6
13.30 — 14.10
Берт Макгроу уже вернулся с обеда в свой кабинет, когда Поль Саймон, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, сидел в низком кожаном кресле для посетителей.
«Старик, – говорил себе Поль, – сейчас, как раненый медведь, так что лучше вести себя поосторожнее». Он посмотрел на часы.
– Уже половина второго, – сказал он и с вызовом добавил: – Как вы и приказывали.
– Я обедал с Патти, – начал Макгроу. Он владел собой, но не имел представления, как долго сможет сдержать желание грохнуть кулаком по столу и заорать.
– У меня был ленч с клиентом, – сообщил Поль. Он владел голосом под стать настоящему актеру. – Бизнес идет неплохо.
– В самом деле? – Старик взял со стола толстый конверт с копиями измененных чертежей, взглянул на него и резко отбросил его так, что тот отлетел Полю на колени.
– Тогда посмотри на это.
Он встал, подошел к окну и встал спиной к зятю. Тишину огромного кабинета нарушал только шорох бумаг в руках Поля, который, наконец, сказал: «Ну и что? »
Макгроу отвернулся от окна и стоял выпрямившись, заложив руки за спину:
– Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
– Я тебя не понимаю. Что я должен говорить?
– Ты произвел эти изменения?
– Разумеется.
– Почему «разумеется?» – Старик повысил голос.
Поль потер висок:
— Я не знаю, что сказать. Почему я не должен был их производить?
— Потому, – ответил Макгроу, – что ты не какой-нибудь электромонтер с почасовой оплатой. Когда кто-то говорит «сделай так», ты всегда вначале спросишь почему. Так что, – Макгроу запнулся, – говори честно, как и что.
В голове Саймона внезапно что-то блеснуло.
– Я попытаюсь, чтобы это не звучало невежливо, – сказал он, – но боюсь, тебе это не понравится.
– К черту, говори как тебе угодно.
Старик уже вернулся в свое огромное кресло и крепко сжал подлокотники.
– Ладно, – начал Поль, – Дело вот в чем. Если кто-то скажет «измени здесь», я, как правило, хочу слышать объяснения. Но когда скажет свое слово Иисус Христос – Бен Колдуэлл или его благословенный апостол – Нат Вильсон, то я только хватаюсь за пейсы и говорю: «Твоя воля, Господи! » И все сделано. Спрашивать: «Почему? » – мне и в голову не приходит: Я ответил на твой вопрос?
Макгроу неторопливо ответил:
– Перестань задираться как мальчишка. – Он посидел молча, задумавшись, все еще взволнованный, потом сказал: – Значит ты утверждаешь, что все эти изменения утвердил Нат Вильсон?
На лице Поля читалось удивление:
– Ничего другого мне и в голову не приходило. С какой стати?
– А поскольку ты видел, – продолжал Макгроу, – что эти изменения, как оказалось, позволяют тебе то тут, то там немного сэкономить, и в целом все выливается в неплохую сумму, это давало тебе повод не задавать лишних вопросов, не так ли?
– Мне кажется, ты сам говорил, что дареному коню в зубы не смотрят. – Поль похлопал по бумагам, лежащим у него на коленях. – Если они хотели в своей Башне такую проводку и я, как ты говоришь, мог на этом сэкономить, то зачем же мне возражать?
Макгроу не спешил с ответом:
– Нат Вильсон утверждает, что он здесь ни при чем.
Поль переменился в лице, но сказал только:
– Понимаю.
– Что ты понимаешь, а? Уилл Гиддингс тоже не верит, что изменения подписал Вильсон, и Бен Колдуэлл тоже.
– А чему верите вы, дорогой тесть?
В кабинете повисла мертвая тишина. Макгроу уставился на свои руки, неподвижно лежавшие на столе.
– Я думаю, что ты сам вырыл себе яму. – Теперь он глядел Саймону прямо в лицо. – Я думаю, что ты или жулик, или болван. У тебя роман с его женой...
– Это тебе Патти сказала?
Макгроу сидел молча, по-прежнему глядя на него.
– Ладно, – через минуту сказал Поль. – Это правда. – Он развел руками. – Ты этого не понимаешь.
– Не понимаю. И не прощаю.
Теперь в нем неудержимо поднималась слепая ярость:
– Я старомодный тупой работяга, а ты молодой, ловкий, образованный, из хорошей семьи и все такое, но при этом в тебе что-то гниет и воняет как падаль, что долго лежит на солнце.
– Выбирай выражения, я уже от тебя понаслушался...
– Ты еще вообще ничего не слышал, – сказал Макгроу. – Если посмеешь встать, пока я не кончу, я тебе голову оторву.
Он замолчал. Было слышно только его тяжелое дыхание. Он с трудом заставил себя не кричать:
– Зачем Нату Вильсону затевать эти изменения? Объясни мне. Он с них ничего не имеет. Он архитектор. Он и Бен Колдуэлл. Разумеется, главный Бен, но это ничего не меняет. Они оба утвердили проект электрооборудования, сделанный Льюисом. Зачем же Вильсону что-то менять?
Саймон сидел молча. Ему хотелось встать и уйти, но он боялся. Старик за столом внушал ему страх, и как Поль говорил Зиб, потому что он не просто угрожал, он на самом деле был способен прибегнуть к физической расправе.
– Я задал тебе вопрос, – сказал Макгроу.
– Ты задал мне их несколько.
– Тогда отвечай на все.
Саймон глубоко вздохнул:
– Нат Вильсон – выскочка.
— Что ты, черт возьми, хочешь сказать?
– Он меня терпеть не может.
Макгроу нахмурился:
– Почему? Потому что ты спишь с его женой, так что ли?
Саймон кивнул. Он решил, что будет лучше ничего не говорить.
– Я этому не верю, – сказал Макгроу. – Я его знаю. Если бы он знал о том, что ты вытворяешь за его спиной, то скорей всего он бы поговорил с тобой напрямую и лишил бы твою рекламную улыбку парочки зубов. Это...
– И он крутит с Патти, – сказал Поль.
Макгроу открыл, потом закрыл рот, но тут у него отвисла челюсть. Он попытался справиться с этим, однако рот продолжал открываться и закрываться, хотя из него не вылетало ни звука. Кровь отлила у него от лица. Макгроу начал лихорадочно хватать ртом воздух, но это не помогало Глаза у него вылезли из орбит. Он попытался поднять руку, но не смог и бессильно осел на кресле, все еще хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
Поль быстро встал, мгновение постоял в нерешительности, потом подбежал к дверям, распахнул их и крикнул Лауре:
– Немедленно вызывайте «скорую». По-моему, у него сердечный приступ.
Возвращаясь после обеда с губернатором к себе в контору на Пайн-стрит, Гровер Фрэзи взял такси. Он знал Армитейджа давно и считал, что они, как обычно говорят, добрые друзья. Но в кругах губернатора, так же как и в кругах Фрэди, дружба была скорее красивым термином, не имевшим ничего общего с бизнесом. У бизнеса свои законы. И точка.
Если кто-то своим успехом принес вам пользу, вы на его стороне, если неудачу – нет.
Но он еще не потерпел неудачу. Пока нет. Однако в обозримом будущем его Башня будет зиять пустотой. В этом все дело.
Это можно свалить на общий застой в бизнесе или на власти в Вашингтоне с их политикой: шаг вперед – два шага назад. Но перекладыванием вины на других дела не по правишь. Объяснения помогают редко, и сегодня за обедом объяснения нисколько не изменили точку зрения губернатора.
– Вы сегодня на виду, Гровер, – сказал губернатор, – а таким достаются не только розы, но и шипы. Мне это знакомо.
Он размешивал в кофе сахар, кисло улыбаясь и наблюдая, как кружится жидкость. Наконец поднял голову:
– Насколько плохи наши дела? Назовите мне несколько цифр.
Он не отрывал взгляда от Гровера.
Фрэзи назвал ему цифры: процент сданных помещений, перспективы на новые арендные договоры, нынешние и предполагаемые доходы минус основные расходы по эксплуатации и текущие расходы. Неутешительные цифры.
– Но это ненадолго, – уверял он.
– Черта лысого, ненадолго! – Губернатор не повышал голос, но в нем зазвучал новый тон. – Безработица не снижается, инфляция нарастает. Я бы не сказал, что существует возможность кризиса на уровне тридцатых годов, но и не сказал бы что ни с того ни с сего все вдруг изменится, особенно в больших городах.
– Боб Рамсей...
– Боб Рамсей слышит голоса свыше. Я удивляюсь, почему бы ему давно уже не спуститься с ближайшей горы с новыми десятью заповедями. Он рассчитывает заставить весь штат работать на его город, но из этого ничего не выйдет. Он думает, что конгресс ляжет на спину, засучив лапками в воздухе от радости, что может дать ему карт-бланш, но этого тоже не будет.
Фрэзи в глубине души придерживался того же мнения, но ничего не сказал.
– Боб Рамсей любит этот город, – продолжал губернатор. – Это я признаю. И не дает ему развалиться практически голыми руками. Но дело в том, что все больше фирм переезжает отсюда в предместья, гораздо больше, чем перебирается сюда. Славные времена вашего города – большого яблока, центра вселенной – давно уже миновали, он потерял свою привлекательность. То, что осталось, стремительно превращается в город или для очень богатых, или для очень бедных, но ни одна из этих категорий не арендует помещений в небоскребах.
«Да, – должен был признать Фрэзи, размышляя в тиши своего кабинета, – Бент Армитейдж скорее всего прав. Как всегда прав».
На столе тихо загудел интерком, Фрэзи нажал кнопку:
– Да?
– К вам мистер Гиддингс, – раздался голос Летиции. – Говорит, по неотложному делу.
Вначале обед с Армитейджем, теперь Уилл Гиддингс, наверняка с новыми проблемами; бывают минуты, когда неприятности обрушиваются на человека со всех сторон.
Хорошо, – обреченно ответил Фрэзи. – Пусть войдет.
Гиддингс сразу перешел к делу.
– Пора вам тоже узнать, что происходит, – сказал он и бросил на стол конверт, набитый копиями измененных чертежей.
Фрэзи вытряхнул копии из конверта, просмотрел некоторые из них и удивленно взглянул на Гиддингса.
– Я не инженер, как вы, – сказал он. – Объясните мне, в чем дело.
Гиддингс начал рассказ, а когда закончил его, откинулся на спинку и стал ждать.
В громадном кабинете стояла тишина. Фрэзи медленно отодвинул кресло, встал, подошел к окну и долго смотрел вниз на улицу. Потом, не оборачиваясь, сказал:
– Вы, разумеется, ничего об этом не знали.
– Не знал, но это моя вина, так же как и сотрудников Колдуэлла – точнее, Ната Вильсона и Берта Макгроу. Все мы несем за это ответственность.
Фрэзи отвернулся от окна:
– И что теперь?
– Нужно все перепроверить, шаг за шагом, и выяснить, произведены ли изменения в действительности и какие могут быть последствия.
– Последствия какого рода?
Гиддингс покачал головой:
– Этого я даже представить не могу. Они могут быть и ничтожными, и огромными. Потому я здесь.
Фрэзи вернулся к столу и сел:
– И что вы от меня хотите?
– Чтобы вы отменили сборище, намеченное на вечер в ресторане наверху. – Гиддингс говорил уверенно, серьезно и энергично. – Я не хочу, чтобы наверху собиралась толпа.
– Почему?
– Черт бы вас побрал, – не выдержал Гиддингс, – неужели неясно? Строительство еще не закончено. И к тому же мы знаем или, по крайней мере, имеем основания думать, что в уже законченных работах наделаны ошибки в электрооборудовании. Не знаем, насколько они серьезны, и пока мы этого не выясним, нет смысла устраивать вечеринку, чтоб ее черти взяли, посреди этого дерьма!
– А что, может погаснуть свет, – спросил Фрэзи, – или что-нибудь еще в этом духе?
Гиддингс похрустел пальцами, чтобы успокоиться, потом кивнул:
– Да, нечто в этом роде.
– Но что именно, вы точно не знаете?
– «Да, Фрэзи мне не убедить, – сказал себе Гиддингс. — Я не какой-нибудь проныра-коммерсант, я инженер, и сейчас, когда бумаги лежат у Фрэзи на столе, я почти готов признать, что я плохой инженер».
— Точно не знаю, – подтвердил он. – Для этого мне нужно время.
Фрэзи вспомнил губернатора Армитейджа.
«Вы сейчас на виду, – сказал губернатор, – а таким достаются не только розы, но и шипы». Он прав, но почему бы не остаться в стороне и не подождать, пока шипы достанутся другому?
– Я думаю отменить торжество уже невозможно, Уилл, – сказал Фрэзи и улыбнулся.
– Почему невозможно, черт бы вас побрал?
Фрэзи был терпеливым человеком:
Приглашения были разосланы давным-давно, и люди, которые их приняли, могли сегодня быть в Москве, Лондоне, Пекине, Вашингтоне. Для них это почти профессия – присутствовать при событии, сравнимом, – тут улыбка Фрэзи стала еще шире, – со спуском на воду величайшего судна, Уилл. Когда судно спускают на воду, оно тоже еще не готово, впереди целые месяцы работы. Но спуск судна на воду это торжественное событие, срок которого назначен заранее, и такое событие нельзя в последнюю минуту отменить просто так.
— Какого черта, – не выдержал Гиддингс, – что значат несколько толстопузых воротил в смокингах по сравнению с тем кошмаром, который может произойти?
Фрэзи молча раздумывал, потом, наконец, ответил:
— Я все еще не могу понять, Уилл. Что вас, собственно, беспокоит?
Гиддингс воздел свои огромные ручищи и бессильно уронил их.
– Да в этом-то все и дело. Не знаю.
Он подумал о теории Берта Макгроу: над некоторыми зданиями висит злой рок. И хотя сам он не верил в это, тем не менее он знал такие стройки, где все шло наперекосяк и никто никогда не мог найти объяснения.
– И кроме того, только что произошло еще кое-что. Некто проник внутрь здания и болтается по нему, и мне это не нравится.
Фрэзи нахмурился:
– Кто?
– Не знаю, и будет чертовски трудно это выяснить, придется призвать на помощь армию, чтобы прочесать этаж за этажом.
Фрэзи рассмеялся:
— Это абсурд. На что нам сдался этот тип?
Гиддингс ответил:
– Знаете, слишком много набирается вещей, которых мы не знаем. Я отвечаю за здание. Я сжился с ним, оно стоило мне немало пота и крови...
– Никто бы не мог сделать больше вас, Уилл.
– Однако, – продолжал Гиддингс, – есть вещи, которые прошли мимо меня, и единственное, о чем я прошу, – дайте мне время, чтобы выяснить, насколько они серьезны. Неужели я хочу слишком многого?
Фрэзи взял позолоченную авторучку и уставился на нее, пытаясь сосредоточиться.
«Что если во время приема действительно что-то случится? Если вдруг откажет электрооборудование, то каковы могут быть последствия? И если вдруг обнаружатся недоделки внутри здания, не поможет ли это решению его проблем, не даст ли дополнительное время, чтобы найти арендаторов, а может быть, согласиться с губернатором и снизить ставки? И в известном смысле свалить вину на Макгроу и Колдуэлла, то есть на генерального подрядчика и автора проекта, и таким образом получить право утверждать, что кампанию по заключению договоров на аренду великолепных помещений новейшего коммерческого центра «Башня мира» срывают обстоятельства, от него не зависящие? »
Гиддингс сказал:
– То, что вы задумались о последствиях, уже хорошо.
Фрэзи отложил ручку.
– Но боюсь, что я не смогу вам помочь, Уилл, – Он не много помолчал, затем продолжил: – Отменить церемонию уже невозможно. Мне жаль, что вы этого не понимаете Мы не можем с самого начала сделать Башню посмешищем.
Гиддингс вздохнул и поднялся. Ничего другого он и неожидал:
– Ну что же, вы хозяин. Мне остается только надеяться, что правы вы, а не я. Что я просто вижу все в черном цвете. Я вижу призраков, когда думаю о том польском здоровяке, который непонятно почему шагнул с лесов в пустоту. Нет, он не имел с этим ничего общего, просто он никак не идет у меня из головы, сам не знаю почему.
Гиддингс подошел к дверям, взялся за ручку, но обернулся:
– Я, пожалуй, зайду к Чарли на Третью авеню и напьюсь, – и вышел из комнаты.
Фрэзи, задумавшись, неподвижно сидел за столом. Он был убежден, что поступает правильно, но хорошо бы выслушать и другую точку зрения. Взяв трубку, он сказал Летиции:
– Соедините меня, пожалуйста, с Беном Колдуэллом.
Через некоторое время телефон загудел. Фрэзи снял трубку. Тихий голос Бена Колдуэлла спросил:
– У вас неприятности, Гровер?
Перед ним на столе все еще были разбросаны бумаги.
– Эти... копии, – начал Фрэзи, – я даже не знаю, как их назвать... ваши чертежи с изменениями... вы о них знаете?
– Знаю.
– Ваш сотрудник их подписал.
– Он говорит, что нет. Я ему верю.
– Эти изменения существенны, Бен?
Бен не колебался:
– Это еще предстоит выяснить.
«Никаких сомнений», – подумал Фрэзи, и эта мысль его утешила.
– Уилл Гиддингс хочет, чтобы я отменил сегодняшнее торжественное открытие.
Колдуэлл молчал.
Фрэзи озабоченно продолжал:
– Что скажете вы?
– О чем? – Это была одна из неприятных привычек Колдуэлла.
– Я должен отменить церемонию?
– Реклама – не моя область, Гровер, – его тихий голос прозвучал укоризненно.
– Разумеется, нет, – согласился Фрэзи.
Некоторое время они молчали.
– Это все? – спросил Колдуэлл.
– Все. – Фрэзи повесил трубку. Ему пришло в голову, что из всех людей, которых он знал, не исключая губернатора, только Колдуэлл умеет вызвать в человеке ощущение детства, ощущение ученика, уходящего после неприятного разговора в учительской.
«Ну, одно решено. Планы на вечер не меняются».
