Глава 13
«Корабль-призрак», – вот что подумал Джоул, шагая назавтра сквозь гулкие опустевшие коридоры «Принца Серга». Тени встревоженных людей мелькали на периферии его зрения, очень похожие на галлюцинации от усталости. Некоторые из них, наверное, были сейчас и вправду на том свете; но всех их, мертвых и живых, раскидало по миру прочь от того, что в свое время казалось для них самым важным. Глядя на задумчивое выражение на физиономии Майлза, Джоул заподозрил, что тот видит сейчас тех же самых призраков.
В свите вице-королевы оказалось столько людей, желавших своими глазами увидеть «Принц Серг», что экскурсию разбили на две группы. Ту, в которую вошла сама Корделия, проводил, естественно, лично капитан временного экипажа линкора в сопровождении главного инженера. С одной стороны, это добавляло им работы, зато законным образом давало им несколько часов пребывания в центре внимания во время скучного и рутинного полета. К тому же, генеральная уборка перед приходом гостей никогда не бывает лишней.
Когда они прошли в инженерный отсек, Джоул принялся оглядываться почти с таким же любопытством, как и остальные. В те давние месяцы он нечасто спускался сюда. Детей распределили среди взрослых: Корделия держала за руку Алекса, Майлз – Хелен, а Катерина – Лиззи, чтобы те не нажали какую-нибудь из кнопок, не отключенных по несчастливой случайности. В какие-то минуты казалось, что Корделия предпочла бы сдать внука Джоулу и держать за руку самого Майлза, но тот всё же ухитрился сдержаться и явить собой хороший пример. Его тревожаще профессиональная лекция о способах захвата корабля прямо из машинного отделения, ограничилась исключительно словами, хотя, когда они уходили, он еще задумчиво оглядывался через плечо.
На мостике они оказались уже на более знакомой Джоулу территории, а в тактической рубке – тем более. Старый тактический компьютер не демонтировали и не отключили вместе с системами вооружений, хотя из программного обеспечения вычистили все, что до сих пор подпадало под гриф «секретно». Но железо слишком устарело, чтобы его использовать на запчасти. Разумеется, временная команда коротала время в полете, играя на нем в военные игры – и обучение и развлечение; Джоул только приветствовал подобное времяпровождение. Вот здесь посетителям наконец-то разрешили понажимать все кнопки, какие только их душа пожелает. И Майлз с превеликим энтузиазмом повел своих детей и Фредди в виртуальный бой.
Когда Джоула пригласили присоединиться к битве, он улыбнулся и покачал головой:
– Я уже видел этот корабль в деле, – пробормотал он, и, вспомнив, когда и где именно это было, гости устыдились настолько, что никто не стал настаивать. Корделия тоже оказалась в силах устоять перед подобным искушением, поэтому она подошла к Джоулу, дружески взяла его под руку и стала наблюдать.
– Я часто задумывалась, что же остается на долю офицеров корабля, если тактический компьютер делает так много всего, – через некоторое время заметила Катерина, тоже ограничившаяся наблюдением. – И так быстро.
– Есть несколько видов решений, которые он принять не в силах, – пояснил Джоул. – В основном – политических. Кроме того, изредка офицер может знать нечто, чего нет в компьютере. Но, даже учитывая все это, я лишь несколько раз видел, как Эйрел брал управление на себя во время самых горячих часов в Ступице Хеджена. Три раза из четырех он правильно угадывал следующий шаг врага, когда тот сам перехватывал управление у своего тактического компьютера.
Та битва длилась несколько адских часов, но даже они не шли в сравнение с напряжением предшествующих ей недель.
Официальная версия гласила, что молодой император Грегор тайно покинул экономическую конференцию на Комарре, где присутствовал вместе со своим премьер-министром, и направился с личной и спешной дипломатической миссией в Ступицу Хеджена, чтобы попытаться объединить ее разрозненные государства перед лицом грядущего цетагандийского вторжения на планету Верван. Поскольку система Вервана граничила со Ступицей, ожидалось, что цетагандийцы используют его как отправную точку для захвата Ступицы Хеджена и ее многочисленных П-В туннелей, а если у них хватит инерции движения – то, возможно, двинутся дальше в систему Пола. А оттуда шагнут прямо на порог Барраярской Империи – к Комарре.
Спешно завербованного двойника Грегора отправили на Барраяр под предлогом нездоровья, прикрывать внезапное отсутствие императора. Вторым слоем прошла дезинформация, что на самом деле император исчез с Комарры, и его то ли похитили, то ли того хуже. Негласным подтверждением послужил отчаянный, пусть и с полным соблюдением молчания и секретности, обыск, который СБ провела по куполам и всей системе Комарры в поисках пропавшего. Сегодня же никто так толком и не знал, какая из давних историй была настоящей, и это непонимание подспудно сквозило во всех комментариях на эту тему, в которые напустили уйму туману. За то время, пока события успели стать историей, каждая вариация слухов приобрела своих фанатичных последователей.
Джоул и Корделия были среди тех немногих, кто знал настоящий ответ на вопрос «что все это было», хотя вовсе не в том порядке, как можно было представить. Сейчас мысли Корделии определенно блуждали где-то в той же стороне, поскольку она стиснула руку Джоула и тихо проговорила:
– Я была так благодарна, что Эйрел взял тебя с собой, пока мне пришлось везти бедолагу-двойника на Барраяр. Я никогда не видела Эйрела в таком безмолвном ужасе, как тогда, когда мы думали, что потеряли Грегора – в тот момент, когда наша задача казалась выполненной, а Барраяр благополучно достиг того будущего, в которое мы его вели.
– Что, даже во время фордариановского мятежа?
– Тогда было совсем по-другому. И дело не в том, что Эйрел был на двадцать лет моложе. Качественно иной кризис. Какое-то время он опасался, что мы стоим на пороге третьей за его жизнь гражданской войны на Барраяре, и это чуть не надорвало ему сердце. Вместо этого сойтись в бою с цетагандийцами, просто по контрасту, было для него практически в радость.
Увы. В ее шутке было слишком много правды. К счастью, обычный суровый и решительный фасад Эйрела ни разу не дал трещины на людях. Даже Джоул имел дело лишь со случайными пугающими вспышками его сомнений, которые, подобно струйкам лавы, пробивались сквозь вроде бы монолитный и надежный камень. Джоул делал все возможное, чтобы его поддержать: как адъютант, как доверенное лицо, как любовник – хотя на последнее у них почти не оставалось времени, энергии и мыслей. Но им хватило всего – ведь они вышли из того боя живыми.
Когда пришло подтверждение, что Грегор наконец-то ступил на борт, Эйрел улыбнулся, резким голосом отдал необходимые распоряжения, прошел в свою каюту, запер дверь – а затем сел на койку, зарылся лицом в ладони и заплакал от облегчения. Ненадолго, потому что им пора было защищать П-В туннель. Однако то маниакально радостное настроение, с которым стареющий адмирал принял на себя боевую задачу, необычайно воодушевило его солдат, многие из которых до этого никогда не были в настоящем бою. То, что источник радости Эйрела был куда сложней и весьма далек от чистого восторга военного, идущего в битву, Джоул никому не мог объяснить ни тогда, ни позже. Исключая возможно, Корделию, которая и так все понимала. И сейчас он накрыл ладонь Корделии своею и благодарно сжал.
Когда они только планировали визит, временная команда предложила подать им в кают-компании «Серга» завтрак из стандартных рационов – в качестве настоящего армейского опыта, пытаясь тем самым превратить нужду в достоинство. Но шеф-повар вице-королевы благополучно разрешил сложную задачу и избавил их от этого цирка, подготовив все необходимое. Склонившись над изысканным угощением и в процессе обсуждая превратности армейской кормежки, инженер со вздохом заметил Джоулу:
– Надеюсь, хотя бы адмирал Форкосиган здесь на борту питался лучше.
«Нет, хуже». Во время приготовлений к битве Эйрелу кусок в горло не лез – вместе со стрессом обострились его давние проблемы с желудком, – а выпить хоть глоток он не смел. Сейчас Джоул пересказал ту историю как:
– Лишь на дипломатических переговорах. А в минуты кризиса он едва замечал, что лежит у него на тарелке. – Джоул тогда втихую вписал в список своих первоочередных обязанностей «заставлять его поесть».
После завтрака, по предложению Корделии, детей вместе с самыми младшими членами команды отправили в спортивный зал, чтобы познакомить их с тем, какие физические упражнения обычно выполняют на борту корабля. Джоул ненадолго заглянул в бывшую каюту Эйрела и примыкающую к ней его собственную – сюрреалистическое ощущение; помещения были пустыми, голыми и серыми. Затем он присоединился в коридоре к старшим Форкосиганам, которые напоследок медленно обходили корабль.
– Что за пустая трата ресурсов, – вздохнула Корделия. – Век у всех военных сооружений так недолог!
– Она кажется пустой лишь до того момента, пока в них не возникнет необходимость. А тогда все дружно кричат: «Почему мы не подготовились заранее?» – дружелюбно возразил Джоул.
Майлз кивнул:
– А у тебя уже на хвосте гемы. Снова.
Катерина добавила задумчиво:
– Я порой думаю, зачем на самом деле нужно братство гемов, со всеми их воинскими культурными традициями. Я хочу сказать, с точки зрения цетагандийских хаутов. В последнее время мне начинает казаться, что в основном они нужны для маскировки.
Брови Корделии поползли на лоб:
– Для маскировки чего?
– Био-оружия хаутов. И их весьма долговременных планов. – Она протянула руку ладонью вверх. – Когда я оказалась за кулисами на Ро Кита, у меня действительно создалось впечатление, что хауты могут уничтожить нас в любую минуту. И единственное, почему этого не произошло – они не хотят.
– Боюсь, ты права, – подтвердил Майлз неохотно. – У хаут-леди в Звездных Яслях есть биологические штуки, способные расплавить твои кости. В буквальном смысле слова. – Он вздрогнул при воспоминании. – А команда такого вот корабля вся погибла бы за час.
– Но как против такого защититься? – ужаснулась Катерина.
Джоул не знал, был ли вопрос реальным или риторическим. Но все равно ответил:
– У нас сейчас в планах создание полностью автоматизированных кораблей-роботов. Технические детали я вам сообщить не вправе, но могу заверить, что масса людей и на Службе, и вне её работают над этой проблемой.
– Подразделение биологической разведки и их аналитиков в штаб-квартире СБ мы называли Фабрикой Кошмаров, – вспомнил Майлз. – Во всем здании, битком набитом людьми, бледными от недостатка солнечного света и накачанными до бровей кофеином, они имели репутацию самых бледных и дерганых типов.
Катерина пожала плечами:
– Есть такие микроорганизмы, которые атакуют пластик и металл. Вряд ли хауты и их не улучшили в своих целях.
– Но оружие еще надо доставить, – заметил Джоул. – И это – к счастью – не такое простое дело.
Однако он подозревал, что нежная садовница знает больше, чем сейчас сказала. «Как и все мы здесь».
– Что за пугающая картина. Автоматизированные боевые корабли, вечно защищающие уже мертвую планету, где ни осталось одного человека, чтобы послать им команду «отбой». – Она невидяще уставилась в стену, мысленно представляя сейчас… что именно?
Корделия, практичная как обычно, разрушила наваждение.
– Если вы знаете производителя, способного сделать машину, которая будет работать вечно, подкиньте и мне адресок. Некоторые механизмы ломаются уже через неделю.
Майлз мрачно рассмеялся, и Катерина тоже слегка улыбнулась. Однако, как заметил Джоул, про «мертвый мир» Корделия не сказала ни слова.
Но тут Майлз прикусил губу и, судя по гримасе, принялся что-то обдумывать. Наконец он произнес:
– Есть кое-что с этим связанное; Грегор это засекретил, но вам двоим я, пожалуй, расскажу. Помните тот клад времен оккупации, который нашли в погребенном под землей лабораторном бункере? Часть данных до сих пор по некоей причине не рассекречена, хоть ученое сообщество и вопит по этому поводу. Дув Галени много лет занимается этой темой, и даже он согласен с таким решением. Хотя он, конечно, мечтает их опубликовать – вообще-то он уже написал книгу, которая сейчас хранится в его засекреченных файлах СБ и ждет своего часа. Первый черновик он давал мне почитать.
Джоул питал крайнее уважение к коммодору Галени, одному из самых загруженных работой людей в Форбарр-Султане. Благодаря собственному комаррскому происхождению он руководил Департаментом СБ по делам Комарры. А благодаря своему образованию как историка еще и надзирал за исследованием того огромного клада старой военной и не только информации, который цетагандийцы оставили за собой, уходя с Барраяра сто лет назад. Его обнаружили всего семь лет назад. Интересно, уровень допуска самого Джоула позволит ему хотя бы глазком взглянуть на рукопись Галени?..
– Как бы то ни было, – продолжал Майлз, – он разрешил некоторые загадки относительно последних дней войны и ухода цетагандийцев с Барраяра. Причем мы даже не понимали, что там есть что-то загадочное, хотя едва обнаружились первые подсказки, стало просто удивительно, почему мы это упустили. На этот счет у меня тоже есть теория. В общем, гемы на Барраяре использовали только маломощное химическое оружие и почти никогда – биологическое, даже когда дело шло к поражению.
Хотя у объектов применения такого оружия могло быть иное мнение о его классификации как «маломощного», в целом сказано верно, подумал Джоул.
– Я всегда думал, дело в том, что хауты не разрешают гемам использовать что-либо серьезное. Что отчасти объясняет, как это изнеженные и вроде бы невоенизированные генетические аристократы контролируют свой собственный класс вояк. Вроде бы.
Каждое свое «вроде бы» Майлз подчеркивал иронической усмешкой. У него накопился гораздо более тесный опыт общения с хаутами, чем у Джоула, и он отлично понимал, какие бездны таятся под их элегантной и обманчивой оболочкой.
– Среди гем-клики в составе правящих на Барраяре во время оккупации кругов созрел заговор. Их оперативный план, как выяснилось, предполагал, что они вступят в игру уже после того, как столь впечатляюще провалилась их мерзкая попытка с ядерным оружием. Но, похоже, это был не последний их козырь. Существование покинутого бункера само по себе уже жирный намек, стоит отойти на пару шагов и хорошенько прищуриться – ведь зачем им было паковать туда столько всякого добра и разной информации, если они не планировали вернуться? И плюс к тому Галени получил уникальное свидетельство современника-очевидца от Мойры гем Эстиф, хотя и по-хаутски туманное – даже ему пришлось попотеть, расшифровывая ее намеки.
– Истинный план их отхода предполагал использование украденного у хаутов биологического оружия хаутов – некоей смертельной и высокозаразной чумы, специально адаптированной, как я понял, к геному барраярцев. Только представьте себе. Они вывозят своих людей, откупоривают адское варево, запечатывают туннель за собой и дают вирусу отработать в полной изоляции. Чашка Петри в размере целой планеты. Потом возвращаются через годик-другой на обезлюдевший мир – где все чистенько, аккуратно, и нет больше толп этих мерзких людишек, которые почему-то упорно сопротивляются попыткам их окультурить – и устраиваются там жить. Инопланетники, конечно, поднимут шум – но, увы, какая жалость, уже слишком поздно.
– И как близок был этот план к осуществлению? – похолодев, спросил Джоул.
– Они продвинулись до того, что на самом деле украли исходный материал и пытались собрать группу биохимиков – включающую как минимум одного подкупленного хаута – для его доработки и воспроизведения. Они планировали остаться безнаказанными – поставить всех перед свершившимся фактом. Но тут их накрыла имперская власть… другим словом, хауты, которые и правят Империей. Помните эти пресловутые казни, когда вся военная хунта вернулась на Эту Кита? Все думали, что гемы были наказаны за потери – потерю планеты в войне и потерю лица. Что придавало подходящий двоякий смысл церемонии. Но под наглядным уроком, который был виден всем, прятался другой – персональный урок строптивым гемам.
Корделия шумно выдохнула. Брови Джоула и так уже вылезли на лоб. Он медленно проговорил:
– Это… определенно придает новый оттенок всему нашему военному торжеству по поводу того, что мы вышвырнули гемов с Барраяра.
– О, да!
– Неудивительно, что Грегор это припрятал, – заметила Корделия. – Это как бомба, подвешенная у тебя над головой.
– Он пока прикидывает и ждет, когда наступит подходящее с дипломатической точки зрения время выпустить эту новость в свет. В какой более удобный или хотя бы менее дестабилизирующий момент. Учитывая продолжительность жизни хаутов, участники тех событий до сих пор живы. Что это, уже история или еще политика? Я до сих пор считаю, что такие секреты лучше выложить на стол, а потом… передумываю.
– Значит, Катерина права, – тихо выговорила Корделия. – Мы продолжаем существовать лишь попущением хаутов.
– Ага, в том и проблема, – согласился Майлз. – Знает ли кто-нибудь ее решение?
– Кроме умозрительного? Я – нет, – ответила его мать. – Только продолжать развивать науку в широком смысле и наши познания в биологии, причем не только на самом верху. Процесс надо начинать еще при обучении в начальной школе. – Она вздохнула. – Когда важным является абсолютно все, то ничего не важно, но, по крайней мере, первое ложится в основу для всего остального. И вроде бы люди должны это понимать, но… Это же люди.
– Похоже, хаутов не интересует земля сама по себе… ага! – Майлз осекся, потому что из-за угла выскочила толпа его детей и их сопровождающих. Исследователи вернулись на родительскую базу. Пожалуй, для Корделии самые младшие матросы, сопровождающие ее внуков, выглядели такими же детишками, как и они. А самому Джоулу, чтобы увидеть это, приходилось лишь малость щуриться.
В свете только что прерванной беседы было не слишком сложно истолковать беспокойство, читавшееся на лицах взрослых, которым навстречу бежало их потомство. «Однажды отложенный ужас». Он окинул последним взглядом скрипучий старый корабль, когда они прошли на выход к стыковочному рукаву.
Если призванием всей его жизни было защищать Барраяр – а он не считал это самообманом, – не ошибался ли он в выборе направления работы в последние тридцать лет?
Семейство Форкосиганов благополучно вернулось на базу, когда в Каринбурге вставало солнце. Оливер остался у себя в квартире, а Корделия отконвоировала всю свою родню в вице-королевский дворец. Остаток утра она провела, играя в догонялки с теми делами, которые нельзя было выполнить с комм-пульта: в основном встречалась с подателями прошений о получении каких-то благ или услуг, желательно – бесплатных. Она чувствовала себя уставшей мамочкой. И в ответ попыталась возложить на них как можно больше тяжелой нудной работы.
Подобные задачи приносили удовольствие, когда Корделия действительно могла удовлетворить чьи-то пожелания; были не столь приятными – когда, как это случалось чаще, она ничем не могла помочь; но хуже всего было, когда с разных сторон к ней поступали несовместимые просьбы. Возможно, она оказалась не подготовленной к таким ситуациям, потому что растила одного-единственного ребенка? С другой стороны, может быть, опыт вице-королевы сумеет подготовить ее к повторному опыту материнства. Утешительное соображение.
Направляясь через сад на запланированный семейный обед, она заметила сидящего на укромной скамейке Алекса – мальчик то ли пинал балду, то ли просто песок под ногами. Тихое поведение Алекса обычно терялось за шумными выходками его братьев и сестер, но вот так, в одиночку, оно сильно бросалось в глаза. Корделия дружески склонилась к нему:
– Здравствуй, малыш.
Он поднял голову:
– Привет, бабушка.
Поскольку она продолжала маячить рядом, он вежливо подвинулся, и она уселась рядом. Оба уставились на пеструю листву и извилистую дорожку, которая могла бы уходить вдаль на много километров.
– А остальные чем заняты? – поинтересовалась Корделия; более тактичная версия вопроса «Почему ты тут один?»
Алекс пожал плечами, как делают все дети – мол, ничего. Но всё же ответил:
– Мама работает над проектом сада для тебя. Папа пошел на базу узнать у адмирала Джоула о тех военных играх, о которых они говорили. Хелен с девчонками в доме, они играют с Фредди.
А Алекса в игру не взяли, как мальчишку? Жаль, что Зелиг еще слишком мал, чтобы стать ему приятелем по играм. Задним числом идея Майлза завести всех шестерых разом, одним отрядом, стала казаться чуть менее безумной.
– А тебе понравилась поездка на старый флагман?
– Ага, было так интересненько. – Словно обеспокоившись, что это прозвучало невыразительно, он добавил: – А больше всего мне понравилось, когда адмирал Джоул рассказывал про дедушку.
–– Мне это тоже больше всего понравилось. – Она помедлила, но всё же рискнула: – Так почему сегодня ты такой кислый? Вымотался?
Он наморщил нос, но движением руки отмел это объяснение. То ли пока не любит отговорки, то ли слишком честен.
– Нет. Это просто папа.
Корделия попыталась нащупать верный тон – нейтральный, но приглашающий.
– А он что натворил?
– Да ничего нового. Просто опять талдычит про Академию. Он такой.
Интересное определение. По крайней мере, Алекс знает, что фамильную одержимость одной идеей он разделяет с отцом. Несомненно, тут видна рука Катерины.
– Он просто хотел тебя подбодрить, ты же знаешь. У него самого было столько проблем с поступлением из-за его солтоксиновой травмы, и стоящие перед ним барьеры он обходил таким необычайно кружным путем, что, ну… он хочет, чтобы у тебя все было проще.
– Я понимаю, просто… – Алекс умолк. – Для него это так же, как, ну, быть графом.
– То есть неизбежная историческая необходимость?
Алекс насупил брови.
– Вроде того. Ну, все графские наследники там учились с незапамятных времен.
– Формально это не так. Имперской Военной Академии вообще не существовало до конца Периода Изоляции. Прежде офицеры обучались методом личного ученичества. Как и твой прадед Петр. – Следует отдать ему должное, Петр учился своему ремеслу во время настоящей войны и был чем-то вроде гения-самоучки; в новых условиях, на осажденном врагами Барраяре мало кто из старших мог дать ему совет. Петр двигался вперед, и его планета была вынуждена следовать за ним. Корделия не в первый раз подметила, как много в ее сыне от старика Петра.
– Но дедушка там учился. И папа. И дядя Айвен, и дядя Грегор, и дядя Дув Галени, а он даже не фор, и вообще все!
– Но дядя Марк – нет, – подсказала Корделия. И, возможно, этим она вполне заслужила его негодующий взгляд.
– Дядя Марк другой.
– Совсем другой, – согласилась она, – но генетически он идентичен с твоим папой. Биология – не судьба, ты это знаешь.
– Он даже выглядит по-другому.
– Да, и с этим ему нелегко. – Марк старался сохранять свой впечатляющий вес так же сознательно, как некоторые люди худеют, только его процесс поддержания формы был приятнее. То, что такой телесный выбор чертовски беспокоил и его брата-породителя, было скорей намеренным эффектом, как понимала Корделия.
Алекс уставился на что-то невидимое на песке у себя между ног.
– А дедушка Фортиц тоже там не был.
Профессор, как все звали доктора Фортица, был братом покойной матери Катерины и инженером, который сделал бы честь любой планете. Возможно, в мире Алекса все же хватает невоенных мужских ролевых моделей?
Корделия внезапно улыбнулась:
– Пойдем со мной в дом. Я тебе кое-что покажу. Только тебе.
Алекс послушно, но с явным любопытством последовал за нею.
Она привела его в свой личный кабинет, закрыла дверь и расчистила столик для переговоров. Затем отперла высокий шкаф с плоскими, широкими ящиками. «Я не открывала его больше трех лет». Она помедлила и начала вытаскивать папку за папкой: одни с пластиковыми листами, но большинство – с настоящей натуральной бумагой всех размеров, от обрывков до широких листов ин-фолио в половину столика. Алекс сперва наблюдал, потом подошел поближе и осторожно потрогал.
– Это рисунки твоего дедушки Эйрела, – объяснила она.
– Я знаю, что он умел рисовать, – сообщил Алекс. – Я помню, как-то он рисовал нас с Хелен, когда вы приезжали на Зимнепраздник. – Похоже, это было в последний раз, когда они ездили на Барраяр вместе, подсчитала Корделия. – Но я не знал, что он нарисовал столько!
– Не так уж и много, за столько лет. Он как-то рассказывал мне, что рисовать начал совсем маленьким – ему было меньше, чем тебе сейчас. Но те рисунки пропали. Кое-что он нарисовал подростком; это тоже в основном не сохранилось, но несколько штук ему удалось припрятать. И он почти не возвращался к этому хобби вплоть до тех пор, пока не перестал быть регентом. А еще больше стал рисовать, когда мы переехали на Сергияр.
– А красками он тоже рисовал?
– Чуть-чуть. Я как-то пыталась заинтересовать его видеоживописью, но ему, видимо, требовалось чувствовать пальцами то, что он делает. Руки, глаз, разум – и ничего больше. – Чтобы это не принадлежало никому, кроме него самого? Эйрел так много времени в своей жизни был слугой Империи, всецело ей принадлежавшим, что для него было вполне естественным желанием сохранить некий крошечный запас только для себя.
Алекс оперся локтями на стол, наклонился, вглядываясь:
– А почему он их никому не показывал? Не отдал? Их тут так много. Они никому не нужны?
– Кое-кому он показывал. Мне, Оливеру, иногда Саймону. Я думаю, другие люди хотели бы их себе получить, но… не из-за самих рисунков. А потому что их делал лорд Регент, граф, адмирал – или, еще хуже, потому что их можно дорого продать. – Она помолчала. – Он говорил, это как по Округу возят медведя на велосипеде. Всем интересно не потому, что медведь настолько хорош в езде на велосипеде, а потому, что это нечто необычное и новое.
– А мне они кажутся хорошими.
– Ты… не так уж ошибаешься. – Даже в твои одиннадцать лет.
Алекс начал листать стопки рисунков, с обнадеживающей осторожностью перекладывая листы.
– Тут много зданий. Это хассадарская Главная площадь, да? О, смотри, а вот вице-королевский дворец. Здорово.
Корделия поглядела через его плечо:
– Особенно если учесть, что тогда его еще тогда не достроили. – Она сглотнула, и вместо этого завела свою обычную речь: – Ты же знаешь, дедушка никогда не уходил на войну. Война сама пришла к нему. И он учился воевать, потому что ему пришлось. Если бы его старшего брата не убили, и он не стал наследником, если бы никогда не было Юрия Безумного – подозреваю, он мог бы стать… наверное, не художником, но архитектором – точно. Одним из тех, кто берется за грандиозные общественные проекты, такие же требовательные и сложные, как командование целой армией, потому что его форкосигановская энергия все равно потребовала бы выхода. – Как река, торящая свой путь вниз с Дендарийских гор, взламывая берега. – Он бы все равно строил Барраяр, просто по-иному.
Лицо Алекса застыло:
– Но я ведь наследник.
– Но ты живешь сейчас и на том Барраяре, который переделал твой дедушка, а не на том, который он сам получил в наследство. У тебя есть из чего выбирать. Все варианты, какие ты только можешь себе представить. Ему было бы очень приятно узнать, что ты получил от него этот подарок. Что твоя жизнь не обязана повторять его. – Она подумала и добавила: – Она не должна быть ни такой, как жизнь твоего папы, ни как его деда Петра, или кого-то другого – а только твоей собственной. Она должна отвечать только твоим стремлениям. Какими бы они ни оказались.
Трудно было сказать, как он воспринял ее речь. Мальчик был почти всегда таким же сдержанным, как его мать. Живое юное лицо Майлза обычно сразу отражало все стремления его души, и, наверное, это избаловало Корделию как родителя. Но Алекс потянулся к листам с рисунками и осторожно спросил:
– А можно мне несколько?
– Когда-нибудь ты унаследуешь их все. И я очень рада, что они тебя заинтересовали. Но если хочешь взять с собой несколько штук сейчас, выбери те, которые тебе нравятся больше всего, а я соберу их для тебя в нечто вроде альбома, чтобы они не помялись. – Архивисты с образованием и кто-нибудь в ее штате должны знать, как это сделать.
– Мне бы хотелось, – сказал он настолько тихо, что Корделии пришлось наклонить голову, чтобы расслышать.
– Значит, так и сделаем. Бери столько времени, сколько нужно. – Она отошла к комм-пульту, дав мальчику возможность изучить весь этот клад без спешки. Тихонько подглядывая за ним через полупрозрачный видео-дисплей, она пыталась оценить, насколько удачной была идея. Наверняка да, поскольку им пришлось прерваться на обед, а он еще не закончил смотреть. Что любопытно, он ни словом не упомянул об этом за обеденным столом, хотя, конечно, когда собирался весь клан, у Алекса почти не было возможности вставить хоть слово.
В окружении всех Форкосиганов Корделия вдруг вспомнила старинное родительское проклятье: «Да чтобы у тебя родилось шестеро детей, таких же, как и ты сам!» Как-то наперекосяк оно сбылось. Майлз был бы только счастлив получить шесть своих копий: с ними он бы знал, что делать. Вместо этого у него было шестеро детей, не только совсем на него не похожих, но и полностью непохожих друг на друга. Как родительское проклятие это сработало куда эффективнее.
Вернувшись в свой кабинет вместе с Алексом, она взяла ридер и принялась читать очередной доклад, стараясь держаться как можно более ненавязчиво, пока Алекс продолжал свои молчаливые изыскания. Она держала ухо востро, стараясь не пропускать случайные возгласы удивления или комментарии под нос. И когда Корделия уже была готова сделать перерыв и предложить вернуться в сад, он вдруг воскликнул:
– О, бабушка, а тут ты! А почему без одежды? Ты плавала?
Корделия едва удержалась от того, чтобы подскочить в кресле, и сделала вид, что просто решила встать и подойти. Тот ящик ей следовало бы запереть, но на них не было отдельных замков, лишь у всего шкафа в целом.
– Художники часто рисуют обнаженную натуру. Человеческое тело – труднейшая вещь для правильного изображения. И я позировала Эйрелу, когда он хотел попрактиковаться.
– А хорошо выглядит! Я имею в виду, похоже на тебя нарисовано. А вот тут адмирал Джоул. Наверное, художникам надо учиться рисовать и мужчин, и женщин.
– Верно. – Эротический оттенок портретов явно от него ускользнул. Тут она вспомнила, что глубже в этой папке было еще несколько рисунков, в жанре которых не ошибется никто, и конфисковала папку под предлогом, что сама хочет их освежить их в памяти.
– А гермы тут есть? Они же тоже должны быть. И, может, еще квадди. И эти водоплавающие люди. И жители тяжелых миров.
– Наверное, Эйрелу недоставало натурщиков всех видов. Консул Вермийон сюда тогда еще не приехал. – Вызвался бы бетанец-герм попозировать, если бы она ему намекнула на такую возможность? Наверное, да. Теперь уже поздно, поздно для всего…
На следующем наброске в ее папке были она с Оливером, вместе и явно в постели. Это было бы сложновато объяснить мальчику. Она извлекла из папки несколько рисунков, изображающих ее саму, Оливера и еще нескольких людей – всех однозначно одетых, – и подсунула их Алексу для отвлечения, а тем временем украдкой убрала с виду оставшийся компромат. Когда-нибудь он получит и их в наследство – она вовсе не собиралась их уничтожать, – но пока рано.
– А можно я возьму тот, где ты на яхте?
Она посмотрела.
– К нему есть парный. – На нем Оливер, без рубашки, стоял у румпеля яхты и смотрел куда-то в воду. – Они должны лежать вместе. – «Именно так». – Как насчет вон того?
– А здесь ты в мамином саду? Ладно. – Замена его устроила. Корделия украдкой вздохнула от облегчения.
Будь он воспитан как бетанский ребенок, стала бы она от него скрывать эти рисунки? Ну, да, возможно, некоторые. Эйрел, когда рисовал отдельные свои карикатуры, демонстрировал весьма сомнительный юмор, а в серьезных вещах он проявлял его еще сильней: иногда это были воспоминания, иногда – воображение, а порой – источник для воображения. Что, впрочем, часто оказывалось полезным. Корделия сама не знала, скрывает сейчас усмешку или слезы, но сидела, отвернувшись от Алекса, пока не справилась с лицом и не спрятала все остальное в пещеру из хрупких воспоминаний. Пусть лежит там в темноте, пока об эти осколки еще можно порезаться.
– Но самого дедушки на рисунках нет, – заметил Алекс.
– Увы, это так. Хотя… в некотором странном смысле, он есть на всех рисунках. Взглянуть на него с этой стороны мало кому удавалось.
– Ха. – Он насупил брови, не столько озадаченно, сколько размышляя.
– А какой тут твой любимый? – спросила она, возвращая разговор к отобранным им сокровищам.
К ее удивлению, он показал не на портрет, а на большой, доскональный, выполненный в огромном количестве деталей архитектурный набросок впечатляющих фасадов их столичного барраярского особняка.
– Интересно. И почему? – Не соскучился ли Алекс по дому?
Он шевельнул пальцем, словно нащупывая какой-то инструмент.
– На нем… тут больше всего.
Она посмотрела на лист еще раз. К ее удивлению, рисунок датировался относительно недавно, уже здесь, на Сергияре – наверное, он был создан частично по воспоминаниям, частично по референсам. Чтобы разглядеть все детали, потребовалось бы увеличительное стекло – и она припомнила, что действительно, Эйрел как-то пользовался им при рисовании, – но при этом рисунок ни в малейшей степени не обладал механистичностью снимка. Может, это не Алекс тоскует по дому, а тосковал кое-кто другой?
– Я думаю, ты совершенно прав, малыш.
