После кебаба официант принес чай, и разговор пошел более неспешно. Начали с обсуждения чая и сладостей, которых в Турции, как и в Каморкане, превеликое множество, и того, что на Востоке сладости слаще сахара.

— Мозг требует сладкого, — сказал Фарук и насыпал в чай сахару, а затем стал пить сладкий чай, заедая его засахаренными фруктами.

— А удар по печени? — поинтересовался Расим.

— Да какой это удар, — засмеялся Фарук, — одно удовольствие!

И тут Расим решил поиграть первым номером.

— Послушай, — сказал он Фаруку, — ты помнишь мой доклад на конференции и даже стихи, а я вот не помню, с каким докладом выступал ты?

Вопрос привел Фарука в легкое замешательство. Но он мгновенно собрался и произнес:

— Сколько у меня потом было таких конференций и докладов… В отличие от тебя я не бросил языкознание и литературу.

Он еще что-то говорил, но Расим мог поклясться, что Фарук лихорадочно вспоминает тему доклада, с которым он выступал на той студенческой конференции в Баку в 1985 году. Расим также обратил внимание на то, что и Эдемир смотрит на Фарука с некоторым любопытством. Так смотрит начальник на подчиненного, которого поставили в трудное положение. И от того, как он выйдет из этого положения, будет зависеть расположение к нему его начальства.

— Э-э, — продолжал между тем Фарук, — а… мой доклад был о Сабире.

Он облегченно вздохнул, потому что нашел наконец начало нити того клубка, который предстояло разматывать. Поэтому он уже не торопясь сделал глоток из чашки с чаем и стал говорить тоном профессора на лекции:

— Собственно, «Сабир» в переводе на русский значит «терпеливый», это один из тахаллусов Мирзы Алекпера Сабира. Он умер в 1911 году. В Айзербайджане его именем назван город. У него много стихов, но почему-то во всех сборниках на первом месте это:

Фарук победно взглянул на Расима, как бы говоря: «Что, съел?» Но этого ему показалось мало. Он щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал еще что-то.

Эрдемир удивленно посмотрел на него. И Фарук разъяснил ему ситуацию на каморканском, кивнув в сторону Расима.

Принесли три чашки напитка, одновременно похожего на взбитую молочную смесь и капучино. Эрдемир и Фарук добавили в напиток сахара, Расим последовал их примеру, заметив краем глаза, что мальчишка-курд, показал пальцем в их сторону и, видимо, потребовал себе того же.

Курд подозвал официанта и стал что-то долго ему объяснять. Официант ушел, но вскоре появился снова. В одном руке он нес чашку с напитком, а во второй держал маленький кальян.

«Неужели кальян мальчишке?» — подумал Расим.

Но тут все стало на свои места. Мальчишка получил чашку, а женщина в хиджабе стала курить кальян.

Эрдемир обратил внимание на то, что Расим с некоторым удивлением смотрит на женщину, курящую кальян.

— Вот видишь, — сказал он Расиму, — в какой самой демократической стране Запада можно увидеть такое? Ты усомнился в знаниях Фарука, а между тем я тоже выходец из того же факультета. Правда, я окончил его чуть раньше. И когда Фарук был на этой конференции в Баку, я уже не был студентом. Но с творчеством Ахундова знаком. И также знаю, что у вас, как это говорят, в почете повесть Ахундова «Обманутые звезды». Ты помнишь ее сюжет?

Вопрос был задан так, как некоторое время назад задавал его Расим Фаруку.

«Твою дивизию, — подумал Расим, — эти однокашники объединились и сейчас буду экзаменовать меня».

— Да, помню, — ответил Расим. — Некий шах узнает от звездочета, что звезды, а точнее, их расположение, предрекают ему гибель.

— Правильно, — заметил Эрдемир, — а как звали этого шаха?

— Не помню, — честно признался Расим.

— Звали его Шах-Аббас.

— Возможно, — произнес Расим. — Мне продолжать, или я не выдержал экзамена?

— Ну, какой же это экзамен… — сказал Эрдемир. — Это разговор двух филологов.

— И тогда Шах-Аббас сажает на престол мнимого шаха. Приходит назначенный день, и мнимый шах умирает, а Шах-Аббас возвращается на престол. Но, собственно, здесь сюжет только начинается. Шах понимает, что звезды могут снова быть к нему расположены недружественно и снова приглашает к себе звездочета. А пригласив, спрашивает: можно ли избежать судьбы? «Нет, — отвечает звездочет, — рок фатален, избежать его нельзя, но его можно обмануть».

И он предлагает шаху путь к спасению. Шах должен добровольно отказаться от престола, отдалиться от власти, стать простым человеком. А на трон посадить какого-нибудь грешника. Единственное условие этого — все должно быть сделано совершенно искренне. Иначе рок почувствует обман и убьет в нужный день не грешника лже-шаха, а самого Аббаса.

Находят грешника, жизнь которого, по мнению шаха, ничего не стоит. Этим грешником оказывается человек, который всю жизнь мечтал облагодетельствовать народ, организовать справедливое правление. Борец против тирании, так бы назвали его сейчас.

Он, став шахом, начинает издавать справедливые и демократические законы, все время думает о народном счастье и благе, борется со взяточниками и коррупционерами, призывает представителей народа управлять государством.

— Что-то вроде — «каждая кухарка должна управлять государством», — вставил свои пять копеек в рассказ Расима Фарук.

— Что-то вроде, — согласился Расим и продолжил: — Лже-шах призывает всех честно жить, чиновников не воровать, заботиться о просвещении народа. Но происходит парадокс. Чем он больше старается, тем больше его не понимает народ. И народ начинает возмущаться: что за слабый человек нами правит? Да он ни на что не способен! И над шахом-демократом начинают откровенно потешаться. Наконец наступает день, предсказанный звездами, и взбунтовавшийся народ убивает своего правителя.

Тут появляется Шах-Аббас, возвращает себе престол и продолжает править страной, держа народ в постоянном страхе.

Вот и весь сюжет.

— Правильно, — сказал Эрдемир. — Во всем мире тиранов любят до обожания, потому что страх — единственный стимул в управлении человеком. Ничто другое не может с ним сравниться. Но я не об этом хотел сказать. Этот сюжет и эта повесть говорят о том, что Восток был всегда мудрее так называемого просвещенного Запада. Если бы Карл Маркс знал этот сюжет, он никогда бы не создал своего учения. А русские не попытались реализовать его на практике. На страхе держится весь мир. Именно страх побуждает человека вести правильный образ жизни, не покушаться на то, что на Западе называется правами человека.

Эрдемир ослабил узел галстука. Наверное, это было каким-то знаком, потому что Фарук насторожился. А босса понесло.

— Вот я видел, как ты, — сказал он Расиму, — смотрел на курящую кальян женщину в хиджабе. Если бы на ее месте была другая женщина, без хиджаба, ты, наверное, не смотрел бы на нее так осуждающе. Ты, наверное, думаешь: правоверная мусульманка, а курит кальян. Ты осуждал то, что она курит кальян или то, что она курит его в хиджабе?

— Я ничего не осуждал, — сказал Расим. — Для меня экзотика и хиджаб, и кальян. Вот я и наблюдал за ней внимательно.

— Эрдемир, — нарушая некую субординацию, вмешался в разговор Фарук. — Он действительно многое не понимает, и ему нужно многое объяснять. Ты относишься к нему как к мусульманину, но он — атеист, а отсюда у него иной взгляд на многие вещи, он, несмотря на то, что татарин по национальности, вырос в русской среде.

— А ты, я знаю, — сказал ему Эрдемир, — тоже полагаешь, что женщины в Каморкане не должны носить хиджабов.

— Ну не совсем так, — попытался уклониться от ответа Фарук. — Но я хотел бы, чтобы это было личным делом каждой женщины.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что никакая паранджа или хиджаб не способны сделать женщину более религиозной или нравственной.

— А как же исламские традиции?

Расим с удивлением наблюдал спор босса и подчиненного, который к его еще большему удивлению проходил на русском языке. Хотя полемистам было удобнее говорить на каморканском либо турецком.

— Ни одно покрывало не сделало человека лучше, — говорил Фарук, — да и эта традиция скорее языческая, чем мусульманская. Ислам, как и многие монотеистические религии, несет на себе печать своих предшественников. Это они фетишизировали некоторые атрибуты одежды. В исламе нет монастырей, но это отчасти компенсируется монашеской одеждой женщин. И если ты утверждаешь, что женщина в хиджабе более набожна, то почему мужчины не носят хиджаб? Они тоже создания Аллаха.

— Это показатель того, что женщины более ревностно чтят традиции ислама и предков, — твердо произнес Эрдемир.

— Обратись к 33 главе Корана, и ты поймешь, что это не так, — сказал Фарук. — Причина необходимости прятать лицо женщин связана не с набожностью, а с греховностью, как женщин, так и мужчин. Хиджаб — это, с одной стороны, признак признания мусульманами своей греховности, а с другой — показатель того, что никаким другим способом воздействовать на них нельзя, кроме как через это покрывало, а не их сознание. И Турция сделала шаг вперед в этом направлении, а Каморкана осталась в прошлом веке.

— Хорошо, что ты стал говорить о Турции, — произнес Эрдемир. — Я полагаю, что Турция стоит в шаге от возращения к традициям, в том числе и ношению хиджаба.

— Турция не Каморкана, она не вернется туда, откуда ушла.

— Это ты так считаешь, а турки полагают, что нужно внести поправки в законодательство и запретить женщинам появляться в общественных местах с непокрытой головой.

— Турция в отличие от Каморканы светское государство.

— Теперь ясно, почему ты предпочитаешь отдыхать в Турции. Ты не патриот.

— Странное определение для патриота и патриотизма… Хиджаб связан с религией, а Конституция Турции предполагает свободу вероисповедования. А свобода вероисповедования означает, что ты можешь исповедовать любую религию или не исповедовать никакой религии. И никто не вправе тебя принудить ни к первому, ни ко второму.

— Но Организация Исламских государств рекомендует вернуться к хиджабам, обосновывая это тем, что все противоположное размывает традиции, а это ведет к ослаблению мусульманского мира.

— Знаешь, эта организация создавалась мировым правительством для решения своих задач и меньше всего озабочена укреплением мусульманского мира.

— Да ты глобалист…

— Не вешай на меня ярлыки, я, прежде всего, патриот своей страны, правда, я в ней кое-что поменял бы, но это на данный момент невозможно.

— Я знаю, о чем ты говоришь, и скажу тебе, что это будет вряд ли возможным вообще, — категорически произнес Эрдемир.

— Время покажет, — парировал этот выпад Фарук.

Тут они словно вспомнили о Расиме.

— Ну, как тебе наш спор? — спросил Фарук. — Мы иногда заводимся, но при этом не перестаем быть патриотами Каморканы, правда, у нас разное видение путей ее развития.

— Хорошо, что ты об этих путях говоришь здесь… — проворчал Эрдемир и перешел с русского на каморканский.

В это время у него зазвонил мобильный телефон. Эрдемир вытащил его из кармана пиджака. Эта была первая модель моторолы-раскладушки.

Эрдемир приложил телефон к своему уху, что-то сказал по-турецки. Потом выслушал звонившего и, обращаясь к Расиму, произнес:

— Плохи твои дела, у тебя под ногтями эксперты нашли частицы красителя…