Глава 6
Трое без лодки

(координаты: 53°30′06″ с. ш. 50°09′18″ в. д.),

Вода обожгла холодом. Рюкзак, лямкой охвативший рукав плаща, тянул вниз. Морхольд всхрапнул, захлебнулся, закашлялся. Оттолкнул липнущий спустивший пластик лодки, броском кидаясь вперед. Разом отяжелевшая одежда мешала, сковывала. По лицу ударило волной, забив носоглотку, попав в глаза. Дерьмо!

Рядом плеснуло, ударило тяжелым по ногам. Морхольд дико заорал, ничего не стыдясь. Умирать страшно. Умирать из-за какого-то карася-переростка еще и мерзко. Только рыбе это не объяснить. Да и воде, упорно тащившей его вниз, тоже.

Он нырнул, против воли и сознания, орущего – не надо, не надо! Надо! Потому как из-под черной глади, в ряби и пене, тварь прикончит его сразу. Чертов рюкзак скинуть не удалось. Рогатина торчала пером вперед, лишь бы успеть.

Тут, внизу, вода казалась уже не такой ледяной. И не мутная, практически прозрачная, ни фига не черная. Морхольд, еле шевеля ногами, крутил головой. И, увидев искомое, замер. Потому как справиться с такой-то вот сволочью, в ее стихии, с говно-копьем… было нереальным. Со дна, соглашаясь, скалилось несколько черепов.

Из глубины, рассекая воду со взвесью ила и песка, прямо на него неслось чудовище. Вытянутое тело, длинная пасть, плавники, покрытые иглами, частокол шипов по позвоночнику. Щука, етит-колотит. Крокодил просто, а не щука. Но Морхольд сдаваться за просто так не собирался.

Рыбина, изогнувшись хитрым поворотом, замерла. Секунду спустя, еле заметным глазу движением, ударила. И он ее встретил. Единственным возможным и отчаянным движением. Зажав ратовище рогатины под мышкой и ударив, как смог, косым выпадом, стараясь поддеть под жабры.

Сталь вошла в мягкие, податливые ткани легче, чем думалось. Сложнее оказалось со второй частью замысла. Пробить вязкую мякоть и зацепить позвоночник не вышло. Рыба вырвалась, дернула кверху. Легкие Морхольда жгло без кислорода, краснело в глазах. Он пробкой выскочил на поверхность, отчаянно думая о том, что дальше, и пытаясь скинуть рюкзак. Над головой просвистело. И еще. Когда щеки, содрав кожу, коснулся тросик, он понял, что спасся.

Если сможет не утонуть. Но ему не дали. Вытащили на тот, нужный ему, берег.

– Фартовый ты чувак, – человек, присевший рядом с кашляющим и хватающим ртом воздух Морхольдом, похлопал его по плечу. – В рубашке родился.

Морхольд что-то промычал, смотря в небо. Небо, низкое и мрачное, было просто прекрасным. Ничего красивее он не видел.

– Эй, с тобой говорю! – И человек, встав, присовокупил к словам пинок. В бок.

Желающий сказать «спасибо» Морхольд как-то сразу передумал это делать. И обратил внимание на творящееся вокруг.

Щука, вытащенная на берег, не трепыхалась. Голова, страшная, зубастая, блестя гладкой сизой мордой, лежала отдельно. Здоровенный бородатый вахлак в плаще от ОЗК, резиновых чулках поверх валенок и в теплых ватных штанах занимался рогатиной и рюкзаком Морхольда. Вернее, пока еще рогатиной, крутя ее в руках и одобрительно причмокивая.

Поодаль сворачивал чудо-снасти, помесь арбалета и гарпунной пушки, длинный тощий малый с лысой головой. Одежда была такой же, что и у его товарища.

Ну и любитель пинаться. Невысокий крепыш, ароматно пахнущий потом, гнилыми зубами и перегаром.

В общем, картина вырисовывалась ясная. Морхольду повезло наткнуться на самых обычных бродяг. Из тех, кто легко выручит прохожего, забрав слишком тяжелый груз или поможет женщине, показав ей немного нового в отношениях мужчины и женщины. Милые ребята, что и говорить. Хотя, как раз-таки поговорить стоило. Так, на всякий случай.

– Меня Морхольдом зовут. Помочь бы мне еще немного, пацаны.

– Ха, слышь, Ермак, – гнилозубый подкинул в руке здоровенный, хорошо наточенный нож. – Веселый нам попался человечек.

Ермак что-то буркнул, отложив рогатину и живо заинтересовавшись рюкзаком.

– Да и хрен с тобой, – обиделся гнилозубый. – Понимаешь, Морхольд, еще неизвестно, останешься ты нам торчать за спасение от щуки или нет.

– Вот оно че, – усмехнулся Морхольд, внимательно следя за чуть подрагивающим в полуметре от своего лица тесаком. – Ну да, сложно не понять.

– Умный поганец, – гнилозубый хихикнул, – а чего ж ты тогда без огнестрела, умник? Нам бы не помешало, глядишь, оставили тебе твою ковырялку, добрался бы до летунов.

Морхольд улыбнулся. Он двигался в верном направлении. Осталось только выкрутиться. Гнилозубому не понравилась эта улыбка, и, нахмурившись, он наклонился к спасенному.

Ермак, терзающий узлы рюкзака, внезапно дико завопил. Гнилозубый, вздрогнув, обернулся. Морхольд не стал терять времени. Он ударил. Два раза. По яйцам и в кадык. Сильно, до хруста, насмерть. И потом, перевернувшись набок и схватив выпавший нож, вскочил, кинулся к дылде, что пялился в сторону орущего на земле Ермака. Вернее, уже затихающего Ермака. Из распоротого горла бугая толчками выплескивалась кровь. А на груди его, булькающего и дрожащего в агонии, сидела шипящая Жуть. Вся в крови и злющая. Чертовски злющая.

Морхольд, передумав идти в рукопашную, подхватил небольшой котел. Бандито-рыбаки явно хотели расположиться на привал, но утварь пригодилась для другого. Закопченный бок мелькнул в воздухе и попал не совсем так, как хотелось Морхольду. Не в голову, почти в грудь. Точнехонько в солнечное сплетение. Дылда охнул и сложился, с размаху сев на задницу. Встать ему Морхольд не разрешил. Подлетел, со страхом думая о последствиях таких прыжков, врезал ногой в живот, в голень и уже сжавшемуся добавил несколько раз куда попало, не целясь, размашисто, чтобы пробрало до самых печенок.

Затем, подхватив бухточку троса, стреножил поверженного противника: левую руку подтянул к правой ноге и наоборот. Вот теперь, после всех предосторожностей, можно было и чуть вздохнуть. Правда, помня о Молоте, упорном и настырном сукином сыне, висевшем над ним как… как какой-то чертов меч. А, да! Дамоклов меч.

Ермака, сипящего и все никак не отдававшего концы, он оставил как есть. Грабить нехорошо. Пусть помучается. Покосился на Жуть и похромал к гнилозубому. Спина уже решила расплатиться за излишнюю прыть. К его радости, тот уже окочурился. Судя по синим губам, пене и разодранному в кровь ногтями лицу – удар Морхольда пришелся как надо. И гнилозубый просто-напросто задохнулся из-за вбитого в горло кадыка.

Морхольд скинул сырой плащ, стащил ОЗК с гнилозубого и натянул на себя. Снега не наблюдалось, но ветерок дул – будь здоров. Конечно, хотелось верить в настой Живы, обещавший повышенный иммунитет и все такое. Но переодеться стоило. Только сперва придется разобраться с невесть как попавшей в его рюкзак Жутью. Этого еще ему не хватало, право слово.

Животина, переставшая топорщить перышки, занималась наведением марафета. Ну, точь-в-точь как какой-то мирный кошак до Беды. Ширк-ширк языком по когтистой кривоватой лапке – и по морде, и по морде, и за ушком. Прям, мама не горюй, пасторальная идиллия. Путник и встретившийся ему кот. И два дохлых упыря в лужах крови. И щука метра в три длиной. Сюрреализм, хрустеть твоей кочерыжкой.

Так… непорядок. Ветер задувал все сильнее, проникая внутрь ОЗК. Мерзнуть и болеть Морхольд не хотел. Надо было найти выход. И быстрее. Зубы начали заметно постукивать.

Жуть покосилась на приближающегося Морхольда, который намеревался отцепить от рюкзака спальник. Молча показала клыки. Видно, решила считать морхольдовский рюкзак своим домом. С этим Морхольд соглашаться не хотел.

– Ну-ка, – он покосился на зверюгу, – тихо, тихо. Иди покарауль вон того.

И кивнул в сторону связанного дылды. Жуть надулась, выгнула спину и зашипела во всю пасть. А потом, мягко и пружинисто подпрыгивая, быстро добралась до пленного. Тот, уже очнувшийся, замер, глядя на устроившуюся прямо у его носа странную скотину.

– Умница. Если рот раззявит – сожри ему язык.

Длинный судорожно сглотнул, Жуть предупреждающе кхекнула. Морхольд же, вздохнув, взялся за дело. Отпорол у спальника низ, вырезал и оторвал по большому кругляшу в районе плеч. Вывернул первый попавшийся бандитский вещмешок и – вот удача! – сразу нашел большую сухую тряпку. Потом, подкинув в костер дровишек, достал относительно сухое белье из своего рюкзака. Только штаны пришлось стаскивать с Ермака. Но ничего не поделаешь, его размер подходил, а какой-либо галантерейной лавки в округе не наблюдалось. А что с бою взято, то свято. Пусть это и заношенные и, наверняка, вшивые штаны.

Морхольд разделся и быстро, подпрыгивая на здоровой ноге, насухо вытерся тряпкой. Натянул белье и штаны, перехватив их портупеей. И нацепил на себя обкромсанный спальный мешок. Продел руки в дырки у плеч, застегнул, снова влез в ОЗК. Хм, а получилось очень даже хорошо. Тепло и сухо, что еще надо? Ай… твою мать… он почесал бедро прямо через ткань и плотную вату. Что-что… добраться до людей и найти дуст против вшей, вот что.

Свои вещи он развесил на рогатине, странных арбалето-гарпунометательных хренях и сломанных стволах двух березок. Плащ уныло обвис грязной тряпкой, брюки смотрелись еще грязнее, чем до вынужденного купания. А вот свитер Морхольд аккуратно разложил на куртке гнилозубого. Осталось несколько дел. Домародерствовать, поесть и поговорить с пленным. А, да. И накормить Жуть.

Вещей у рыбаков-недобандитов оказалось не так и много. Из полезного обнаружились всякие рыболовные снасти, два настоящих кизлярских ножа, сломанные поддельные часы «Тиссо», три фильтра к противогазу, книга про Безымянку и парня в респираторе, металлическая фляга с каким-то вонючим спиртным и три свежезакатанных банки мясных консервов. Так себе набор, если честно.

Морхольд вскрыл одну банку, вооружился ножом и начал есть. Жуть покосилась в его сторону. Решив не терзать животное, он выложил половину консервов на шапку Ермака и подвинул к мордочке. И спустя тридцать секунд удивленно присвистнул.

– Ну ты и сильна есть, красотка.

Красотка, в чем Морхольд был уверен, подошла и потерлась о его колено. Он почесал зверюшке подбородок и одобрительно кивнул, слушая довольное урчание.

– Эй, земляк, – Морхольд пхнул связанного, – далеко аэропорт?

– Не-не, – зачастил пленный, – близко, часа два, я покажу, покажу!

– Молодец, – констатировал Морхольд, – а теперь заткнись.

Тот заткнулся. Жуть снова оказалась рядом с его лицом и, видно на всякий случай, зашипела.

Пора было и честь знать. Морхольд покрутил головой: нет ли где опасности. На его счастье, высокой мощной фигуры не наблюдалось. Хотя, как он уже убедился, отсутствие Молота в поле зрения вовсе не говорит о том, что того нет рядом. Мост мостом, а вдруг где-то тут неподалеку брод, например? Или добрый паромщик?

– Я убью тебя, лодочник… – он усмехнулся. – Лезет же в голову чушь какая-то.

Вещи собрал быстро. Все сырое приторочил к рюкзаку, сложил найденные относительно ценные манатки в вещевой мешок, освободил пленному ноги. Именем не интересовался, на кой ляд? Рыбачьи гарпунопулялки повесил ему же на шею, вместе с вещмешком. Рюкзак приспособил на спину несчастного дылды. Остаток троса завязал на шее и пинком отправил невольного носильщика вперед.

Когда по ОЗК, тоненько покалывая коготками, от бедра до плеча пробежали быстрые лапы, Морхольд понял, что Жуть признала его за своего. Покосился на хищную мордашку, невозмутимо посвистывавшую через вывернутые узкие ноздри, и ухмыльнулся.

– Мне еще деревянную ногу, тьфу-тьфу, шляпу с перьями, а тебе научиться орать про пиастры – и пипец, я прямо капитан Сильвер…

Они тронулись. Похожий на заморенного навьюченного верблюда Дылда, важный и наглый караванщик Морхольд и не менее наглое непонятное создание Беды, сидящее у него на плече, аки попугай приснопамятного Джона Сильвера.

Под ногами чавкала раскисшая после снегопада земля. Из нее торчали колючие остатки несдавшихся сорняков. Выл ветер – постоянно, как девочка-подросток настроение, менявший направление. Небо хмурилось и нависало мрачнее обычного. Хотя, возможно, просто надвигался вечер. Морхольд, если честно, немного запутался.

Чуть поодаль, вяло взмахивая крыльями, пролетел нехилый крыложор. И даже не обратил никакого внимания на трюхающий внизу ужин.

– Охренеть, – удивился Морхольд, – это как так?

– С помойки летит, – осторожно вякнул Дылда, – с аэропорта.

– С помойки?

– Ага, – услужливый проводник-носильщик даже попытался обернуться, – там же бойня, всегда найдется что выкинуть.

– Выкинуть? С бойни? – Морхольд удивился еще больше. – Это как же? Ты иди, не оборачивайся. И отвечай. Вижу я, сам понимаешь, не очень хорошо, а вот на слух не жалуюсь.

– Ну как… Хвосты, копыта, кости… Головы…

Морхольд покачал головой, не веря. Это насколько же можно хорошо жить, чтобы выкинуть голову? Такого себе в Кинеле – даже в Кинеле – не позволяли. Где сейчас с едой хорошо?

С головы, коровьей или свиной, какая разница, столько всего можно срезать – суп сварить, холодец залить, ну, правда? Губы так вообще деликатес, особенно если где сподобиться уксуса найти и горчичного порошка. Ни то, ни другое умирать после Беды не хотело. Порошок развел и пользуйся, а уксус только крепче становился. Головы выкидывать, обалдеть просто.

Рога тоже в дело, само собой. Вместе с копытами. Это раньше можно было посмеяться над этим. Но не сейчас. Пуговицы, к примеру, самое оно из кости резать. А рога давно под светильники приспособили. Масла или парафина залить, фитиль воткнуть, в дырку от сучка засунуть, – все, пользуйся.

Пожалуй, тут Морхольд даже готов был поверить, что мог погорячиться с оплатой за товар. Не продешевить, а наоборот. Как бы его плитки и все прочее не оказались бы так… чем-то не особо важным. Хотя это все хорошо. Да-да, он усмехнулся.

Если летуны и вся кодла, вьющаяся рядом с ними, так шикуют, то что? То они и впрямь летают, возят что-то важное и дорогое. И постоянно. Откуда еще возьмется целая бойня, функционирующая так, что крыложоры обжираются ее отходами? Отходами, которые в Кинеле с руками оторвали бы скорняки и прочие мастеровые.

– Слушай, а как там вообще люди живут?

– Я думал, ты там был, – удивился длинный. – Ну ты так… уверенно…

Морхольд хмыкнул.

Ему не довелось бывать в самом аэропорту. Да и, если честно, он узнал про него случайно. Думал когда-то, что по Курумочу точно шандарахнули и камня на камне не оставили. А потом, полгода назад, увидел как-то в небе странную штуковину. Она больше всего напоминала воздушный шар. Или дирижабль, в этом Морхольд не особо разбирался.

Ну, да, так и было. Он вспомнил, как топал от Энергии до Кинеля, по пояс проваливаясь в болото, и…

– Мужик, слышь че, а? – дылда явно нервничал. – Мужик!

– Тебе кто-то право голоса дал? – поинтересовался Морхольд и погладил встрепенувшуюся было на плече Жуть. – Тихо, тихо, спи, умница.

– Ты это… – дылда замялся. – Ну…

– Не нукай, не запряг. Чего хочешь? Убивать не буду, успокойся.

– И не продашь? А? Слушай, Христом Богом прошу, только не продавай!

О-о-о, вон оно чего, ага. Все ясно. Откуда ветер дует, в том числе и для летунов. Ну, конечно, как про такое можно было не подумать. Уж если в Кинеле порой чуть ли не открыто людьми приторговывают, что говорить про места, где нажива просто правит бал?

– Я… – Морхольд внезапно остановился, вспомнив про то, о чем совсем забыл. И лучше бы не вспоминал. – Ну-ка, на месте стой, раз-два.

Он развязал рюкзак, пошарил в поисках необходимого. Отлегло. Вот они, как были, заново затянутые в пластик.

Чиркнул спичкой, закуривая. Кашлянул, поперхнувшись дымом. Вот и стоило, а? Ведь больше суток не курил, зачем?

– Слушай, землячок, – Морхольд подошел к Дылде и вгляделся в лицо. Вот сволочь, прямо чуть не плачет. А всего час назад мечтал его же, Морхольда, побыстрее обуть. Если не продать. А сейчас? – Я людьми не торгую. Если торгую, то мертвыми. Причем частями. Обычно мне платят за головы.

Бандит заткнулся.

– Иди давай, да помалкивай, – Морхольд пнул его под зад. Не особо сильно, так, выместить неожиданно возникшее желание все-таки уконтрапупить тощего упыря, уже понявшего, что легко отделается. Что все досталось сдохшим напарникам. Вот сука, честное слово. И ведь правда рука может не подняться.

– Рассказывай, чего там и как, – Морхольд со злостью выплюнул окурок, вдавил в булькнувшую жижей грязь. – Только не ври.

Дылда закивал, да так быстро и часто, что Морхольд даже испугался немного. Вдруг башка оторвется?

– Входов там три. С поселка два и один с платформы. Мы к нему выйдем. Ну, это, платформа там была для поездов. До нее надо будет доехать. Поезд отходит раз в четыре часа от рельсов за развязкой. Скоро доберемся. Стоит пять патронов. И потом, за вход внутрь, еще пять. Я тебе дорого обойдусь, да.

– Ты зубы не заговаривай, это я все знаю, – Морхольд порадовался двум найденным еще на яхте магазинам с «семеркой». Пострелять ему не выходит, так хоть расплатиться. – Я сам свои расходы посчитать могу. Где там жить можно?

– В гостинице. Ну, для пилотов бывшая гостиница. И еще есть пара, да и так, снять можно комнату. Сами летуны живут в здании аэропорта. Оно крепкое. Хорошо, говорят, не успели новое сделать. Там по проекту стекло и легкие конструкции. А тут, сам увидишь, прямо крепость сделали. Советских времен аэропорт же…

Морхольд согласился. Советские постройки – они надежнее. С душой строили и ответственностью. И – да, порой так, чтобы обороняться. Как с ледоколами типа «Арктика», точно, читал когда-то. На них даже пушки можно было устанавливать, если что. Не говоря уж про благословенные времена папирос. Когда их диаметр полностью соответствовал калибру «семерки». Говорили, производство перепрофилировалось в несколько дней. Были папиросы – стали патроны. Красота. Соображали предки.

– Чего там еще интересного?

Дылда замялся:

– Бабы.

– Чего?

– Бабы. Там столько баб… такие гладкие, чистые, красивые. В этих, как их, чулках…

Морхольд хрюкнул от удовольствия. Не из-за упоминания вроде как канувших в Лету чулок, Ктулху с ними. От голоса пленника, недавно умолявшего не продавать неведомым работорговцам. Голоса, ставшего масляным при одной мысли о проститутках. В этом Морхольд ни капли не сомневался. Ну с какой стати каким-то гладко-красивым бабам ходить в чулках напоказ? Мулен Руж, блин.

Да, век живи и все так же продолжай удивляться. Люди чуть не погибли в Беду, выжили, цепляясь за остатки цивилизации и не сдаваясь. И вот, чуть только человечество встало на ноги, на крохотном куске отвоеванной назад Земли уже вовсю процветает то же самое, что и незадолго до войны.

Блэк-джек, гетеры, прожигание жизни и отсутствие морали. Ну да, так и есть. Наверное.

Морхольд усмехнулся. Он вовсе даже не расстроился по этому поводу. Задержаться в Курумоче ему явно придется. И он совершенно ничего не имел против простых радостей жизни. Особенно если в чулках. Не зря он прихватил кружевные труселя с лифчиками. Не обманул единственный раз встреченный парняга с Курумоча. Техник, набедокуривший и бежавший от СБ летунов. Он-то Морхольду и рассказал немного про нравы и прочее. А сейчас все только подтверждалось.

– Поезд! – радостно заорал Дылда. – Вон, впереди!

Однако же… и впрямь, железка. Морхольд взбодрился. Цивилизация придвинулась чуть ближе, обдав теплой волной ожидаемого комфорта. И отдыха.

Да, теперь стало видно лучше. Насыпь, небольшой локомотивчик, пыхтящий жирным черным дымом, три вагона. Откуда же летуны брали столько дизельного, что позволяли себе гонять каждый день и по нескольку раз крохотный поезд?

Смотри-ка, там и люди стоят. И много. Морхольд присмотрелся.

Люди стояли цепочкой, явно ожидая очереди на посадку. Ну конечно, таможенный и пограничный контроль. Небольшое здание, стоявшее сбоку от путей, явно служило для самого обычного инвентаря обходчиков и их же отдыха. А теперь, фу-ты ну-ты, превратилось в заставу. Даже с пулеметным гнездом из мешков с песком на крыше.

Вот так и возникают государства там, где недавно просто взлетали самолеты. Глядишь, если летуны захотят, лет через десять будет здесь демократическая республика Нижнего Сока, например. Ну, насчет Сока неизвестно, но демократическая, это непременно. Если где все упирается в наживу, то там сразу методом почкования взрастает демократия. А уж тут, где ее можно подкрепить самодельным напалмом с воздуха, она просто обязана появиться.

Вблизи поезд выглядел очень знакомо. Наваренные стальные пластины с бойницами. Невысокие башенки поверху, смотрящие наружу стволами ПК и даже одного «Корда». Почему-то Морхольд не сомневался в том, что этот самый «Корд» вовсе не куплен у заезжих торговцев. Почему-то казалось, что все вооружение местное, откуда-то из тайных закромов.

– Стой! – от блокпоста, хорошо скрытого мокрыми кустами и нарубленными ветками, вышел человек, поднял руку. – Кто такие?

Дылда остановился, упершись руками в колени. Сипло дышал. Надо же, Морхольд и не заметил, как успел загнать его за два часа пути.

– Мне надо в аэропорт! – он, не отпуская поводка, вышел вперед. – Слышал, что это не возбраняется.

Человек кивнул и снова махнул рукой. Только теперь подзывая к себе.

Морхольд снял с пленного рюкзак и вещмешок, вручил поводок и пошел к охраннику.

Дылда, которого в обычной жизни звали Егором, выдохнул. С облегчением и надеждой на будущее. Надежда на будущее имела вид связки ключей в количестве трех штук. И ходу до нее всего ничего, час в обратную сторону. Ничего, главное дойти.

Погребок в домике умершей деревеньки. Серьезный большой погребок. Там он и подельники ночевали, прятались, хоронили добро. Надо только дойти, и все. Чертов бородатый хромой урод его отпустил, дурак. Даун. Идиот. Фуфел. Вот завтра, когда он придет в себя и просчитает, сколько теперь у него на одну харю хабара, тогда…

Егор относился к подельникам как к необходимому злу. И Леха Гниль, и Ермак – помощь в достижении какого-никакого, а благополучия. Не больше. Но отомстить за корешей стоило. И если не сам, так чужими руками. А кому и чем заплатить – тут Егорка разберется, не продешевит. Чертов упырь со своей кото-ящерицей сдохнет. И скоро. Да-да.

Егор почти добрел до цели. Он шел, еле передвигая ноги, не замечая ничего вокруг. И никого. Бормотал себе под нос, практически засыпая. И когда впереди показался нужный дом, Егор лишь чуть встрепенулся. Зачавкал к тыльной части, к кирпичному выступающему крылу и жестяной крыше над ним. И снова ничего не заметил. И никого. Хотя, что и говорить, позже он здорово пожалел о своей глупости. Не заметить этого кого-то, идущего за ним, было сложно.

Когда огромная кисть взяла его сзади за шею, Егор забился и попытался заорать. Не вышло. Свет померк наглухо и сразу.

В себя Егор пришел в своем, как он считал, собственном подвале. Подвешенный за руки к одной из стальных балок, держащих кровлю, он дернулся и затих, поняв, что кричать не надо и, может быть, стоит повисеть, как мешок с картошкой. Хотя бы еще немного.

Света не хватало. Хотя горели и три коптилки, и с десяток свечей – весь запас, хранившийся в небольшом комоде для посуды. Но темнота все равно окружала со всех сторон, давила, пугала лязганьем и звяканьем в дальнем углу, куда подельники сваливали всякий инструмент. Егор задергался сильнее, когда звук прекратился. Сменился шарканьем, двигающимся к нему.

Тьма родила огромный черный сгусток. Он вышел, пригибаясь под притолокой. Встал напротив, шумно сопя сквозь толстые бинты, укутавшие лицо. Стянул на шею морской шарф и ткнул Егора пальцем под дых. Так, что на какое-то мгновение мир вспыхнул сверхновой и стало очень больно. А потом, пошарив под огромным кожухом, достал легкий охотничий топорик и поднял его прямо к лицу Егора.

Тот всхлипнул, так сильно захотелось жить. Или хотя бы умереть не очень больно.

– Мужик, ну чего ты, мужик? У меня схрон есть, покажу, только отпусти!

Лезвие топорика оказалось совсем близко. Великан что-то заворчал, обдал горячим дыханием, показал на топор, несколько раз топнул левой ногой, чуть покачнулся на ней же. И снова показал топорик. Топорик…

Егор понял. Егор вспомнил. Он его видел. Утром. У хромого. На поясе, в специальном кармашке. А потом, когда шли, топорика не было. Потерял? Да-да, точно, так и есть! А великан… он тоже там был, в тумане, на том берегу Сока, точно!

– Я покажу, проведу!!! Только не убивай, пожалуйста!

Великан одобрительно ухнул и разрубил узел, стягивающий запястья Егора. А заодно отхватил у него два пальца. Егор сдавленно взвыл и, торопливо закивав – снова в аэропорт? да пожалуйста! – кинулся бинтовать обрубки.

Морхольд спустился с подножки на перрон. Покосился на контролера, взыскавшего с него дополнительные три патрона за Жуть, не вовремя высунувшую мордочку из расстегнутого ОЗК. Поезд оказался высший класс. Даже половина сидений сохранилась. Хотя за них пришлось отдельно доплатить целых две «семерки». Но зато с комфортом проехал минут десять. Ему понравилось. Как в старые добрые времена до Беды.

А дальше? А дальше таможня. Прям беда-а-а…

– Что в рюкзаке? – таможенник, скучающий серый тип в тужурке с крылышками, откровенно зевал. – Есть что запрещенное?

– Что запрещено?

– Политическая литература, агитационные материалы, взрывчатые вещества. Все остальное – милости просим.

– Нет у меня никакой политической агитации, и ВВ нет, – Морхольд почесал бедро. Вши уже успели достать. – Трусы есть, женские, красивые. Где продать можно?

– Ну, это просто, – тот зевнул. – Но вы задерживаете прочих. Платите и проходите. Рюкзак проверь, Саш.

– Зверь, – прогудел массивный Саша в «кирасе», «орехе» и упакованный с ног до головы только в качество. – Мутант.

– Проглядел, – таможенник лениво повернулся на стуле. – Ишь, какая милая зверушка. Кусается?

– Куда ж без этого? – Морхольд погладил Жуть. – Не она такая, жизнь такая. Смирная девчонка, проблем не будет.

– Еще десять семерок – и вали с ней куда хочешь.

Морхольд молча отсчитал патроны и пошел в само заветное Эльдорадо. Первый магазин опустел. Осталось патрона три. Всего выходит тридцать три. Пару-тройку дней прожить, надо полагать.

Вечерело. Надо было найти где переночевать. Вот только пользоваться услугами зазывал, толпившихся прямо за заборчиком таможни, он не стал. Клоповники ж втюхивают, не иначе. А вот…

«А вот» стояли прямо у самого спуска с платформы и в количестве трех штук. Самые натуральные рикши. Разве что одноосные повозки казались больше и вместительнее виденных в детстве из стареньких боевиков. И в качестве тягловой силы в них было аж по три двуногих скакуна. И зазывалы, стоящие перед небольшой группкой носильщиков, вели себя вовсе не как оставленные позади крикуны с картонками о ценах.

Серьезные важные люди, сразу видно. Один в какой-то карикатурной летной синей униформе, кожаной куртке-пилот и фуражке. Второй – мама не горюй! – в черной строгой паре и при галстуке, видневшимися под самым настоящим кашемировым пальто. А третий, опираясь на трость и поводя ухоженной бородой, хвастался меховыми отворотами длинной шубы и шляпой-цилиндром. Цилиндром, Ктулху, лакированным цилиндром.

– Ничего себе карнавал, – пробормотал Морхольд, опуская на землю рюкзак и опершись на рогатину, – видел бы нас Сальвадор Дали.

– Еще в какой дали, – пророкотал обладатель бороды, – Сальвадор-то еще в какой дали, любезный. На той стороне Атлантики.

– Ну да, – Морхольд кивнул, – что-то похожее я и имел в виду.

– Гостиницу ищете? – вежливо поинтересовался «пилот». – Тогда вам к нам, в «Летную». Классическая гостиница с номерами, душем в конце коридора, столовой.

– Неплохо, – Морхольд почесал бороду. – А спится у вас как?

– Если вам выспаться, – «галстук» крайне элегантно, не раскрывая рта, зевнул, – то это к нам. ВИП-Терминал, любезнейший, все на высшем уровне. И никакого шума, как у них, в общежитии. И даже одноместные номера.

– Мм-м, – Морхольд зевнул простецки, лишь прикрыв рот кулаком, – а как у вас насчет поесть, отдохнуть, так сказать, чтобы в кровати не одному…

– Это не к ним, мил-человек, – борода важно выпрямился, – к нам, в «Мулен Руж». Тут вам и поспать одному, и не одному, и ресторан, а не столовая, и «Пушистый барсук» с девочками. Да что там, земляк, сами летуны, которые настоящие, а не ряженые, у нас живут. Все, как один. Целый этаж занимают.

Морхольд кивнул. Дежа вю просто, прибытие будущего статского советника и кавалера Ордена Хризантем в столицу. Последний вариант его полностью устраивал. Бородач понял все правильно и, подмигнув, сам забросил рюкзак в корзину, закрепленную позади сиденья. Вскочил на подножку и пригласил Морхольда. Его коллеги уныло закурили и принялись высматривать гостей в толпе угрюмых и явно не очень богатых людей, тащивших, как понял в поезде Морхольд, товар для завтрашнего базара.

Рикши, услышав щелчок кнутом, дружно хакнули и понесли. Да так, что повозку подкинуло на месте.

– По делу к нам? – поинтересовался сопровождающий, глядя на умиротворенно раскинувшегося на сиденье пассажира. – Или отдохнуть?

Морхольд удивленно приподнял бровь.

– Приезжают, а как же-с, – бородатый поправил цилиндр. – Я же по основной работе конферансье, извольте знать-с.

И выдержал театральную паузу. Морхольд, подумав, решил не интересоваться – где же именно тот конферансил. Или конферансьерил?

– «Пушистый барсук», уважаемый, – бородатый кивнул, самодовольно и гордо, – лучшее место во всей губернии-с. И даже за ее пределами.

– Да что вы говорите?

– Именно так-с, имеем подтверждение от гостей из саратовских и прочих соседских земель, да-с. Высший уровень. Наивысочайший. Не девочки, богини. Имеется даже одна профессиональная порно-стар.

– Чего?! – Морхольд вздрогнул. Порно-стар… После двадцати лет Беды?!

– Снималась в специализированных фильмах. Сейчас ей не более тридцати пяти.

– Фу, ешкин кот, – Морхольд выругался, – хватит, пожалуйста. Будьте так добры, господин конферансье, не продолжайте.

Впрочем, в душе он ликовал. Саратовские и прочие, ишь ты. Значит, летают. Значит, шанс есть. И сами летуны. Хорошо.

– А вот и наше прекрасное заведение! – довольный бородатый так и светился, радуясь возможности поразить заезжую деревенщину увиденным. Да уж, Морхольд покачал головой. Их, богатых, не понять, куда там.

Сколько работающих генераторов есть в Кинеле? Десять. Это он знал точно. Постоянно работающих – пять. Два на мастерские и депо. Два на комендатуру и освещение части вынесенных постов. И один, самый слабенький, на больницу. На две имеющиеся там операционные. А ему как-то раз, когда пришлось доставать картечь из задницы, резали мясо при свете пяти керосинок. Дешевле выходило. Электричество в больнице врубали для операций детишек, родов, особо страшных случаев и, вполне обоснованно, для администрации и их семей.

Нефть, появившуюся после Беды из вроде выкачанных пластов, добывали с трудом. Хорошо, что оставшаяся база законсервированных остатков Мухановского месторождения помогала инструментами и сохранившимися технологиями. И небольшой НПЗ, сделанный в самом Кинеле, работал круглые сутки. И топливо стоило безумно дорого. А здесь?

Люди, люди, ядрена кочерыжка! Морхольду хотелось сделать что-то плохое. Ну как так можно, скажите, пожалуйста? Вон, за спиной, уставшие и замученные, целые семьи шли в дешевые ночлежки, мыться при лучинах, готовить на дровах. А это?

«Мулен Руж»… м-да. Хотя отсветы падали так, что читалось «Муден Руж». Хрен редьки не слаще, что и говорить. Прямо в точку. В цель, так сказать.

И еще, понимаешь, какой-то умелец умудрился из гибких неоновых палочек сделать прямо произведение искусства по сегодняшним меркам. Супругу Кролика Роджера. Только без платья. Белое и красное, светящееся и красивое. Морхольд вздохнул. Безумная трата горючего, что и говорить. Но и впрямь, красиво.

«Красная мельница», если он правильно понял название, находилась в самом здании аэропорта. Превращенного в крепость. С окнами, убранными сталью, кирпичной кладкой, с блоками по самому низу и с самыми настоящими ДОТами.

Крупнокалиберные пулеметы КПВ смотрели на мир грустно и внимательно. Их сородичи в лице ПК на фоне толстенных, упрятанных в дырчатые кожухи, обладателей 14,5 мм казались мелкими пукалками. Цену таким ошибкам Морхольд хорошо знал.

На крыше, если он правильно понял, крутились в сиденьях расчеты старых добрых ЗУ-23. Ну, и верно, как еще защищать небо, как не зенитными установками, да еще и спаренными?

– Охрана по высшему разряду, – продолжал разливаться бородатый, – никто и ничто не побеспокоит наших гостей.

Кроме, разве что, других гостей. Ну, или хозяев. Морхольд думал именно так и вряд ли ошибался. В таком месте по уши ребят, считающих себя королями постъядерного мира. Да-да, такое он уже встречал. Пусть и не в столь объемных масштабах с декорациями.

Он молча протянул конферансье три оставшихся в магазине патрона. Не обломится чаевыми и не побрезгует. Вблизи и сам бородатый, и его выпендрежный мех на отворотах оказались вытертыми и покрытыми для блеска каким-то жиром, а цилиндр так вообще вонял грязью, пригоревшим маслом и чем-то неуловимо вонючим, свойственным по старой памяти именно ночным клубам. Смесью никотина, спиртного, помады и блевотины.

Жуть, снова встрепенувшись, заволновалась и закрутила головой, высунувшись из-за отворота ОЗК-шного плаща. Но никто вроде не шарахался, и даже встреченная в меру красивая девочка, одетая в кожаное пальто, покосилась разве что с любопытством. Мол, что это за гламурная зверюшка у заросшего грязного типа в резине? Может, новое веяние и ей тоже стоит отыскать такую вот миленькую гадость с желтоватой кожей и жесткими рыжими, в крапинку, перышками?

Портье, одетый в самый обычный камфуляж и какой-то весь сильно уставший, на Жуть не обратил вообще никакого внимания. Зверек явно обиделся на отсутствие внимания и нырнул обратно за пазуху. Хандрить, наверное.

– Комнату?

– Номер. – Морхольд поставил рюкзак на пол и прислонил рогатину к стойке, устроенной из кабинки для пограничного досмотра документов. Металл лязгнул, но усач, лениво смотрящий на прибывшего, даже глазом не повел.

– Номер? С горячей водой, большой кроватью и завтраком? – все так же лениво поинтересовался портье.

– Именно так.

– Пятнадцать семерок или двадцать пятерок. Одна десятая стандартного слитка бывшего Сбербанка. И больше никакого бартера или обмена.

Морхольд задумчиво кивнул и достал свой аргумент. Второй, и последний, магазин с «Арго». Отсчитал необходимое и убрал магазин, сиротливо полегчавший. Сутки в уютном номере и с ванной? Да, да и еще раз да.

– В душевой отдельно есть банка с разведенной жидкостью от паразитов. Обработайте, пожалуйста, себя и одежду.

Коридорные отсутствовали, и рюкзак на второй этаж он дотащил сам. Да и черт с ними. Хотелось уже скинуть одежду и помыться. И поесть. И завалиться спать.

Когда он открывал дверь, позади скрипнуло. Уставший Морхольд, в мыслях уже возлежавший в горячей ванне с настоящей мыльной пеной, не успел обернуться. Только перехватил дернувшуюся было и выпустившую клычки Жуть. Еле успел, а то…

Нож, прижатый к шее, неприятно холодил. И был очень острым. Кровь из крохотного пореза уже потекла вниз.