ГЛАВА 19
Наполеон ждал. С недавних пор ожидание вошло в привычку, и доклад адъютанта об отсутствии новостей воспринимался без прежнего раздражения. Наоборот, стала появляться какая-то боязнь новостей, способных нарушить установившееся положение.
Вдруг император Павел Петрович откажется принимать капитуляцию? Ведь на вывешенные более месяца назад белые флаги до сих пор нет никакой реакции. Хотя есть одна — русские перестали беспокоить ночными налетами и обстрелами. Правда, дезертиров и разведчиков уничтожают сразу, не отличая первых от вторых. Еще регулярно пропадают фуражиры, отправленные на поиски съестного. Некоторые возвращаются — пустые и без оружия, но сытые и с сильным запахом местного хлебного вина. И они же вновь вызываются добровольцами в следующий поиск, чтобы опять вернуться ни с чем.
Почему молчит царь? Белые флаги видны издалека… Более того, русские точно знают о предложении Наполеона — не далее как третьего дня в деревню, занятую французским батальоном, въехал отряд из восьми казаков, и их командир с хорошим парижским произношением искал ткачей и литейных мастеров для работы где-то под Москвой. Увезли пятерых, а флаг забрали с собой на память.
Полковник Люмьер еще сокрушался, что не владеет нужным ремеслом, а бывшие портные в России спросом не пользуются. Причем сокрушался столь искренне, что не нашлось сил отдать приказ о расстреле мерзавца. О повешении, если быть точным, так как пороха давно нет.
Новости из Парижа тоже не приходят. Что там творится? Англичане предприняли высадку или по обыкновению своему предпочитают грозить с безопасного расстояния? Хотя момент самый удобный — французская армия застряла в заснеженных лесах, император отсутствует, флот скорее всего заперт в Тулоне и Бордо…
— Ваше Императорское Величество, парламентеры!
— Где? — Наполеон стряхнул сонливость. — Это точно они?
— Их уже видно, сир, — адъютант махнул рукой. — Кто же, как не парламентеры?
Французский император припал к стеклу. Вот, кстати, еще одна загадка России: откуда в простом крестьянском доме двойные рамы с дорогущим стеклом?
— Ничего не вижу.
— Левее, сир.
Действительно, если глянуть чуть левее, то хорошо виден въезжающий в деревню отряд. Человек двадцать, не больше, из них только один офицер. Он единственный в привычном мундире с эполетами. Кажется, такие сейчас в русской армии считаются парадными? Богатая страна, если может себе позволить военную форму на все случаи жизни. У них, говорят, еще и повседневная есть.
Сопровождающие парламентера кавалеристы растянулись в длинную цепочку, видимо, для того, чтобы в случае чего не задеть друг друга огненными хвостами ручных ракет. Излишняя предосторожность, нужно заметить… никто не собирается нападать на долгожданного посланца царя Павла Петровича. Еще полгода назад такое было возможно, а сейчас, когда даже старая гвардия отказывается выполнять приказы командиров на голодный желудок…
— Знакомые все лица, — усмехнулся узнавший посланца Наполеон. Ну конечно же, Кутузов не упустит случая… — Лейтенант, проводите его ко мне.
Адъютант императора выбежал на улицу как раз в тот момент, когда майор Акимов бодро спрыгнул с седла и, небрежно поведя плечами, сбросил распахнутую шинель. Пришлось подхватывать на лету, будто какой-нибудь лакей в опере. И попробуй не поймай — этот офицер постоянно сопровождал князя Кутузова в поездках в Париж и прославился на дуэлях не менее фельдмаршала. Во всяком случае, генералов Грасиньяка, Першегю и начальника лионской полиции господина Буйона застрелил именно он. Вот почему русские для поединков выбирают пистолеты? Не любят вида крови?
— Добро пожаловать, месье майор! — Одна из немногих фраз, что получались у лейтенанта без жуткого акцента. — Его Императорское Величество ждет вас!
— Спасибо. И скажите своим солдатам, чтобы не приближались к моему конвою, — на приличном французском ответил Акимов. — У наших наций разное понимание юмора.
— Простите.?..
— Ракетный залп — это смешно или нет?
— Ни в коем разе не смешно.
— Вот видите! А мои бойцы не упустят случая пошутить, если с вашей стороны… Впрочем, я надеюсь на понимание.
— Оно будет, месье майор.
Акимов поднялся по ступеням, немного потопал ногами, сбивая налипший на сапоги снег, и распахнул дверь избы:
— Здравствуйте, Ваше Величество!
Теперь ожиданием томились съехавшиеся во временную Ставку императора французские генералы с маршалами — весть о прибытии русских парламентеров разлетелась по округе мгновенно. Покорившие почти всю Европу храбрые вояки с полным на то основанием рассчитывали принять участие в обсуждении условий сдачи, несомненно почетных, и искренне недоумевали, когда император отказал в таковом праве. И охраняющие место проведения переговоров бородатые казаки не вызывали желания оспорить приказ.
Шли минуты, часы, а Наполеон все продолжал разговаривать с русским майором за закрытыми дверями. О чем? Какие неприятности и резкие перемены к худшему принесет это тревожное уединение?
— Вы ошибаетесь, Ваше Величество! — Вторая бутылка арманьяка под весьма скудную закуску сделала Акимова словоохотливым. — Государь Павел Петрович вовсе не оспаривает законность французской, то есть вашей, императорской короны. Согласитесь, быть единственным в мире императором довольно скучно.
— А остальные? — Наполеон сносно изъяснялся на русском языке, а привезенный майором благородный напиток подействовал благотворно, почти уничтожив акцент. — В мире есть еще императоры.
— Не буду спорить. Но скольких из них можно назвать таковыми не из лести? Вопрос неоднозначный.
Бонапарт согласился и не стал более распространяться на столь щекотливую тему. Лишь снова выказал недоумения предложениями:
— И все же не вижу второго смысла в словах Павла Петровича.
— А он есть? — слегка обиделся Акимов.
— Его не может не быть, господин майор.
— А мне думается, Ваше Величество, все дело гораздо проще, чем кажется при внимательном, но изначально ошибочном рассмотрении, и государь при личной встрече сам постарается объяснить.
Очередное упоминание о необходимости личной встречи с русским царем Наполеона расстроило. Он слишком хорошо помнил предыдущую и не хотел бы вновь оказаться объектом дружеских, но на грани приличия, шуток. Одни только медведи с пушками на параде чего стоят… Но ехать в Петербург придется, черт побери!
— Могу ли я взять с собой конвой?
— Разумеется, Ваше Величество, вы же не арестованы. Но рекомендовал бы брать тех, в чьих услугах более не нуждаетесь, кого не жалко. Народ исполнен патриотических чувств, и в дороге возможно… хм… всякое.
— Народ пойдет против воли монарха?
— После подписания капитуляции? Нет, не пойдет. Но до нее…
Наполеон грустно усмехнулся прозрачному намеку. Вроде бы и не сказано ничего определенного, но майор ясно дал понять о последствиях отказа от сдачи на милость победителя. И никаких претензий к русскому императору — местное население сделает все само, причем из лучших побуждений. Впрочем, что же теперь плакаться…
— Когда можно будет выехать?
— Как только пожелаете, Ваше Величество. Лошадей, кстати, мы привели своих. Так я приказываю запрягать?
— Да, пожалуй.
Три дня спустя.
Путешествие в возке отличается от такового же в карете в лучшую сторону, но утомляет вынужденной неподвижностью и скукой. И если последняя скрашивается неспешными разговорами, то с первой ничего нельзя сделать — лежишь, закутанный в меха, иногда сидишь, но все равно движения нет, и заболевшие бока отравляют существование. И долгожданная почтовая станция воспринимается избавлением от мук, а ее незначительные удобства кажутся верхом совершенства.
Часто так оно и было без преувеличения — в большинстве своем станции совмещали гостиницу, приличный трактир и баню. Проезжающим иностранцам за особую плату могли принести теплой воды прямо в номер. Похвально!
— Еще вчера собирался спросить, господин майор, — французский император расположился за накрытым крахмальной скатертью столом и с любопытством огляделся: — Почему у вас нет разделения на благородную публику и чернь?
— В каком смысле? — Акимов изучал список блюд, поданный расторопным половым, и отвечал, не поднимая взгляда.
— Ну как же… видите крестьян в углу?
— Да, а что?
— Они и мы в одном трактире!
— Насколько я знаю, во Франции то же самое. Мне неоднократно приходилось видеть офицеров, обедающих в столь жутких харчевнях… И не понимаю вашего удивления.
— Офицер может зайти в низкопробный кабак, да. Но крестьянина никогда не пустят в более-менее приличную ресторацию.
— Да? — в свою очередь удивился Акимов. — У нас важно лишь наличие денег.
— Они не главное.
— Не скажите, отказ в их принятии приравнивается к оскорблению Величества. Или государства, так как на любой монете есть герб. Любой нищий… пардон, нищих у нас нет… любой французский нищий имеет право потратить русскую монету там, где ему удобнее.
На этот раз разговор велся на французском, и ни слова не понимающий половой откровенно скучал в ожидании заказа. Потом не выдержал:
— Что изволят господа?
Наполеона покоробило от подобной наглости:
— Вина принеси.
— Что к нему?
— Стаканы.
— Это всенепременно, господин хороший! Но что вы будете кушать?
— Ничего.
— А с вином?
— Зачем с ним что-то кушать?
Половой с видом человека, смертельно уставшего вдалбливать тупым путешественникам прописные истины, пояснил:
— Вино без закусок не подается.
— Ладно, тогда принеси водки.
— Будет исполнено сей момент! А к ней что подать?
Наполеон, вымотанный дорогой до потери аппетита, скрипнул зубами. Наблюдавший за ним Акимов улыбнулся:
— Да, Ваше Величество, все, что крепче кваса, полагается пить под обильную закуску.
— Это дикость, господин майор.
— Закуска градус крадет? Ничего не поделать — невоздержанность в питие не одобряется ни государством, ни церковью, а злоупотребивший рискует испытать их неудовольствие. Так что предлагаю поужинать. Уверяю, не пожалеете.
— Да?
— Конечно! Вы же раньше путешествовали по России с собственным поваром?
— Если мое второе появление здесь можно назвать путешествием…
— Давайте назовем его именно так! — И майор опять перешел на русский: — Любезный, принеси нам для начала смородиновой, а к ней…
— Расстегайчики нынче знатные удались, ваше высокоблагородие.
— Ага, их всенепременно. Еще борщ запорожский с пампушками и чесноком, сала копченого обязательно, селедочки, грибочков… И вообще, сам сообрази насчет заедков. Но в разумных пределах, разумеется.
— А вино?
— Баловство одно, это вино, — покачал головой Акимов. — И пошевеливайся давай, любезный.
Окрыленный половой убежал, а французский император решил высказать майору претензии:
— Сей мерзавец не испытывает ни малейшего почтения к чинам! Как вы живете?
— Хорошо живем, Ваше Величество. И хорошо сидим! Поверьте, в Париже вы будете вспоминать сегодняшний ужин и скучать по русской кухне.
— Если он будет, этот Париж.
— Государь Павел Петрович твердо обещал.
— Ваши слова, да Богу в уши.
— Господь меня услышит, не сомневайтесь.
* * *
Поздним вечером, когда уставший Бонапарт крепко спал на мягкой перине под пуховым одеялом и видел во сне французские знамена над Вестминстерским аббатством, майор Акимов все еще сидел в опустевшем трактире. Бутылка цимлянского на столе, трубка с хорошим табаком… что еще надо для малой толики счастья? Нет, для счастья это слишком мало, но для благодушного настроения в самый раз. И если бы не бестолковые подчиненные… А где найти иных?
— Ты что за комедию устроил, сержант? Ужели нельзя было принести императору вино без всяких закусок? Хлопнул бы он стаканчик-другой, да на боковую.
— Так гостеприимство, ваше высокоблагородие! Накормить, напоить, и только потом спать уложить, — оправдывался половой. — Тем более иных приказов не поступало.
— Не жалеете командира, ироды, — проворчал Акимов. — А вы, орлы, что изобразили? Ясно сказано — обеспечить охрану без привлечения внимания. Зачем вырядились?
Переодетые крестьянами бойцы охранного батальона Министерства госбезопасности не ответили, что вызвало еще большее раздражение.
— Почему молчим, господа? Я, значит, должен изобретать дурацкие истории для французского императора, а они молчат… А не устроить ли ему поутру встречу с российским трудовым крестьянством в лице передовых его представителей?
— Виноваты, ваше высокоблагородие.
— Конечно, виноваты. И хорошо еще, что Наполеон не обратил внимания на ваш стол… От сохи и прямо к рябчикам с трюфелями? Идиоты.
— Это куропатки были, — попытался выгородить сослуживцев сержант-половой. — Для рябчиков нынче не сезон.
— Хорошо, пусть будут куропатки. Но при доходе среднего крестьянина…
— У них рублей пятнадцать выходит, не меньше!
— И потому могут потратить на ужин стоимость двух коров? Страшно далеки вы от народа, господа!
— Не скажите, — возразил сержант. — Мужик сейчас богатый пошел. О прошлом месяце четверо крестьян батарею шестифунтовок сдавать привезли… Их обеду сам господин полицейский исправник завидовать изволили. А эти, чисто умозрительно, могли получить деньги за трофейные ружья. Вполне резонно, сейчас многие трофеями промышляют.
— Французскому императору будет неприятно услышать такие объяснения.
Сержант хмыкнул:
— Хотел бы он политесу и галантерейного обхождения, так и сидел бы в своих Парижах. Его сюда никто не звал.
Майор тяжело вздохнул. Ну не рассказывать же нижним чинам о долгой и кропотливой работе по заманиванию Бонапарта в Россию? Не поймут и не одобрят. Большая политика, она такая… она мало кому нравится.
— Ладно, орлы мои певчие, будем считать, что оправдания приняты. Но впредь попрошу подобного не допускать!
Утром Наполеон проснулся в дурном настроении и молчал почти до самого вечера. Лишь попросил не останавливаться на обед, сославшись на ноющую от обилия жирной пищи печень. Уважив просьбу, обедать не стали, только сменили лошадей. И к полуночи добрались до Петербурга.
На заставе их ждали. В ярком свете керосиновых фонарей сверкала начищенная медь духового оркестра, блестело золотое шитье на парадных мундирах выстроенного к торжественной встрече полка, не менее десятка генералов обсуждали вопрос о неуместности хлеба с солью… Готовились заранее!
— Сообщение о нашем прибытии передали по телеграфу, — объяснил Акимов в ответ на недоуменный взгляд и невысказанный вопрос французского императора. — Зная точное время убытия с почтовой станции и скорость передвижения, нетрудно высчитать. Государь Павел Петрович отрицательно относится к привычке держать людей на морозе.
— А он сам?
— Встреча назначена на завтра, Ваше Величество.
— Аудиенция, вы хотите сказать?
— Нет, именно встреча. Аудиенцию дают младшему, так что будем точными в определениях.
— А сейчас что делать?
— Если хотите, то могу показать город — в Санкт-Петербурге есть на что посмотреть даже зимней ночью.
— Спасибо, не нужно.
— Тогда едем в церковь.
— Зачем?
— Там на вас снизойдет благодать, и от лица Франции вы попросите помощи в защите от аглицкого нашествия. Само собой, небезвозмездно.
— Я так и подразумевал…
— Да, но приличия должны быть соблюдены, Ваше Величество. Алчность нам претит, но золото, ниспосланное свыше, совсем иначе выглядит! Из презренного металла становится благородным, да…
Наполеон по достоинству оценил словесные кружева майора Акимова. Действительно, платить все равно придется, но это предложение позволяет представить немалую контрибуцию как жест благодарности и не вызовет злорадных насмешек. А золото… Что золото? Его много еще лежит по европейским кубышкам, и нужно лишь потрясти. Генрих Четвертый когда-то оценил Париж в мессу… С тех пор французская столица несколько подорожала. Но пусть будет так, как будет!
Где-то на окраине Санкт-Петербурга.
Несмотря на позднюю ночь, в трактире «Лошадь в яблоках» довольно многолюдно. Заведение года два как облюбовано извозчиками, и закрыть его по позднему времени — лишиться прибыли, причем немалой. «Кумпанство партикулярного извоза и доставки сугубых грузов» исправно оплачивало выдаваемые своим работникам «сугревные билеты», да и сами они не прочь потратить полученную на чай копейку в оздоровительных целях. Но не допьяна, разумеется.
Сюда же стекались новости со всей столицы, и часто досужие сплетницы отваживались заявиться, дабы, проставившись штофом казенной водки, узнать вести из первых рук и с утра разнести их далее. Сегодня новость одна на всех.
— Слыхал, кум, Бонапартия привезли к государю на правеж?
— Эка! Да я же его как вот тебя видел! В двух шагах, только руку протяни!
— Ну?
— Не нукай, чо! Шибздик какой-то, а не Бонапартий.
— Махонький?
— Меньше некуда.
— Наш-то тоже невелик.
— Не сравнивай, дурень! Наш ростом в корень пошел.
— Это точно! — В голосе извозчика послышалась жгучая зависть и уважительное одобрение. — А Бонапартий?
— Его, вишь ты, досада взяла.
— Да ну?
— Чтоб мне на этом месте провалиться! А еще у нашего настойка особая есть, ее князь Беляков с Урала привозит…
— Правда?
— А ты думал! Почему обозы оттуда с большой охраной идут? Только из-за нее. Махонькая скляночка всего, а стоимостью в гору серебра. В Михайловском замке хранится, в особой комнате из железа, запираемой золотым ключом. У моей тетки там зять свояка двоюродного брата ее соседки истопником, ему доподлинно ведомо.
— Вон оно как…
— Так оно и есть. Бонапартий и войско-то привел, чтобы тайну золотого ключика выведать.
— Вот свинья!
— Не то слово, кум.
— И что теперь будет?
— Знамо что, обдерет наш хранцуза как медведь липку, как есть без штанов по миру пустит.
— И поделом.
— О чем и говорю. Но подштанники оставит — государь суров, но справедлив, дай Бог ему здоровья.
— Спаси его Господь! — согласился кум и поднял стакан на уровень глаз: — Выпьем за государя!
