Глава VI

Человек – существо общественное. Родившись среди людей, он всю жизнь тянется к ним, сам не сознавая причины, не подозревая, что это качество заложено в нем самой природой. Человек поносит общество последними словами, борется против его устоев, но не понимает, что прожить без него он не сможет. Люди собираются в кучки, образуя новые сообщества, противостоящие существующим, и пытаются создать новую модель того же самого общества, так как строительный материал тот же. Каждая страна строит свою собственную модель, считает ее наилучшей и также уподобляется человеку со своим характером, темпераментом и скрытыми недостатками. Чем больше национальностей в государстве, тем противоречивее и неустойчивее ее характер. Чем выше его нестабильность, тем выше темперамент, стремление к внешнему проявлению.

Так ведет себя и человек. Чем больше он чувствует за собой недостатков, тем выше его реакционная способность, так как эти же недостатки он активно ищет в других и, находя, клеймит их всеми правдами и неправдами. Попадая в неприятные ситуации, он не ищет причину в себе, а старается переложить вину на других, а чаще всего – на общество. Так и получается, что ругаем свое отражение, без которого жить не можем. Заводя пружину до отказа с помощью своих недостатков, мы оказываемся в ситуации, которой физически не должно существовать – находясь среди множества людей, мы оказываемся одинокими.

Многие миллионы людей живут в изоляции при открытых дверях. И снова виноваты не мы сами, а кто-то, в крайнем случае – судьба. Очень удобно! Если что-то не получается, то мы сразу же вспоминаем судьбу или правительство, а при удаче – мы хвалим только себя и гордимся своими достижениями. Выпячивая свои достоинства, мы зачастую не понимаем, что сами себе копаем яму, потому что последующие неудачи низвергнут нас в еще более глубокую пропасть, где властвуют темные силы нашей души. И тогда появляется страх, который с вами не церемонится, доводя психику до состояния, которое многие люди уже не контролируют. Из страха они убивают других людей или самих себя, калечат души других, особенно близких людей, которые более или менее терпеливо к ним относятся.

Я поймал себя на мысли, что, думая на тему «человек» я неизбежно скатываюсь к страху. Не знаю, правильны ли мои рассуждения, но моя личная жизнь подтверждает их. Брошенный на произвол судьбы, я, чтобы не опустить руки окончательно, ввел для себя определенный тюремный распорядок. Не зная, что может меня ожидать впоследствии, я на всякий случай стал тренировать свою память, вспоминая и заучивая наизусть все, что мог вспомнить.

Первые попытки зашифровать и запомнить тексты полностью провалились, так как я не мог поручиться за их точность. Где-то я читал, что мозг активно работает в течение четверти часа, а потом устает и заставить его работать можно или после эмоциональной встряски или непродолжительного отдыха. Чередовать умственную и физическую нагрузку я поначалу не рискнул, так как быстро уставал физически. Поэтому после сеанса запоминания я расслаблялся и позволял течь мыслям так, как им этого хотелось. Мешать мне никто не мешал, создавалось впечатление, что обо мне забыли. Судя по всему, этого и стоило ожидать. Тем для обдумывания у меня было множество, но мысли возвращались все время к одному – моему теперешнему положению.

Вот и сейчас я лежал и прислушивался к мыслям о страхе и двух моих новых врагах – Петерсоне и шерифе, но не со стороны моего к ним отношения, а об их собственных проблемах, приведших их к гибели. То, что они погибли как люди, мне было ясно как день. Мне иногда даже было их жалко. Но, с другой стороны, во всем виноваты они сами. Взять, к примеру, шерифа. Каким мог быть его жизненный путь?

Шериф постоянно пытался самоутвердиться, приняв за основу образ напористого, грубого и внушающего если не ужас, то невольное уважение к его личности, ковбоя. Он своим поведением как бы олицетворял всесильную руку закона. Провозгласив лозунг «от меня не уйдешь» он спрятался за него, как за каменную стену. Можно быть уверенным в том, что вырос он в семье, где тем или иным образом его чувства подавлялись с помощью принуждения. Это могло быть или запугивание, или излишняя строгость. Имея перед глазами пример грубого подавления, он и сам использовал этот прием, пряча за ним свой личный страх. Встречая даже слабый отпор, шериф не мог сдерживать страх и выходил из себя потому, что сдержать страх невозможно. И тем самым он подписал себе приговор. Занимаемое им положение и состояние его души не могли не заинтересовать наших «оппонентов». Он был готов к этому по всем параметрам, бери его голыми руками и используй, как тебе вздумается.

Другое дело – Петерсон. Как личность он, наверное, был намного более высокого порядка, чем шериф. Он прошел большую школу в своей жизни, если добился высокого положения в научных кругах. Но манера его поведения показывала, что совесть его не совсем чиста. Не зная, в каких условиях ему пришлось делать свою карьеру, я мог только предположить, что он стал «нужным» человеком для определенных лиц. Например, попал он в поле зрения нашего директора еще на Земле. Не обладая ярко выраженными научными способностями, он делал все вовремя, не доставляя хлопот своему патрону. Постепенно директор поручал ему дела, которые он должен был делать сам, и Петерсон быстро и красиво с ними справлялся. Можно быть на все сто уверенным, что вскоре без Петерсона невозможно было обойтись.

Авторитет патрона резко возрос, так как теперь он справлялся со своими делами вовремя и успевал всегда и везде. Обладая к тому же научным даром, что я не исключал, он оказался достаточным претендентом на нынешнее место. И как он мог пойти на такое повышение, не прихватив с собой своего «доброго гения»? Получается, что фактически институтом руководил Петерсон, оставляя за своим шефом почетное право первого голоса, а может быть только право первой подписи. И, зная, что научный работник из него не получится, он мог сообразить себе комплекс, боясь, в конце концов, потерять свое место.

Роль «серого кардинала» хотя и дает большую власть, но сопряжена с большим риском быть съеденным кем-то, кто более умен и коварен. Поэтому Петерсон, скорее всего, и создает невыносимые условия для работы тем людям, кого он подозревает в этих качествах. Не совсем разбираясь в таинствах науки, он, тем не менее, умеет оценить масштабность той или иной работы и последствия ее успешного завершения. Пример с Анной тому прямое подтверждение, так как общественный резонанс мог возвысить ее в научных кругах и соответственно, разоблачить его собственную позицию. Такого закомплексованного человека также грех было не использовать. Сначала подталкивать в нужном направлении, а затем, когда его роль будет сыграна, пожертвовать им для собственного прикрытия. Честно говоря, жалости к нему у меня не было абсолютно никакой. Этот человек сделал себя таким сам и расплачивался теперь за содеянное.

Итак, два совершенно разных человека оказались в одной упряжке, но связывало их одно – страх за свое положение, явно незаслуженное ими.

Я попытался представить себе, могут ли оказаться моими врагами еще кто-нибудь из чиновников, поддерживающих порядок на станции.

Начальник полиции, судя по его словам, ко мне не имел каких-то личных претензий. Его поведение было скорее доброжелательным, чем агрессивным, поэтому я не стал промывать ему косточки.

Прокурор? Я видел его несколько раз, но он произвел на меня впечатление человека, скорее недовольного своим положением, чем карьериста, занимающего не свое место. Возможно, он считает, что станция для него, скорее – наказание, чем трамплин для дальнейшего роста. Его может вывести из равновесия только отзыв на Землю. Чем может заинтересовать мое дело такого человека? Задержали вора, свидетели есть, в общем-то – ничего интересного. Чем туманнее дело, тем скорее он должен захотеть от него избавиться. Поэтому я его тоже оставил в покое.

Честно говоря, я многого не понимал в создавшейся ситуации. Допустим, я вор. Что я могу украсть у людей? Деньги? Так их здесь нет, все расчеты безналичные. Личные вещи? И что я с ними делал бы дальше? Носить их на себе? Так человек увидит и узнает свою вещь. Прятать у себя в квартире – улика налицо. Это может делать только больной или совсем глупый от жадности человек. Кажется, это называется клептоманией. Воровство ради воровства. Продать ворованные вещи здесь можно было только идиоту.

Что еще? Что может цениться на этой станции? Может быть, информация? Это уже теплее. Информация – это продукт, который и производит станция. Но, насколько я понял, пропажи происходили у частных лиц на их квартирах. Какой смысл им держать эту информацию у себя дома? И как ею мог воспользоваться вор? Выдать за свою – рискованно, передать на Землю – тоже быстро раскрывается, если это делать по официальным каналам. А по неофициальным – дорого. Хотя дорого – это понятие растяжимое. Есть же у Анны подруга, которая согласна отправить телеграмму родственникам, правда, не за свой счет, но это уже детали. И она же могла как-нибудь поделиться с Анной методом передачи зашифрованной информации.

И книга, занесенная в память компьютера, тоже появилась не случайно. Анна, сама этого не подозревая, вышла на воровской канал. С ума сойти можно! Так что же мне делать? Есть возможность распутать это дело и, тем самым, обелить себя, но это означает, что тогда я лишусь более или менее надежного канала, по которому я мог бы передать столь необходимую информацию. А чего я добьюсь, если не буду бороться? Бесконечного ожидания, и, соответственно, полного провала? Сколько же мне могут присудить? Лет десять или больше?

Нет, ребята, такого обращения к себе я не заслужил! Надо действовать и, чем быстрее, тем лучше.

Услышав, что дежурный по участку зашел в помещение, я громко постучал в дверь.

Раздались неторопливые шаги. Дежурный подошел к двери моей камеры и остановился.

– Сэр, – произнес я, – не могли бы вы устроить мне встречу с вашим начальником? Мне срочно нужно с ним поговорить.

В ответ – молчание. И тут я почувствовал, как тяжелеет моя голова. Шериф! Надо же, какое совпадение! Или не совпадение? Да не все ли равно, сейчас самое главное отвлечься. Я с большим усилием пытался на чем-то сосредоточиться. Внезапно я вспомнил, что мы делали с Анной в прошлый четверг и ухватился за эту мысль. В четверг после ужина мы отправились в парк, хотелось отдохнуть от квартиры, насколько уютна она ни была.

Мы прошлись по парку, но так и не нашли свободной лавочки. Меня всегда удивлял тот факт, что в парке стояли именно лавочки, а не удобные кресла, уж это станция могла бы себе позволить. Но, очевидно, устроители этого парка старались создать максимальное сходство с Землей. На нашей планете в нашей стране сейчас была ранняя осень, и кто-то из присутствующих задал осенний режим. Зелень оставалась такой же зеленой, но запахи создавали полную иллюзию бабьего лета. Мы ходили по аллеям и молчали, нам было просто очень хорошо, слова были не нужны. Так, наверное, ведут себя туристы, впервые попавшие на курорт в сентябре. И, наконец, Анна нарушила молчание.

– Генри, а чем ты будешь заниматься, когда снова попадешь на Землю?

– На Землю? – переспросил я, – а что я смогу делать на Земле? Штурманы там не нужны, да и какой из меня штурман! Наверное, выйду на пенсию, займусь садоводством или еще чем-нибудь. Кому я буду нужен на Земле? А ты?

– Я тоже еще не определилась. Многое, конечно, будет зависеть от того, как я справлюсь с работой здесь, будут ли у меня деньги, чтобы осуществить задуманное, – неуверенно произнесла она, – но на пенсию мне еще будет рановато. Вряд ли я смогу заниматься чем-нибудь спокойным.

– Что ты хочешь этим сказать? – шутливо набросился я на нее, – что я уже стал стариком в моем возрасте, да? Может быть, тебе больше понравилось бы, если бы я сказал, что буду бегать с сачком за бабочками и запускать воздушного змея?

– А что, ты с сачком выглядел бы просто великолепно! – рассмеялась она и взяла меня под руку…

Я покачнулся и оперся на стену… слабость заставила меня присесть. Голова постепенно прояснялась и я начал вспоминать, что со мной произошло. Господи, о каком прошлом четверге могла идти речь, ведь я здесь уже бог знает сколько времени. Ах да, шериф! Это был он, пришел меня проведать, а я тут же выдал себя с головой, вот он и решил прощупать, о чем я пытался поговорить с начальником. Дверь в участок хлопнула, но звука шагов слышно не было. Значит, шериф ушел.

Я с трудом добрался до кровати и упал на нее. С каждым таким «сеансом» мне становилось хуже и хуже, долго я не смог бы выдержать. Как бы то ни было, я решил дождаться утра и поговорить с начальником полиции в нормальных условиях. Но заснуть мне не удалось. Едва я смыкал веки, как передо мной возникал двойник шерифа, светящийся зеленоватыми искорками, совсем как в рассказе Альфреда. Он приближался все ближе и ближе, его мерцающие глаза приближались к моим, и… я просыпался в холодном поту. К утру я был выжат, как лимон, и, когда начался рабочий день, я спал без всяких сновидений до шести часов вечера. Каково же было мое огорчение, когда я взглянул на часы. Проспать самое важное, возможно, в моей жизни время! Я вскочил и забарабанил в дверь.

– Сейчас, чего разбушевался, – раздался добродушный голос дежурного, – целый день спит, а потом буянить начинает!

Он подошел к двери.

– Ну, чего вам понадобилось… сэр? – он все-таки называл еще меня как приличного человека, значит еще не все потеряно.

– Мне нужно поговорить с вашим шефом, пожалуйста, – в моем голосе было столько просящих интонаций, что я сам удивился.

– Начальник с шерифом придут в шесть часов, тогда и поговорите. Можете сразу с обоими.

– Нет! – закричал я в ужасе, но потом взял себя в руки, – пожалуйста, устройте все так, чтобы начальник был один, хорошо? Это очень важно.

– Хорошо, сэр! – мне показалось, что дежурный немного напуган моим поведением. – Как только он освободится, я ему доложу вашу просьбу. Кстати, вы не съели ваш обед, сэр.

– Да, да спасибо. Извините, я не знаю вашего имени…

– Меня зовут Джеком… сэр, – откликнулся он, удаляясь от моей двери.

Мне предстояло немного подождать, но это ничего, хоть спокойно можно поесть.

Каково же было разочарование, когда шериф засиделся у начальника до одиннадцати часов, а затем они ушли вместе. Дежурный подошел к моей двери и проговорил:

– Сэр, у меня не было возможности передать ему вашу просьбу. Вы же просили не беспокоить шерифа, а он прямо вцепился в шефа и не выпускал его ни на минуту. Даже в туалет они ходили вместе. Вы, это, слушаете меня?

Я промычал в ответ, чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног. Значит, еще одна ночь пыток. И тут у меня появилась озорная мысль:

– Джек, а ты не мог бы на одну ночь перевести меня в другую камеру, подальше отсюда?

Дежурный ненадолго задумался.

– Сэр, а как вы себя чувствуете, может быть, позвать к вам врача, а? – Я в ужасе замахал руками и он спросил, – сэр, а вы себя, это, будете хорошо вести? Я имею в виду, что не задумали ли вы чего-нибудь? Все равно ведь вы никуда не убежите!

– Джек, я просто хочу переночевать в другой камере! – взмолился я. – Я буду как ягненок, уверяю тебя.

– Прямо сейчас?

– Нет, Джек, если можно, то ближе к полуночи, – я обрадовался, что он не отказал и решил сделать что-нибудь для него. – Джек, будь осторожен сегодняшней ночью.

– А чего это вдруг? – насторожился он.

– Я не знаю, но у меня нехорошее предчувствие, – я старался говорить как можно убедительнее.

– Это как-то связано с шерифом, сэр?

– Точно не знаю, Джек. Но помни о моем предупреждении. Кстати, шериф оставил что-нибудь из продуктов у вас? – мне пришло в голову, что он мог усыпить дежурного, чтобы тот не мешал его расправе.

– Оставил, бутылку сока апельсинового, а что?

– Джек, перелей ее содержимое куда-нибудь и спрячь, хорошо? А сам, если зайдет шериф, притворись спящим. А сам понаблюдай, хорошо? Только, пожалуйста, осторожнее!

– Хорошо, сэр, это, спасибо, сэр. Я сделаю, как вы говорите. – Ничего больше не хотите сказать? – голос его слегка подрагивал.

– После того, как он обнаружит, что в камере никого нет, уходи сразу же и закрывай за собой дверь, только ключи от камеры, где я буду сидеть, забери с собой. Хорошо?

– Вы думаете, что это будет опасно? Может быть, мне взять из сейфа пистолет?

– Нет, Джек, я тебе советую быстро уйти и не показываться на участке.

– А как же вы, сэр? – до сознания Джека дошел мой замысел. – А если он найдет вас и выломает дверь? Он сможет, это, можете мне поверить.

– Если что, расскажешь потом шефу о нашем разговоре и больше ничего, хорошо?

– Да, сэр, можете на меня положиться, – Джек быстро отошел, так как хлопнула входная дверь.

Ну что, остается только ждать и надеяться, что все пройдет нормально. Что предпримет шериф, если этот разговор тоже станет ему известен? Я еще надеялся, что он просто отложит свой визит и ночь пройдет спокойно. А завтра я сумею-таки поговорить с шефом полиции. Эта игра была похожа на футбол в одни ворота, то есть мои, и надеяться можно только на то, что и шериф, и Петерсон вряд ли намерены в ближайшее время раскрывать свои карты.

Ох, как медленно тянется время. Я очень боялся, был уже на грани паники. Минут за десять до двенадцати часов Джек отпер дверь и собирался мне что-то сказать, но я жестом заставил его замолчать. Он немного подумал и, заперев за мной дверь, повел меня в дальний конец. Отперев камеру, он пропустил меня вперед и показал на дверь, расположенную в одной из стен. Я кивнул и протянул ему руку. Он пожал ее, его рука была влажной от пота. Я пожалел, что впутал его в эту грязную игру, но ничего не поделаешь, будем надеяться на лучший исход.

Как только он ушел, я осмотрел соседнее помещение. Это был санузел, где кроме унитаза и умывальника стояла и ванна. Чтобы как-то успокоится, я решил искупаться. Очевидно, это была привилегированная камера, или, если выразиться точнее, то камера для привилегированных «гостей». Быстро обмывшись, я вернулся в камеру. Усталость брала свое, и я лег на кровать. Душ немного снял напряжение и постепенно я погрузился в сон.

Проснулся я от собственного крика – в замочной скважине заскрежетал ключ. Я вжался в постель и с ужасом уставился на дверь. В двери стоял Джек и делал мне знаки быстрее подниматься. Я вскочил, поправил постель и выскочил в коридор. Джек закрыл дверь и мы, срываясь на бег, поспешили к моему старому месту жительства. Перед тем, как Джек закрыл дверь, я знаком спросил его, как дела. Он пожал плечами и дверь захлопнулась. Я посмотрел на часы – половина восьмого. Значит, я был прав, с шерифом можно бороться и бороться с помощью логики его же поступков. Спустя несколько минут я снова услышал шаги и уже другой полицейский вошел в мою камеру.

– Собирайтесь к шефу, сэр. Он вас примет прямо сейчас. Постарайтесь быстрее, – он стал в дверях и ждал меня.

Стараясь не делать лишних движений, я привел себя в порядок и вышел из камеры, заложив руки за спину, эту картину я уже не раз видел в кино. Сопровождающий засмеялся:

– Расслабьтесь, сэр. У нас здесь не так строго.

Начальник принял меня в своем кабинете, пригласил сесть. Сели, он просмотрел несколько бумаг и проговорил:

– Вы хотели со мной поговорить? Это очень кстати, потому что у меня тоже появилось к вам несколько вопросов, – тон его был ровным, поэтому ничего угрожающего для себя я не почувствовал. – Прошу вас, говорите.

– Сэр, у меня к вам большая просьба. Выслушайте, меня, пожалуйста, до конца, а потом уже судите, прав я или нет, – как можно более ровным тоном проговорил я.

– Да, да, пожалуйста, я вас слушаю.

– Сэр, я хочу рассказать вам о своих предположениях. Насколько я понимаю, меня обвиняют в воровстве, причем с отягчающими обстоятельствами. Конкретного обвинения мне еще никто не предъявлял, но дело не в самом действии. Насколько я понимаю, украсть здесь кроме информации, ничего невозможно, вернее, нет смысла, – он кивнул в знак моей правоты, – причем в воровстве у частных лиц в их собственных квартирах. Использовать информацию здесь на месте тоже нет смысла, слишком явно. Поэтому ее нужно отправить на Землю, где за нее можно получить большие деньги. Возможно, даже очень большие. Я думаю, что вас заинтересует тот способ, который изобрели настоящие воры для такой нелегальной переправы, – он снова кивнул, – так вот, она передается в частных радиограммах, зашифрованная особым способом. Респондент выбирается целенаправленно, чтобы настоящий отправитель оставался в тени. Чаще всего это радиограммы для родственников. Мне кажется, что обнаружить их и отличить можно по поступлениям на счет респондента суммы, адекватной затратам на радиограмму. А меня эти преступники пытаются сделать козлом отпущения за свои грехи. Сэр, это слишком похоже на правду, чтобы не быть ею.

Я замолчал. Начальник долго смотрел на меня, будто изучал все мои движения, включая эмоции на моем лице.

– Вы закончили? – наконец проговорил он.

– Да, сэр.

– Хорошо. Позднее мы запротоколируем вашу речь. А сейчас я отвечу на некоторые ваши вопросы, они объяснят вам многое, – он помолчал, затем продолжил. – Я убедился, что та характеристика, которая поступила на вас с Земли, оказалась верной. Вы отличаетесь хорошим, можно сказать, отлично развитым интеллектом. Преступник с такими способностями, как у вас, особенно опасен. Но это не помешает нам разобраться в вашем непростом деле. Послушайте, в чем вы обвиняетесь, – он взял в руки папку, открыл ее и начал читать. – Вы были направлены на нашу станцию со специальным заданием, содержание которого, естественно, засекречено. Вы получили большие возможности для успешного его выполнения. Перечислять их я не буду, вы их сами знаете. Используя служебное положение, вы находили наиболее перспективные проекты и, если они не были занесены в бортовую компьютерную сеть, выкрадывали их у непосредственных разработчиков. Для оперативной отправки информации вы продумали и воплотили в жизнь простой и надежный способ. Его сущность вы только что рассказали. Таким образом было отправлено одиннадцать проектов, имеющих экономический эффект от внедрения в производство в размере ни много ни мало около ста миллиардов. Комиссионные, полученные вами за эту работу, составили один процент, или миллиард. Эта сумма была распределена на несколько счетов, оформленных на подставных лиц. Это касается вас.

Кроме того, возбуждено уголовное дело против вашей сотрудницы. Ей предъявлено обвинение по двум статьям. Во-первых, за лжесвидетельство, во-вторых, за отправку секретной информации по «воровскому каналу», то есть через частное лицо. Послание расшифровано. Вы так надеялись на надежность канала, что даже не потрудились найти более надежный способ шифровки. С таким ключом работали еще двести лет назад. Теперь вернемся к вам. Вы, видя, что обвинение еще не предъявлено, пытаетесь навести нас на ложный след, отдав на растерзание ненужный уже вам канал. Вы не знали только одного, что ваша коллега воспользуется им еще раз и обнаружит его раньше, чем вы его откроете добровольно. Если бы мы не изолировали вас так тщательно, то вы наверняка смогли бы найти способ связаться с ней.

Шериф оказался прав, когда обвинил сначала сержанта, а сейчас – Джека, сегодняшнего дежурного, в том, что они помогали вам. Сегодня мы наблюдали за тем, как вы это делаете. Честно говоря, я удивлен вашей способностью убеждать людей в считанные минуты, – он помолчал. – За них можете не переживать. Под суд они не пойдут, но из полиции будут уволены. Я вижу, что вы успокоились? Я убедился еще в одном – вы не только умный преступник, вы еще умеете красиво проигрывать. Признаюсь вам, если бы не факты, я бы не поверил в вашу виновность. До суда осталось не так уж много времени, потом мы с вами расстанемся и надолго, а может быть, и навсегда. Уважая ваши несомненные достоинства, я хотел бы что-нибудь сделать для вас, естественно в рамках дозволенного. У вас есть какие-нибудь пожелания?

– Спасибо, сэр, за теплые слова. У меня есть пожелания, но не знаю, сможете ли вы мне помочь? До суда я прошу посадить меня, если возможно, и Анну, в такие помещения, которые имели бы два тамбура и пищу оставляли бы на входе на тележке. И – никаких свиданий. Это вы сможете сделать?

– Вы очень интересный человек. Что вы задумали на этот раз? – на лице полицейского был написан неподдельный интерес, – тем самым вы хотите отгородиться от внешнего мира?

– Да, сэр. Надеюсь, что ключи к нашим камерам не будут висеть в коридоре? – мое настроение настолько улучшилось, что я мог позволить себе шутить.

– Конечно, нет, сэр. Если вас это успокоит, то ключи будут храниться в моем сейфе.

– Нет, сэр, спасибо, но меня устраивает сейф в участке.

– Я хочу сказать, – проговорил он, – что, если мы встретимся на Земле, я буду рад познакомиться поближе.

– Спасибо, сэр, я тоже.

Он протянул мне руку, я ее пожал, глянув в его глаза. Насколько приятно смотреть в живые человеческие глаза!

– Сэр, – невольно вырвалось у меня, – послушайтесь моего совета. У вас есть оружие для защиты людей от людей. Вооружитесь жидким азотом и научите людей пользоваться им. На всякий случай…

Я оставил комиссара в полном недоумении. Он даже не вызвал охрану для моего сопровождения. Я вышел из кабинета и пошел к своей камере. Полицейские проводили меня удивленным взглядом и, только тогда, когда я подошел к двери камеры, один из них спохватился и стал искать ключ. К концу дня помещения для меня и Анны были подготовлены. Мы увиделись с ней мельком, когда нас одновременно подводили к новым помещениям.

Разговаривать мы не могли, но все, что хотели сказать, было сказано взглядами. Я восхищался мужеством и самоотверженностью Анны. Она боролась с тем отчаянием, с которым матери защищают своих детей, не жалея себя и проявляя чудеса изобретательности. Сейчас все зависело от того, какие последствия будет иметь отправленное ею сообщение. Хватит ли ума у того человека, который будет расшифровывать его, не разглашать содержание наших предположений, и хватит ли у него мужества взять на себя всю тяжесть происходящего и будущего? Все зависит от того, кому направлена информация. Я молил судьбу, чтобы она дошла до Саммерса не расшифрованной до конца. Я не знал больше никого из руководства полетами, а Саммерс показался мне человеком мыслящим и честным, за него я мог поручиться, хотя и заочно.

Помещение, куда нас ввели, было небольшим. Здесь размещались два стола, стоящие у противоположных стен, на них стояли мониторы, очевидно связанные с телекамерами, расположенными в камерах, где нам предстояло находиться. На экранах были видны все принадлежности обычной камеры. Единственное отличие состояло в том, что в камерах имелись столы с компьютерами. Это, наверное, подарок комиссара.

За столами в «предбаннике» сидели полицейские, парень с плечами чуть ли не во всю ширину стола и женщина неопределенного возраста. Они с интересом разглядывали нас. Наши конвоиры взяли с них подписи о нашем прибытии и развели нас по новым местам жительства.

Мы с Анной переглянулись на прощание и вынуждены были разойтись в разные концы. Как я и просил, между камерой и караульным помещением находилась длинная узкая комната с небольшим столиком на колесах. Шеф полиции оказался человеком пунктуальным, поэтому можно было надеяться, что и мой совет он воспринял должным образом.

Я вошел в камеру и осмотрелся. Все верно, мы находимся под постоянным наблюдением. Теперь, чтобы проникнуть сюда, необходимо нейтрализовать обоих дежурных, хотя нет, достаточно и одного. Он будет наблюдать за происходящим и не поднимать тревогу. А второй может просто спать, сам по себе или ему помогут. Но все равно, здесь я почувствовал себя значительно увереннее. К тому же, я мог позволить себе изменить распорядок своей «жизни», не издеваясь над своей памятью. Это уже легче. И компьютер! Интересно, какие у него возможности? Я сел за стол и включил компьютер. Как я и ожидал, в его памяти была только развлекательная информация. Книги, фильмы, музыка и так далее. По крайней мере, скучать не придется.

Я настолько измучился за последнее время, что выключил компьютер и улегся на кровать, предвкушая долгожданный отдых. Последней моей мыслью было сожаление о той жизни, которую я вел до того, как попал на злополучный корабль, увезший меня в мир кошмаров и непосильных испытаний.

Ночь прошла спокойно, я встал отдохнувший и полный сил. Меня уже не пугали ни суд, ни возвращение с позором на Землю, так как я считал, что свой долг я выполнил и все, что могло произойти позднее, сложится так, как сложится, и не иначе. В конце концов, что можно требовать от человека в возрасте чуть больше двадцати лет, не имеющего ни опыта, ни подготовки? Да я и так уже сделал практически невозможное, неужели от меня можно требовать чего-то еще?

С этими мыслями я и начал день. После завтрака, усевшись за компьютер, я прочитал пару юморесок, просмотрел коллекцию картин, затем легкий фильм про ковбоев, что-то вроде пародии на вестерн. Потом немного размялся, сделал несколько восточных упражнений.

Когда пришло время обеда, я включил музыку и под саксофон с удовольствием принял свою порцию тюремной пищи. Чем не жизнь? Никаких забот, ешь, спи да развлекайся! Но, как оказалось, этого было мало. Когда я прилег после обеда, мысли о происходящем опять нахлынули в мое еще не успокоившееся сознание.

Пытаясь отвлечься от них, я стал думать о том, насколько разные все-таки люди. Можно позавидовать тем из них, которые умеют распределить свое время и усилия на несколько направлений. На работе они занимаются с полной отдачей сил своими обязанностями, дома – домашними, успевают заниматься спортом, имеют хобби, а то и несколько. А взять, например, меня. Увлечения, как такового, у меня нет ни одного. Мне нравятся многие вещи, можно сказать, что очень многие. Но заняться чем-то одним, к примеру, коллекционированием, я не смогу. И причина не в неусидчивости и рассеянности, нет. Все дело в том, что я не видел смысла собирать какие-то вещи, чтобы они были только у меня. Это несправедливо по отношению к другим.

Если вещь действительно стоящая и оригинальная, то она должна находиться в соответствующем месте, где ее могут видеть все желающие. Не смогу же я доставать ее каждый вечер, стирать с нее пыль и любоваться при неярком свете и при зашторенных окнах!

Или страсть к путешествиям. Я понимаю еще, что можно отдохнуть в каком-то красивом месте, где природа неповторима, столько времени, сколько тебе хочется. Но засовывать себя в шкуру первобытного человека, чтобы испытать, каково ему приходилось на лоне природы, не имея под руками ни продуктов, ни подходящей одежды и простейшего жилища? Или, что еще интереснее, выбирать маршрут своих путешествий по количеству звездочек у отелей, обслуживающих тот или иной уголок природы! Это же не поддается никакой классификации! Хочешь жить среди любимой тобой природы, так живи. Но к чему горбатиться целый год на непосильной работе и отказывать себе даже в мелочах, чтобы потом в течение месяца в буквальном смысле изжариться под чужим солнцем и пожить не своей жизнью?

Вот так я лежал и не понимал, почему люди живут именно так, и завидовал им. Завидовал умению переключаться от одной жизни к другой, пусть даже ненадолго, желанию что-то изменить, пусть даже за очень высокую цену. У меня же не было в свое время желания к таким метаморфозам, я не любил резкого изменения своей жизни. По крайне мере, я не изменял ее сам, а плыл по течению, подчиняясь каким-то силам, управляющим этим течением.

И вот сейчас, лежа на тюремной койке, я не имел никакого выбора. Думать я мог только о том, что меня ждет в ближайшем будущем, не утону ли я в столь бурном течении с крутыми опасными поворотами. Если утром я согласен был подчиниться, то сейчас искал пути, которые могли изменить существующий порядок.

Если бы кто-то спросил меня, почему я это делаю, я бы ответить не смог. А ответ напрашивался сам собой. Я не мог не стремиться к этому, в этом я весь и, наверное, в этом смысл моей жизни. Так называемый крест. Меня все больше утешала мысль, что я оказался неспособным обходить те рифы и мели, встречающиеся на моем пути, которые резко изменяли мою жизнь. И все это происходило оттого, что я не умел сосредоточиться на чем-то одном, у меня отсутствовала цель в жизни. А, не имея ее, я воспринимал окружающее поверхностно и включался только тогда, когда это делать было лично для меня совершенно не нужно. Спрашивается, кто меня заставлял поступать в колледж, совершенно мне чуждый по своей сути? И зачем я нужен был как штурман со всеми своими «достоинствами»? Еще неизвестно, что могло случиться с кораблем в какой-то нестандартной ситуации, окажись я у штурвала?

А оказавшись на станции, я тут же создал напряженность благодаря тому, что влез опять же не в свои дела. Рассудительный человек, в этом я больше чем уверен, нашел бы более рациональный путь, я же тычусь туда-сюда, расшибаю лоб себе и подставляю ни в чем не повинных людей под удар. Когда же я остановлюсь, или для этого необходимо вмешательство могущественных «внешних сил»?

Эти мысли донимали меня до самого ужина и аппетита у меня совершенно не было.

Повинуясь какому-то порыву, я включил компьютер и вызвал перечень фильмов, записанных в его памяти. Затем долго перебирал названия, не решаясь на выбор. Взгляд остановился на фильме именно с этим названием – «Выбор».

Что ж, посмотрим, кто и что выбирает, решил я и дал команду на включение. Фильм начался без титров, наверное, будут в конце или записан не сначала. Камера продвигалась вдоль коридора, очень похожего на коридор нашей станции, подкатилась к дверям лифта и, тут я вздрогнул, откуда-то снизу вытянулась рука и, поднеся указательный палец к пульту вызова, вызвала лифт. Камера вплыла в кабину и теперь уже другая рука, с другой стороны, набрала код нужного этажа. До меня дошел смысл этих действий, и я истерически захохотал. Да это же простой прием, используемый некоторыми кинематографами, когда камера по замыслу замещает глаза героя. Да уж, нервишки мои совсем никуда не годятся. Попался на такой трюк, скоро буду хохотать и на показанный палец.

Тем временем камера зафиксировала остановку лифта, дверь открылась и она выплыла в коридор. Я подумал, что мне не совсем нравится такая форма съемки, не очень удобная, по крайней мере – для меня. Я хотел было остановить фильм и заменить его на другой, но протянутая к компьютеру рука повисла в воздухе, а нижняя челюсть начала опускаться ниже и ниже. Дверь напротив лифта была с номером «2122».

Это уже интересно, второе совпадение подряд. Что же будет дальше? Я опустил руку и продолжал смотреть. Камера повернулась вправо – никого, затем на сто восемьдесят градусов – тоже никого. Тогда протянулась рука и постучала в дверь моим (!) стуком. Я уже мог предположить, кто появится в дверях и кто подсунул мне этот фильм вместе с компьютером. Протянув руки, я попытался выключить компьютер и не смог, попытка выключить сам фильм тоже не удалась. Все становилось яснее ясного. Никаких кабелей не видно и компьютер просто закреплен на столе, а стол на полу. А в комнате раздался показавшийся таким родным голос Анны, вернее – ее шепот:

– Это ты, дорогой? Заходи быстрее.

Хлопнула дверь и, скорее всего, я там зашел в ее квартиру. Здесь же я отчаянно махал руками, надеясь, что наблюдающий за мной охранник заметит неладное и придет мне на помощь, так как я обнаружил, что ноги мои отказываются выполнять мои команды, и я оказался прикован к компьютеру.

Какой же я кретин, это же бесполезно. Если они для меня состряпали целый фильм, то что значит одна постоянная картинка на экране монитора охранника? Я снова оказался в западне, возможно, еще худшей, чем раньше. Что же происходит сейчас с Анной? То же самое, что и со мной, только в обратном порядке? Я попытался закричать и не смог, получилось какое-то рычание.

Понемногу я успокоился и покорился своей судьбе. В конце концов, что мне оставалось делать? Я тупо смотрел на экран, где события развивались пока неторопливо. Мы с Анной шли по коридорам, спускались и поднимались на лифтах, пока не попали в ее рабочий кабинет. Судя по всему, мы с ней предварительно договорились, что я ее только провожаю, так как она обняла меня, поцеловала, и я вышел из кабинета.

Снова коридор, только теперь я, будем так называть движущуюся камеру, шел с большими предосторожностями, предварительно прислушиваясь, а затем тщательно осматривая все вокруг себя, особенно на поворотах. Особенно долго я задержался возле поста, где находились двое дежурных. Очевидно, там шла пересмена, и один передавал дела другому. Когда все было улажено, оставшийся охранник выглянул из своего помещения и, смачно зевнув, повернулся к коридору спиной.

Я двинулся вперед и бесшумно, чего на самом деле от меня трудно было ожидать, двинулся мимо открытой двери. Все прошло нормально и я, словно заправский разведчик, останавливаясь и прислушиваясь, двинулся вдоль узкого коридора, заканчивающегося тупиком. В тупике оказалось три двери, две по бокам и одна – прямо. Я прислушался возле каждой из них и остановил выбор на левой. В руке у меня оказался ключ, который я вставил в замочную скважину, но, не поворачивая его, толкнул тихонько дверь. Она открылась, и я просочился сквозь нее в темное помещение. Это был небольшой тамбур, в левой от входа стене располагалась еще одна дверь. Ключа у меня не было, поэтому я наклонился к замочной скважине и увидел, наверное, то, зачем и пришел сюда. В кабинете находились двое – одни из них, мой старый знакомый, Петерсон, а второго я не знал. Петерсон что-то объяснял своему собеседнику, а тот недоверчиво на него косился и нервно посмеивался. Было заметно, что Петерсон начинает выходить из себя. Оба замолчали. Петерсон выпрямился перед стоявшим перед ним человеком. Немного сутулый, его собеседник начал постепенно выпрямляться, пока не вытянулся в струнку. И тут я впервые увидел, как происходит этот страшный по своей сути процесс.

От Петерсона начал отделяться зеленоватый силуэт, немного постоял возле него и, вытянув вперед руки, резко бросился вперед, на тело стоящего напротив. Вокруг несчастного возникло яркое сияние, стреляющее разноцветными языками искр. Внутри него шла, очевидно, борьба, но вскоре она прекратилась. Силуэт, вошедший в него, медленно спиной вышел назад и вернулся на свое место. Петерсон шевельнулся и начал говорить. Мне пришлось приложить ухо, или что там было у камеры, к скважине, так как слышно было плохо.

– … приказ, к вечеру ты должен обойти еще девять человек. Уговоры, это я нашел по твоему предыдущему владельцу, бесполезны. Поэтому действуй решительно и обязательно наедине. Всем ждать моего распоряжения. Найдешь меня в столовой за ужином, будешь сохранять видимость до самого конца. Все команды будут передаваться через тебя. Разобьешь их на тройки, так надежнее. Если встретишь эту парочку – Генри и Анну, не трогай, пусть своими глазами увидят, чего они добились.

– А если они будут мешать?

– Пусть пробуют, это их проблемы!

– Есть, сэр, – раздались шаги, и я опрометью бросился из комнатушки.

Спрятаться было негде, назревало разоблачение. Я снова попытался использовать тот же ключ к другой двери и, о чудо, он подошел. Я заскочил в соседнее помещение и плотно, но тихо прикрыл дверь, вставил изнутри ключ. По поводу дыхания сказать ничего не могу, но сидя в кресле, я судорожно глотал воздух. Эффект присутствия был настолько натуральным, что я переживал происходящее не менее натурально.

Спустя немного времени, когда я отдышался, моя рука на экране потянулась к ключу в двери, и я открыл ее. Коридор был пуст. С теми же предосторожностями я возвратился в кабинет, где ждала меня Анна. Она со страхом вглядывалась в мое лицо. Камера качнулась, я дал ей утвердительный ответ. Она схватилась за голову и, сев в кресло, затихла. Я начал ее успокаивать.

– Милая, не переживай, – наконец раздался мой голос. И я не был уверен, услышал ли я его с экрана или сказал сам. – Нас они не тронут.

Она вопросительно посмотрела на меня, и вдруг я заметил в ее взгляде недоверие, а затем – испуг. Она заподозрила во мне такого же, как они! Анна отстранилась от моей руки и, резко вскочив, бросилась вон из кабинета. Камера закрылась моими руками. Настала очередь переживать и мне.

Таким образом, я остался один. Вместо того, чтобы действовать совместно, я должен был теперь не упускать из вида и Анну, чтобы не навредить друг другу. Я вышел из кабинета и направился снова по коридорам. Коридоры, коридоры, конца им не видно! Не зная, как буду действовать я на экране, все мое существо рвалось к блоку связи. Немедленно передать сигнал бедствия. Эту станцию необходимо изолировать и чем скорее – тем лучше. Я действительно подошел к нужному мне блоку, но мне преградил путь дежурный охранник, появившийся неизвестно откуда.

– Что вы здесь делаете, сэр? – наполовину удивленно, наполовину возмущенно воскликнул он. – Вы знаете, который сейчас час? В блоке никого нет. Прошу вас покинуть помещение.

– Выслушайте меня, умоляю вас, – проговорил я, стараясь придать голосу больше убедительности, но он предательски дрожал. – Нам нужно срочно послать сигнал «SOS» на Землю. Срочно! Вы понимаете меня?

– «SOS»? О чем вы говорите, какой «SOS»? Что могло произойти, чтобы поднимать столько шума? – он подозрительно посмотрел на меня, – вы, случайно, не пьяны?

– Да нет же, я не пьян и не сошел с ума, станции действительно угрожает опасность!

– А не могли бы вы сказать, какая? – дежурный преспокойно стоял напротив меня с таким выражением на ухмыляющемся лице, что я занес руку для удара и ударил… по воздуху. Ошеломленно уставясь на экран, я обнаружил, что там происходит драка, и, судя по тому, что передо мной мелькали стены и пол, охранник меня одолел. Я долго пролежал на полу, затем послышались шаги нескольких человек. Они остановились возле меня.

– О, старый знакомец, – раздался ненавистный мне голос, – Джонни, что же ты так грубо обошелся с таким приятным джентльменом? – в устах шерифа эти полные мягкого упрека слова звучали настолько гротескно, что я не выдержал и захохотал.

– Шериф, да он просто сумасшедший, – воскликнул охранник, принявший его слова за чистую монету, – что же я должен был делать?

– Джонни, ты какой-то сегодня не очень догадливый, – прогремел шериф, – быстро освободи этого уважаемого человека!

Меня перевернули и отнесли в комнату охраны. Я потирал руки, на запястьях которых обозначились глубокие следы от наручников.

Лицо шерифа нависло надо мной, кривая улыбка исказила его лицо до неузнаваемости, а глаза, неподвижно уставившиеся в мои, проникали до самого мозга.

– Ну что, теперь лучше? – его заботливость больше напоминала заботливость удава о том, хорошо ли чувствует себя кролик, предназначенный ему на завтрашний обед.

– Спасибо, шериф, вы очень внимательны, – выдавил я, не в силах оторваться от его взгляда.

– Ну, тогда расскажи нам, что произошло, и мы тебе обязательно поможем, правда, ребята? – он обратился к троим своим спутникам, стоявшим за его спиной.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы убедиться в их состоянии. Это были широкоплечие плотные ребята, и до этого явно не отличавшиеся интеллектуальными способностями.

– Шериф, мне нужно поговорить с мэром, – в надежде, что он откажется, попросил я.

– С мэром? Прямо сейчас? Нет проблем, Генри, для тебя я сделаю все, что прикажешь! – Он выпрямился и сделал знак, что мне помогли встать. Двое костоломов подошли ко мне, взяли не очень вежливо под мышки и повели по коридорам.

Я понимал, что меня ждет. Они успели обработать и мэра, иначе откуда такая податливость шерифа? И этот конвой, для других выглядевший как помощь, отведет меня в любую точку станции к любому человеку, занимающему любой по значимости пост, чтобы показать мне бесполезность моих усилий. Они даже могут при мне отправить сигнал «SOS», зная, что я не могу проследить, куда он будет отправлен, если вообще это не будет выглядеть очередным спектаклем. Но делать было пока нечего, меня вели к мэру.

Мы остановились напротив двери, на которой кроме номера красовался флаг нашей страны. Шериф постучал. Я посмотрел на часы – половина четвертого ночи. Мэр должен быть еще в постели в пижаме и колпаке и, открыв дверь, обязательно должен нас отчитать последними словами за вторжение в столь неурочный час. Дверь открылась. Я не поверил своим глазам, все было в точности, как я себе это представил, даже этот дурацкий колпак. Господи, неужели они читают мои мысли и тут же воплощают их в образы на экране?

– Шериф, ты что, спятил, что ли, – высоким фальцетом завопил мэр, – ты меня уже замучил сказками об этом супербандите, так еще и ночью тащишь его ко мне? Я тебя предупреждаю, что еще одна подобная выходка и твое кресло поменяет владельца.

– Господин мэр, всего одно слово, прошу вас, закройте пока дверь. Только на одну секундочку, – извиняясь, попросил шериф, сделав на удивление подобострастное лицо.

Я сжался от пронизавшей меня догадки и закричал мэру прямо в лицо:

– Нет! Не двигайтесь.

Один из провожатых мягко, но сильно прикрыл мне рот. Его ладонь была такой широкой, что закрывала часть обзора, но мне хватило того, что оставалось. Мэр все-таки прикрыл дверь и замер перед шерифом. Процесс занял немного времени, затем мэр повернулся ко мне и спросил:

– Я вас слушаю, молодой человек.

Меня отпустили. Окружающее закачалось у меня перед глазами.

– Нет, сэр, ничего серьезного. Я плохо себя чувствую сейчас. Если не возражаете, примите меня попозже, хорошо?

– Прекрасно, отведите его домой, – распорядился шериф, – пусть отдохнет. – Он говорил так, будто мэра уже не существовало.

Меня повели по коридору. На экране изображение сменилось словами «конец первой части, продолжение следует». Я сидел, не в силах даже закричать. Это был действительно конец. Сознание было опустошено. Постепенно я погружался в сон, избавивший меня от этого кошмара.

Проснулся я оттого, что давали себя знать затекшие ноги. Спать в кресле – не самое удобное занятие. Я помассировал ноги, покалывание постепенно прошло и я смог встать. С опаской глянув на компьютер, осторожно ступая, прошел по комнате, постепенно ощущая, что прихожу в норму. Потом постучал в дверь, ведущую к охраннику. Дверь открылась, и в ней возник знакомый уже парень.

– Мне нужен лист бумаги и ручка, – сказал я ему.

– Сэр, но ведь не положено… – начал он.

– Я знаю, что мне положено, а что нет, – взорвался я, – поднимайте кого хотите, но то, что я сказал, должно быть сделано! Я хочу написать прошение.

– Сэр, но ведь прошение можно написать тогда, когда закончится следствие…

– Тогда я требую сюда следователя, – закричал я.

– Я попробую, сэр, – охранник пожал плечами и обиженно проворчал, – могли бы и не кричать.

– Прошу прощения, я забылся, – мне действительно стало стыдно за свою несдержанность.

Он кивнул в знак того, что понимает меня и вышел. Не знаю, по каким инстанциям он бегал, но прождать следователя пришлось долго. Он появился, неся в руках папку с бумагами и миниатюрный магнитофон. Внешне обычный человек, только глаза его были уставшими, но живыми, что меня очень обрадовало. Поздоровавшись со мной, он прошел к столу и присел возле него, огляделся и, так как больше стульев в камере не было, он показал мне не кровать. Я сел. Он некоторое время смотрел на меня изучающе, затем произнес:

– Я сейчас включу диктофон и тогда все, что вы скажете, будет официальным. Не хотите сказать что-нибудь до этого момента?

– Да, сэр, у меня к вам есть один вопрос, который к делу не относится. Я бы хотел сочетаться браком с Анной Гершель, находящейся в камере напротив. Как это можно сделать и когда?

– Вопрос серьезный, сэр. Следствие еще не закончено, поэтому я не знаю, что можно будет сделать до его окончания. Но я выясню, что думают по этому поводу судья и прокурор. Надеюсь, что вторая сторона согласна?

– Я не знаю, сэр, но, по-моему, она не откажется, – этот вопрос смутил меня, и я покраснел, как школьник.

– А почему бы вам не нанять адвоката? Он бы разобрался, что к чему.

– Нет, сэр, я не могу этого сделать. И дело не в деньгах.

– Хорошо, я постараюсь вам помочь, но вы сами понимаете, что пока это только ваше желание, – он развел руками. – Еще что-нибудь?

– Нет, сэр, включайте.

Следователь включил запись и я начал говорить.

– Я сначала хотел написать прошение о рассмотрении моего дела на Земле, но передумал и хочу сделать заявление. Так вот, я хочу рассказать о том, что происходило на самом деле. В самом начале, когда Петерсон прилетел за мной на корабль, мы договорились с ним о том, что будем сотрудничать с ним. Его интересовали некоторые разработки, до которых он не мог добраться – не хватало для этого полномочий. Так как у меня был доступ во все службы и институты, я и оказался в сфере его интересов. Так и сложилась наша работа. Я разведывал и наводил его, а он работал с этим дальше. Мне приходилось искать и выслеживать тех людей, которые прятали свои новые разработки от обнародования в надежде на Земле продать их подороже.

Петерсон сказал мне, что в случае, если мы и попадемся, то это не преступление против государства и общества, а кража частной собственности, причем пострадавший может тут же заявить о своем приоритете и его права на идеи и разработки сохранятся. Так как, сами понимаете, он ничего не смог бы украсть на Земле, а вот купившие эту информацию должны были некоторое время выжидать, чтобы не попасться на крючок.

Находясь не госслужбе, я не могу заработать больше своего жалования, поэтому и повелся на его обещания. За то время, что мы «поработали», он мне обещал заплатить очень большую сумму. Так вот. Мои сведения поступали к Петерсону, а он был связан с шерифом, – следователь при моих последних словах вздрогнул, – да, да, с шерифом. Он без подозрений мог прижать этих «горе-ученых» к стенке и они вынуждены были кое-чем делиться. Потом я случайно узнал, что они меня кое в чем обманывают, то есть посредничают между своими клиентами и Землей за высокий процент, и я пригрозил Петерсону, что разоблачу их и в результате поплатился за это. Я боялся, что они достанут меня и в камере, поэтому и просил, чтобы мне создали вот такие условия, – я жестом показал вокруг себя. – Но сейчас я продумал все и решил, что так не годится. Я бы стерпел это, если бы они не подставили и Анну. Она здесь совершенно не причем. Все, я закончил. Только у меня одна просьба. Будьте добры, запротоколируйте это сразу же. Я хочу, нет, я требую, чтобы мне поскорее принесли протоколы, и я их подписал.

– Сэр, вы представляете себе, какой шум поднимется, если то, что вы сказали, действительно правда! – воскликнул ошеломленный следователь.

Я показал ему, что он забыл выключить диктофон, и он схватился за голову. Потом выключил его и, забыв папку с бумагами, схватил диктофон и выскочил из камеры. А переживал он не зря, ведь такие диктофоны не имели стирающего устройства.

Но это уже его проблема. Я свое дело сделал, теперь ход за моими оппонентами. В том, что я поступил правильно, сомнений не было, пусть теперь задумаются над тем, что они сами натворили. Судя по всему, если мое заявление сохранится, я должен потерять для них интерес, либо они должны выставить меня сумасшедшим. На месте «хозяина» я бы пожертвовал своими рабами, возвратив им человеческое содержимое.

Дело приобретало большой размах, и накручивать что-либо дополнительно я бы не стал. То, чего они добивались, произошло, меня они упрятали за решетку очень надолго. Кроме меня, они обезвредили преступную сеть. Теперь еще долго никто не решиться играть в эти игры. Следующий шаг можно будет предпринимать еще не скоро, тем более, что корабль, ушедший на контакт, возвратится ой как нескоро. Его положение в их руках, когда захотят, тогда и возвратят, если не уничтожат.

Как говорят игроки в преферанс, все остались при «своих». Кроме меня. Я оказался тем самым козлом отпущения, снискавшим вместо лавров синяки и шишки. Что я могу сделать, чтобы оправдаться? Ничего, абсолютно ничего. Только бы не упрятали в клинику, не оставили этих монстров на станции. Но была еще мысль, которую я отгонял от себя, как назойливую муху, которая постоянно возвращалась. А что, если этот фильм – реальность, а не простое запугивание? Умом я понимал, что этого быть не должно. Такая интервенция не может остаться незамеченной, слишком масштабные последствия. Станция, населенная зомби! Такого не сможет придумать даже самый сумасшедший из всех психов! Чем же они будут заниматься? Проводить исследования? Зачем они будут это делать, и кто воспользуется их результатами? Люди или «внешние силы»? Для людей нужна обитаемая станция, а не роботизированная. Ну, а «те» уже забыли, что такие исследования проводились когда-либо и результаты нужны им как дуновение ветерка в морозную погоду.

Дверь в мою камеру открылась, и вошел следователь с пачкой бумаг в руках. По его лицу я догадался, что все прошло нормально. У меня отлегло от сердца, когда я прочел свои показания, слово в слово. Это значит, что никто пока не вмешался и для меня остается надежда хотя бы выжить. Я с удовольствием подписал бумаги и передал их следователю.

– Сэр, я только что был у вашей невесты, она дала согласие. Я вас поздравляю, – он протянул мне руку и я горячо ее пожал. – Теперь у меня есть основание действовать дальше.

– Вы не представляете, как вы меня обрадовали, – я не удержался и спросил, – как она там?

– Держитесь, сэр, – сказал он, решившись, видимо, еще раз нарушить инструкции и вышел.

Я был доволен. Нет, вру самым наглым образом. Я был очень доволен, буквально счастлив, что все случилось именно так. Во-первых, я победил хотя бы на небольшом участке фронта, враг принял мои условия. Во-вторых, и это самое главное, Анна согласилась быть моей женой. Я кому-то был нужен в этом мире, и мне очень нужна именно она! Мне хотелось прыгать и кувыркаться, петь песни, которые я никогда в жизни не пел. Меня в этот момент не смущало даже то, что увидеться с ней мы сможем еще лишь несколько раз до тюрьмы, а потом – в глубокой старости, если доживем, конечно.

Энергия прямо струилась из меня, ей нужен был выход. Я занялся гимнастикой, но быстро устал, так как давно ею не занимался. Часто дыша, я плюхнулся в кресло и включил компьютер. У меня созрела дьявольская мысль. Если они могли управлять моими эмоциями и по ним строят на ходу сценарий, то почему бы мне не попробовать управлять ходом фильма. Вот я бы им задал перцу, устроил бы боевичок!

Я набрал команду и по перечню фильмов стал искать свой незадачливый «Выбор». Продолжение которого должно, по ходу их мыслей, следовать. Увы, я прошелся по всему списку пару раз, но его не было. Я был разочарован. Вендетта не состоялась, враг ушел неотомщенным. «Ну, ничего, ребята», – решил я, – «при случае я еще потреплю вам нервы. Лучше бы вы дали мне сейчас спустить пар».

Настроение, конечно же, ухудшилось. Если раньше я считал себя победителем, то сейчас приходилось признавать обратное. Враг ушел, потому что я не представлял собой никакой опасности, на меня надели смирительную рубашку и теперь кричи, сколько твоей душе угодно, все равно никто слушать не станет. А так как я человек гордый, то это поражение переварить мне будет очень трудно. Чтобы как-то развеяться, я выбрал старую и очень смешную комедию.