— А енто что за нетопырь?

— Не тычь пальцем. Сия книжка дороже целого дома стоит. Ну, ежели знающий человек будет оценивать.

— Как же ее городские не украли? Они что, совсем дураки?

— Близко к тому.

— А ты нас колдовать по ней научишь?

— Перестань глупости молоть! Колдовство…

Я не договорил, зашедшись кашлем. Вот уж зараза, так зараза! Цинготные пятна давно исчезли, и плоть на костях стала нарастать — однако при малейшем усилии или при попытке повысить голос перхал мучительно и тяжко, с одышкой и хрипом. И все же не стану хулить рецепты деда Василия: казенная медицина меня совсем приговорила, а старый знахарь не дал помереть. Вдобавок, пациент вошел во вкус. Резкий запах от растопленного волчьего сала начал, по непонятному капризу больного обоняния, нравиться. Теперь тетка Алена каждый день, отрубив от висящей в кладовке мерзлой звериной туши два-три фунта мяса, готовила по моим указаниям бифштекс. На английский манер, с кровью. Правильнее, наверно, "вольфштекс" — ибо говядина тут не при чем. Деревенские охотники с готовностью угождали прихотям графа, что было нетрудно по изобилию хищников в окрестных лесах и не стоило им ни копейки. Волчатину даже собаки не едят, боятся. Одна беда: клеймо колдуна при таком рационе вам точно обеспечено.

Маленькая старинная книга увенчала сию репутацию. Крестьяне рассуждают прямолинейно. Переплет черного цвета? Значит, чернокнижество! А уж после того, как по деревне расшептали о человеке с крыльями летучей мыши, на страницах изображенном… Кем может быть это существо, если не дьяволом, рисованным прямо с натуры?

Среди народов более религиозных — не миновать бы мне беды. Но русского мужика даже скрести не надо, чтобы под тонким слоем православия обнаружился замерзелый язычник. На нечистую силу он смотрит с практической стороны: какую бы от нее получить пользу? Казачьи байки о поездках верхом на чёрте вполне выражают сие отношение.

А уж ребятишки… Материнские запреты, пусть подкрепленные прутом по заднице, не в силах одолеть детское любопытство. Отцы, может, и сумели бы найти более весомые аргументы — но они далеко. Это в других имениях мужики отсыпаются зимою за летнюю страду, подобно медведям. Бекташевские все на промыслах, начиная с подростков тринадцати-четырнадцати лет. Кто не попал на корабли и заводы — те в лесу. От Осташкова до Твери, а по другую сторону водораздела — на Ловати, Мсте и Луге больше двадцати пильных мельниц в аренде у здешних жителей. Снабдить их материалом — работа на всю зиму.

Ну, а школярам моя горница словно медом намазана. Учителя они сроду так не слушали. Ум и память нараспашку, как корабельный трюм — грузи, что хочешь. Грех такой момент упускать.

Кто сказал, что крестьянам науки без пользы? Вот, геометрию взять — самонужнейшее для земледельца искусство! От астрономии, может, прямой корысти нет — зато интересно! Механика… Тут уж любопытно мне самому: сумею ли научить медведя ходить по канату? Ну ладно, медвежат… Разумеется, всех — не выйдет. Туп или плохо стараешься — поди прочь. Кто выдержит — так и быть, расскажу о дальних странах…

Но главный магнит, конечно, — "колдовская" книга. Чтобы разок заглянуть, в лепешку расшибутся. А я взял за правило даже на глупые вопросы отвечать всерьез и толком. Вот и приходится (не впервые уже) рассказывать о машине Леонардо и объяснять ее непригодность:

— Кто скажет, почему не бывает птиц величиною с лошадь?

— Господь не сотворил!

Это Кузя, сын здешнего дьячка: у него на все готовые ответы.

— А вот и сотворил! — Епишка не любит, когда кто-то умнее его. — В Ындейских странах есть такая птица, что слона подымает — жрет она их, слонов-то! Забыл, как зовется… А у нас слоны не водятся, она бы тут с голодухи околела!

— Сказки это все: ты хоть раз слона видел?

— Дед Василий видел! На Москве, когда персицкий царь нашему подарки присылал…

Дети не умеют держать тему. Возвращаю разговор от слонов к птицам и рассказываю о галилеевских правилах подобия для конструкций. "Чем больше она по размерам, тем менее будет прочна". То же самое здесь: отношение веса к площади крыльев и сечению мускулов, оными повелевающих, имеет предел.

— Так что, видите, никакая тварь весом больше пуда летать не может. Что, непонятно? Да очень просто: или тяжела окажется, или кости слишком непрочные. А человеческое тело еще и неподходящим образом устроено. Силы в руках маловато. У птиц мышцы крыльев знаете, какие толстые! Курицу когда-нибудь ели?

Отвечают вразнобой. Епишка глубоко задумывается. Видно: если ел, то давно. Уже не помнит. Это еще село богатое, им весь уезд завидует. Правда, богатство не ложится ровно: полдюжины ушлых мужиков снимают сливки с нынешнего процветания, остальным достаются крохи.

— Ладно, по-другому объясню. Тащи два стула с высокими спинками. Ставь сиденьями от себя на расстоянии вытянутых рук. Чуть поближе. Вы двое на них сядьте. Теперь берись за верх спинок и попробуй на руках крестом повиснуть. Нет, пола ногами не касаться!

— Дай, я!

Другой мальчишка отпихивает неудачника — у него тоже не выходит. Останавливаю готовую начаться свалку.

— А ну, тихо! Всех выгоню. Бывают очень сильные люди, которые могут удержаться. Но недолго. На один вздох. А если б у вас на руках были крылья — для полета надо силы еще больше. Представьте: поднимать свое тело при каждом взмахе.

Вообще-то я очень сильно упрощаю. Человеческая рука примерно аршин длиной, средняя же точка крыла, если взять птичьи пропорции и увеличить площадь пропорционально весу… В общем, плечо рычага намного удлинится.

— Так птицы не все время крыльями машут — вот коршун, бывает, кружит…

Кто-то из детей встрял — да тут же и замолчал, смутившись. Зря стесняется: сказал по делу.

— Правильно. Только прежде, чем кружить, надо на эту высоту подняться. Помашешь крылышками-то.

— А ежели подыматься не на крыльях? Привязать их к хребтине, влезть на сосну, да и прыгнуть?!

Это опять Епишка: хочется быть на виду.

— Давай, одним дураком меньше станет.

Соседский паренек — не помню, как зовут. У них постоянное соперничество.

— Ну-ка, не задираться! На завтра вам обоим задача — добыть птицу. Не курицу. Чтоб летать умела. Чем крупней, тем лучше.

— Ворону можно?

— Годится. Можно даже двух. Первую — живую и невредимую. Другую будем мерять: нужно развернуть крылья, обвести и сосчитать площадь в дюймах. По клеточкам: помните, как я учил?

— Ага!

— И еще, кто сможет, гирьки для весов найдите. Хотя бы одну, любую. Полный набор сами сделаем — покажу, как. И весы сделаем. У кого-нибудь батька корзины плетет?

— У меня!

— Принеси пучок лозы — чтобы сухая была, но не ломкая Не бойтесь, не на розги. Еще надо аршин тонкого полотна, суровую нитку, иглу и тонкую бечевку. Кто добудет?

— Я!

— Нет, я!

— Тащите оба, лишко не будет. Теперь ступайте, отдохнуть хочу.

Разумеется, человек своею силой взлететь не способен. Слишком мало в нас мускулов, слишком много дерьма. Так что корысти от сих изысканий быть не может. Но в теоретическом смысле предмет интересный. Люди давным-давно научились запрягать воздушную стихию. Силой ветра можно молоть зерно, пилить доски, путешествовать — если угодно, вокруг света! Только тайна полета в руки не дается, хотя нет недостатка в усилиях ее раскрыть. Лет десять назад прославился на всю Европу португальский патер Лоренцо де Гусман. Не знаю, как устроен воздушный корабль, им придуманный, — однако достоверно известно, что бумажная модель сего корабля взлетела под потолок королевского дворца прямо на глазах изумленного Жуана Пятого. То-то и оно, что модель. Получив щедрую субсидию и профессорское звание, обещанное королю большое судно этот поп так и не построил. Англичане рассказывали: какой-то молодой швед, приезжавший учиться в Лондон, тоже занимается подобными изысканиями — результатов, впрочем, не видно.

На следующий день огорошил мальчишек вопросом:

— Воздушных змеев делать умеете?

И началась потеха! Иногда наука отличается от баловства только измерением и расчетом, а внешней разницы нет, — объяснять сие деревенской публике бесполезно. Блажит боярин, в детство впал… Бог с ними, пускай болтают что угодно! Одна печаль — в позапрошлом году мои помощники мерили силы, действующие в потоке на фигуры, подобные рыбьим плавникам, и где теперь тетради с этими записями? Тоже на растопку пошли? А как пригодились бы! Плавник, крыло, парус — все они друг другу сродни…

Что бы со мною стало, если б не ребятишки, да не научные забавы? Задохнулся б собственной злобой и помер от разлития желчи! Отплатить врагам той же монетой возможности не представлялось. Заниматься мелкими практическими делами после масштабов, к коим привык — неинтересно. Уж лучше витать в эмпиреях, пока не найдется веская причина вернуться на грешную землю. Во всю зиму ни одной попытки сдернуть меня с облаков не припомню. Можно бы ожидать, что власти постараются как-то определить положение ссыльного, учинить за ним надзор, назначить провиантское и денежное содержание. Ни шиша подобного! Судя по всему, уездное начальство само ничего решать не дерзало, указаний же сверху не получило. А откуда им взяться, указаниям? До декабря месяца высшие государственные чины пребывали в беспробудном пьянстве, празднуя окончание многолетней шведской войны. Недостаток усердия Петр принял бы за личную обиду. Гвардейские офицеры следили, чтобы все были веселы и не пренебрегали угощением; домой никого не отпускали до глубокой ночи. С установлением зимнего пути двор, дипломатический корпус и генералитет переехали в Москву — и богатырский загул пошел по второму кругу! Только Великим постом прочухались. Обо мне бы и тут не вспомнили, если б не огненная машина. В машкерадной процессии на масленицу ей отвели почетное место, и что же? Расписные деревянные кони с рыбьими хвостами, блистающими жестяной чешуею, грозно пускали пар из ноздрей — но повозка не ехала. Петербургский мастер, сопровождавший оную, убоялся наказания и пустился в бега. Брюс, получив порцию высочайших матюгов, обиделся — и доложил, что мимо самого инвентора толку не будет.

Государь хмыкнул и грозно блеснул очами — однако ничего не сказал, вроде как даже на мгновение задумался. Изучивший тончайшие оттенки царской мимики генерал-фельдцейхмейстер счел сие благим знаком и негласным позволением в открытую мне написать.

Иногда невинный вопрос о здоровье звучит (для людей понимающих) победным гимном, внушая надежду на скорое окончание гонений и возврат к полноценной жизни. Послание Якова Вилимовича, краткое и формальное, было исполнено тайного смысла: читать его следовало исключительно между строк. Но, после первого приступа радости, оно повергло меня в глубокую задумчивость.

Хочу ли я вернуться на государеву службу? Вот вопрос, на который не находилось ответа. Быть пешкой в чужих руках… Ну, пусть не пешкой — фигурой… Важной фигурой… Движущейся лишь по предначертанным линиям…

Вот уж хрен, Ваше Императорское Величество! Только игроком!

Доселе подобная дилемма не возникала, ибо собственные мои упования близко совпадали с целями государя. И пути достижения оных не представляло труда согласить. В безумстве тайной гордыни я мнил себя даже не слугой — соратником и единомышленником Петра.

Ему же требовались исключительно холопы.

Всяких чинов холопы, от землепашца до фельдмаршала. А кто неправильно свою должность понимает — того рано или поздно поставят на место. Так и меня щелкнули по носу, чтоб лишку о себе не воображал. Хорошо щелкнули, чуть не убили. Что ж теперь, нагнуться и сунуть шею в ярмо?

Что отписать Брюсу?

Не знаю, чем кончились бы раздумья, не появись в моем уединении внезапный гость. Раз на горку, где я запускал воздушных змеев с мальчишками, прибежал посланец от деда Василия. Обрадовал: дескать, чужой человек приехал и желает говорить со мною. Не офицер, не приказный — по виду скорее купец. Так оно и оказалось. Рожа знакомая, где-то встречались раньше. Поглядев обалдело, как имперский граф снимает овчинный тулуп и разматывает драные онучи, купчина смутился. Чуть не клещами из него вытянул, что хотел-то он денег!

Откашлявшись после приступа смеха, спросил приезжего:

— Какие деньги, любезный?! Не помню, чтоб у тебя занимал.

— Так господин генерал…

— Больше не генерал. Обращайся "господин граф" или "Ваше Сиятельство".

— Так господин сиятель, дозволь сказать…

— Насмехаешься или просто дурак?

— Дурак, эт точно! Пятьсот рублев как псу под хвост сунул — в ваше кумпанство вложил…

— Ну и что? Моя часть взята в казну, но купецкие-то доли государь отнимать не станет. Получишь обратно свои деньги, еще и с прибылью.

— Шиш! Говорят, не положено нашему брату…

— Ну-ка, рассказывай все по порядку…

Всего и по порядку купец не знал — но того, что порассказал, хватило. Едва закрылись за мной крепостные врата, на ладожском заводе появился новый управляющий. Какой-то Онуфрий Шпилькин. Не из моих людей: человек никому не известный, выскочил как чертик из табакерки. Кто протолкнул его через Берг-коллегию, в отсутствие Брюса? Кто рекомендовал потом государю? Бог весть. Десять против одного, что без генерал-губернатора сие не могло сделаться. Ни у кого, кроме Меншикова, просто влияния бы не хватило.

Из конторы Шпилькин всех, кто мешал, выставил. Посадил своих. Запретил им раскрывать цифры перед вкладчиками. Но… Среди денежных людей дураков мало, а шило из мешка всегда вылезет. По осени обнаружились убытки. Стоимость паев начала падать, коллегия запретила их перепродажу. Продавать стали тайно, курс упал до трети номинала. Без солидных денежных добавок дело грозило рухнуть, а где их найти? Государство истощено войною, компаньоны и старые-то норовят убежать…

— Тебя как зовут?

— Троебесовы мы. Второй гильдии Анфим Троебесов.

— Если желаешь, Анфимушка, свои деньги вернуть — завтра скажу тебе, что делать. Несколько писем отвезешь, да поговоришь с кем следует. Надо открыть государю императору глаза на это воровство.

— Как скажешь, Ваше Сиятельство…

До Светлейшего не дотянуться — так хоть подручных его взять в оборот. Может, ниточка и дальше потянется… Носят они ворованное наверх, точно носят! Если хорошенько прижать, всё расскажут! Еще важней другое. Вложенный в дело запасный капитал Тульского полка дан мне в распоряжение, можно сказать, под залог чести — теперь эти кровью добытые деньги растаскивают крысы в человечьем облике.

Ревизии на заводах, перемена управляющих — все идет через Брюса. Однако по доброй воле Яков Вилимович против Меншикова воевать не станет. Он человек честный, но не до безумия же! Значит, на него надо нажать. Кто-то должен донести государю о служебных упущениях касательно моего завода…

Найти, кто затаил вражду или метит на президентское место? Нет, такой интригой издали управлять не удастся. Можно не сдержать в желаемых пределах. Пожалуй, страх потерять деньги — достаточный мотив. Надо раздувать скандал среди вкладчиков. Там есть серьезные люди, им прямая корысть бороться за мое возвращение.

Уместно ли самому напрашиваться в заводские начальники, или лучше ждать, пока позовут? Ладно, это частности. Потом решу. Не срочно.

Воистину, моя деревня становилась оживленным местом: едва скрылась из глаз анфимова кибитка, на смену купцу прискакал курьер из Петербурга. Кому еще понадобился бессчастный изгнанник, да так скороспешно, что обыкновенная почта не годится? Ни за что не угадаете: коллегии иностранных дел! Грозная депеша требовала срочно отозвать корабль "Святой Януарий" из Медитерранского моря. Совсем охренели! В сильных выражениях высказав эту мысль посланцу, все же велел хозяйке накормить его обедом и разобрался помаленьку, в чем дело.

Оказывается, прошлой весною весть о моем аресте застала судно в Данциге, куда капитан, неаполитанец Лука Капрани, зашел на пути из Ливорно для поправки такелажа. Жители итальянского юга знают, что такое верность — но она у них имеет исключительно личный характер. Ни государство, ни торговая компания не заменят вассалам сюзерена. Несмотря на присущую ему горячность, Лука быстро понял, что из крепости меня не вытащить, и посчитал свои обязательства исчерпанными. Скинув товар по дешевке местным евреям и списав на берег нескольких матросов, пожелавших вернуться в Россию, капитан приказал поднимать якорь. Единственным свидетельством дальнейшего пути оказалась запись датской таможни в Кронборге.

По прошествии времени, русские консулы и агенты в Италии стали получать известия о причастности соотечественников к бесчинствам, творящимся окрест. Быстроходный и прекрасно вооруженный корабль наводил ужас на турецких купцов, с христиан же требовали плату "за охрану от магометанских пиратов". Капитан умело ходил по краю закона: вменить ему разбой, контрабанду или вымогательство никак не удавалось. Узнав, что судно числится за русской железоторговой компанией, вице-король Неаполя Вольфганг фон Шраттенбах пожаловался в Вену. Оттуда кляузу переслали в Петербург — но в компанейской конторе не спешили заявить права на "Януария" и кивали в сторону опального графа Читтано.

Опасения были понятны: ну как возмещение заставят платить? А то и соучастие припишут. Я от души веселился: кажется, мне готовы подарить прекрасный корабль с экипажем — стоит лишь согласиться, что он мой! Со стороны Луки препятствий ждать не приходится, капитан будет счастлив!

Кстати: не попроситься ли в Италию, лично унять шалунов? Вполне может случиться, что царь отпустит. Можно и так уйти, если к лету здоровье вернется: до литовской границы двести верст лесом. Пожалуй, стоит сдержать язвительные речи и запросить с компании письменный отказ от "Януария" в мою пользу. Будет запасной вариант на случай неудачи с заводом.

Так моя жизнь наполнялась многоразличными возможностями: на руинах былого прорастало будущее. Требовались только ум, воля и терпение, чтобы добиться плодов. С опозданием, но просачивались в сельскую глушь вести о государственных делах: поворот Петра в сторону Персии не был для меня секретом. Что делается на заводе, я знал в подробностях. Немало бекташевских парней и мужиков работало в Тайболе. Стоило выказать интерес к тамошним делам — жалобы на новое начальство хлынули потоком.

Если отбросить наивные преувеличения и сложить со сведениями, полученными из Англии, картина получалась простая. Все началось с утечки средств из оборота. Не такой уж большой в масштабе компании. В чей карман — надлежит разбираться особо. Для возмещения управляющий решил поприжать работников и урезать им плату. Особенно некоторым.

Иногда говорят, незаменимых людей не бывает. Ну, если не глядеть на ущерб, который понесет дело — можно и так считать. Среди многих сотен мастеровых на заводе нашелся бы десяток или два таких, что потеря каждого сразу бы стала заметна. А исчезни они разом — машины остановились бы. Так что у меня иные работники, стоящие у печей и плющильных валков, получали жалованье, достойное штаб-офицера. Кроме денег, и обращение было уважительное.

Шпилькин, однако, счел все это вздором. Ну не кретин ли?!

Конечно, побеги случались и при мне, но только вальщиков леса и углежогов. Что за беда: пригонишь новых мужиков, и будут работать! Теперь в бега потянулись люди обученные и выпестованные, прошедшие шлифовку мастерства на заводах Кроули. Легко догадаться, кто их привечал. Чем хуже оборачивались дела на Ладоге, тем больше мастеров бежало к Демидовым. Кстати, сия семейка всегда состояла в прекрасных отношениях с Меншиковым.

Участились поломки. Подозреваю, работники нарочно ломали машины, чтобы отдохнуть: вместо трех или четырех перемен их ставили в две. При работе с раскаленным металлом столь напряженный режим — свыше человеческих сил.

В довершение бед, этот невежда не рассчитал с подвозом сырья. Или наоборот, рассчитал слишком хорошо? Не исключаю, что ему поручили уронить дело как можно ниже и подвести завод под демидовскую руку. Короче говоря, трофейное шведское железо как раз кончилось, а с уральским другая печаль: Вышневолоцкий канал еще не восстановили. Всё решалось на зимнем пути.

Прежние годы я гонял на сей промысел своих крестьян; успевали перекинуть от Торжка до Новгорода достаточно металла за умеренную плату. Теперь ямщики-новоторы стакнулись между собой, задрали цены втрое и не пускали чужих. Сторонних артельщиков, желающих подрядиться, сермяжные монополисты били смертным боем. Куда смотрели власти? Так я ж говорю: хмель у иных только к страстной неделе выветрился.

Анфим не подвел: нашлись люди, кои довели сию картину до государя. Яков Вилимович тоже отработал, как планировалось. А царь… Конечно, ему многое можно поставить в упрек — но мастерство и деловую хватку он ценить умеет.

Столь долго жданная мною бумага писана была коротко и невнятно. "Нужные исправления в заводе, что у деревни Тайболы, генерал-майору Читтанову сделать повелеть". "Быть по сему. Петр". С точки зрения правильности делопроизводства — черт те что, а не документ! Где указы об отмене для меня ссылки, о возвращении чинов? Ну, раз государю угодно поименовать генералом — значит, генерал. А кавалерию Андреевскую — моль поела? И что с имениями? Короче, всё по-русски. То ли дело немцы: вот, придворные голштинского герцога решили учредить общество для веселого провождения времени с употреблением горячительных напитков. Знаете, с чего они начали? Составили регламент на восемь листов, который в процессе пьянства неукоснительно соблюдали! У нас же любые попытки устроить регулярное государство обречены. Мозги не так устроены. Нарушения регулярства идут с самого верху. По указу о единонаследии Петр обязал службой только старших дворянских сыновей — а зимою двадцать второго года устроил смотр недорослей, и под страшными карами приказал собрать всех. Без формальной отмены указного порядка. Ну не пришло в царскую голову, что прихоти самодержца могут ограничиваться хотя бы его же прежними распоряжениями!

Впрочем, письмо Брюса отчасти возместило косноязычие указа. Мой великодушный защитник и ходатай добился от царя обещания вернуть долю в заводе, если дело пойдет на лад. Насчет железоторговой компании — пока ничего. Как прикажете выводить завод в прибыль, не контролируя сбыт? Положение, будто у добра молодца из сказки: изволь до восхода солнца дворец построить, иначе голова с плеч!

Спешить было невозможно, ибо начиналась распутица: подтаявший, блестящий ледяными кристаллами весенний снег таял под лучами весеннего солнышка, словно вражеская пехота под огнем. Ручейки весело журчали; пройдет неделя, другая — и эти воды, наполнив русла рек, примут и понесут до самой Астрахани царскую флотилию, назначенную в персидские земли. Взяв старое ружьишко у Егора-старосты, я целыми днями бродил по окрестным холмам под видом охоты — однако не добыл ни зверя, ни птицы, в задумчивости милуя даже тех, что сигали прямо у меня из-под ног.

Бог с ними, пусть живут! Вот двуногие некоторые мне мешают… Но и тех не стану убивать: это было бы признанием, что силой ума их одолеть не способен. Нет, пусть пройдут по моему пути, испытав на себе те же муки! Придет их срок, наступит время ими заняться. А сейчас нужна решительная виктория в коммерческой войне с превосходящим неприятелем.

Много людей потеряно: одни разбежались, другие склонили головы перед врагом. Илья, когда зимою ездил обновлять связи, уведомил уцелевших, чтоб не пропадали. Дескать, Его Сиятельство жив, и служба найдется. Теперь я собирал всех. Кроме того, изрядная пачка писем отправилась за море, ибо судьба кампании наполовину решалась там. Требовались неординарные тактические ходы.

Июнь был в разгаре, и солнце жарило, как в Крыму, когда потертая ладожская сойма пришвартовалась у заводского причала. Вместе со мной на дощатый настил выпрыгнуло всего полдюжины сопровождающих — но каждый испытанной верности. Оборвали вскинувшихся сторожей: "Шапки долой — генерал прибыл!" Управляющего Шпилькина в конторе не оказалось. Вольно расположившись за своим столом, приказал найти и представить. Брюс разрешил поступать с ним по усмотрению, однако без истязаний. Поглядев на опухшую от сна, засиженную мухами рожу, отправил под арест в "холодную" и пошел по мастерским. Жизнь еле теплилась. Водяные колеса стояли.

— Buon giorno, Eccellenza! — С искренней радостью на лице подбежал Гвидо Морелли, из бывших венецианских подмастерьев, приехавших со мной через Лондон несколько лет назад. — Мы уже не надеялись…

Он замялся.

— Черт побери, что тут творится?! Почему не работаете?

— Железо кончилось, Eccellenza! Приводим в порядок машины…

— Какой может быть порядок, когда завод ржавеет без движения?! Где другие мастера?

— Из итальянцев я один остался. Марко открыл часовую мастерскую в Петербурге, остальные совсем уехали. Русских тоже половина разбежалась. Если бы знать, что вы вернетесь…

— Собери всех. Главных мастеров — через час в моем кабинете. Простых работников — через два часа на площади перед конторой.

Они собрались раньше. И не в кабинете, а за моей спиною — хвостом. Я шел, а хвост увеличивался. Звучали доклады о состоянии машин, запасах угля, наличии работников… Четко, без сантиментов, как в бою. Наконец, картина сложилась во всех подробностях. Пришли в контору.

— Значит, жалованье на три месяца запаздывает?

— Уже больше, господин генерал! Такие гроши, и то не могут…

— Что убавили, знаю. Всё исправим, но не сразу. По первости придется затянуть пояса: деньги, что упыри из завода выпили, вернуть навряд ли удастся. Даже если найти виноватых.

— Понятно, судейские — тоже люди.

— Вот именно. У меня нет ничего, в долг без заклада не дадут. Хотите денег — надо их заработать.

— Так Ваше Превосходительство, работать-то нечем! Вторую седмицу железа нет — и подвоза, сказывают, до зимы не будет.

— Не до зимы, а пока под Демидова не ляжем. — Худой высокий парень встрял без спросу. Совсем молодой, хотя и другим еще тридцати нету.

— А ты кто будешь — что-то не помню?

— Иван Онучин, у Ковригина в подмастерьях был на полосовом стане. Теперь там за главного остался.

Парень выглядел толковым. Доложил почти с военной выправкой, разве каблуками не щелкнул.

— Значит, Ваня, все наши трудности понимаешь? Ну, рассказывай.

— Слушаюсь. Гужом в летнее время столько груза не перевезти, потому что кони у крестьян в работе. Зимой можно, но дорого. Канал без воды стоит — и простоит, сколько Демидовым надо: Михайла Сердюков, главный по водяным работам, у них в зятьях. На Олонце железа мало наделали, мы выбрали его дочиста еще весною. Больше взять негде.

— Резонно. Все так думают?

Мастера зашевелились, переговариваясь вполголоса. Вперед никто не вылез. Я им улыбнулся, как взрослый — милым, но несмышленым детям:

— Будет вам железо. Дня через три — первая партия, немного. Через две недели — в изобилии.

— Откуда, господин генерал?!

— Из Швеции.

— Дак… Война ж кончилась, грабить-то нельзя… Разве купить ежели, за деньги… Ваше Превосходительство, вы ж говорили — денег нет!

— Их в самом деле нет. Железо это я не покупал, оно не моё. Оно англичанина Джона Кроули, моего компаньона. Джон купил у шведов и прислал для переделки в гвоздевой пруток. Корысти меньше, чем с уральского, но сейчас не до жиру. На хлеб сумеем заработать. Еще одна приятность — Никите Демидычу показать козью морду. Старик думает, что прищемил нам причинное место — а теперь почувствует, что прищемил-то себе!

Народ оживился, послышались смешки.

— Ладно, пошутили и будет. Слушайте, что делать…

К Петрову дню раскрутили дело до половины прежнего оборота — менее чем с половиной прежних работников! Ради такого успеха пришлось свернуть и строительство листобойни, и опытовую мастерскую, а всех, кого можно, поставить к печам. Я и сам в охотку орудовал кузнечными клещами; на целый день силы не хватало, а часа на четыре — вполне. Бывшего управляющего и конторщиков тоже поставил в работы: нечего в "холодной" прохлаждаться. По разбору дела, Шпилькин оказался не злодеем, а дурачком. Впрочем, дурачком с хитрецой, бывает такая порода человеческая. Удержать на прямом пути хорошо поставленный промысел, приносящий доход с надежностью машины для битья монет, подобным людям не под силу, — зато они с феноменальной проницательностью видят, где можно украсть по мелочи. Пока экспедиторы Тайной канцелярии искали измену в моих бухгалтерских книгах… Вот, кстати, любопытно: кто их надоумил оные книги утащить, а потом пустить на растопку? Не верю, что заплечных дел мастера это сами придумали. Им незачем.

Восстановили учет по выпискам, присланным из Англии моим торговым агентом Джошуа Уилбуром — и все дурацкие хитрости вышли наружу. Только об одном воришки молчали, как старовер на допросе: кому деньги носили наверх? Тому, кто поставил на хлебное место, само собою — но сие назначение явно выглядело результатом тайной интриги.

Убедившись, что добром ответа не добьешься (а истязать негодяев Яков Вилимович запретил), отправил падшее начальство в арестантскую команду. Сей отряд мелких татей держали при заводе по традиции, заведенной еще покойным князем-кесарем и употребляли для самых грязных и тяжелых работ. Там приняли новиков с радостью. Можно сказать, с распростертыми объятиями. Недели хватило, чтоб молчуны сделались говорливей базарных баб. Правда, их признания не привели на высоты, о коих мечталось: звучали имена близких к Меншикову, но явно второстепенных персон. Отправил допросные листы в Берг-коллегию, копии в Сенат. Недостаточно, чтобы свалить противника — но усложнить ему жизнь и проредить свиту вполне возможно. Не стоит пренебрегать мелкими кровопусканиями. Борьба придворных партий больше напоминает утомительную осаду, чем скоротечную полевую баталию.

Итак, первая стычка после постыдной конфузии выиграна. Бодрости и сил достаточно для продолжения. Дым железогрейных печей не повредил моим легким — напротив, заводской жар словно выжег остатки гнездящейся в них заразы. Прогуливаясь после обеда под могучими соснами, нарочно сохраненными рядом с заводом, или выходя в озеро на парусной лодке, я обдумывал дальнейшую диспозицию. Ключевой пункт коммерческой войны с Демидовыми — торговая компания. Пользуясь налаженной системой сбыта, железные короли могут пустить свой товар в Англию мимо меня. Отказываясь от сотрудничества, они, конечно, кое-что теряют — однако при их богатстве могут относиться к потерям снисходительно и терпеть хоть до скончания века. Кстати, один из беглых мастеров вернулся с Урала и поведал, что на Тагильских заводах с великим поспешением строят большой вальцовочный стан. Пустят в работу — можно вообще не у дел остаться.

За время моей опалы петербургская контора перешла под руку компаньонов-соперников, торговая флотилия — тоже (исключая лучший и новейший корабль, присвоенный капитаном), но сбытовую сеть в Англии не составит труда отцепить от демидовской упряжки и перевести на себя. Там заправляют — в Лондоне Уилбур, а в Бристоле Мишка Евстафьев, прикованные ко мне личной преданностью и жестокими долговыми обязательствами. Почему они не воспользовались устранением хозяина, чтобы пуститься в вольное плавание, подобно Луке Капрани? Это отчасти вопрос темперамента. Человек, проводящий дни над бухгалтерскими расчетами, как правило, более осторожен, чем влезший на капитанский мостик bandito napoletano. Отчасти же дело в том, что крупный торговец зависит от поставщиков, и тут ничего не поделаешь: Никиту Демидыча объехать непросто.

Достроить нарушенные звенья торговой цепи возможно. Фрахт английских судов ничуть не дороже, чем эксплуатация собственных. Умножить выработку железа на Олонецких заводах… При наличии денег — исполнимо, хотя не очень выгодно: руды плохие. Главная проблема — каким образом две враждебных компании станут делить жалованную государем монополию на вывоз? Жалованную когда-то мне, но… Слишком многое произошло с тех пор, есть масса казуистических зацепок для бесконечной тяжбы. А еще — соперничая, мы будем сбивать друг другу цены, вместо согласной защиты своих интересов перед иностранцами. Как ни крути, надо с Демидовыми договариваться. Надо. Две трети металла в России производят они, это неубиваемый козырь.

Эх, если бы Господь прибрал старика… Ну не на месте он со своей фанатической жадностью и суровым деспотизмом. Собственное дело переросло основателя, при таких масштабах нужно быть гибким. Вот Акинфий гораздо современнее, с ним бы мы поладили. Текущее управление давно в руках Акинфия, однако в стратегических вопросах отец его сохраняет за собой последнее слово.

Каждое утро я имел обыкновение на четверть часа собирать главных мастеров. Раз в неделю устраивал более длительные посиделки, с чаепитием и обсуждением долгосрочных задач. Как на военном совете, первыми заставлял говорить младших; за глупости не бранил, а старался косвенно навести на правильные мысли. Спросите, для чего отвлекать подчиненных от сиюминутных дел заботами, явно превосходящими их компетенцию? А как еще прикажете растить людей, на которых готовишься в скором времени переложить изрядную часть собственных обязанностей? Пусть учатся думать, без этого ничего не выйдет.

— Положим, сделают на Урале еще один завод, как у нас. Если станем друг другу коммерцию подрывать, кто осилит?

— Мы, конечно!

— Почему? Давайте считать, что ума и сил у здешних работников с демидовскими поровну. Какие преимущества мы имеем?

— Так можем работать беспрерывно, Александр Иванович! У нас-то воды всегда хватает, а там — на полгода, край.

— А еще? Или, ежели хотите — в чем у них сила?

— Хлеб на Урале дешевле. Задельная плата может быть вполовину меньше.

— Значит, баш на баш? Или еще что-то есть?

— …

— Ладно, подумайте на досуге. Ты хочешь сказать, Ваня? Давай.

— Везти оттуда долго. Я понимаю, что сырое железо или вальцованное — все равно везти, но ведь никогда не угадаешь точно, какого сорта сколько потребуется. Допустим, прутка сделают лишко, а полосы не хватит… Ну, ошиблись торговые приказчики!

— Правильно рассуждаешь, давай дальше.

— Исправить ошибку сколько времени потребуется? С Уральских гор товар спускают раз в год, когда на реках половодье. Потом до Питера целую навигацию его тащить. Это в лучшем случае, если канал у Вышнего Волочка будет работать. Потом он зиму пролежит, пока море откроется. Значит — самое меньшее, полтора года.

— Ай, молодец! Сообразил! А у нас?

— От месяца до двух в навигацию… А зимой может быть и полгода, даже с хвостиком. Значит, господин генерал…

— Не надо, сейчас не на службе.

— Значит, Александр Иванович, мы можем делать тот сорт, которого не хватает, и продавать дороже обычного! Если бы иметь оба завода под одной рукой… Еще лучше третий поставить, прямо в Англии! Хотя бы маленький. Чтобы моментально, за неделю, на спрос ответствовать…

— Маленький — неприбыточно. А большой долго еще не вытянем. Может, когда-нибудь потом… Сейчас дело может и так обернуться, что нам Англию совсем закроют. Что делать будем? Жить али помирать?

— Ну вы скажете тоже… Жить-то будем. Но пло-о-охо… Здесь ведь такую цену на наш товар не дадут?

— А на какой дадут? Что выгодней делать? С учетом, что железа мало получаем и задорого?

— Стоил чтоб подороже, в расчете на пуд. Самим гвозди рубить. Или… Только ж вы листобойню делать не велели…

— А знаете, ребята, почему не велел? Кого к молотам-то поставим? Чтобы лист выходил ровным, работнику сколько лет учиться надо? И не всякого выучишь. Такое умение — не в голове, а в руках.

— Как же тогда? Вы ведь, Александр Иванович, уже придумали, наверно?

— Мало ли что я… Вам тоже Господь зачем-то разум дал. Думайте! Через две недели чтобы все представили свои пропозиции. Каждую дельную мысль — оценю в деньгах.

Действительно, я размышлял над новыми способами. Вальцевать лист, по рассказам Джона Кроули, пробовал еще дедушка Амбруаз со своим компаньоном. Дело не пошло. Другие попытки (в их числе и мои) тоже не удавались: раскаленная заготовка остывала тем скорей, чем она тоньше, при малейшей заминке дорогие машины клинило и ломало. Но если верхний вал сделать достаточно тяжелым, можно цапфы жестко не крепить: он сможет плющить железо одним своим весом. Литейные опыты в погоне за секретами Дарби внушили уверенность, что правильный цилиндр в сотни пудов изготовить возможно. Запас водяной силы на Тайболе неограниченный. Греть металл посильнее и увеличить скорость — авось получится! Соблазн велик: до шести рублей пуд идет листовое железо. Если же оловом его залудить по саксонскому способу… Еще дороже станет! Петербург строится прямо на глазах, а лист на кровлю пока от Августа везут.

Другая идея тоже очевидна. Мы в огромных количествах гоним пруток и отправляем в Англию, где он расходится по гвоздоделам-надомникам. Тысячи их стучат молотками в своих каморках, снабжая половину Англии и добрую долю Америки гвоздями из нашего железа. Так почему бы самим не занять соседнюю ступень? Это ремесло особых умений не требует, инструмент прост и дешев, а мужикам зимою все равно делать нечего. Если Демидовы одержат верх в тяжбе за монополию на экспорт — такой товар и по России прекрасно пойдет, вытесняя изделия грубой кузнечной работы.

Более того, вспомнилось давнее путешествие в Швецию, мастерская Полхаммара… Кстати, он получил от короля дворянство и переменил фамилию на Полхэм. Но это неважно. Важно, что его заведение — настоящий кладезь остроумных механических приспособлений. Кое-что я беззастенчиво позаимствовал, когда готовился делать оружие против соотечественников изобретателя. В остальном подражать не стал. Знаете, почему? Машины, без участия человека изготовляющие детали часовых механизмов, поражают воображение — но приносят убытки! Слишком сложно. Часто ломаются. Умелые, дорогие мастера требуются для ремонта и настройки. Без постоянной королевской субсидии Полхэм бы разорился.

Значит ли это, что полуголодный работяга с молотком и зубилом — лучше, чем сложная машина? Когда как. Во время уединенных прогулок в моем воображении нарисовалось нечто в полхэмском духе. Нехитрый аппарат, протягивающий проволоку и отрубающий одинаковой длины кусочки с заостренным концом. Шляпку можно вручную расплющить, а во многих случаях и вовсе без нее обойтись. Один оборот ручки — один гвоздь. Правда, с железом могут быть сложности: придется часто точить режущие кромки. Не лучше ли начать с меди? Она мягче, а медные гвозди адмиралтейство закупает сотнями пудов.

Сии прожекты долго оставались умозрительными, главным образом — из-за катастрофической нехватки людей и денег. К осени стало чуть полегче. Работников часть из бегов вернулась, надеясь получить зажатое прежним управляющим жалованье. Оно было во всеуслышание обещано, хотя без указания срока, по возможности. Покамест оплата давалась со дня моего прибытия, вроде как с чистого листа. В первую очередь выручка шла на закупку металла: шведского, олонецкого, тульского…. Мужики верили и терпели, потому что и собственный мой обиход в сторону роскоши нимало не уклонялся. Раз объявились крикуны, призывающие бросить работу — но их быстро заткнули. Наивные: если начальник предпочитает действовать добрым словом — думают, у него кнута для смутьянов не найдется?

Под кнутом вскрылось постороннее наущение как источник смуты. Кому-то очень не нравилось, что дело идет на лад. Легко догадаться, кому. Представлялось вероятным, что соперники имеют шпионов на моем заводе. То есть он, конечно, не мой — в смысле собственности… Вот добавочные причины медлить с новшествами. Зачем дарить инвенции, сулящие большие деньги, алчным Демидовым или неблагодарному царю? Если всё, сделанное мною здесь, оценить в золоте… Обоз потребуется! Тогда почему в кошельке у меня такая необыкновенная легкость?

Кстати, исполнит Петр обещание вернуть долю в капитале или нет? Есть много благовидных способов увильнуть. Одно скажу: если он ожидает униженных просьб, то совершенно напрасно. Не дождется! Хочет прибытков от экспорта железа — должен понять, что без Читтанова моментально всё разворуют или просто погубят из глупости и лени. Воевать для него больше не стану. Я служил царю верой и правдой, а этот ублюдок меня чуть не убил, скотина коронованная. Хрен ему теперь, а не служба.