Ветер шелестел в кроне пластиковой пальмы тихо, убаюкивающе, он же обдувал и тело, по воле курортного момента отданного на милость летнему солнцу. Каучук не любил загорать, но Лариса сказала, что хочет побыть с ним, и он согласился полежать с ней немного возле бассейна.

Он лежал и думал, почему ему не нравилось загорать? Это же так приятно – лежишь, ничего не делаешь, балдеешь от солнечного тепла, а если припечет, всегда можно ополоснуться в бассейне. Кто сказал ему, что загорать – это плохо? Кто-то же сказал… И было это на первой ходке – мужики в свободную минутку вылезли на крышу цеха, разделись до трусов, разлеглись, молодой Каучук хотел последовать их примеру, но авторитетный Менцель сказал, что чисто спецом на солнце загорают только проститутки. Почему он так сказал, непонятно, но с тех пор Каучук не любил лежать под солнцем. А сейчас вошел во вкус.

И вообще, кажется, все, в принципе, идет хорошо. Ченцов наехал на Егорыча, и помимо своей взял на себя и чужую вину, а Каучук теперь – вне подозрений. Пусть Егорыч делает дела, пополняет «общак», а Виталий Михайлович будет почивать на лаврах. Не так уж и плохо их с Ларисой кормят доходы с легального бизнеса. Да и с «общака» кое-что перепадает… Не так уж и плохо ему живется на пенсии – спокойно, комфортно, в любви. Может быть, и скучно, но Егорыч не вечный, он на острие событий, рано или поздно с ним что-нибудь случится – или грохнут его злые силы, или менты заметут. Не станет Егорыча, и Каучук останется один на один со всеми проблемами, зато и «общак» окажется в полном его распоряжении. Он еще отобьет свое, и заживут они тогда с Ларисой…

– Хорошо здесь, – сказал он. – Но на Канарах лучше. Острова вечной весны, неплохо бы виллу там поставить.

– Здесь продать, там купить? – уточнила Лариса. В ее голосе слышались язвительные нотки. Его возможности расходились с желаниями, и она хорошо это понимала.

– Здесь оставить, там купить. И вилла будет самая лучшая, – сквозь зубы процедил Каучук. Он докажет Ларисе, что его рано списывать со счетов.

– Что ты задумал?

– Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как по воде плывет труп твоего врага.

– Время – субстанция незримая, и не видно, как оно плывет по воде. А оно плывет. И уплывает.

– Что ты предлагаешь?

– Я предлагаю?! А что я могу предложить? Ты мужчина, ты и решай… А я, пожалуй, поищу другого мужчину, – спокойно проговорила Лариса.

– Что?! – встрепенулся Каучук.

– Река течет, время уплывает, а мне замуж пора. Я женщина, и мне нужно замуж.

– Но я в законе, я не могу.

– Если любишь по-настоящему, то можешь. А если не любишь, то найдешь массу отговорок… Да ты не говори ничего, не надо, я уже все поняла. И пока не поздно, нам нужно расстаться. Пока не поздно, надо выходить замуж за кого-то другого.

– Ты это серьезно?

– Вполне.

– Это тебя на солнце так напекло?

– Не напекло, это я на солнце созрела…

– Услышала про виллу и созрела?

– Да, услышала про виллу и созрела… Да, я хочу владеть этой виллой на законных правах. И виллой, и этим домом, и всем. И, главное, тобой. Я понимаю, это ненадежно, если с тобой что-то случится, у меня все отберут. Да и не в доме дело, а в том, что я хочу быть законной здесь хозяйкой. Пока с тобой ничего не случилось.

– А что со мной может случиться?

– А что случилось с Анжелой? Ты взял ее и запросто выставил за порог.

– Нет, что со мной может случиться? – распалился Каучук.

– Я не хочу об этом думать, я хочу жить сегодняшним днем и уверенно смотреть в завтрашний. Сегодня мы распишемся, и завтра у меня все будет хорошо.

– Сегодня распишемся?!

– А почему нет? Поедем в загс, ты договоришься. А свадьба нам не нужна, и о нашем браке никто не должен знать. Ты же вор, да я и – бывшая проститутка. Зачем нас светиться?

– Ну, не знаю.

– Или сегодня, или никогда. – Лариса лежала в шезлонге с закрытыми глазами, на губах – смутная улыбка. И непонятно, то ли шутит она, то ли всерьез.

– А если никогда?

– Тогда ты меня больше не увидишь.

Смутная улыбка не исчезла, но Лариса не шутила, она действительно поставила на кон – или все, или ничего.

Каучук пожал плечами, глядя на нее. Действительно, а почему бы им не устроить сегодня брачную ночь? Тем более никто не осудит его, если он распишется с Ларисой без оркестров.

Половина четвертого пополудни, голова трещит, тело ватное, в костях легкая ломота. И вся душа как будто наизнанку вывернута.

Хорошо они вчера с Ларисой повеселились. Сначала свадебный пир на двоих закатили, затем курнули в сауне, потом вдруг под рукой оказался кокаин. Пожар то вспыхивал, то немного стихал, он не угасал почти всю ночь. И как только мотор выдержал?

Но ведь выдержал, значит, и дальше будет работать без сбоев. Значит, жизнь у них с Ларисой будет долгой и счастливой.

Ларисы в постели не было, но Виталия Михайловича это не встревожило. Или по дому хлопочет, или у бассейна загорает.

Он спустился вниз, спросил, где Лариса. Оказалось, что она отправилась в город, в салон, сказала, заглянуть надо.

Каучук опустился в глубокое кресло, выпил бокал холодного пива, закрыл глаза, наблюдая за реакцией организма на опохмел. Велел подать второй бокал, как тут появился Савва. Оказывается, ему звонил Егорыч, спрашивал, сможет ли он принять его. Первым побуждением было послать выскочку подальше, но разум возобладал над эмоциями. Егорыч должен был понять, что Каучук рад видеть его в любое время дня и ночи.

Виталий Михайлович успел и опохмелиться, и перекусить, когда подъехал Егорыч. Они встретились в летней беседке, куда перенесли мягкие кресла, подали горячий кофе и холодную минералку.

– Что-то вид у тебя, Виталий Михайлович, не комильфо, – усмехнулся Егорыч, усаживаясь в кресло.

– Молодая жена.

– Законная жена?

– А это имеет значение? – нахмурился Каучук.

– Если честно, то нет. Лично я камень в тебя точно не брошу.

– Камень? В меня?

– Поздравляю тебя с законным браком! – без особой теплоты, но и не осуждающе сказал Егорыч.

– Ты в курсе?

– А если Лариса мне сама сказала?

– Сама? – похолодел Каучук.

– А ты не знал, что у меня с ней отношения были?

– Отношения… – упавшим голосом повторил Каучук. Да, он это знал и проверку Ларисе устроил. Неужели лоханулся? Если так, то Егорыч должен знать, кто его заказал. – Знаю, Лариса сама сказала…

– Зачем сказала?

– Чтобы я ее не убил… Ну, если вдруг ты ее под меня подставил…

– А зачем убивать? – хлестко усмехнулся Егорыч. – Мы с тобой что, враги?

Он молодой, напористый, к тому же не с похмелья, и голова у него работала лучше, а Виталий Михайлович соображал туговато. Он сам чувствовал, что проигрывает Егорычу в остроте восприятия. И надо же было так надраться…

А может, Лариса нарочно спровоцировала его на такую пьянку, чтобы он проснулся за полдень. Пока он спал, она смоталась к Егорычу, похвасталась свежей печатью в паспорте…

– Да нет, не враги… – растерянно пробормотал Виталий Михайлович.

– Но трения были. И Лариса это знала… Откуда она это знала?

– Ну, ты же знаешь, в каких сферах она вращалась…

– А может, менты ей подсказали? – с каверзным прищуром смотрел на него Егорыч.

– Менты?!

– Да, которые ей «крышу» в этих сферах ставили.

– «Крышу»?

– А ты не знал, что она под ментовской «крышей» работала?

Каучук скривился, как будто его кто-то дернул за волосы на затылке. Да, было у него желание пробить всю подноготную Ларисы, но как-то не дошли до этого руки. Сам он заняться не мог, а отправлять кого-то в поход по местам ее «боевой» славы он не решился.

– А была «крыша»… И есть… Мой старый знакомый ее делал. Подполковник Оголев. С ним работает майор Касатонов. Они меня вдвоем вязали, Касатонов тогда старлеем был. А Лариса с мамой тогда жила, у нее под юбкой ходила, пока беда не приключилась. Изнасиловали ее. Братва в машину затащила, и… Одним словом, сломали девчонку. Как думаешь, она злость на братву затаила?

– Кто это сделал? – заколотился Каучук.

Егорыч удивленно повел бровью, с подозрением глядя на него.

– Я смотрю, помешался ты на Ларисе, Виталий Михайлович, не видишь, что у нее за спиной. Я понимаю, любовь – святое чувство… Ты вот вчера замуж ее взял, а позавчера она встречалась с Касатоновым у него на квартире. О чем они там говорили, я не знаю, но встреча была.

– Врешь! – не смог сдержаться Каучук.

А ведь уезжала позавчера Лариса – домой, маму повидать, но куда ее на самом деле занесло… И сегодня она где?

Каучук схватился за телефон, но Егор осадил его:

– Не гони коней, Виталий Михайлович. Загонишь сейчас кобылу – потом не поднимешь. Тут аккуратно нужно, тихой сапой… Где сейчас Лариса?

– Ну, в салон уехала…

– На той же квартире она. С Касатоновым.

– Доказать можешь? – вскочил с места Каучук.

Он готов был ехать за Ларисой прямо сейчас. Но Егорыч и не думал подниматься со своего места, он сидел, как будто врос в кресло, и тяжело смотрел на него.

– Доказывать менты будут. Когда за жабры тебя возьмут… Я так понимаю, Лариса неспроста замуж за тебя выскочила.

– Замуж, – в раздумье кивнул Виталий Михайлович. – Неспроста… С бухты-барахты все вышло, лежали, загорали, о Канарах заговорили, а она – замуж давай.

Каучук чувствовал себя волком, которого из теплой уютной норы вытолкали на лютый мороз, в глубокий снег. Охотники по его следу идут, бежать надо, а куда?.. Ему не раз приходилось бывать в такой ситуации, и не всегда удавалось выпутываться из сложного положения, но у него был опыт, и он знал, как вести себя. Главное, не паниковать. И нюх заострить надо, и чуйку включить…

– Я не знаю, о чем вы говорили, но знаю, что накануне Лариса общалась с Касатоновым. О чем они там шептались, можно догадаться. Брачный договор вы не заключали?

– Брачный договор? – нервно переспросил Качук. – Брачный договор – нет.

– Если вдруг Лариса останется вдовой, этот дом достанется ей.

– Ну, она все понимает… Сказала, что понимает… – заерзал в кресле Каучук. – Если со мной что-то случится, у нее все отберут, она это знает… Ну, она думает, что отберут. Если случится… Слушай, не нагнетай тоску! – спохватился он.

– Так никто ничего, просто вопросы появляются. Что с тобой может случиться. Вдруг тебя «примут», а потом при попытке к бегству… А за что «принять» могут?.. Что у тебя за душой такого, о чем Лариса может знать?

Каучук до крови прикусил губу. Он не посвящал Ларису в свои насчет Егорыча планы, но при этом она о многом догадывалась. И еще она могла поставить на прослушку его телефон, возможно, менты контролировали его переговоры. Вдруг они вышли на киллера, который стрелял в Егора? И что, если тайное вдруг станет явным?..

Он вдруг увидел ответы на свой вопрос. Их было несколько, и они лихо перепрыгивали через забор, бегом, с оружием на изготовку продвигались к нему, к его дому, сливаясь в единое целое. И вот настал момент, когда «собровцы» ворвались в беседку и уложили его лицом вниз. Вместе с ним лег и Егорыч, с недоумением, но вместе с тем и обличающе глядя на него. Что, если Каучука вязали за организацию заказного убийства? Вдруг они вовсе не друзья, а враги по факту?..

За дело взялся Каракуль, он же нанял снайпера, который стрелял в Егорыча. Каучук и в глаза не видел непосредственного исполнителя, даже не знал, как его зовут и как он выглядел. И не узнал бы, если бы не менты. Подполковник Оголев предъявил ему фотографию Каракуля, а вслед за ним выложил и снимок снайпера. А фото свежие, чисто тюремные – в профиль и анфас. Видно, менты и одного «приняли», и другого.

– И очную ставку с этими гражданами мы вам, Виталий Михайлович, устроим, – с трудом сдерживая ликование, вроде как невозмутимо проговорил мент.

– Не понимаю, о чем речь.

– Не понимаешь? – вытягиваясь во весь рост, грохотнул Оголев. – Так я тебе сейчас объясню! Ты. Заказал. Законного. Вора. Как думаешь, что тебе за это будет?

– Это еще доказать надо!

– А это что? – Подполковник ткнул двумя пальцами одной руки в обе фотографии. – Для твоих дружков более чем!..

– Каракуль бочку на меня катит.

– Гнилые отмазки оставь гнилым петухам, с которыми тебе париться в одной хате… – скривился Оголев. – Мы тебя убить не дадим, как только тебя «опустят», мы тебя из камеры выдернем – и в «петушатник»! На весь срок! На все двадцать лет!..

– Что будет, то будет. – Виталий Михайлович взял себя в руки, пытаясь сдержать в узде животный страх перед расправой.

Силантий и без того держит его под подозрением, а тут еще покушение на Егорыча. И с Каракулем воры поговорят, а он подтвердит вину Каучука. Это конец…

Он должен был вести себя достойно, но сначала у него дернулась щека, затем – плечо, и пальцы рук вдруг задрожали. Оголев это заметил, пренебрежительно усмехнулся:

– Да, плохи твои дела, Мезенцев, тебе не позавидуешь.

– И что теперь? Может, договоримся?

– И снова тебе не повезло… Егорычев к тебе не вовремя подъехал, он знает, за что тебя взяли.

– Не знает, догадывается.

– Что ты в него стрелял, догадывается. А теперь точно знать будет, шила в мешке не утаишь… Братва тебя приговорит, зачем ты нам такой нужен? Да и как такое убийство на тормозах спустишь? Заказуха – раз, законные воры – два. – Оголев ткнул себя пальцем в грудь и покрутил им, как будто шилом делал дырочку в кителе – для ордена. – Попал ты, Мезенцев, закончился твой путь. И тюрьма для тебя больше – не дом родной… Но отдельную камеру мы тебе можем организовать. Ну, во избежание всяких там обострений… Тебе нужна одиночка?

– И что я должен сделать?

Каучук уронил голову на грудь. Все правильно сказал Оголев, закончился его земной путь. Не видеть ему больше свободы со всеми теми благами, которые он там имел. Впереди – только неволя, только борьба за выживание. Борьба, в которой нет правил.