Глава 19

Только в одиннадцатом часу вечера Олег со своими дружинниками добрался до снятого в Коломне купеческого подворья. Они покинули дом еще до рассвета и вернулись уже в полной темноте. Вымотались за этот длинный день изрядно и нагуляли, что называется, волчий аппетит.

Завтрак был ранним, а перед обедом началась битва. Когда бой в лагере монголов полностью закончился, Олег достал часы, на них было 15.43. Конница еще добивала монгольских лучников, пытавшихся спастись бегством, а пехотинцы уже приступили к сбору трофеев и погрузке павших и раненых на сани и повозки. Зимний день короток, и надо было торопиться. В Коломну войско выступило в половине шестого. Как раз к этому времени на небе погасли багровые отблески заката и начало стремительно темнеть. Буквально перед самым выступлением Горчаков со своей командой перекусили салом, хлебом с чесноком и варенными вкрутую яйцами. За день продукты полностью промерзли, даже сало резалось с трудом и хрустело под ножом и на зубах.

Коней разводили по конюшням и расседлывали при свете факелов. Потом надо было затащить в дом добычу и определить Кюлькана в отдельную «камеру».

По дороге в свои покои Олег едва не столкнулся с госпожой главным поваром, спешившей доложить, что ужин уже разогрет.

– Велишь на стол подавать? – Милана вопросительно посмотрела на рыцаря-боярина.

– Да, конечно, – кивнул Горчаков.

Поесть нормально он так и не успел. На ужин была жидкая гречневая каша с кусками куриного мяса, пироги, начиненные рыбой с луком, и еще большое блюдо жирных жареных лещей. На столе стояли миски с капустой, квашенной вместе с яблоками, мисочки с тонко нарезанной редькой. Олег успел съесть только несколько ложек горячей каши. Когда он зачерпнул ложкой капусты, в трапезную вошел Виряс, оставленный Горчаковым дежурить во дворе, и доложил, что прибыл посыльный от Всеволода Юрьевича. Олег отправил ложку в рот и, хрустя капустой, как заяц, отправился одеваться.

Разговор шел в том же помещении, что и в первый раз. И в том же составе. На длинном столе горели четыре толстые восковые свечи в низких медных подсвечниках с ручками, делавшими их похожими на широкие чайные чашки. Желтые трепещущие огоньки освещали только стол и лица сидевших за ним мужчин. Все остальное терялось в полумраке. Привыкшему к яркому электрическому освещению Горчакову такая обстановка казалась неестественной. Типа: «Повреждение на линии. Бригада из Горсетей уже выехала. А мы вот сидим при свечах, травим байки и ждем, когда все починят и дадут свет». В общем, неделовая какая-то атмосфера получалась. Не привык Олег решать серьезные вопросы при свечах. При свечах он любил… ох, это уже совсем другая история.

– И что тебе так моя Коломна далась! – возмущался Роман Ингваревич. – Почто ты ее так упорно сжечь хочешь?

Горчаков ненадолго задумался. Мысль о том, что Коломну надо непременно сжечь, пришла ему на уровне интуиции. И вот сейчас он пытался ее логически обосновать. В памяти очень кстати всплыли строчки:

«Коломна должна встретить Батыя, как Москва Наполеона, – оформилась четкая мысль. – И это будет не мелкая пакость победителям от побежденных. Это серьезная заявка на будущее. Это означает следующее: мы не сдадимся! Мы сами будем жечь собственные города и уничтожать свой хлеб. Мы будем мерзнуть в лесах и голодать, но и вы остаетесь без припасов! Вам нас не сломить, мы будем драться за свою землю до конца! Если придется, то мы поляжем все, но и вас положим столько, сколько сумеем. Легких побед вам тут не будет! Хотите попробовать такую войну? Тогда идите дальше!»

– Сам город жечь не обязательно, – признал Олег. – Достаточно только вывезти или уничтожить припасы и фураж. Но ты ответь мне, Роман Ингваревич: вот если бы ты сам пошел на рать, дошел до вражьего города и увидел его горящим, что бы ты подумал? – Горчаков оперся локтями о стол, подался вперед и уставился на князя вопросительным взглядом.

Теперь задуматься пришлось Роману.

– Даже и не знаю, – ответил через некоторое время коломенский князь, пожимая плечами.

– Ладно, Роман Ингваревич, – не отставал Олег, – я по-другому спрошу: ежели некоему народу ничего не стоит и свой собственный город сжечь, как бы ты помыслил, легко ли тебе будет сей народ покорить?

– А ведь Олег Иванович дело глаголет, – промолвил густым басом Еремей Глебович, и занятые своими мыслями Роман с Олегом разом вздрогнули от неожиданности.

– Это же как перед дракой шапку оземь бросить! – пояснил воевода вопросительно поднявшему брови Всеволоду и негромко пропел:

– Поняли теперь, к чему Олег Иванович клонит, – обратился Еремей Глебович к князьям.

– А ведь верно, – согласился Всеволод. – Надобно нам ворогу показать, что мы на все готовы пойти, лишь бы землю Русскую защитить. И за ценой мы не постоим! Соглашайся, Роман Ингваревич, – развернулся он к сидевшему рядом коломенскому князю. А мы с батюшкой, коли живы будем, поможем тебе отстроиться.

– А ин ладно! – Роман хлопнул тяжелой ладонью по столу. – Уговорили! Ударю и я шапкой оземь!

Князь озорно посмотрел на Всеволода с Олегом и продолжил напевку, начатую воеводой:

Роман насмешливо поглядывал то на Всеволода, то на Олега, явно намекая на их молодость и недостаточную зрелость для принятия судьбоносных решений.

Горчаков тоже решил слегка поддеть коломенского князя и продемонстрировать свою стратегическую состоятельность.

– Нельзя Коломну сейчас удержать, – сказал он. – Монголы все земли рязанские разорили, и припасы у них сейчас есть. Я не сомневаюсь, что их хватит, чтобы с неделю простоять под городом, а дольше Коломна все одно не продержалась бы. Пусть лучше эту неделю враги до Москвы топают. Да по разоренным нами местам.

– А дальше? – встрепенулся Всеволод, поскольку речь зашла о городе, которым сейчас правил его младший брат. – Дойдем мы до Москвы, а там ты скажешь, что и ее надо пожечь? Или как?

Олег снова задумался. По-хорошему и этот город следовало бы сжечь, а решающий бой дать под Владимиром. Но ведь это Москва! Для сидящих за одним столом с Горчаковым это ничем не примечательный городок, каких на Руси десятки. Что же до Олега, то он в этом городе родился и с детства помнил знаменитые слова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!»

Горчаков выпрямился, набрал полную грудь воздуха.

– Москву надо защищать! – выдохнул он. – Я сам буду драться за Москву до последней капли крови! – внезапно даже для самого себя пообещал Олег и стукнул массивным кулаком по столу. Будто печать поставил.

Наутро после затянувшегося военного совета Горчаков отправил в Москву почти весь свой двор. А сам вместе с Вадимом, Учаем и Вирясом, прихватив двух пленных монголов, помчался вверх по Оке.

С того самого момента, как Олег принял решение защищать Москву, его не оставляли мысли о том, каким способом можно отстоять будущую столицу. Горчаков «прокручивал» различные варианты, покачиваясь в седле, когда, давая коню отдых, переводил его с галопа на шаг. Всевозможные планы рождались и рушились в мозгу Олега, когда он ложился спать под открытым небом в заснеженном зимнем лесу и, прежде чем заснуть, долго смотрел на светящиеся багровым светом тлеющие бревна. Главное Горчаков понял быстро и без особых умственных усилий.

«Прежде всего, надо организовать контрбатарейную борьбу и выиграть схватку с монголо-китайскими артиллеристами, – не раз говорил себе Олег. – Без массированного обстрела зажигательными снарядами осада затянется, и потери противника вырастут в разы. На одних штурмовых лестницах далеко не уедешь», – в этом месте Горчаков каждый раз тяжело вздыхал, потому что не видел способа подавить огнем монгольские батареи.

«Враги окружат Москву метательными машинами в несколько рядов и просто задавят нас количеством, которому в данной ситуации можно противопоставить только качество. А где его взять? – спрашивал себя Олег. – На каком повороте мы сможем обойти монголов? Выучка личного состава? – Горчаков едва за голову не хватался при этой мысли. – У монголов отлично обученные профессионалы, а у нас выучка в прямом смысле никакая, поскольку у нас еще и артиллеристов нет! Их сперва надо набрать, а потом уже обучить. Ладно, оставим это. Модернизировать метательные машины? – переходил к следующему пункту Олег. – Угу, как же! Из этих конструкций уже выжали все, на что они способны, и у меня просто ума не хватит что-либо там улучшить».

Последним пунктом шли снаряды. Их действительно можно было модернизировать. Кроме зажигательных снарядов с вязким порохом, монголы позаимствовали у китайцев чугунные осколочно-фугасные бомбы. Поскольку порошковый порох чрезвычайно гигроскопичен, а до гранулированного китайцы так и не додумались, бомбы они снаряжали перед применением. А до этого возили серу и селитру отдельно. Вместо угля – третьего компонента дымного пороха – они вообще пихали всякую дрянь. При этом недокладывали селитру, от чего их порох хорошо горел, но плохо взрывался.

«Впрочем, классическое соотношение 75:15:10 и европейцы начали применять только с девятнадцатого века, – отметил ради справедливости Горчаков. – Если собрать в кузницах нормальный уголь, смешать компоненты с классическим соотношением, потом порох подмочить, высушить под прессом и раздробить на гранулы, то эффективность чугунных бомб можно увеличить вдвое. Можно еще для аркбаллист сообразить вместо наконечников небольшие гранаты с готовыми поражающими элементами. – Вот только времени на это нет, – признал со вздохом Олег. – Монголы отстают от нас всего на двое суток! Много ли можно успеть за столь короткий срок? И что же у нас получается? – подытожил свои рассуждения Горчаков. – Будем, как в сорок первом, выезжать на массовом героизме?» И тут его осенило. Подумав о боях за Москву осенью и зимой сорок первого года, Олег вспомнил, чем бойцы останавливали немецкие танки, когда не было артиллерии и даже гранат. А эта мысль потянула за собой следующую, и у Горчакова, наконец, появился по-настоящему стратегический план.

К решению проблем, возникавших в последнее время одна за другой, Горчаков подходил творчески. Вернее, это не он подходил, а все как-то само собой получалось. Думая, как защитить Москву, Олег внезапно понял, что качества, которые его современники считали силой монголов, при определенных условиях могут стать и слабостью. Эта мысль пришла к нему во время очередной ночевки в лесу.

– Значит, так, – подвел он тогда черту, – чтобы победить противника, его для начала надо догнать. А непобедимость монголов как раз в том и заключается, что догнать их никто не может!

Знаменитую тактику монголов можно было охарактеризовать короткой фразой: «медведь и собаки». Если монгольская армия встречалась с противником и он переходил в атаку, монголы, разбившись на отдельные отряды, бежали в разные стороны. Противник, естественно, останавливался, пытаясь разобраться, за кем гнаться и куда наступать. Не может же, в самом деле, армия наступать сразу во все стороны! А дальше с врагами монголов происходило то же, что и с медведем, окруженным обученными охотничьими собаками. Монгольские отряды наскакивали на противника с разных сторон и били стрелами. Рукопашной, в которой европейцы и русские решали, кому достанется победа, монголы всячески избегали. У опытного монгольского всадника это было как рефлекс: противник атакует – надо бежать. Сначала отбежать подальше, а потом уже разбираться в обстановке.

Обучение европейских рыцарей и русских дружинников начиналось с семи лет, и шло оно по отработанной и проверенной временем схеме. Условно эту подготовку можно назвать военным образованием. В список «изучаемых предметов» входили: фехтование, конный бой на копьях и мечах, борьба без оружия и обязательно занятия по тактике. Тактику преподавали на учениях опытные воины, но была еще и чисто теоретическая подготовка. У многих европейских рыцарей настольной книгой были труды Вегеция – известного военного теоретика поздней Римской империи.

А монголы именно военному делу как раз и не учились. Они потому и не вступали в рукопашную, что драться толком не умели. Монголо-татары, которых «евразийцы» и прочие представляют кем-то вроде «морских котиков» или спецназа ГРУ, на самом деле были всего лишь пастухами-ополченцами, умевшими хорошо стрелять из лука.

Мужчине кочевнику не надо было пахать землю и выращивать хлеб, поэтому свободного времени у кочевника было больше, чем у земледельца. И ремесло у монголов было примитивным, пока они не начали гнать в Монголию мастеров из всех завоеванных стран. Монгольские мужики вообще всю нудную и тяжелую работу перекладывали на женщин, мотивируя это тем, что они занимаются самым важным и ответственным делом – пасут скот. То есть лежит монгол в тенечке и смотрит, как кони пасутся, – «трудится» стало быть. А когда бока отлежит, вскакивает на коня и скачет сурков-тарбаганов стрелять. Они мелкие, трудно в них из лука попасть, вот навыки стрельбы и вырабатываются. А тарбаганов монголы обожали за то, что мясо у них очень жирное. А для монголов это все. Если «правильный» монгольский «пацан» не съест кусок мяса с толстенным слоем жира, он потом чувствует, что в жизни что-то не так.

А зимой монгольские мужчины вообще ничем, кроме охоты, не занимались. Зато облавные охоты у них были такими, что и ассирийским царям не снились. В условленном месте собирались до тридцати тысяч всадников и, обговорив детали, разъезжались в стороны. Охотники окружали огромный кусок леса и начинали сжимать кольцо, сгоняя все зверье в центр. А потом устраивали грандиозную бойню, к слову, тоже с помощью луков. В таких охотах отрабатывалась тактика охватов и окружений, которую в дальнейшем монголы столь успешно применяли уже против людей.