6. Дарвин идет в магазин
Хотя некоторых людей идея применения дарвиновских принципов к экономической жизни приводит в ужас, на наш взгляд, проблема как раз в том, что в экономической теории слишком мало дарвинизма. Позвольте объяснить. Представление экономической жизни как конкуренции за ограниченные ресурсы – это лишь половина картины, имеющей отношение к теории отбора Дарвина. Чтобы понять другую половину, давайте рассмотрим любопытный эксперимент, на основании которого Дарвин выдвинул еще один свой знаменитый принцип. Этот эксперимент был проведен в садах аббатства Уоберн к северу от Лондона. В двадцатых годах XIX века Джордж Синклер, главный садовник аббатства, засеял два равных по площади участка земли. На одном он посадил растения всего двух видов, на другом – двадцати. Если выживание одного вида обязательно означало бы вымирание другого – из-за соперничества за свет и питательные вещества, – то на участке с двадцатью видами можно было бы увидеть жесткую конкуренцию между ними, результатом которой стало бы уменьшение урожая. Но Синклер сделал удивительное открытие. Участок с двадцатью видами оказался почти вдвое урожайнее участка с двумя (очень ценное наблюдение для понимания важности биоразнообразия).
Этот результат позволил Дарвину сформулировать принцип дивергенции. Поразительное процветание на участке с двадцатью видами растений объясняется тем, что каждому виду для успешного роста требуются разные ресурсы (например, разное содержание питательных веществ в почве). Благодаря расхождению в потребностях конкуренция между видами снижается. Итак, в то время как естественный отбор уничтожает неприспособленных, дивергенция ослабляет межвидовую конкуренцию, порождая разнообразие. Дарвин уподоблял ее природному варианту разделения труда.
Дарвин наблюдал дивергенцию в действии во время своего посещения Галапагосских островов. В частности, он постоянно встречал птиц, которые внешне были схожи, но при этом у них были клювы самых разных форм, позволяющие им питаться различными видами пищи. Вернувшись в Лондон, Дарвин попросил ведущего орнитолога того времени, Джона Гульда, изучить этих птиц. Гульд сказал, что они представляют собой разные виды вьюрков – всего двенадцать – и не похожи ни на один вид из других частей света. Дарвин предположил, что, скорее всего, все они произошли от одного вида, когда-то попавшего на Галапагосы с материка. Острова, продолжал рассуждать Дарвин, предоставили птицам новые экологические ниши с разными типами орехов и семян для пропитания, которые не были доступны вьюркам на материке, так как аналогичные ниши там уже были заняты другими видами. Иными словами, на островах перед вьюрками открылись богатые экологические возможности. Вместо того чтобы конкурировать за одни и те же ресурсы, группы вьюрков стали различаться – конечно, не намеренно, а посредством мутаций. Дарвин назвал этот процесс дивергенции адаптивной радиацией.
Природа так плодовита, что мы не знаем, сколько видов живых существ обитает на Земле сегодня. Может быть, их несколько миллионов – пять, десять, а то двадцать. Жизнь невообразимо разнообразна и вездесуща. Не исключено, что одних только жуков существует более миллиона видов! Но каким бы ни было это число, мы знаем, что это лишь крошечная доля тех видов, которые когда-то обитали на нашей планете – еще до того, как на ней появился человек.
Экологические возможности возникают и другими путями. Например, количество видов лошадей достигло максимума (около дюжины) в Северной Америке примерно десять миллионов лет назад, когда в результате климатических изменений площадь прерий увеличилась, открыв новые ниши для травоядных животных. Другой пример – массовое исчезновение видов, которое ученые называют мел-палеогеновым вымиранием, произошедшее около шестидесяти пяти миллионов лет назад, когда в полуостров Юкатан врезался гигантский метеорит диаметром около десяти километров (или, согласно альтернативной версии, произошли катастрофические вулканические извержения). Тогда с лица Земли исчезло примерно 75 % существовавших на тот момент видов, в том числе гигантские динозавры. За массовым вымиранием последовало масштабное распространение выживших видов, которые адаптировались к ранее занятым нишам. Эволюционные новообразования (например, крылья) также привели к появлению экологических возможностей использования новых ресурсов. Хотя адаптивная радиация обычно происходит путем занятия доступных ниш, иногда организмы сами изменяют среду, создавая новые ниши, преимуществами которых могут воспользоваться они сами или другие виды живых существ. Мы можем наблюдать адаптивную радиацию в лаборатории, выращивая бактерии, создающие новые ниши, которые занимают другие виды бактерий. Подобные изменения среды называют конструированием ниш, а в качестве примеров можно привести гнезда и плотины. Нет никаких сомнений в том, что эволюция человека также испытала на себе влияние конструирования ниш. Однако в нашем случае многие ниши будут культурными и социальными.
Не нужно далеко ходить, чтобы увидеть, как на нас влияет дивергенция. Если вы когда-нибудь раздумывали над тем, почему ваша личность так отличается от личностей братьев и сестер, почему ваши дети так не похожи друг на друга – несмотря на определенное внешнее сходство, – то один из ответов таков: конкурентное давление, действующее в семье, подобно тому, что существует в любой экосистеме. На самом деле вы, как личность, похожи на своего брата не более чем на случайного человека, проходящего по улице. Как мы видели в четвертой главе на примере щенков пятнистой гиены, конкурирующих за материнское молоко, братское соперничество за родительское внимание – очень мощная эволюционная сила. Это так же верно сегодня, как и в доисторические времена. В книжных магазинах на полках с литературой по воспитанию полно книг о соперничестве детей в семье, а в секции «Помоги себе сам» – не меньше книг о том, какие эмоциональные травмы оставляет родительский фаворитизм.
Дети порой соревнуются за родительское внимание и одобрение на одном поле, но это очень жесткая игра. Спросите хотя бы квотербека НФЛ Эли Мэннинга. Эли, младший брат прославленного квотербека Пейтона Мэннинга, выдержал годы сравнений не в свою пользу со старшим братом, несмотря на то что и сам сделал блестящую карьеру. Его все время спрашивали, не завидует ли он старшему брату и даже о том, кого из них родители больше любят. Чаще братья и сестры стараются играть на разных полях, чтобы ослабить прямую конкуренцию, в результате чего обладают несхожими личностными характеристиками и занимают разные ниши в семье. Разница в возрасте между детьми также играет роль: те, у кого она меньше, меньше похожи друг на друга из-за сильной конкуренции. Например, разница между Пейтоном Мэннингом и его старшим братом Купером составляла всего два года. Купер в старшей школе был не квотербеком, а принимающим. Это произошло потому, что Пейтон, хоть и моложе, был лучшим квотербеком и играл в той же самой команде, так что Купер предпочел занять другое место. Эли на пять лет младше Пейтона, поэтому они никогда не пересекались в одной команде, и ниша квотербека была свободна. Так как их отец тоже был квотербеком в НФЛ и был связан с футболом и после завершения карьеры игрока, можно предположить, что игра на месте квотербека казалась удачным способом получить родительское одобрение. Многие родители пытаются облегчить соперничество между детьми, используя противоположную тактику. Они создают для них экологические возможности, поощряя каждого ребенка заниматься тем делом, которое у него лучше всего получается.
Первенцы в семье часто занимают доминантное положение, а кроме того играют роль «мини-родителей» для младших братьев и сестер. Они поддерживают заведенный в доме порядок. Младшие дети чаще нарушают правила, более либеральны и чаще рискуют, чтобы найти собственную нишу. В результате они порой склонны к опасным видам спорта. Среди братьев в профессиональном бейсболе младшие в десять раз чаще перехватывают мяч. Фрэнк Саллоуэй, изучая политические и научные революции, обнаружил, что младшие дети чаще становятся бунтарями и лидерами революционных движений, в то время как первенцы обычно оказываются среди самых ярых противников радикальных перемен. В конкуренции за родительскую любовь и заботу расхождение братьев и сестер усиливает общую любовь. Родителям сложнее сравнивать своих детей, и ревность между ними сглаживается. Иными словами, если представить семью как сад, различия между детьми позволяют всем им вырасти выше.
Мы считаем, что процессы, подобные тем, что вызывают различия между детьми в семье, способствуют и появлению разнообразных стилей жизни и потребительских микрокультур. То есть адаптивная хитрость консюмеризма заключается в том, как он снижает конкуренцию за общественный статус. Человек всегда озабочен статусом. Когда пути для его достижения ограниченны, мы будем конкурировать за него, если нам не препятствуют никакие подчиняющие силы (как это происходит, например, в традиционном иерархическом обществе, управляемом элитой). Когда дороги к статусу открыты или же мы сами можем создавать новые, мы часто выбираем именно такие пути, чтобы избежать прямой конкуренции. Благодаря этому происходит диверсификация статуса и повышение его объема в обществе. Образ жизни или микрокультура потребления – это социальная ниша. В каждой нише существуют свои ценности и нормы, касающиеся статуса. Будучи частью социальной ниши, человек обретает личную (статус) и коллективную (уважение) самооценку. Статусный плюрализм можно представить как социальную версию сада Синклера.
Размышляя о новых открытиях, свидетельствующих о том, что повышение покупательной способности увеличивает счастье, мы задумались, связано ли это с выросшим разнообразием стилей жизни. В тот момент Стив вел занятия по справедливому распределению благ – как общество должно распределять преимущества и обязанности среди своих членов (несколько лет назад он совместно с Мин Сюй и Седриком Аненом опубликовал статью об исследовании с получением изображений головного мозга). Может показаться, что эти темы очень далеки друг от друга, однако замечание известного американского философа Роберта Нозика, внесшего огромный вклад в решение проблемы справедливого распределения, подсказало нам наличие провокационной связи. Рассуждая о проблеме зависти, Нозик писал: «Обществу проще всего избавиться от сильных различий в самооценке его членов, если в нем будет отсутствовать единый принцип измерений; его должны заменить разнообразные наборы измерений и принципов». Но как реально достичь этого в обществе? Чем больше мы об этом размышляли, тем лучше понимали, что это должно быть похоже на разнообразное потребительское общество. Эти «измерения» создаются потребительскими микрокультурами – тем, что помогает людям и группам отличаться друг от друга. Упоминание Нозика об «отсутствии единого принципа измерений» означает, что не должно существовать единого мнения о ранжировании стилей жизни, то есть в обществе необходим плюрализм. Действительно, то, о чем Нозик писал как о «фрагментации единого мнения», прекрасно описывает происходящее в нашем обществе в последние тридцать лет. Если бы измерение было только одно, то мы бы увидели формирование иерархии, при которой каждый человек завидовал бы тем, кто стоит выше его. Это очень много зависти, и в таком случае статус кажется фиксированным ресурсом.
Давайте проведем мысленный эксперимент. Представьте, что существует только одно спортивное событие – забег на сто метров. В таком случае возникает очень жесткая дилемма статуса (не говоря уже о том, что доходы от Олимпийских игр, если бы соревнование продолжалось не более десяти секунд, значительно бы уменьшились). Слава и спонсорские деньги доставались бы очень небольшому числу людей. И учтите, что, даже если бы каждый человек на Земле научился бегать в два раза быстрее, иерархия осталась бы той же. Значение имеет не абсолютная, а относительная скорость. Но, допустим, мы прибавим к этому еще одно соревнование – забег на милю. Теперь те, кто не слишком хорош в спринте, получают шанс добиться неплохих результатов в этом состязании, так как забеги на короткие и длинные дистанции требуют разных навыков. В обществе наверняка бы велись нескончаемые споры о том, какое событие лучше – стометровка или забег на милю. Но людям нравятся такие нескончаемые споры именно потому, что единственно правильного ответа тут никогда не будет. О непреложных фактах споры не ведутся! Само собой, Хишам эль-Герруж, который стал рекордсменом в беге на длинные дистанции, не страдал бы от недостатка статуса и, скорее всего, не имел бы причин завидовать Усэйну Болту. Готовы поспорить, что он завидовал бы ему куда меньше, чем второй спринтер в мире, который сравнивал бы себя с Болтом в одном и том же измерении. Увеличивая количество видов спорта, мы увеличим и общий объем статуса в спортивном мире.
Существуют весьма убедительные причины считать, что примерно это и происходило в спорте за последние сто лет или около того. Увеличилось не только количество видов, но и каждый из них стал более разнообразным. Подумайте, к примеру, об огромном количестве соревнований по плаванию или о том, сколько на Олимпийских играх в Сочи было состязаний, в которых участникам нужно было ехать с горы на лыжах задом наперед. Профессиональный велосипедист, принимающий участие в гонке «Тур де Франс», может соревноваться за желтую майку (лидерство в общем зачете), зеленую майку (самый быстрый спринтер), белую майку (лучший молодой гонщик) или гороховую майку (победитель в горной классификации). Спринтеры не завидуют обладателю желтой майки, так как знают, что просто не обладают нужным телосложением для того, чтобы выиграть всю гонку. Спринтеры завидуют другим спринтерам. Если вы слишком тяжелы для того, чтобы выиграть спринт на шоссе, вы можете быть спринтером на велотреке. Англичанин Крис Хой был удостоен рыцарского звания за свои победы на велотреке. Вы можете стать звездой экстремального спорта – скейтбординга, бейсджампинга, ледолазания, кайтинга, сноубординга, серфинга, фридайвинга или прыжков с парашютом из космоса.
С увеличением числа спортивных ниш атлеты все больше и больше напоминают дарвиновских вьюрков. Специалисты называют этот процесс «большим взрывом типов телосложения». Это значит, что тела спортсменов становятся все более и более специализированными именно для того конкретного вида или подвида спорта, которому они себя посвятили. И происходит это благодаря не эволюции, а спортивным организациям, выискивающим наиболее перспективных новичков по всему миру. У лучших бегунов очень длинные ноги и короткий торс, в то время как у лучших пловцов – длинный торс и короткие ноги. Хишам эль-Герруж на восемнадцать сантиметров ниже Майкла Фелпса, но штаны они носят одной длины. У баскетболистов очень длинные руки относительно общего роста. У ватерполистов длинные предплечья, что позволяет им лучше кидать мяч в воде. Стив увлекался велогонками, но никогда не претендовал на участие в международных соревнованиях, как некоторые из его бывших товарищей по команде, потому что у него относительно короткие бедра (по крайней мере, так он себе говорит). С углублением специализации атлеты, занимающиеся разными видами спорта, все менее похожи друг на друга, и остается все меньше измерений для их сравнения.
