Глава 28. Эрзерум

Генерал Юденич пребывал в том состоянии, которое обычно вызывало у подчиненных желание оказаться где-нибудь подальше от начальства. Победой под Сарыкамышем Кавказ был надежно и надолго защищен от вражеского нашествия. Кавказская армия смогла получить заслуженный отдых и приступить к своему устройству. Но поступившие из Ставки распоряжения требовали наступления, причем сразу по нескольким направлениям, что при выделенных силах и снабжении было очень рискованно. Конечно, флот сделал все, чтобы затруднить доставку грузов и пополнений турецким войскам по морю, но сушу перекрыть он не мог, и турки, пусть и с трудом, но восстанавливали свою армию. А у его войск не хватало патронов и снарядов, орудий и пулеметов. Дошло до того, что добровольческие армянские дружины пришлось вооружать трофейными турецкими винтовками.

Но указания Ставки просто так не проигнорируешь, пусть даже это не прямой приказ, а просьба. Поэтому надо решать и решать быстро…

В столовой штаба армии собрались начальники отделов и управлений: Калитин, Воробьев, Вадин и остальные… Генерал Юденич обедал, иногда перекидываясь словами, совершенно не относящимся к предстоящему совещанию. Как только все закончили обедать, командующий Кавказской армией молча поднялся из-за стола и, встав напротив висящей на стене карты района боевых действий, открыл совещание:

– Ну, господа, к делу.

Все насторожились и, по-видимому, приготовились к длительному обсуждению. Ходили всяческие слухи о дальнейших планах Ставки, десантах в Трабзоне, Самсуне и даже Константинополе, о возможном наступлении на Австро-Венгрию и передаче части войск с Кавказа на Юго-Западный фронт. Так что морально присутствовавшие были готовы услышать любое неожиданное известие, но услышанное превосходило все самые невероятные предположения.

– Получено указание Ставки начать одновременно два наступления – для освобождения Батума и в направлении на Эрзерум.

Гробовое молчание. Очевидно, такого не ждал никто. Наконец генерал Калитин зашевелился и стал резко просить об отсрочке, указывая на неготовность, отсутствие достаточного количества сил и запасов, трудности снабжения войск в горной, лишенной нормальных дорог местности.

К его словам присоединился генерал Вадин. Их поддержали еще несколько человек. Только генерал Воробьев не произнес ни слова, демонстрируя выдержку и спокойствие.

– Хорошо, господа, откладываю начало операции на неделю. К этому сроку подготовить все.

Что и говорить, – отсрочка знаменитая, от такого решения командующего у многих стало нехорошо на душе. Начальники осмелели и стали настаивать еще более.

Юденич тряс головою:

– Нет, нет, нельзя, имеем сведения – из Константинополя и с Сиваса идут подкрепления; ни одного дня больше.

Генерал Вадин встал и разрешился докладом. Начиналось так: «Я, по опыту Порт-Артура, по опыту действий под крепостями…» – и многословно продолжил под одобрительные реплики некоторых начальников. Он стоял несколько сзади и не видел лица генерала Юденича. Но сидящие приготовились к «грозе», ибо видели своего командующего «с фронта». А на этом лице рисовалось нетерпение, столь знакомое подчиненным. Николай Николаевич даже пальцами правой руки забарабанил по столу.

– Ну, думаю, хватит сейчас, – не удержавшись, шепотом заметил полковник Квинитадзе.

– У нас тоже есть опыт боевых действий, – прервал доклад Юденич и потом резко добавил: – Будете воевать – отлично, не будете – обойдемся без вас.

Наступило молчание. Просьбы об отсрочке сразу прекратились.

…Русские войска перешли в наступление неожиданно для турок, предполагавших, что известные им затруднения со снабжением не позволят гяурам начать атаковать ранее лета. К этому сроку Третья турецкая армия должна была получить многочисленные подкрепления из состава Первой и Второй Константинопольских и Четвертой Сирийской армий. Пока же большая часть подкреплений маршевыми колоннами, таща за собой обозы, пылила по дорогам от ближайших станций и отдаленных гарнизонов, неторопливо приближаясь к линии фронта. Весьма неторопливо.

А на этой линии затишье вскоре сменилось бурей. Не беспокоясь за левый фланг, где дислоцированные в Персии казаки Азербайджанского отряда генерала Чернозубова оккупировали всю Северную Персию, что усиливало престиж России и подрывало германское влияние в этой стране. Главнокомандующий, однако, не мог игнорировать положение на правом фланге. Взамен получившего назначение на австро-германский фронт генерала Елыпина командовать Приморским отрядом Юденич назначил генерала Ляхова. Заявив ему, что никаких подкреплений не будет, поэтому освобождать Чорохский край от турок и мятежных аджарцев ему придется имеющимися силами. Выбор оказался верным – Ляхов медленно, но верно продвигался вперед.

Двинулись вперед и войска центрального отряда. Особое внимание командиров было обращено на экипировку и снабжение солдат – все они получили собранную в тылу теплую одежду, попечением местных армянских мастерских были изготовлены тысячи специальных очков, защищавших глаза бойцов от снежного блеска, в частях и ближнем тылу были созданы запасы дров, которые подвозили на трофейных ослах и мулах. И лишь одно не могло обеспечить командование в достаточном количестве – огнеприпасов. Если с патронами к стрелковому оружию дело обстояло более-менее нормально, то для артиллерии был установлен ежедневный лимит. И такое положение, казалось, оправдывало скептическое отношение генерала Вадина и его сторонников к предстоящему наступлению. Если не учитывать того, что у турок дела со снабжением обстояли еще хуже. К тому же начатое наступление на Чорхский край дезориентировало турецкое командование, посчитавшее, что у русских просто не хватит сил на одновременный удар по двум направлениям.

Но оно сильно ошиблось…

Ранним утром подполковник Пирумов, командовавший Сто пятьдесят третьим пехотным Бакинским Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича полком, вместе с полковым адъютантом и несколькими посыльными стоял в передовых окопах Первого батальона, наблюдая в бинокль за просыпающимися позициями турок. Рядом с ним расположился командир поддерживающей полк скорострельной батареи подполковник Гаршин.

– Павел Петрович, как батарея?

– Батарея готова. – Гаршин опустил бинокль, в который рассматривал те же надоевшие всем господам офицерам турецкие позиции. – Вот только еще не видать ни черта.

Он уже пристроился на бровке бруствера, усадив у ног телефониста, молоденького шустрого паренька в новенькой шинельке. Из-за борта шинели комбата торчал уголок блокнота и таблицы стрельбы с заложенным в них карандашом. Никаких артприборов у Иванова не было, пристрелку, как всегда, он вел глазомерно, обходясь стареньким, обшарпанным биноклем.

– Да, еще темновато, – взглянув на горы в бинокль, подтвердил Пирумов. – Но ждать мы не можем.

– А у меня нет лишних снарядов, господин полковник, чтобы ими разбрасываться. Вблизи видать, а даль вся в потемках. Куда же стрелять? Разрыва не увидишь.

– Понимаю вас, Павел Петрович, но приказ…

– Приказ отдавали в штабе, а там местных условий не видно, – огрызнулся фрондерствующий артиллерист. И тут же приказал: – Евграшин, связь.

Несколько мгновений, пока связист громко кричал в телефон, устанавливая связь, все молчали. В это время загрохотало где-то справа, чуть позднее подала голос мортирная батарея. Над головами прошелестел первый гаубичный снаряд, гулко разорвавшись где-то среди окопов. Гаршин замысловато выругался. «Покидают снаряды зазря», – пояснил он свою ругань Пирумову. Тот молча махнул рукой, потом, наклонившись к артиллеристу, проговорил, поднимая голос, чтобы пробиться сквозь нарастающий грохот работы артиллерии.

– Видишь окончание траншеи, самый ее нижний отросток? Там, похоже, позиция пулемета.

– Да, вижу. Вчера еще мои засекли.

– Далее на изломе траншеи, у самой вершины, еще пулемет, ночью обнаружил сам. Этот самый опасный, на два склона работает.

– Вот его мы и прихлопнем, – уверенно бросил Гаршин. – В первую очередь.

– Далее все по траншее. Надо накрыть.

– Попробуем. Ну, с богом! – артиллерист начал быстро-быстро передавать команды дублирующему их в телефонную трубку связисту. Гаубицы, выпустив по пять-шесть снарядов, замолчали, не нанеся противнику никакого видимого ущерба. Продолжали бить лишь дивизионные трехдюймовки и горные пушки. Среди их огня терялись редкие разрывы снарядов гаршинской батареи, но Пирумов был уверен, что его-то выстрелы попадают точно в цель. Наконец, недолгая канонада смолкла, лишь пушки Пирумова изредка били куда-то по самой вершине горы.

– Черевиченко, ракету!

Полковой адъютант был наготове и, хрустнув курком немецкой ракетницы, вскинул ее над головой. Пирумову показалось, что зеленая гроздь ракеты упорхнула вверх мгновением раньше, чем хлопнул выстрел, и красиво распустилась в небесно-голубой высоте.

Громовое «Ура!» потрясло, как казалось, окрестные горы. Нижние чины торопливо повыскакивали из окопчиков и, пригибаясь, с затаенным до поры опасением на лицах бежали, громко крича от возбуждения, вперед. Турецкие окопчики опоясались вспышками выстрелов, но оба пулемета молчали. В бинокль было видно, что и второй батальон движется столь же быстро вперед. Вслед за первыми цепями из окопов уже поднимались поддержки, а за ними – цепи третьего и четвертого эшелонов.

Пирумов крикнул ближайшему посыльному, жадно следившему за бежавшими и изредка падавшими в снег фигурками, первые из которых, одолев подъем, уже скрылись в турецких окопах.

– Давай в штаб. Доложишь, что наступление началось, меняю командный пункт, выдвигаюсь на высоту пятьсот.

– Есть, вашбродь! – Путаясь в полах шинели, посыльный вылез из окопа и побежал назад, в тыл, смешно размахивая руками и посверкивая на солнце штыком трехлинейки.

– Не рано, Илья Фомич? – поинтересовался Гаршин, опустив бинокль.

– В самый раз, – азартно отрезал Пирумов. – И ты своих сворачивай, пусть сразу за нами идут.

– Понял, – улыбнулся Гаршин и наклонился к телефонисту…

Так началось изумительное приступ-наступление, одно из славнейших дел русского оружия в Мировую войну – дело, подобно которому не имеет и не будет иметь ни одна армия в мире. Неистовые атаки кавказских и туркестанских полков встречали яростное сопротивление. Турки не раз переходили в бешеные контратаки, но взятое русскими с бою назад не отдавалось. Когда же Четвертая Кавказская дивизия преодолела Каргабазарское плато, зимой недоступное даже для коз, это ошеломило командование и войска Третьей турецкой армии и ознаменовало выигрыш Эрзерумского сражения. Войска двинулись вперед.

Около полудня четвертого дня наступления в штаб армии срочно прибыл командир единственного приданного армии авиаотряда военный летчик поручик Мейер. Он только что вернулся с воздушной разведки и так спешил, что ворвался в штаб, даже не переодевшись, в кожаном костюме и шлеме. От пережитого волнения его лицо передергивалось нервной судорогой. Его аппарат в морозном воздухе с трудом перелетел через гребень Деве-Бойну, чуть не касаясь его крыльями. В самолете позже насчитали более двадцати пулевых пробоин. Мейер доложил, что он заметил необычное движение на улицах Эрзерума и некоторое количество повозок, тянувшихся по дороге от Эрзерума на запад. У него сложилось впечатление, что начинается эвакуация тыловых учреждений.

Генерал Юденич сразу понял, что наступила минута кризиса, и немедленно отдал приказ об атаке по всему фронту. Все произошло именно так, как и предполагал командующий. Турки уже начинали оттягивать свои войска, и теперь русские полки один за другим врывались на плечах врага в неприступные форты. Но и османы не сдавались, предпринимая иногда самые бешеные усилия, чтобы отбить захваченные позиции. Попал в такую ситуацию и подполковник Пирумов, с азартом влетевший с передовым отрядом полка в форт Далангез, единственный форт Эрзерума, взятый русскими войсками в войну 1877 года, и как раз тоже бакинцами. Шесть рот бакинцев повторили на Далангезе подвиг горталовского батальона, отбив штыками, немногочисленными гранатами и камнями восемь атак турецких аскеров. И лишь известие, что русские уже на улицах города, заставило турок поспешно отступать. Но далеко они не ушли, Сибирская казачья бригада конной атакой добила остатки уходящего полка.

Не задерживаясь, Юденич погнал дальше, вглубь Анатолии, расстроенного и ошеломленного неприятеля. Преследование – в метель, стужу и без дорог длилось еще пять дней. После второго сокрушительного поражения остатки Третьей армии можно было свести в неполную дивизию. Тысячи дезертиров скитались по окрестностям, стараясь уйти подальше от опасностей фронта. Если бы не усталость солдат и критическое состояние с боеприпасами, Кавказский фронт мог бы захватить и саму древнюю столицу осман Ангору (Анкару). Но наступление выдохлось, упершись не в стойкость обороняющихся, а в недостаток снабжения. К тому же на германо-австрийском фронте началось крупное наступление противника, заставившее бросить все резервы на его отражение.

Через неделю в Эрзерум прибыл граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, наместник Кавказа. Подойдя к выстроенным войскам, он снял с головы папаху, повернулся к Юденичу и поклонился ему до земли, а затем обернулся к войскам и крикнул: «Герою Эрзерума генералу Юденичу – ура!»

Дружное «ура!» огласило захваченную турецкую крепость.

Из Эрзерума Илларион Иванович телеграфом сообщил Императору Николаю II свое мнение о генерале Юдениче: «Заслуга его велика перед Вами и Россиею. Господь Бог с поразительной ясностью являл нам особую помощь. Но, с другой стороны – все, что от человека зависимо, было сделано. Деве-Бойна и Эрзерум пали благодаря искусному маневру в сочетании со штурмом по местности, признанной непроходимой. По трудности во всех отношениях и по результатам, взятие Эрзерума по своему значению не менее важно, чем операции, за которые генерал-адъютант Иванов и генерал-адъютант Рузский были удостоены пожалованием им ордена Святого Георгия Второй степени. Моя священная обязанность доложить об этом Вашему Императорскому Величеству. Просить не имею права…»

Ответная телеграмма гласила: «Очень благодарю за письмо. Ожидал вашего почина. Награждаю Командующего Кавказской Армией генерала Юденича орденом Святого Георгия Второй степени. Николай». Официальное сообщение, отредактированное генералом Алексеевым, пришло еще через неделю:

«Государь Император Всемилостивейше изволил пожаловать командующему Кавказской Армиею Генералу от Инфантерии Николаю Юденичу орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия Второй степени, в воздаяние отличного выполнения при исключительной обстановке боевой операции, завершившейся взятием штурмом Деве-Бойнской позиции и крепости Эрзерум».