Когда мы спрашиваем людей, насколько тесно, по их мнению, связаны богатство и статус, они обычно просто смотрят на нас с ужасом. Некоторые подозревают, что это вопрос с подвохом. Ведь такая связь кажется совершенно очевидной. Многие затем отвечают, что социоэкономический статус (СЭС) – очень полезное понятие, потому что именно оно позволяет описать иерархию в современном обществе. Иными словами, если вы хотите определить свое место в этой иерархии, посмотрите на свой социоэкономический статус. Несмотря на интуитивную привлекательность этого понятия и его связь с иерархией, за этой связью кроется немало проблем. Прежде всего, первая «С» в СЭС вроде бы должна отражать социальные грани статуса, в частности уровень образования и престижность занимаемой должности. Но насчет последнего на сегодняшний день трудно найти общепринятое мнение. Например, многие люди расходятся во взглядах, престижно ли быть юристом или генеральным директором.

Но даже если оставить в стороне эти вопросы, есть и другие трудности с использованием СЭС для определения статусного ранга. Если СЭС – что-то вроде статуса у шимпанзе, то люди должны точно знать, какое место они занимают. Но на самом деле большинство из нас понятия об этом не имеет. Поведенческие экономисты Дэн Ариели и Майкл Нортон обнаружили, что большинство жителей США совершенно не представляют, как в их стране распределяется богатство. В этом нет ничего удивительного. Как отмечает социолог Рэндалл Коллинз, из повседневной жизни просто исчезли ритуалы, которые делали общественную иерархию видимой. Например, в традиционном иерархическом обществе повседневная жизнь была наполнена знаками выражения почтения – поклонами, формальными обращениями и т. д. В Англии прикосновение к королеве, как это сделала в 2012 г. Мишель Обама, до сих пор вызывает негодование, так как воспринимается как нарушение кодекса почтения по отношению к королевской семье. Объятия Обамы больше соответствуют американскому переходу к взаимным эгалитарным формам приветствия. Коллинз пишет: «Статусный порядок теперь невидим, или видим только в пределах определенных групп. Род занятий и богатство больше не вызывают проявлений почтения и не формируют видимых статусных групп, демонстрирующих категорийную идентичность».

Так как люди не знают, каким социоэкономическим статусом обладают, исследователи разработали систему измерения его субъективной оценки. Результаты впечатляют. Субъективная оценка людьми своего СЭС зависит от того, с кем их просят себя сравнить: лучше или хуже они живут, чем остальные граждане Америки? Чем их соседи? Чем другие представители той же расы или народа? Чем их родители в том же возрасте? В частности, были выявлены различия в субъективной оценке социального статуса у белых и афроамериканцев. Хотя традиционные способы измерения СЭС говорят о том, что афроамериканцы находятся в менее выгодном экономическом положении, чем белые, их субъективный социальный статус существенно выше. Афроамериканцы считают, что они живут лучше, чем другие представители их расы, соседи и их родители в том же возрасте. Действительно, более чем сорокалетние исследования подтверждают, что у афроамериканцев самооценка выше, чем у белых, и что за последнее время она гораздо сильнее выросла.

Именно здесь на сцене должно появиться потребление как способ прорекламировать свой социоэкономический статус окружающим. В прошлом это было просто благодаря сословным законам: как шимпанзе могут моментально определить статус собрата, просто посмотрев на него, так и люди определяли статус окружающих по мехам, шелку или грубой шерстяной одежде. Когда сословные законы исчезли, их место заняло демонстративное потребление, сделавшее ряд товаров эффективными сигналами социального положения. Сигналы богатства, которые так беспокоили Веблена, стали результатом исключительного экономического развития его времени, которое было обусловлено взрывным ростом производства. Благодаря ему экономический рост в 1860–1900 гг. составил 400 %. С этим устойчивым бумом появились нувориши. Для этого нового класса отношения между вещами и богатством были очевидны – то есть товар для них мог означать только одно: степень благосостояния.

В иерархическом обществе подражание мотивирует потребление, так как мы используем последнее для улучшения своего относительного положения. Чтобы подражание работало, нужно, чтобы определенные вещи (например, традиционные предметы роскоши) явно сигнализировали об общественном положении. Кроме того, люди должны иметь единое мнение о том, что именно свидетельствует о статусе. Такие предметы роскоши, как часы Rolex или автомобиль Jaguar, будут служить символами статуса только в том случае, если статус приравнивается к богатству и люди осознают связь между вещью и ее стоимостью. Роберт Франк предполагает, что рост популярности внедорожников совпал с появлением образов, связывающих их с богатством. Франк, в частности, упоминает фильм Роберта Олтмена 1992 г. «Игрок», где киношная шишка Гриффин Милл, которого сыграл Тим Роббинс, ездит на Range Rover. По мере того как подобные образы укрепляли связь между внедорожниками и богатством, подражание, согласно Франку, увеличило на них спрос.

Но сигнализировать о статусе с помощью демонстративного потребления несколько сложнее, чем это кажется на первый взгляд. В математической модели экономисту очень просто определить статус через относительный уровень демонстративного потребления – эквивалент потребительской стометровки. Иными словами, если в гонке демонстративного потребления участвуют десять человек, то тот, кто потратит больше всех, займет высшую статусную позицию, и так далее вплоть до последнего места. Это создает объективный рейтинг, но не учитывает, что люди думают друг о друге, поэтому не отражает то, что мы понимаем интуитивно: статус зависит и от оценки окружающих. Чтобы такая система работала, мы должны принять следующее положение: все согласны с социальной нормой, определяющей статус человека по уровню его демонстративного потребления. А это слишком смелое допущение. Даже в «позолоченном веке» все было далеко не так просто. За двадцать лет до того, как Веблен в 1899 г. высмеял праздный класс, промышленных магнатов уничижительно называли баронами-разбойниками. Филантропия Джона Рокфеллера, к примеру, отчасти была попыткой «очистить свою судьбу», по выражению его биографа Рона Чернова.

Несомненно, существуют группы, которых вполне устраивает приравнивание относительного уровня демонстративного потребления к статусу. Но попытки превзойти в этом соседей или друзей могут породить неверную оценку. Возьмем, к примеру, влияние относительного размера дома на стоимость жилья в квартале. Если нормы демонстративного потребления верны, то дома размерами больше среднего должны продаваться дороже обычного, так как дают своим владельцам шанс превзойти соседей в демонстративном потреблении. И наоборот, дома размерами меньше среднего должны стоить меньше, так как сигнализируют об относительно низком положении своих хозяев. Однако при исследовании примерно шести тысяч домов в четырехстах районах обнаружилась противоположная тенденция. Дома больше среднего продавались со скидкой в 11 %, а меньше среднего – с выгодой в 5 % в сравнении со стандартной ценой. Возможно, люди готовы испытывать некоторое унижение из-за размеров своего дома в обмен на проживание в лучшем районе и преимущества, которые оно дает (например, хорошие школы). Но почему же большие дома не только не продаются с выгодой, но и как будто страдают от своих размеров?

Нам кажется, что главная причина того, что большие дома продаются по невыгодной цене, такова: люди боятся прослыть снобами среди своих соседей. Мы обретаем статус благодаря своей щедрости, широте взаимоотношений с другими членами группы и вкладу в ее общее благополучие. Статус нельзя завоевать, пытаясь возвыситься или раздувая собственную значимость. Поэтому порождать в соседях зависть и бунтарский инстинкт, покупая большой дом, – не лучший способ найти друзей на новом месте. Также стоит отметить, что статус члена общины – коллективная самооценка – не зависит от ранга человека в группе. Слишком большие дома нарушают нормы, на которых строится коллективная самооценка, и из-за этого могут оцениваться обратно ожидаемому.

Не существует прямой связи между уровнем демонстративного потребления человека и его статусом. Действительно, эта связь, по всей видимости, характерна в основном для ранних стадий материального благосостояния. С течением времени сигналы усложняются и выходят за пределы простого измерения статуса через богатство. Бургундские вина, виски Speyside, современное искусство или высокая мода – это товары, сигнализирующие не только о богатстве, но и об исключительности, утонченности и способности ориентироваться в сложных и туманных правилах, связанных с их использованием. Действительно, сегодня даже пиво, которое всегда считалось рядовым напитком, все больше берет на себя эту роль, так как по всему миру появляются мелкие пивоварни, и настоящие знатоки должны отличать эль Flemish Gruit от чешского светлого. Например, в быстро растущей китайской экономике бордоские вина изначально служили прямыми и очевидными сигналами богатства и продукты немногих ведущих производителей (таких как Lafite) ценились очень высоко. Но сейчас, хотя Китай остается основным импортером бордоских вин, закупки этой страны начинают отражать более разнообразные вкусы потребителей.

Даже в прямом случае демонстративного потребления как сигнала богатства подражательные товары могут отражать различные общественные нормы в отношении социального выбора партнеров. Богатство сигнализирует об очень разных качествах в зависимости от того, было ли оно унаследовано, накоплено в результате профессионального обучения и усердного труда (как это происходит с юристами или врачами, например) или же получено за счет сомнительной коммерческой деятельности. Вещи помогают скрыть источник богатства, а в некоторых случаях они еще и сигнализируют об уме, готовности к сотрудничеству, лидерстве, творческих способностях и эмоциональной стабильности. Возьмем, к примеру, такую явно регламентированную вещь, как мужской костюм. Консервативный серый костюм Brook Brothers корпоративного юриста свидетельствует о совершенно других качествах, чем щегольской клетчатый костюм дизайнера от Etro. Если вы посмотрите на офисы этих фирм, вы обнаружите столь же резкие отличия в обстановке, которая отражает черты, ценимые в каждой профессии.

Следовательно, явные сигналы богатства на деле могут отражать разнообразные качества. И усложнение таких сигналов будет неотъемлемым компонентом затратного сигнализирования, так как делает их более мощными, а подделать их сложнее. Суть в том, что статусные сигналы в единственном измерении – богатстве – при появлении более изощренных сигналов могут неверно оцениваться.

Эволюционные психологи указывают на то, что демонстрация богатства сигнализирует о способности обеспечить ресурсами партнеров и потомство и, таким образом, играет важную роль в социальном отборе. Однако материальная обеспеченность, по всей вероятности, не была важнейшим фактором на протяжении большей части человеческой истории и в доисторические времена. Накопление материальных богатств было скорее исключением, чем правилом. Иные формы благосостояния, такие как физическое (сила и жизнеспособность) и богатство отношений (социальные связи), имели куда большее значение. Мы уже писали о том, что материальное богатство появилось сравнительно недавно, когда общества перешли к системам производства, основанным на подлежащих защите ограниченных ресурсах. Таким образом, связь между статусом и богатством отнюдь не будет абсолютной – она зависит от существующих общественных норм.