Глава первая. Благополучный отъезд. Первые сутки в дороге из Владивостока
Присев за стол, бородач жестом фокусника вытащил из правого кармана суконной куртки бутылку «Московской» и со стуком поставил ее на стол. Из другого кармана вытащил приличных размеров пакет, завернутый в газету, и аккуратно, скорее нежно, положил на стол. Сквозь типографский шрифт явственно проступали жирные пятна.
– А у меня и стаканы есть! – спрыгнул с верхней полки небритый мужик, держа в правой руке три грязных граненых стакана.
– Мадам! Не желаете выпить водочки с четырьмя благородными идальго? – неожиданно спросил Соколов, жестом руки отправляя лохматого в конец коридора, где находился проводник.
– У мадам даже найдутся два хрустальных бокала и лютня! – встрепенулась бабища, толкнув девчонку постарше.
Девчонка нырнула под стол, испуганно косясь на сидящих вокруг мужиков.
Бородач тем временем, не торопясь, разворачивал газетный сверток, в котором оказался приличных размеров шмат ветчины, круг одуряюще пахнущей колбасы, толщиной в три пальца, и кусок козьего сыра размером с кулак взрослого мужика.
«Как примерно кулак бородача», – оценил Федоров размеры куска сыра, внимательно смотря по сторонам.
Девчонка поставила на стол две действительно хрустальные рюмки, каравай хлеба и три яйца.
Теперь Федорову так захотелось поесть, что затряслись руки.
Как раз вернулся Лохматый, неся на вытянутых руках три чисто вымытых стакана и не сводя с бутылки водки жадного взгляда.
Бородач тем временем быстро нарезал колбасу, сыр и ветчину. Сотворив два больших бутерброда, протянул их девчонкам со словами:
– Брысь наверх! И молчать до самого Хабаровска!
Девчонок как ветром сдуло.
Соколов разлил водку в разнокалиберную тару, себе и бабище налив в хрустальные рюмки.
– Щоб мы были здоровы! – одним махом вылив в себя водку, провозгласил бородач, смачно закусив куском хлеба с положенным на него толстым куском ветчины.
– Аналогично! – возвестила бабища, с ловкостью одесского амбала хлопнув рюмку.
Изящно оттопырив мизинец левой руки в сторону, бабища указательным и большим пальцами взяла со стола кусок колбасы толщиной миллиметров пятнадцать и отправила в широко открытый рот, в котором не хватало штук пять зубов с левой верхней стороны.
– Между первой и второй промежуток небольшой! – провозгласил Соколов, разливая до конца бутылку.
Опять дружно выпили и накинулись на закуску, которая убывала с завидной скоростью.
Бородач, сотворив еще два бутерброда, передал их наверх, девчонкам, которые молча приняли еду.
Поезд стал замедлять ход, и постукивание по рельсам стало реже. За окном был виден мелкий кустарник у самого полотна, дальше шел кустарник повыше, а метров через сто стеной поднимался лес.
Появился проводник, вопросительно посмотрев на бородача, которого сразу принял за главного в купе. Щелкнув себя по горлу указательным пальцем, бородач показал три пальца и как-то непонятно покрутил пальцами.
– Через час после прицепки! – теперь уже словами ответил проводник, переходя в следующий отсек.
С правой стороны появился заброшенный путевой домик и остатки платформы с неожиданно хорошо сохранившимся дощатым щитом, на котором пламенела надпись «20-я верста».
– Сейчас наши вагоны перекинут на широкую колею и прицепят к московскому поезду! – возвестил бородач, неподвижно смотря перед собой.
Возникший проводник беззвучно сделал шаг вперед, остановился перед столом и выгрузил на него две бутылки с китайскими иероглифами на этикетке.
«Хотя почему китайские? Может быть, японские или корейские?» – прикинул Федоров, внимательно смотря на лицо бабищи, которое после двух стопок водки как-то подтянулось и облагородилось.
– Расскажите, Мария Ивановна, о станции, на которую мы едем, – попросил бородач, наливая в рюмки желтоватую жидкость.
– Только что промелькнули остатки двадцатой платформы, из-за которой до революции чуть не началось восстание аборигенов.
История разъезда Озерный Ключ началась двадцать седьмого марта одиннадцатого года, когда по просьбе местных землевладельцев и крестьян была построена платформа «Двадцать четвертая верста». Тогдашний владелец Сучанской ветки, общество КВЖД, поставил условие, чтобы местные жители содержали платформу за свой счет, с ежегодным текущим ремонтом, уборкой, освещением, колкой льда, подсыпкой песка и наймом сторожей. Плата за проезд до ближайшей станции взималась железной дорогой, как за полный перегон между станциями Шкотово – Новонежино.
– Как много вы знаете! – льстиво воскликнул Федоров, действительно восхищенный знаниями бабищи, пардон – Марии Ивановны.
– Мама уже семь лет работает библиотекарем в узловой библиотеке! – пискнула с верхней полки белобрысая девчонка.
– Цыц, малявка! Спать ложись! – усмехнувшись, приказал бородач, передавая наверх два бутерброда с колбасой и сыром.
– Сам, дядя Миша, спать ложись! – огрызнулась вторая малявка, тем не менее принимая бутерброды.
Опрокинув еще одну рюмку китайско-японской огненной воды, Мария Ивановна продолжила рассказ:
– Экономическое значение разъезда Озерный Ключ скачкообразно возросло в четырнадцатом году после появления рядом с разъездом крупных угольных копей.
В семнадцатом году очень активно функционировал полустанок «9-я верста», который располагался вблизи угольного рудника. Там были установлены один станционный домик и типовой железнодорожный сарайчик, не говоря о платформе.
– Откуда вы так много знаете? – восхитился Федоров, подливая в рюмку Марии Ивановны желтоватую жидкость.
Сам Федоров, только пригубив шибающую сивухой жидкость, отставил стакан в сторону.
Соколов тоже не стал пить, чего нельзя было сказать о бородаче и Лохматом.
Поезд снова стал притормаживать и вскоре остановился прямо в поле. Дернулся вагон, лязгнула автосцепка, и вагон куда-то повезли. Правда, недалеко. Паровозный гудок, и остановка. Снова гудок, и вагон поехал обратно.
Федоров внимательно смотрел в окно и увидел, что их вагон стоит рядом с первым. Что-то загремело в голове и хвосте вагона, стали слышны скрипы. Вагон покачнулся с борта на борт.
«Откуда качка? Мы же не в море идем, а стоим в открытом поле?» – удивился про себя Федоров, переводя взгляд на Соколова.
На лице капдва тоже отразилось удивление. А вот лица бородача и Марии Ивановны были абсолютно спокойны. Бородач вылил из бутылки последние капли и открыл вторую.
– Что там шумит под палубой? – недовольно спросил Соколов, озабоченно вертя головой.
«Мне так вертеть головой по штату не положено!» – пожалел себя Федоров, продолжая напряженно прислушиваться к странным звукам.
– В нашем вагоне меняют тележки с узкой колеи на широкую! – пояснил бородач, жестом приглашая Соколова и Федорова взять стаканы.
– Чувствую, что без очень серьезных людей здесь не обошлось! – поднял свою рюмку Соколов.
– Две недели железнодорожники пути меняли! – мотнул головой Лохматый, забирая свой стакан.
Весь вагон лязгнул и опустился вниз.
– Теперь можно спокойно ехать до самого Хабаровска! – констатировал бородач, снимая со своего левого запястья металлические часы на широком кожаном браслете.
– Держи, моряк! Это самые новые швейцарские часы с автоподзаводом! – широко улыбнулся бородач, другой рукой поднося стакан к широкой, заросшей черным волосом пасти.
Вагон дернулся и покатился.
Буквально через пять минут вагон остановился в чистом поле, и к нему шустро кинулись люди, обвешанные со всех сторон мешками и сумками. Десять минут, и в поле не осталось ни одного человека. Зато в вагоне людей набилось как сельдей в бочке. Вот только в купе, где сидел бородач, не зашло ни одного человека.
Соколов опустил вниз левую руку, на которой Федоров увидел наручные золотые часы.
«Капдва мышей не ловит! Снял с бородача золотые котлы!» – отметил Федоров, не чувствуя ни зависти, ни злобы. Одну только усталость и желание бухнуться на койку и заснуть.
– Ты совсем плохой, старшина! Ложись на второй ярус, и отбой! – шепотом приказал Соколов, помогая застегнуть на левом запястье только что подаренные часы.
Через двенадцать часов, которые Федоров беспробудно проспал на второй полке, Соколов тряхнул за плечо и негромко сказал:
– Сейчас все спят. Вагон полностью перепился, и нам пора идти на свои места. Ничему не удивляйся!
Федоров широко открыл глаза и увидел стоящего в изголовье капитана второго ранга, одетого в форму торгового флота, с капитанскими нашивками на рукаве черного кителя. От Соколова на версту разило сивушными маслами, острым перцем и еще чем-то противным, названия которому Федоров не знал.
– У меня есть пять минут, чтобы сбегать в гальюн? – мотнув головой, спросил Федоров, внимательно смотря на одутловатое лицо капдва с большими мешками под глазами.
– В переходе оправишься! – выдал капдва, метнувшись к ногам Федорова.
Десять секунд, и на ноги старшины обуты новые мокасины.
– Я бы сам надел! – попробовал отказаться Федоров.
– Времени нет! – отрезал капдва, насильно всовывая правую руку старшины в темную куртку.
Двадцать секунд спустя, под громогласный храп бородача, который сотрясал вагон, Федоров шел по проходу плацкартного вагона, держа в руках свою и соколовскую сумки.
В Омске Соколов снова вытащил Федорова из купейного вагона и сразу потащил в кассу, где, пошептавшись с каким-то подозрительным мужиком блатного вида, купил за наличные деньги два билета до Одессы.
Через три часа, накупив по три комплекта чистого белья, всякой снеди на местном рынке, сходив в баню, где в отдельном номере час ожесточенно терли друг друга, сели в купейный вагон поезда Новосибирск – Одесса.
В купе, несмотря на осенний период, никого, кроме их двоих, не было.
В городе за сорок минут Соколов, посетив главный телеграф, дозвонился до Севастополя и, выйдя из тесной кабинки, объявил:
– В Одессе тебя на вокзале, вернее около вагона, встретит капитан третьего ранга Малышев, в распоряжение которого ты поступаешь!
– Что я должен делать на ПЛ? – попробовал уточнить Федоров, с отвращением смотря на две бутылки водки, которые Соколов выставил на стол.
– Готовить экипаж по методике Савичева и отрабатывать с группой из трех водолазов навыки передвижения под водой по компасу и методику минирования судов под водой! – жестко сказал Соколов, наливая в стакан водки.
Набрав в рот водки, пополоскал ею зубы и выплюнул снова в стакан, который, не мудрствуя лукаво, вылил в открытое окно.
– Граждане пассажиры! Через две остановки самый красивый и веселый город Советской России – Одесса! Просьба быстро выходить и не забывать свои вещи! Вагон не трамвай – ждать не будет! – громогласно объявил здоровенный рыжий проводник-одессит, всю дорогу сыпавший одесскими шутками и прибаутками.
– Хороший парень – наш проводник! За всю дорогу не подсадил к нам ни одного пассажира! И кипятком снабжал весьма регулярно! – оценил Федоров условия поездки в купейном вагоне, снимая пижаму.
– Мы с тобой путешествовали в этом поезде, как в СВ! И это мне обошлось в кругленькую сумму, а не «доброта» одесского проводника, который отнесся к нам, как к родным братьям! – пояснил ситуацию Соколов, кидая Федорову новые флотские брюки.
– Весьма признателен, ваше благородие! – шутовски поклонился Федоров, надевая предложенные брюки.
Голландку и бушлат за длинную дорогу Федоров вычистил до первозданного состояния, как и ботинки, которые сияли, как новенькие.
– Оборзел ты, старшина, до невозможности! Разленился! Нет на тебя старорежимного фельдфебеля, который погонял бы товарища старшину по хорошему плацу часов десять прусским шагом!
– Что я вам плохого сделал, товарищ капитан второго ранга? Я каждый день и медитировал, и отжимался, и присаживался, и даже занимался с вами тренировками по системе Ознобишина! – делано плаксивым голосом заныл Федоров, смотря, как Соколов придирчиво просматривает его сумку, откладывая в сторону немецкий компас, старый комплект формы номер три и желтую робу. Немного подумав, Соколов отложил десяток банкнот и сунул в карман брюк Федорова. Остальные деньги без зазрения совести положил в свой карман.
На вопросительный взгляд Федорова пояснил, кивая на вещмешок:
– Тебе, старшина, по штату не положено иметь все эти дорогие вещи. Дашь адрес, и я отправлю все это к тебе домой!
– Жалко, товарищ капитан второго ранга! – протянул Федоров, прекрасно понимая, почему Соколов так говорит.
– Придешь в новую команду, обязательно просмотрят все твои вещи. И если наличие компаса, часов и некоторой суммы денег еще можно объяснить, то вот присутствие дорогой гражданской одежды моментально вызовет не только вопросы со стороны каптерщика, но и пристальное внимание как командования подводной лодки, так и соответственно офицеров Особого отдела!
– Еще жальче стало! – протянул Федоров, внимательно смотря на капдва.
– Жалко у пчелки, товарищ старшина! – чуть повысил голос капдва, складывая мокасины в сумку Федорова.
– Слушаюсь! – вспомнив все флотские правила, коротко ответил Федоров, присаживаясь к столу.
Быстро написав почтовый адрес, Федоров подпер рукой голову и уставился в окно, за которым проплывали пригороды большого города.
«Интересно, Одесса больше Владика или меньше? Сколько же здесь живет народа? – размышлял Федоров, смотря, как после остановки поезд медленно тронулся, оставляя за собой еле освещенный перрон, на котором стояла одинокая фигура дежурного по станции.
«Какой станции? Половину страны проехали, а что я видел? Вокзалы, убогие домишки, которые что во Владике, что в Сибири практически одинаковые, за исключением мелких деталей и отсутствия китайцев и японцев, рынок и баню в Омске, и больше ничего!» – пожалел себя Федоров, поправляя бескозырку на голове.
– Постели сдавать! – гнусаво пропел проводник, дважды стукнув металлическими ключами в закрытую дверь.
«Дверь была полуоткрыта перед станцией. Почему сейчас дверь закрыта?» – спросил сам себя Федоров по извечной привычке водолазов говорить сам с собой.
Повернув голову, Федоров внимательно осмотрел купе. Кроме него, в купе больше никого не было. Как, впрочем, сумок, записки и недопитой бутылки водки.
– Вот Соколов сквалыга! Водку, и ту забрал! Не мог мне оставить! – вслух выдал Федоров, снимая простыни с постели и начиная их аккуратно складывать.
– Не надо этого делать! Я все равно каждую простыню и наволочку разворачиваю и проверяю! – посоветовал проводник, возникая в дверях. От проводника явственно попахивало водкой.
Теперь стало ясно, куда делась стоящая на столе бутылка с недопитой водкой.
Быстро подняв койки, Федор проверил рундуки, но, как и следовало ожидать, ничего там видно не было. Вот только парочка тараканов валялась в противоположном от Федора рундуке.
– Опять бригадир орать на меня будет! – констатировал проводник, опуская койку и присаживаясь прямо на скомканное белье.
– За что? – вяло поинтересовался Федоров, опуская свою койку.
– Денег мало принес с поездки! – выдохнул проводник, вынимая из кармана бутылку, в которой жидкости осталось едва ли одна треть.
– Будешь, моряк? – спросил проводник, наливая водки в стоящий на столе стакан.
– Я на службе! Мне нельзя! – отказался Федоров, смотря на красное потное лицо проводника.
– А я выпью! У меня сейчас будет перестой трое суток! Так что можно и выпить и закусить вволю! – печально заявил проводник, медленно выпивая водку, как воду.
– Через пять минут конечная! И мне надо стоять в рабочем тамбуре и выпускать пассажиров второго класса! – встрепенулся проводник, тяжело вставая со своего места.
– Куда же ты в таком состоянии? – поинтересовался Федоров, сам не понимая, чем он может помочь проводнику.
– Ты прав, моряк! – встряхнул головой проводник и, схватив бутылку, одним махом вылил в себя остатки водки, прямо из бутылки, не утруждая себя переливанием огненной воды в стакан.
И странное дело. Едва только проводник допил водку, как моментально выпрямился, схватил грязное белье и зарысил к себе.
– У каждой Марфушки – свои игрушки! – вслух констатировал Федоров, надевая на плечи вещевой мешок.
В коридоре оказалось человек пятнадцать пассажиров с чемоданами, в хвост которых и пристроился Федоров, абсолютно не представляющий, куда ему идти, если его не встретит капитан третьего ранга Малышев.
