…о вечерам, когда отзвонят все звонки, мы ветре- А чаемся за чашкой чая у Д. С. или у меня. Разговоры о том, о сем, обсуждение текущих дел, споры, обмен впечатлениями и воспоминаниями — вот, собственно, и весь психосинтез. Временами ругаемся, об этом я уже говорил. Чтобы не забывать, о чем шла речь в прошлые разы, включаем магнитофон.

Вот кусочек одной из записей — монолог Д. С., приводимый с его персонального разрешения. По обязанности публикатора я, конечно, кое-что сократил, причесал и т. д.

"…Надо вам сказать, что с раннего детства я любил играть в волшебные превращения — будто я какой-то другой человек, зверь, растение, предмет, что угодно. Кем и чем я только не перебывал, кому и чему только не подражал… Помню, лет мне было около семи, мы жили с мамой в деревне, и я, будучи Буратино, влюбился в цыплят. Влюбился с такой непонятной страстью и властной жалостью, что возжелал быть цыпленком-петушком и никем больше. Ходил вместе с цыплятами, бегал, как они, короткими боевыми пробежками, энергично раздирал землю лапами, что-то клевал, благо нос-то был буратинный, острый и длинный, пищал, сипло-тоненько кукарекал, дрался, топорщил перышки, опрометью несся к наседке, которая однажды чуть не выклевала мне глаз… А однажды, в довершение всего, решил и спать вместе с курами. К тому времени я уже считал себя совсем не Буратино, а подросшим полу петухом. Недолго думая забрался вечером по лестнице на чердачок, где был насест. Куры меня приняли, очевидно, за своего, шума не подняли. Я слышал, засыпая, как меня звала мать: "Ми-тя! Где ты, Ми-и-тя!" — но я уже этого не понимал… Не слышал… И вдруг среди ночи — страшный шум, хлопанье крыльев, кудахтанье, слепящий свет в лицо — "Вот он!". Меня нашли с фонарем. Бедная моя мама!.. Влетело мне, конечно, отменно…

Вот так я жил, переходя из существования в существование, и очень долго не понимал, что же такое "я", что есть "я сам"? Я хочу и могу быть всем вот это я знал. Все, чем я был в своих ролях-играх, переплавлялось во мне самовольно, все хотело жить дальше, и я не умел ничему мешать. Жизненные же свои, обязательные роли — такого-то мальчика, сына своих родителей, ученика такого-то класса и т. д. — я при этом, разумеется, исполнял, но считал их чем-то побочным и преходящим.

И так, внутренне, как я потом узнал, живут многие мальчики и девочки.

…Однако Серьезная Жизнь требовала своего и все более загоняла меня в жесткую роль "себя самого". Не осознавая, что происходит, я постепенно стал утрачивать сокровища Страны Детства… Конечно, не Буратино и не цыпленок-петушок были ценны, но сама способность чувствовать себя Другим, внутреннее самообновление…

Были разные полосы — Детство уходило и возвращалось… Был мрачный период, когда я всерьез поверил, что я — это только я, достаточно сказать, что из-за этого "самого себя" я едва не стал алкоголиком и некоторое время был близок к самоубийству. Но все-таки Детство меня спасло…

…Происходило немало забавного. Помню, будучи еще школьником, ничего еще не смысля в самовнушении, не зная даже и слова такого, я искал способы борьбы с жутким, парализующим экзаменационным волнением. Пробовал разное пробовал напрягать свою волю, чудовищными усилиями "брать себя в руки", пробовал устыжать себя, пробовал "наплевать", "начихать" и прочее никаких результатов. Мешал "я сам", который так за себя боялся, который на себя никак не мог начихать — но это я понял позднее. И вдруг — вот, вот… Еще несколько- проб и ошибок — и я, наконец, улавливаю, что самый верный способ хорошо сдать экзамен, при прочих равных условиях, — это на самом экзамене играть в то, что это игра в экзамен! Так, что-то несерьезное-но!..

Играть надо по-серьезному. То есть изображать и некоторое волнение. Вот оно, вот оно! Нет ничего легче, как изображать то, что есть и на самом деле, да не каким избытком!.. Но ведь когда сильное чувство изображаешь, оно тем самым всегда несколько ослабляется. Это и во множестве других случаев — при плаче от горя, например, или при объяснении в любви: если чувство слабое, то оно внешним изображением может усилиться, а если. сильное — всегда ослабляется… Значит, никаких тупых "взять себя в руки" и никаких хамских "наплевать", а играть в игру тонкую, в тайную несерьезность серьезного и заранее уговорить себя в этом, убедить, поверить — ну хоть наполовину! И ровно наполовину уменьшится твой зубодробительный "мандраж", а с ним вместе и риск завалиться со всеми вытекающими отсюда последствиями. Конечно, при прочих равных условиях.

…И вот, наконец, игра найдена: я играю на экзаменах некоего Васю Кошкина, который сдает экзамены за некоего Диму Кстонова. С Димой Вася заранее договаривается, чтобы в случае провала или недостаточно хорошей оценки он не обижался: как выйдет, так и выйдет, доверился, так уж не обессудь. Поэтому волновался один Дима, а сдававший за него Вася только изображал волнение — слегка заикался, на двоих, стало быть, получилось вполовину меньше.

Открытие не великое, но практически ценное. Далеко не всегда я знал материал лучше всех, но сдавать экзамены, несмотря на ужасную свою нервозность, вскоре научился всех лучше, шпаргалками принципиально не пользовался и давал бесплатные консультации по курсу "Психология экзаменаторов". Лишь спустя много лет я осознал, что этот мой Вася Кошкин был типичным служебным "я", Внутренним Двойником, которых я потом наизобретал великое множество и для себя, и для своих пациентов. Еще много раз я забывал и вспоминал, что я не один, что меня много…

…В самом деле, — вот я, Дмитрий Сергеевич Кстонов, такого-то года рождения, такой-то, такой-то — вот мои документы, в единственном экземпляре устанавливающие мою тождественность самому себе и никому более. Но ведь эта моя однотождественность есть, если разобраться, всего лишь юридическая необходимость. Да, нужен строгий порядок установления личности, да, категорически необходимо, чтобы я, в единственном экземпляре, числился тем-то — только так меня могут узнать, признать, опознать, принять, пропустить, прописать, привлечь к ответственности, премировать, похоронить, да, всю эту внешнюю необходимость я сознаю и ей подчиняюсь.

Но почему я обязан слепо следовать ей внутренне?

Почему должен загонять в эту прокрустову лужу свою душу-вселенную воображения, океан предчувствий?..

Когда я входил в роль юридического "себя самого", мне часто казалось, что меня кто-то просто придумал, и притом кто-то не весьма остроумный, какой-то нудный халтурщик. Есть ли разница между произволом воображения и произволом судьбы?.. Мое явление в мир в качестве Д. С. Кстонова, при всех хитросплетениях ведших к тому неотвратимых закономерностей, есть факт до смешного произвольный, насквозь случайный… Случайно имя (меня совсем было уж собрались окрестить Иваном), случайна фамилия. Согласно семейному преданию, мы происходим от француза Гастона, дезертировавшего из наполеоновской армии и приютившегося в местечке Малые Левищки Смоленской губернии. Гастонов сын от дочки местного попа оказался малый хоть куда и открыл близ большой дороги опохмелочное заведение, на котором вывесил заманку: "Пожалуйте, господа, к Гастонову", что на языке подвыпившего уездного пристава звучало, как "П-пшли-к-Кстонову", откуда и произошла фамилия, а отчасти и род занятий потомка. (Прадедушка спаивал, а я вытрезвляю.) Мне не нравится моя фамилия, я хотел бы быть Левингстоновым. Да, в реальности юридической я есть я, постоянная, саморавная величина, но в реальности душевной мое постоянство есть мнимость, НЕПРАВДА — покуда жив, я никогда не был и не буду сам себе равен, такое уравнение произведет только смерть. Ведь даже фамилии и имена можно менять, ведь люди спокойно заменяют себе зубы, носы, кожу, волосы, кости, химию крови, начинают понемногу пересаживать органы, наверняка вскорости доберутся до генов… Думаю, что в грядущем Царстве Доверия люди будут гораздо охотнее менять свои характеры, чем одежду…