а не как человек. И вскоре все забыли бы казненного Ямомото, а помнили бы и чтили великого героя Белого Дракона…

Неприятно было слышать Артему эти горькие слова. Вот так спасаешь, спасаешь их всех от страшной напасти, готовишься осчастливить великими изобретениями и всякими радость приносящими штуковинами, а вместо пожизненного почета и щедрого пенсиона — угрозы, и причем нешуточные. Правда, не все в этой древней Японии столь неблагодарны, а только один, но, увы, этот черт поважнее всех остальных, вместе взятых. Ему, видишь ли, политические распри важнее прогресса и чудес, которые так радуют императора. Сволочь, короче, этот ваш сиккэн, а главное: совершенно непонятно, что теперь делать…

— Четыре месяца я присматривался к тебе… — Сиккэн поболтал остатки саке в сосуде, но пить отчего-то не стал, а вновь поставил сосуд на стол. — Слово «присматривался» не совсем точное, потому что я наблюдал за тобой чужими глазами. Донесения дзито…

— Ах, старая бестия! — невольно вырвалось у Артема. — Он, оказывается, доносил на меня!

— Да, — кивнул сиккэн, — он писал мне обо всем, что происходит в Ицудо и поблизости, о тебе и твоих начинаниях. Разве тебя не удивляло, почему дзито ни в чем не мешал тебе, даже слова против не сказал ни разу?

— Я считал его умным человеком, понимавшим, что я стараюсь не для себя, а для всех, делаю благое дело…

— Это я приказал ему не чинить тебе препятствий, вот он их и не чинил. А знаешь, почему я это приказал? Потому что, когда на дорогу перед всадником валят деревья, он далеко не ускачет. Я хотел посмотреть, как далеко ты ускачешь и как ты будешь скакать. Ты скакал резво, Белый Дракон, очень резво. И тогда я понял, насколько ты опасен.

— Опасен? Для кого?

— Для того, против кого ты выступаешь. А я не хочу, чтобы ты усиливал моих врагов. Я спрашиваю себя — могу я быть уверен, что завтра ты не встанешь под знамена Годайго или какого-нибудь другого мятежника? Нет, не могу. Могу я быть уверен, что завтра, накопив силы, накопив деньги, ты не объявишь себя единоличным правителем земель от Ицудо и до границ провинции? Нет, не могу. Могу я быть спокоен, когда твое имя используют в своих пакостных целях все кому не лень, любое отребье? Нет, не могу. Я не могу быть спокоен, пока ты не служишь мне, пока я не держу тебя вот так… — сиккэн выставил перед собой сжатый кулак.

— Полагаю, кроме дзито были и другие соглядатаи, исправно доносившие обо мне, — задумчиво проговорил Артем. — Вот почему твои люди столь вовремя пришли на помощь и спасли меня от Годайго…

— Могу тебя утешить — мои люди не менее пристально следили и за Годайго… — Сиккэн вдруг замолчал, словно обдумывая, говорить ему дальше или не говорить. Сказал все же: — Больше того, Ямомото. Годайго не просто так очутился в Никацура тогда, когда ты проезжал через это местечко. Постарались верные мне люди в окружении Годайго: это они сообщили бывшему императору о твоем отъезде в столицу и навели его на мысли о встрече с тобой.

— Но зачем это тебе?! — неподдельно изумился Артем.

— Я знал, о чем Годайго станет с тобой говорить, что он тебе предложит. Я только не мог знать, что ответишь ему ты. Но всего две дороги отходили от этой развилки: или ты согласишься, или откажешься, после чего Годайго должен будет тебя убить. И то, и то меня устраивало.

— Я ничего не понимаю, — честно признался Артем, потирая пальцами лоб. — Ведь Годайго — твой враг, разве нет?

— Именно так, даймё Ямомото, враг. Враг умный и весьма подозрительный. Очень трудно провести его, особенно человеку, не слишком искушенному в притворстве, такому, как ты. Именно из-за последнего мне необходимо было, чтобы не ты к нему пришел, а он бы сам вышел на тебя.

— И что с того? Я как пришел, так и ушел…

— И снова явишься к нему завтра. И скажешь, что согласен стать его равноправным союзником. А еще перескажешь ему наш с тобой разговор почти слово в слово. Умолчать придется о немногом. Ты не станешь говорить Годайго, что это я послал тебя к нему. Зато скажешь, что идти тебе больше не к кому, потому что сиккэн пригрозил тебе обвинением в убийстве военачальника Такаши, позором и смертью. «За что же сиккэн вдруг невзлюбил Белого Дракона?» — недоверчиво спросит Годайго. Ты расскажешь ему правдиво, со всеми подробностями, как был принят у императора, как счастлив был наш микадо, как он тебя благодарил. После чего Годайго скажет тебе: «Понятно. Твой успех при дворе был столь ошеломителен, что сиккэн почувствовал угрозу своему положению при дворе. Знаю я этого подлеца Ясутоки! Он испугался, что Белый Дракон получит большее влияние на императора, чем есть у сиккэна». Если он не скажет этих слов, их скажешь ты. А после в любом случае обязательно добавишь вот что: «Мой друг Кумазава Хидейоши предупредил меня, что сиккэну стало известно о хранящихся у меня доспехах Тайра Томомори. Я понял, что Ясутоки сделает все, чтобы завладеть этими доспехами, не остановится ни перед чем. И уж тем более ничто не помешает ему обвинить меня в убийстве Такаши. Поэтому я бежал. Промедли я еще всего лишь час — был бы арестован». Услышав о доспехах Тайра Томомори, Годайго вскочит со своего места и закричит: «Доспехи у тебя с собой?!» И тогда ты прикажешь кому-нибудь из своих самураев принести эти доспехи. И ты скажешь Годайго: «В знак нашего будущего победоносного союза я дарю их тебе, будущий император Годайго».

— А Годайго не убьет меня прямо на пороге, еще до того, как я ему успею хоть что-нибудь сказать? Не захочет ли он мне, не медля ни мгновения, отомстить за гибель своих людей?

— Хороший вопрос. И я дам тебе на него хороший ответ. Я и Годайго, мы враги, мы ненавидим друг друга, но мы очень похожи. — Сиккэн усмехнулся. — Похожи, даже несмотря на то что он не берет в рот саке, а я люблю этот напиток, он живет аскетом, а я люблю женщин. Однако он, как и я, понимает: людей он еще найдет, а упущенные возможности уплывут безвозвратно. Заполучить в союзники Белого Дракона — такой возможности, может быть, у него больше никогда не будет.

Артем и сам не заметил, как втянулся в детальное обсуждение его будущего визита к Годайго, будто это был уже вопрос решенный. А между тем ему категорически не хотелось ввязываться в эти игры. Кроме того, он не понимал, какую цель преследует сиккэн, хотя что-то, отдаленно похожее на догадку, и ворочалась у него в мозгу, но додумывать ее не было никаких дедуктивных сил.

— И что дальше? Если я — редкостной полезности союзник, почему ты передаешь этого союзника в руки врага?

— Ты задаешь правильные вопросы, Белый Дракон. Если бы ты знал, Победитель Монголов, как мне надоела человеческая тупость и слабость. Ты не таков. Поэтому, я думаю, ты справишься с тем, что тебе предстоит. А что тебе предстоит, хочешь спросить? Мы с тобой вместе выпустим гной, скопившийся под кожей страны, вот что нам предстоит. Итак, Годайго решит, что ты послан ему самим Небом, и незамедлительно начнет воплощать свои замыслы. Ты с ним отправишься в путешествие по стране. Сперва вы посетите те монастыри и самурайские кланы, где Годайго давно принимают как желанного гостя, где только и ждут, когда он поведет их за собой. Ты везде станешь появляться в доспехах Тайра Томомори, и это распалит в самурайских и монашеских сердцах боевой дух. Ничто так не пробуждает в моем народе воинственный дух, как напоминание о героях самурайских войн прошлого. Потом вы с Годайго отправитесь в Камакура и там будете вести переговоры с самураями из дома Минамото, которые давно мечтают возродить былую славу сёгунов Минамото. Годайго пообещает им это, а ты его поддержишь. Ты будешь в доспехах Тайра Томомори, и вид легендарного о-ёрой, который считался безвозвратно утерянным, подействует на старших самураев клана Минамото. Не сразу, но они примут вашу сторону. Потом вы с Годайго отправитесь дальше, по дороге Токайдо, в северные провинции, и доберетесь до провинций, граничащих с землями айнов. Годайго будет торопиться, он не захочет откладывать поход на столицу до зимы. По моим подсчетам, Годайго назначит сбор своему войску на конец сентября. Он выберет место, куда должны будут со всех концов страны прибыть силы мятежников. Когда и где — это я узнаю от тебя, Ямомото-сан. Ты станешь посылать мне с гонцами тайные донесения о том, как идут ваши с Годайго дела. Ну, об этом мы поговорим отдельно.

— Ты устраиваешь против себя мятеж, своими руками создаешь армию, которая двинется, чтобы уничтожить дом Ходзё и в первую голову тебя самого, — зачем, ради Будды, зачем, сиккэн?!

Сиккэн усмехнулся:

— В день наступления ты исчезнешь из лагеря Годайго и увезешь с собой доспехи Тайра Томомори. Когда военачальники и воины мятежной армии не увидят перед собой Белого Дракона, в которого они поверили, как в приносящего удачу, не увидят доспехов Тайра Томомори, которые должны были наделить их безудержной храбростью, воинственный дух мятежников ослабнет, он будет напоминать повисший в безветрие флаг, и разбить их наголову не составит труда. Поверь мне, они не выдержат даже первого натиска императорской армии — начнут разбегаться и сдаваться в плен.

Сдвинув в сторону свитки бумаги, сиккэн потянул к себе плошку, из которой торчали палочки для еды, вынул их, подхватил ими кусок рыбы, с которой стекали капли соуса, отправил в рот. Пережевывал долго и тщательно — так, как учат диетологи. При этом не отрывал взгляда от Артема. Наконец он закончил жевать, утер губы ладонью, вытер руки о кимоно и продолжил:

— И все, Победитель Монголов. Тогда будет полная моя победа. Я от них от всех не оставлю и следов на земле. Ко времени решающей битвы будет объявлен императорский указ, наделяющей сиккэна Ходзё Ясутоки всеми полномочиями по преследованию и наказанию мятежников вплоть до полного их искоренения. И я проведу императорскую армию по стране, повторив с нею тот путь, который до этого проделаете вы с Годайго. Я сожгу поддержавшие мятеж монастыри. Я казню глав мятежных самурайских домов и их вассалов, после чего сам выберу новых глав этих кланов и приму у них присягу на верность. Кланы, что не захотят подчиниться, я уничтожу. Я сожгу их усадьбы и заберу их земли в императорскую казну. Я вернусь в Хэйан и объявлю, что начинаю великие реформы, дабы впредь сама мысль о мятеже стала невозможна. Никто и пикнуть не посмеет против этого. И тогда я проведу великие реформы и спасу империю!

Когда сиккэн все это произносил, в его глазах разгорался огонь, в котором Артему почудились отблески инквизиторских костров. К концу монолога этот огонь полыхал уже настоящим пожаром… В этот момент многое стало ясно Артему. Будто в темной комнате кто-то хлопнул по выключателю и зажегся свет.

Ну, конечно, сиккэн так все и задумывал изначально. По его приказу убили военачальника Такаши, причем так убили, чтобы подозрение пало на Белого Дракона. Никому другому смерть Такаши не была выгодна. «Значит, на сиккэна работает один из кланов яма-буси, — понял Артем. — И это скверно, потому что хреновы горные отшельники могут достать любого в любом месте». А еще для Артема вдруг стало очевидным то, чему он в свое время сильно удивлялся — почему при той бурной антиправительственной деятельности, что развил в свое время Нобунага, его никто так и не остановил. Да потому что сиккэн отводил Нобунага роль, которую теперь предстоит выполнить ему — Дракону Белому, Монголов Победителю.

«Времени на размышление — дескать, мне надо подумать, все тщательно взвесить, посоветоваться с товарищами, — сиккэн мне не даст, потребует сказать „да“ или „нет“ в стенах этой комнаты. Если я откажусь, то прямо отсюда меня и поволокут на судилище, и без головы я окажусь уже к обеду. Поэтому здесь и сейчас я должен соглашаться со всеми его безумными идеями. Надо будет поклясться — поклянусь. На мече, на статуэтке Будды, именем императора, именем мамы императора, — как скажет. А вот дальше что делать? Куда бежать? Причем бежать предстоит не одному, а со всеми моими женщинами и самураями. В горы? И прятаться там до конца жизни? В другую страну? Так хрен с этих островов вырвешься живым и невредимым. Тупик получается. Или же…»

— У тебя большие глаза, Ямомото, и это плохо, — с усмешкой произнес сиккэн, — в них легко читать твои мысли. Твоим мыслям я отвечу так — вместе с тобой к Годайго поедет все твое окружение. Иначе Годайго насторожится, решит, что сиккэн взял в заложники близких тебе людей.

— Но как же тогда…

— …я могу быть уверен, что ты не предашь меня и не станешь на самом деле помогать Годайго верой и правдой? — закончил за Артема фразу сиккэн. — Я тебе уже сказал, что рядом с Годайго находятся верные мне люди. Ты ни за что не угадаешь, кто они. Зато они в любой момент смогут добраться до тебя и до твоих близких. Конечно, потом они сами погибнут, но сперва от их руки погибнут ты и твои люди.

— Я смотрю, господин сиккэн все продумал до мелочей, — уныло произнес Артем.

— Если бы я не делал этого всегда, дом Ходзё давно уже был бы растоптан другими домами, а в стране полыхали мятежи и войны. К сожалению, в свое время я не учел такую мелочь, как появление в стране Ямато чужеземца Ямомото. Ну кто мог подумать, что он превратится в Белого Дракона и поставит под угрозу осуществление моих планов. Зато теперь Белый Дракон станет служить мне. Или не будет служить никому. Теперь я должен сказать, какие награды тебя ждут, если ты сделаешь все, как надо. Ты получишь землю, годовой доход от императорской казны в тысячу коку риса. Ты тут мне говорил о своей школе и о полезных вещах, которые вы там делаете. Да, они полезные, можно многое перенять. Скажем, это твое… забыл название… то, что передает приказы с помощью солнечных лучей, — это полезно, это мы обязательно используем. И я с радостью выделю в столице под твою Ямомото-рю самую большую усадьбу. Больше того, твоя школа будет обеспечиваться всем из императорской казны. Но это потом, после того, как мы выпустим накопившийся гной, очистим страну от скверны.

В голове Артема навязчиво крутилась заезженная фраза про мельничные жернова, в которые не дай бог попасть. Вот аккурат в них-то он и попал, прямиком и точнехонько. И совершенно не представлял себе, как можно оттуда вывернуться. Пожалуй, никак. Ситуация сложилась прямо как в Гражданскую войну, гремевшую в другое столетие и на других просторах, — либо ты за белых, либо за красных, отсидеться в сторонке не получится, просто шлепнут тогда, и все. Фу-у…

«Ну раз так, раз не вывернуться… Какая мне разница, за кого воевать — за сиккэна или за Годайго с мятежниками? Одна фигня. Тот и тот воюют за власть, а не за правду, не за справедливость и не за простой народ. А в данном случае сделать ставку на сиккэна, пожалуй, гораздо разумнее. В этой паре он выглядит фаворитом…» Пока Артем размышлял, странная улыбка блуждала на губах сиккэна Ходзё Ясутоки. Или он хотел показать, что читает мысли человека напротив, или действительно их читал… бог весть.

Еще раз прокрутив в голове нехитрый набор вариантов, Артем сделал окончательный и бесповоротный выбор. «А впрочем, — вдруг поймал он себя на мысли, — это я так считаю, что делаю выбор. На самом деле никакого выбора мне и не оставили…»

— Ты, господин сиккэн, давеча обронил, что о том, как мы с тобой будем сообщаться донесениями и тайными гонцами, разговор пойдет отдельный, — сказал Артем, протягивая руку к бутылочке саке. Взял бутылочку, поболтал ее и убедился, что в ней остались сущие капли. — Ну, и как же мы с тобой станем связываться? Думаю, что как нельзя кстати придется моя световая связь… Кстати, я бы не отказался от стаканчика другого саке под легкую утреннюю закуску…

— Что ж ты молчал? — довольно усмехнулся сиккэн. — У меня можно без церемоний…