Глава Тридцать Первая

На следующее утро я устроилась за стойкой регистрации и начала сортировать горы счетов, записок по разным делам и квитанций, лежащих передо мной. Джекаби исчез прежде, чем мы смогли вернуться к разговору о моих обязанностях, так что я решила заняться делами. Через несколько часов перетасовки и перекладывания бумаг, я наконец-то отвлеклась от беспорядка в связи с возвращением моего работодателя. Он повесил свой шарф и шляпу на крючок, видимо, не заметив меня.

— Доброе утро, сэр. Не знала, что вы выходили.

— Приходил почтальон, — ответил он, просматривая пачку писем. Он остановился на маленьком коричневом свертке, поджав губы.

— Что это? Что-то, что вы заказали?

— Нет, — он запихнул конверт под остальную почту, — или да, я еще не до конца разобрался… — он замолчал. — Это адресовано вам. Вот, — все еще не глядя мне в глаза, он бросил конверт на только что расчищенное мною место на столе и ушел дальше по коридору.

Письмо было от мистера Баркера из Гадстона, новая личность Чарли. Долина Гед, писал он, была так же прекрасна, как рассказывал Марлоу. Коммандер Белл предложил ему тихий пост в полиции, как только его раны заживут, и Чарли собирался согласился. С каждым днем ему становилось лучше, и теперь, когда он снова мог ходить, он пользовался каждой возможностью выбраться и прогуляться по округе. В своем постскриптуме он настаивал, что я и детектив должны приехать и навестить его, как только у нас появится возможность. С момента отъезда Чарли, я старалась убрать свои чувства подальше, но от мысли, что я могу увидеть его снова, в животе запорхали бабочки.

Джекаби энергично ворвался в комнату, как раз, когда я дочитала письмо.

— Чарли прислал нам весточку, — проинформировала я его.

— Боюсь, сейчас не до этого. У меня срочное дело в городе.

— Что-то случилось?

— Еще как случилось, я бы сказал! — он с энтузиазмом размахивал письмом. — Женщина, к сожалению, с легко забывающимся именем, попросила меня взглянуть на больную кошку. Кошку, я полагаю, зовут миссис Непоседа.

— Вам не кажется, что это шаг назад? От поимки серийного убийцы до больного животного?

— Возможно, но детали восхитительны, — Джекаби обмотал вокруг шеи шарф и натянул вязанную шапку. — По всей видимости, миссис Непоседа в последнее время уменьшилась в росте, начала линять и может часами на пролет лежать в миске с водой. Самое загадочное, она начала покрываться чешуей от кончиков лап до хвоста. Ветеринар глупо пошутил о ее превращение в рыбку, а затем прописал масло для кожи. Все это жутко странно.

— А вы обожаете странности, — произнесла я. — Только захвачу пальто. Куда мы отправляемся?

— Вы никуда, — категорично ответил Джекаби. — Что до меня, то я прослежу за письмом до написавшего его. Здесь на бумаге остались отчетливые следы сверхъестественного и без сомнений следы любопытного любимца нашей дамы. Письмо оставило следы своей ауры на всем пути до меня, их я и отслежу, если успею до того, как они исчезнут.

— Или, — произнесла я, повернув голову, чтобы взглянуть на заднюю сторону разорванного конверта в руке моего работодателя, — мы можем отправиться на Кембелл стрит в дом 1206.

Джекаби взглянул на обратный адрес, затем на меня.

— Думаю, ваши наблюдения могут дополнить мои, но нет! — он покачал головой, концы его смехотворной шляпы болтались, пока он пытался убедить себя в правильности своего решения. — Просто подумайте, как это будет выглядеть для ваших родителей, — сказал он. — Если они узнают, что вы бросили образование и цивилизованные книги ради того, чтобы бегать по городу в поисках сверхъестественных бредней. Не говоря уже о том, как вы будете выглядеть в глазах жителей Нью Фиддлхема. Они подумают, что вы так же безнадежны, как и я.

Я задумалась на мгновение, прежде чем ответить:

— Я отказываюсь оценивать свои поступки с точки зрения других, — произнесла я. — Как кто-то сказал мне, другие люди часто ошибаются.

Его глаза заблестели на мгновение, но он поборол искушение.

— Нет, это для вашего же блага, мисс Рук. Вы останетесь здесь. Марлоу был прав. Эта работа не походит для впечатлительных юных особ.

— Не хочу лишать вас иллюзий, мистер Джекаби, — сказала я, но ущерб уже нанесен. Впечатление произведено. — Я больше не хочу ждать на пороге. Я хочу охотиться на великанов и пикси, и драконов. Я хочу встретить загадочных незнакомцев на перекрестках и повернуться против часовой стрелки при лунном свете. Я хочу послушать рыб, Джекаби. Просто подумайте об этом. Я уже переписываюсь с псом, которым, должна заметить, все больше увлекаюсь. А еще я в тайне надеюсь, что миссис Непоседа превратиться в палтуса, когда все закончится, и мне не придется идти на рынок… хотя если тролль Хатун дружит с полосатой кошкой, возможно, он не захочет есть рыбу, которая когда-то была котом.

Джекаби смотрел прямо на меня.

— Я уже вас испортил, так ведь?

— Похоже на то.

— И, полагаю, нет шансов это исправить?

— Ни единого.

— Что ж, тогда, возможно, это все же должно быть у вас, — Джекаби вытащил из кармана коричневый конверт и повертел его немного в руках. Он постукивал им по ладони, словно задумавшись на какое-то время, но все же отдал его мне. — Не подумайте ничего такого, — пробормотал он, — это просто безделушка.

Заинтригованная, я развернула конверт. Избавившись от бумаги, я улыбнулась. Это был блокнот с обложкой из гладкой черной, явно дорогой кожи. Обложка откидывалась вверх. Страницы были невероятно белыми, сверху у них крепился карандаш. Он удобно уместился в моей ладони и легко помещался в кармане. На задней обложке стояли инициалы «Э.Р.», а под ними изображена летящая птица — грач.

— Стандартные полицейские блокноты сделаны из простого картона, но вы, кажется, упомянули что-то о коже. Я заказал его в небольшом магазинчике на Маркет стрит. Ах да, и это еще, — Джекаби порылся в карманах и достал увеличительное стекло около пяти дюймов в диаметре с простой деревянной ручкой и протянул его мне. — У меня есть и другие, если это не подойдет. Так же, пока мы это обсуждаем, я подумал и решил, что вы вполне можете представляться детективом.

— Правда? — я засмеялась. — Я буду настоящим следователем, а не ассистентом?

— Определенно, нет, — сказал он, небрежно отмахиваясь. — Характер вашей работы останется прежним. Звания, как и внешний вид, не имеют никакого значения для меня. Но если это сделает вас счастливой, называйте себя, как пожелаете. Вы уронили несколько бумаг на пол. Вижу, вы над чем-то работали.

Я задумалась на мгновение и решила все-таки насладиться ею, как бы бессмысленно это не было.

— Спасибо, Джекаби.

— Всегда пожалуйста. Хорошо, что вы в моей команде, — из-под длинного шарфа на миг появилась улыбка. — Ну, и чего же мы тогда ждем? Берите свое пальто, мисс Рук. Нас ждут приключения!

Дополнительные материалы: История трех камертонов

Во время событий по «Делу о немом крике», один из предметов, принадлежащих моему работодателю, конфисковали как улику. После всего произошедшего, Джекаби пришел в негодование от отказа полиции вернуть его незамедлительно.

— Ошибка правосудия, — кричал он. — Как непрофессионально. Как бесчестно. Боюсь, я вынужден назвать это «надувательством»!

Через какое-то время я все же смогла убедить его, что, по всей видимости, это было лишь обычной бюрократической проволочкой, и что вежливое письмо с запросом вернуть этот предмет скорей всего поможет решить данную проблему. Ниже следует письмо, которое продиктовал мне Джекаби, с моей небольшой редактурой:

«Ко вниманию полицейского департамента Нью Фиддлехема: У вас мой средний камертон и я хотел бы получить его назад. Чтобы объяснить вам необходимость его срочного возвращения, я расскажу вам его удивительную историю.

Это была старая церковь. Она стояла в центре городка, как это часто бывало в те дни, и была сердцем маленького сообщества. Соседи встречались здесь на празднованиях, крестились дети, женились влюбленные и похоронные процессии проходили здесь же, в этой скромной церквушке. Сердцебиение маленького города озвучивали церковные колокола.

На колокольне висел не один, а три мастерски сделанных колокола. По особым случаям викарий звонил во все три и их звучание дополняло друг друга. Но чаще всего он звонил в какой-то один. Каждый колокол служил для определенной цели.

В 1861 году гражданская война потрясла страну. Мужчины и мальчишки под звон церковных колоколов были призваны воевать, а те, кто остался, из всех сил старались поддержать воевавших. В это время викарий чувствовал, что должен внести свою лепту, и отдал прекрасные колокола на переплавку под пушки и клинки.

В день, когда колокола сняли, викария сразил жар и жуткий звон в ушах. Церковные реликвии превратили в оружие, которое помогало братьям истреблять братьев. Это был и в правду страшный день. Когда жар ушел, викарий понял, что полностью потерял слух.

Тем временем солдат, отвечавший за их перевозку, поддался желанию сохранить хоть какую-то память об этих великолепных колоколах. Вопреки приказам и собственной разумности, он заметил, что маленькие кусочки каждого из них были отложены в сторону. Их он и привез обратно в свой город и передал знакомому ремесленнику, который мог перековать металл. Звонивший хотя бы раз колокол должен звонить, поэтому он попросил мужчину сделать что-нибудь, что могло бы как-то вернуть колоколам их голоса.

Кузнец расплавил обломки, превратив их в три уникальных камертона. В его голове не возникло вопроса, в каком тоне должен звучать каждый из них, металл пел ему с первого дыхания мехов. Когда он закончил, каждый из камертонов звучал так же, как один их колоколов на колокольне.

Все же было что-то странное с этими камертонами. Каждый был словно чистой и концентрированной версией своей предыдущей реинкарнации и обладал ее эмоциональной силой.

Звучание самого низкого раньше использовали для сообщения о похоронах, теперь же его звук стал предвестником мрачной трагедии. Те, кто слышал его, не могли не расплакаться. Не такой мощный, как плачь банши, больше похожий на одну ноту из ее мелодии печали. И все же это ощущение охватывало каждого, кто слышал звон.

Второй камертон был выкован из среднего колокола, который добросовестно звонил каждый час почти шесть веков. Он был утешением горожан, маяком для тех, кто потерялся в тумане, спустившимся с холмов. Средний камертон дарил ощущение нормальности и покоя. Он проходил сквозь туман страха и смятений, обнадеживая любого, кто его слышал.

Последний камертон, самый высокий, был выкован из колокола, объявлявшего о самых радостных событиях: рождении детей, крестинах, свадьбах и прочих торжествах. Звучание этого камертона могло поднять настроение слушателей с одного звука. Пока оно длилось, с легкостью забывался гнет прошедшего дня, а ощущение счастья переполняло человека.

Эти три артефакта сыграли свою маленькую роль в недавних печальных событиях, которые мой ассистент против моей воли окрестила, как "дело о немом крике". Во время нашего расследования я выбрал средний камертон для успокоения обреченного мистера Хендерсона. Это был осторожный и сознательный выбор. Если бы я позвонил в нижний, его отчаянье только бы усилилось. Высокий же свел бы его с ума, подтолкнув его разум к двум противоположным эмоциям. Появление этого бесценного предмета внесло существенную лепту в раскрытие тайны и поимке преступника.

Надеюсь, теперь вы сможете оценить значение полного набора этих камертонов в моей работе. Мисс Рук предположила, что письменное напоминание поможет ускорить возвращение вышеупомянутого среднего камертона, который все еще проходит как улика по закрытому делу».

Когда Джекаби закончил диктовать и вышел из комнаты, я написала второе письмо: «Пожалуйста, верните Джекаби его камертон. Он становится все невыносимее». Его я отправила утренней почтой.

А вечером прибыл курьер.

Джекаби был приятно удивлен результатом.

— Во всяком случае, хоть кто-то в этом участке обладает разумом, — заметил он. — Я беспокоился, что эти болваны не потрудятся даже прочитать его, но посмотрите.

Он передал мне записку, когда вытащил камертон из обертки. Дежурный офицер написал всего три слова. Я улыбнулась, прочитав это: «Я вас понимаю».