Они встретились в кафе «Сытый папа», что на Комаровке, сделали заказ и стали слушать известный в Минске дуэт музыкантов Арнольда и Александра, первый из которых играл на скрипке, а второй — на аккордеоне и пел.

Потом выпили вина, съели салат, стали ждать горячее и вспоминать школьные годы. Теперь они, как люди, получившие педагогическое образование в университете, с профессиональных позиций оценивали своих преподавателей в школе. Оба, не сговариваясь, остановились на учителе физкультуры, который было строг и даже жесток по отношению к мальчишкам, но которого любили именно за эту мужскую строгость и умение достигать воспитательных целей кратчайшим путем.

Затем стали вспоминать своих одноклассников и, наконец, Ильяс спросил Расима:

— Ты не чувствуешь себя ущемленным?

— В чем? — удивился Расим.

— В том, что мы с тобой родились в Беларуси.

— Человек не заказывает себе ни места рождения, ни семьи, в которой появляется. А у тебя что, возникли проблемы?

— Нет, но в мусульманской стране мы с тобой были бы более к месту.

— Сомнительно… Я недавно был в мусульманской стране, где мне сказали, что я человек ущербный, ничего не знающий о своих корнях и вдобавок утративший некие мировоззренческие ориентиры, которые свойственны татарам, во-первых, и мусульманам, во-вторых.

— Они правы. Что касается веры, это, конечно, твое личное дело, — сказал Ильяс, — но это только на первый взгляд. Поскольку ты родился татарином, то не можешь не понимать этого. А раз ты понимаешь это, то должен понять, что вера твоя такая же, как и у всех татар, хотя в твоей семье в мечеть никто никого не тащил.

— Как и в твоей, — сказал Расим.

— Это не так, — возразил Ильяс. — Дело в том, что у меня в отличие от тебя были бабушки и дедушки, они жили там же в Ивье, и их влияние на меня было велико, это я уже потом понял. Я не ходил с дедушкой в мечеть, но знал, что он мусульманин и ходит в мечеть молиться.

— А я знал, что я атеист.

— Чего же ты вдруг заинтересовался татарами?

— Хочу расширить познания о своих корнях.

— А раньше тебя эти корни не интересовали?

— Интересовали, но в меньшей степени.

— Что тебя подтолкнуло к этому.

— Какая тебе разница?

— И то правда. Один из татар хочет знать свои этнические корни, а я его пытаю: зачем да почему… Вот что я тебе расскажу, — сказал Ильяс и как на лекции начал излагать свои мысли: — Разумеется, наши корни в Аравии. Арабские философы были уверены в структурном подобии тела человека и Космоса. Человека они считали «малым Космосом», а Космос — был для них Великим человеком. В видении мира татарами это чувствуется особенно контрастно.

— Стоп, — сказал Расим, — в рамках какой методологии ты рассуждаешь о татарах?

— Марксистско-диалектической, — съязвил Ильяс.

Но Расим не стал переходить на колкости.

— Я не об этом. Я прочитал твою статью и основной смысл ее мне понятен. Но мне непонятно, почему в одном случае у тебя просматривается некая европейская принадлежность татар, точнее, их предков, а в другом — явная азиатскость.

— Ты хочешь привязать все к территории, пространству, — сказал Ильяс, — а у меня основа моих рассуждений в расовости. А главный признак расового качества, это не строение черепа, разрез глаз или цвет волос, а способность строить надёжное общество и быть в первых рядах…

— В первых рядах чего?

— Некоей гонки за лидерство.

— И те, кто находится в первых рядах, обеспечивают выживание своей расы или этноса?

— Да. Так показывает история.

— Ты видишь историю глазами элит. То есть тех, кто чаще всего питается соками социума или этноса, — сказал Расим.

— А иначе не может быть. Элиты обеспечивают выживание этноса или расы.

— Знаешь, выживание расы — это несмешиваемость ее с другими расами. Но это не признак прогресса в том понимании, в котором его понимают на Западе.

— Действительно, на Западе устойчивость общества и отсутствие рисков для гражданина — есть показатель прогресса и некоего расового качества индивидов, составляющих данное общество. Но это не имеет никакого отношения к расовой чистоте. В противном случае дикари из племени Мумбо-Юмбо расово более чисты, чем англичане, — согласился Ильяс.

— Тогда о чем мы говорим? Что нам критерии Европы и европейцев? Мы жили и живем на другом пространстве. И согласно нашей историографии мы начали развиваться только тогда, когда закончилось владычество татаро-монгольского ига.

— То есть владычества татар, — произнес Ильяс

Официантка принесла им по антрекоту и удалилась. Александр и Арнольд запели по заявке зрителей песню про «Ванинский порт».

— Вряд ли это было владычество татар, скорее всего, некое федеральное устройство этого пространства, в котором определенную роль играли и татары. Центр его в то время был не в Москве. Отсюда возникает некий противовес сегодняшней Москве. И то, что называют сдерживающим фактором для развития Московской Руси, было таким же сдерживающим фактором для развития всех этносов, которые жили на этом пространстве. Так же как и в Московском княжестве, все остальные представители этого пространства тратили свой ресурс на строительство оборонительных сооружений, чтобы защитить себя от набегов недругов, а то и соседей. Несколько веков такого военного существования не могли не сказаться на образе жизни, не могли не тормозить того, что на Западе называется комфортным существованием.

— И все же это было владычество татар, — произнес Ильяс и без тоста выпил вино. — Вот они поют про Ванинский порт, а ты знаешь, что он находится в Татарском проливе? А значит, владычество татар распространялось до самого Тихого океана.

— Ну да, ты почитай, что пишут сегодня в Киеве!

— И что там пишут?

— Что Киевская Русь владела территорией от Карпат до Тихого океана.

— Ты рассуждаешь, как русак.

— Я рассуждаю, как гражданин этой страны.

— Но мы живем в Беларуси.

— Мы живем на пространстве, которое уже более полутысячи лет определяется как русская цивилизация. В данное время она раскололась на отдельные государства, но способ существования от этого не изменился…

— Знаешь, — перебил Расима Ильяс, — гражданами этой страны являются многие, и в их числе татары. И они помнят, что они татары. А ты этого не помнишь.

— А чего ради меня все время пытаются обратить в некую другую веру? Я что, настолько белый? Что это вызывает — настороженность или чувство опасности?

— Ты сам это сказал, — заявил Ильяс. — Я наконец понял и твой интерес к своим этническим корням, и всю твою двойственность. Все дело в том, что ты полукровка.

— А ты у нас чистокровный?

— Ну, не совсем, но все же… — ответил Ильяс. — И вся твоя проблема в том, что ты не можешь самоидентифицироваться. Это беспокоит тебя, и ты начинаешь искать выход. А это становится заметно тем, кто вокруг тебя. Но ты не переживай, среди полукровок встречаются гениальные люди, например, Анна Ахматова, бабушка, которой была татарской княжной.

— Знаешь, за те полгода, что я провел в библиотеках, я прочитал много книг и совершенно точно могу тебе сказать, что Анна Ахматова не имела бабушки татарки, то есть татарской княжны.

— Но у нее есть даже стихотворение, посвященное этому:

Видимо, спор их перешел допустимый уровень децибелов, потому что к ним подошла официантка и спросила: не будут ли они заказывать еще что-нибудь.

Ильяс недовольным жестом отослал ее обратно, а Расим, продолжил:

— Я знаю это стихотворение, оно называется «Сказка о черном кольце».

— Ну вот, — сказал Ильяс, — она и псевдоним взяла у своей бабушки — татарской княжны.

— Псевдоним она взяла у своей русской бабушки дворянки Прасковьи Федосеевны Ахматовой.

— Не может быть, — произнес Ильяс. — Зачем ей было придумывать татарскую княжну, если ее бабушка была дворянкой?

— Сейчас существует понятие имиджа, в начале века его не существовало, но его вполне заменяло понятие конъюнктурного вымышленного образа, который взращивался самим поэтом или писателем того времени. Так делали многие, и Ахматова не исключение. Я в отличие от тебя, историка, лучше ориентируюсь в этом. И могу сказать, что в записных книжках Ахматовой есть такая цепочка идей: «Чингиз-хан. Дед Ахмат, его смерть от руки русского убийцы» и так далее. Так что, как ты видишь, поэтесса уже готовилась стать чингизидкой, дед которой убит русскими.

— Не верю! — вдруг возопил Ильяс. — Не вижу мотивов делать это.

— Тебе нужны мотивы? — спросил Расим. — Их есть у меня. Ты полагаешь, что существует некий список великих людей, которые стали великими, то есть смогли забраться на некую лестницу великих людей. Вот поднялся, например, Пушкин на самую высокую ступеньку, а чуть ниже находится Лермонтов и так далее. Но это не так. Список великих людей формируют посредники, или так называемые творческие мафии. А поскольку в эти мафии входят люди, чаще всего имеющие нерусские корни, они и список составляют преимущественно из нерусских фамилий. Отсюда понятно стремление творцов приобрести нерусские корни, чтобы облегчить свою жизнь и свое попадание в эти списки. Вот тебе и мотив.

— Неверно, — сказал Ильяс. — Рейтинг знаменитостей составляется потребителями культуры.

— Так говорят те, кто на самом деле его составляет. Так было до революции, но так продолжалось и в советские времена, хотя на это были уже другие причины.

— Мне кажется, что в советские времена были полностью размыты этнические критерии, — сказал Ильяс.

— Как быстро ты забыл основной принцип советской культуры! Ведь она была национальной по форме и социалистической по содержанию. Но практически это означало то, что создание национальных культур никогда не отдавалось в руки самим носителям этих культур. Поскольку носители культуры никак не могли понять, что такое социалистическое содержание и как его запихать в национальную форму, к делу подключались посредники, которые знали, как это сделать. Причем люди эти никогда не принадлежали к тем национальным культурам, которые они «совершенствовали по форме», насыщая социалистическим содержанием.

— Я не меньше твоего знаю, как взращивалась культура союзных республик, пестовались национальные кадры поэтов и писателей. Все это было нужно для того, чтобы сказать о равенстве русских и всех остальных. Слушай, в тридцатые годы был популярен один анекдот. Михаил Светлов, зарабатывавший деньги переводами с подстрочников, столкнулся в ЦДЛ с каким-то среднеазиатом, который начал выдвигать претензии по поводу перевода его «стихов». «Не шуми, — сказал Светлов, — будешь шуметь, переведу тебя обратно».

— Так было в союзных республиках, — пропустил эту реплику мимо ушей Расим, — что же касается России, то здесь даже национальная форма не использовалась, потому что не могла использоваться. Часть русской интеллигенции была вырезана во время Гражданской войны, часть убыла в эмиграцию, и здесь образовалось свободное поле для творцов, не имеющих русских корней. Потому Николай Клюев оказался в ссылке, Сергей Есенин повесился, песню «Русское поле» написала Инна Гофф, а музыку к ней — композитор Френкель.

— Да ты русофил… — сказал Ильяс.

— Я русский человек.

— Ага, — съязвил Ильяс, — ты русский брюнет, с татарским именем Расим, изучающий свои этнические корни? Почему?

— Они мне интересны. Потому я их и изучаю. Но сегодня в мире нет национальностей, которые бы создали свои государства. Государства создают нации, а нации это не народ и не этнос. Русская нация, в частности, это русский народ со своими союзниками.

— И кто же эти союзники? — съехидничал Ильяс.

— Все другие народы, народности, а в ряде случаев и отдельные личности, которые ставят лояльность нации выше, чем лояльность своему этносу.

— Знаешь, я хотел привлечь тебя к интересной исследовательской работе, — сказал Ильяс, — но ты не найдешь себя в ней, потому что у тебя старые советские установки. Скажи, пожалуйста, вот сейчас в России закончилась Чеченская война, которую они называли то восстановлением конституционного порядка, то контртеррористической операцией. Чеченец, который воевал не на стороне своего этноса, перестает быть чеченцем?

— Этнически он остается чеченцем, а в рамках нации он — русский человек.

— Я разочаровался в тебе, земеля, — произнес Ильяс, поднялся со стула и направился к выходу.

Официантка, которая уже давно наблюдала за беседой или ссорой двух клиентов, тут же возникла рядом со столиком:

— Вас рассчитать? — спросила она.

— Да, — ответил Расим, прикидывая в уме, хватит ли у него денег рассчитаться и за себя, и за Ильяса.