...другой раз, у меня дома, Проблема была сформулирована иначе.

У психотерапевтов, надо заметить, бывают дни говорильные, после которых устает язык, болит горло и хочется умолкнуть навек, а бывают и такие, когда работаешь преимущественно ушами, и в конце дня хочется кому-то что-то сказать.

Рассказывает Д. С. обычно в лицах, энергично перевоплощаясь и иногда непроизвольно рифмуя.

— …Ну так вот, дело давнее, но как сейчас… Был я болен, худ И сер, и пришел в тубдиспансер. Врач взглянул в мою, историю и послал в лабораторию. В течение суток нужно было, извините, плевать в баночку, ну, вы знаете. Прихожу я в тот подвал, где не раз уже бывал.

Чистота, пробирки, банки, две веселых лаборантки. Очевидно, не спешат. Посидите, говорят. Между делом переговариваются.

— Меркулова помнишь?

— Все с женой не может развестись?

— Ага, угу. Умер Меркулов.

— Когда?

— Недели три уж.

— Да у него вроде бэ-ка отрицательно.

— Отрицательно, отрицательно, а в два дня диссеменированный с менингитом.

— Это как Иванов…

— Лохматый Иванов?

— Цветочки носил.

— Трое детей.

— Жена вышла за двоюродного.

— Своего?

— Какого своего, за его. Подполковник.

— А Николай Степаныч вчера…

Что за странная штука… Не понимаю, где нахожусь…

Ничего не понимаю, я где-то не здесь. Меня нет… Кто эти женщины? Их тоже нет: пустые голоса, проходящие сквозь пустоту… Но кто-то же здесь сидит, на этом бледно-бежевом стуле, с темной баночкой в руках…

Ага. Это Баночка. Баночка, больше ничего.

…Они не имели никакого намерения травмировать мою психику. По той простой причине, что никакой такой моей психики для них вовсе не существовало: обладателем психики мог быть случайно забредший в лабораторию крокодил или Николай Степанович, но только не Баночка, обладателями психики были они, вскользь сочувствовавшие троим детям умершего, но не я…

В клинике, где случилось полежать недельку-другую, услышал мимоходом оброненное:

— Из тридцатой палаты выписывается фурункул носа.

Это уже почище, чем у Гоголя, а, коллега? Не какой-нибудь нос, а Фурункул, его сиятельство Фурункул Носа, и разноцветных галунах с изумрудами…

В травматологии: 1 — Поступил череп. Женя, возьми его!

Женя череп в руки взял, быстро дырку залатал. Череп — чок, чок, чок! дарит Жене коньячок — от чистого сердца, право же, с искренней благодарностью.

И ушел, подмигивая затылочной костью.

— Витя! Квитанция у тебя? Этот бежевый пиджак опять недоволен.

Я рвал, я метал, в книгу жалоб накатал. Шутка ли: за одну неделю пришлось побыть Пылесосом "Чайка", Ботинком Черным с Подошвой Оторванной, Бельем № 329042, Абонементом 2413543, Будильником "Восход", Утюгом на сто двадцать семь, Чайником на двести двадцать…

— Эка невидаль, — возразил я. — Я тоже не далее как вчера был Кофейником Эмалированным, а неделю назад Столиком-на-Колесах.

Д. С. как-то вдруг поскучнел, осунулся.

— Общая беда бытия… Вы не подумали часом, что я жалуюсь? Уже много лет врач, живущий во мне, денно и нощно твердит вот этому (указал на себя, но как-то неуверенно): "Послушай-ка, друг-потребитель… Прежде чем требовать от ближнего человечности, прояви ее сам. Да, да, элементарно. Войди в положение.

Встань, за его станок, за прилавок, хотя бы мысленно.

Посмотри оттуда на мир, на себя… Сразу увидишь, что мир приемщика химчистки беден благодарностями и богат претензиями, что он задерган Юбками, Пиджаками п Брюками, что потребитель его не щадит. Поймешь, что лаборантки, ковыряющиеся в мокроте, защищают свою психику отключением от обстановки, чему и служат разговоры о том о сем, а ты просто попал в их "слепое поле".

Придешь к выводу, что хирург, ежедневно по многу часов подряд потеющий в кровавом месиве, может и забыть на минуту, что под твоим продырявленным черепом есть мозги… Приобщись к чужой боли и чужой ограниченности тогда определишь и меру требовательности, и меру снисходительности…" А человек кивает головой, соглашается. Человек преисполняется желанием понимать ближнего. Человек благодарит Доктора. Человек возвращается к себе…

Так что не будем размениваться на частности. Не станем делать вид, будто скверная упаковка товаров и неумение воспитывать детей, плохие фильмы и супружеские катастрофы, неудачные радио пьесы и производственные конфликты, бытовое занудство и скучные книги-явления принципиально различные. Нет, при всем их тяжеловесном разнообразии, все это одно и то же…

— Что именно?

— Взаимонебытие. Повторяю. Искусство быть Другим, только с обратным знаком.

…Ну что ж, к делу. Передо мной огромная охапка писем Д. С. к "заочникам". Не помню, сказал ли я уже вам. Читатель, что письма, равно как и дневники, я прошу Д. С. писать под копирку. Почерк у него, несмотря на страшную скорость письма, очень четкий, не то что у меня (я печатаю свои на машинке). Сейчас мне, кажется, удалось отобрать пачку, которой хватит по крайней мере на большую главу.

Это письма к молодому человеку К. из города Н-ска, разнорабочему, студенту заочного пединститута. Один из многих страдальцев общения, недостаточная коммуникабельность…

Письма привожу выборочно и с сокращениями.