Глава 15

На обратном пути в Коломну Горчаков от нечего делать изучал берега и примечал деревья, в ветвях которых можно было устроить снайперский помост.

И вот тут, верстах в двадцати от города, его просто осенило. Олег счел это еще одним подарком фортуны.

Дело было в том, что от села Спасского и до самой Коломны расстилалась почти идеальная равнина. Знающие местность дружинники говорили, что она тянется и дальше, до Переяславля, а вот Рязань уже стоит на огромных холмах.

Насколько помнил Олег, по монгольскому, строго соблюдаемому «уставу», полководец от тысячника и выше не имел права принимать личного участия в сражении. Он был обязан находиться в тылу, на какой-нибудь возвышенности, и с нее руководить боем через особых порученцев.

Еще Горчаков вспомнил, что Чингисхан, однажды не найдя в степи подходящего холма, приказал построить башню из повозок, взобрался на нее и оттуда командовал войсками.

В присмотренном Олегом месте Ока делала зигзаг, здесь же в нее впадала речка под названием Прорва, и берега двух этих рек образовывали треугольный мыс с крутыми откосами, приподнятый надо льдом метров на шесть.

«Если вон там, – рассудил Олег, – в полутора километрах от мыса, выстроить поперек реки наше войско, то чингизиды непременно поместят свою ставку на этой единственной возвышенности».

После этого открытия Горчаков проскакал вверх по Прорве и убедился, что она везде имела ширину пятнадцать-двадцать метров, а через пару верст речка круто сворачивала и текла параллельно Оке. Так вот, за этим поворотом было просто идеальное место для засады. Оттуда конный полк галопом мог пронестись по льду и оказаться в тылу неприятеля за две-три минуты. А если отдельный отряд воинов у основания мыса свернет в лес, то они смогут атаковать и ставку монголов.

Впечатленный открывшимися перспективами, Олег поспешил в Коломну. Больше всего он боялся, что не сумеет уговорить князей выступить навстречу противнику. Они разбили лагерь перед городом, огородили его наклонными кольями и вроде бы собрались встречать врага рядом с укреплением на льду Москвы-реки.

Но и в этом деле Горчакову сопутствовала удача. Первым оценил его план Еремей Глебович, да и Всеволоду Юрьевичу с Романом Ингваревичем идея с засадным полком пришлась по вкусу.

Собственно говоря, никого особо агитировать и не пришлось. Это сам Олег, начитавшись статеек «сдвинутых» на «восточной мудрости» «евразийцев», слишком низко оценивал тактические способности здешних воевод. Ведь некоторые авторы на полном серьезе писали, что разделение армии на Большой полк и полки Правой и Левой руки русские позаимствовали у монголов.

«Угу, позаимствовали!» – возмущению Горчакова не было предела, когда он узнал, что русские издревле практиковали такое деление.

Но и это было еще не все! Еремей Глебович доходчиво объяснил Олегу, что «три полка» – это вчерашний день, и преподал азы «современной» тактики. В результате чего вышел небольшой конфуз. Горчаков-то думал, что это он здесь самый грамотный, а ему взяли да и показали мастер-класс! Да еще эдак нехотя, с ленцой и снисходительной усмешкой.

Оказалось, что в общих чертах действия русских ратей были похожи на тактические приемы римских легионов. Боевой порядок армии был рассредоточен по фронту и в глубину. Первую линию составляли отряды профессиональных лучников либо стрелки, выделенные от всех полков. Во второй линии находились два полка, а в третьей три, составлявшие главные силы.

Такое построение русского войска обеспечивало устойчивость в бою. Полки перемещались, как римские когорты: уставших бойцов первой линии в подходящий момент сменяла вторая линия, и в сражение вступали свежие воины. Часто вперед выдвигался еще и сторожевой полк. Конницу русские использовали для защиты флангов и для контратак.

Когда все оперативно-тактические вопросы были решены, Олег перешел к главному и изложил свою задумку: нагнать на Батыя страху.

От таких прожектов Всеволод Юрьевич развеселился, а Роман Ингваревич только поморщился и рукой махнул. Один только Еремей Глебович призадумался.

– Пустая это затея, – покачал он головой после недолгих размышлений. – Ну пошлешь ты царю монгольскому грамоту, а далее-то что?

– Так мы же их первую рать окружим, – пожал плечами Горчаков, – ханов убьем, вот и исполнится наполовину то, что я Батыю пообещал.

– Ханов не рубить надо, а в полон брать, – важно изрек Всеволод. – Что же до царя монгольского, то не больно он и испугается. Подумаешь, рать одну побили! Ему-то посреди большого войска чего бояться?

– А у меня самострел есть, из коего человека можно с тысячи шагов убить, – выложил свой главный козырь Олег, – засяду на дереве у реки и ногу Батыю прострелю. Ты сам посуди, Всеволод Юрьевич, сначала его убить обещали, потом в ногу ранили. Что после этого хан подумать должен? Раз на раз, как известно, не приходится! Сегодня ногу прострелили, а завтра, глядишь, и в голову попадут!

После этих слов владимирский князь ухмыляться перестал и тоже задумался.

– Так ведь войско у монголов большое и совсем уж плотно мы его не окружим, – пробасил Еремей Глебович, – утечь могут ханы-то.

– А вы дайте мне три сотни, – Горчаков старался говорить нейтральным тоном, но в душе он ликовал, – я с ними впереди засадного полка поскачу и сразу на ханов поверну, а остальные в спину их войска ударят. Пленные сказывали, что сами монголы в битве сзади становятся, значит, на них первый удар и придется. Если мы в самом начале лучшие вражеские рати растреплем, то с остальными уже проще будет справиться.

Утром следующего дня Олег сидел на дереве и ожидал от судьбы какой-нибудь каверзы. Больно уж гладко все у него шло в последние несколько дней. «Так не бывает, – говорил себе Горчаков, – фортуна дама капризная, никогда не знаешь, когда она к тебе кормой повернется».

Пока же все говорило о том, что эта непостоянная леди избрала Олега своим фаворитом. Ее первым подарком стала легкая победа, в результате которой он еще и собственной дружиной обзавелся, и это было только началом.

Выполнение своей угрозы Батыю Олег особо сложной задачей не считал.

«На льду широкой реки противник будет как на ладони, – думал он, – а по берегам густой лес!»

На тысячу триста метров стреляли только профессионалы, а Горчаков мог уложить любого во вражеской колонне где-то с половины этой дистанции. Этого было более чем достаточно. Выявить «мишень» – тоже не проблема. Олег помнил, что за чингизидами что-то такое таскали, вроде бы палку с перекладиной, с которой свешивались хвосты яков.

Ель, в ветвях которой «свил гнездо» Олег, стояла в двух верстах от Оки, на берегу Прорвы. И была это всем елкам елка! Такую только на Красной площади под Новый год ставить! С головокружительной высоты Горчакову была видна вся излучина реки и темная черточка суздальской рати на белой равнине. До нее было порядка двух с половиной километров, а с такого расстояния невозможно отличить танк от взвода пехоты, поскольку и то и другое виделось как одна жирная точка. Но Олег следил за рекой через десятикратный бинокль и различал даже очертания всадников, передвигавшихся напротив русского строя.

В соответствии с планом пеший полк из двух с половиной тысяч воинов выстроился на льду Оки от одного берега до другого. Река в этом месте была шириной в полкилометра. Перед тяжелой пехотой вытянулись в шеренгу пятьсот лучников. На фронте соприкосновения их окажется втрое больше, чем всадников, а луки у них мощные. Так что дуэль стрелков, с которой кочевники обычно начинали бой, дорого им встанет. За строем пехоты гарцевали на лошадях триста сорок бойцов владимирского городового полка. Они изображали дружину Романа Ингваревича.

Монголы не ждали встречи с суздальско-новгородской ратью, и Горчаков предложил этот фактор использовать – показать противнику то, что он и предполагал здесь увидеть, то есть сборное войско Коломенского княжества.

Перед выставленным напоказ войском скрывались в лесу еще два пехотных полка, на правом фланге – три тысячи суздальцев, на левом – сборное подразделение из коломенцев, новгородцев и владимирцев численностью две тысячи четыреста пятьдесят девять человек. Эти полки растянулись вдоль реки на полкилометра. Когда русская конница ударит в тыл неприятелю и потеснит его, засадные полки сомкнутся, как гигантские клещи.

Конницы в объединенном войске было немного. Впрочем, это только по отношению к монголам немного, а в Европе этот отряд мог бы таких дел натворить, что только держись!

На льду реки Прорвы, в двух километрах от Оки, ждали в засаде три тысячи всадников. Из них две тысячи – это профессионалы-дружинники, и еще тысяча посаженной на коней пехоты. И это были не ополченцы, впервые взявшие в руки меч, а тоже, можно сказать, профессионалы. Воины городовых полков постоянно упражнялись с оружием и ходили в походы. А если, скажем, в этом году похода не предвиделось, то ратники проходили двухмесячные «лагерные сборы», прямо как офицеры-резервисты некоторых армий из покинутого Олегом мира.

Горчаков стоял на закрепленном меж ветвей помосте уже около часа, он влез на дерево, когда выставленные на реке секреты заметили передовые монгольские дозоры. Продрог Олег за это время изрядно, но сейчас он перестал замечать холод, потому что до схватки оставались считаные минуты. В голове у Горчакова уже включился обратный отсчет, и в кровь хлынул адреналин.

Монголы наконец закончили подготовку к битве. Их вытянувшиеся поперек реки тысячи тоже напоминали черточки, если смотреть на них без бинокля.

В пяти сотнях метров перед строем суздальской пехоты Олег видел пять длинных линий и одну короткую. Как он догадывался, это были пять с половиной тысяч кыпчаков, чжурчженей, найманов и прочих. Позади них реку перегородил огромный табун запасных коней, которых всадники отвязали от своих седел, чтобы не мешали в бою.

Почти сразу за табуном расположились еще две линии. «А это, надо полагать, сами монголы», – подумал Горчаков. Последняя из этих черточек упиралась в берег чуть дальше того мыса, на котором Олег ожидал найти сына Чингисхана хана Кюлькана, внука Чагатая хана Бури и их восточномонгольского родственничка хана Аргасуна. Широкая трасса реки Прорвы выводила как раз в тыл этим двум тысячам коренных монголов.

– А где же остальные? – спросил Горчаков и сдвинул бинокль левее.

За устьем впадавшего в Оку притока стоял еще один отряд. На глаз он был меньше двух первых.

– Блин, а вот это уже плохо, – покачал головой Олег, – засадный полк сразу окажется между двух линий противника. Ну да ладно, идеальных планов на войне не бывает. Посоветую воеводам выстроить воинов двумя параллельными колоннами. Одна, доскакав до Оки, сразу повернет налево, а другая направо.

За последней черточкой вражеской армии занимал реку на всю ширину еще один табун.

«Надо полагать, это запасные кони уже самих монголов, – определил Горчаков. – Все-таки удача на нашей стороне! – решил он. – Монголы не любят фронтального боя лоб в лоб. Они его всячески избегают и стараются побеждать маневром и стрельбой из луков. А здесь у них места для маневра не будет! На флангах лес, за спиной табуны. Монгольские тысячи сейчас стоят плотно, а рассыпаться, чтобы избежать прямого столкновения и потом вертеться вокруг русских, осыпая их стрелами, кочевники уже не смогут. А наши дружинники к свалке привычны. Нет, не поздоровится сегодня «пассионариям»!» – злорадно подумал Олег.

За вторым табуном начинался обоз, а где он заканчивался, Горчаков не видел, потому что ряды огромных, запряженных волами повозок тянулись по льду и исчезали за изгибом реки. Среди возов, саней и неразборных юрт Олег увидел группы всадников и подумал, что изрядное число монголов отвлечено на охрану обоза.

«Пора!» – решил Горчаков, когда увидел, что от пяти с половиной передовых линий отделились две длинные и одна короткая черточки.

Они понеслись навстречу русскому строю, а Олег схватился за веревку и съехал по ней, как в армии, когда их батальон высаживался с зависших над землей вертолетов.

Под деревом притопывали на морозе Всеволод Юрьевич и Роман Ингваревич, за ними толпились суздальские, владимирские и коломенские бояре в нагольных овчиных шубах, надетых поверх кольчуг и чешуйчатых броней. Еремея Глебовича здесь не было, он руководил пехотой.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Роман.

– Пошли монголы! – ответил Горчаков, сбрасывая шубу и хватая поданые Вадимом ножные латы, с которых начиналось облачение рыцаря в доспехи.

– Братья мои! – повысил голос Всеволод, обернувшись к боярам. – Если мы от руки Господней приняли доброе, то не стерпим ли и злое? Лучше нам смертью вечной жизни достигнуть, чем быть во власти язычников! Постоим же за землю Святорусскую! Постоим за церкви Божии, да за веру христианскую! А поганым монголам да будет путь темен и скользок! Преломим копья с язычниками, оградим стеной железной вотчину отца нашего, великого князя владимирского Юрия Всеволодовича! – При последних словах, обращенных больше к суздальцам, Всеволод Юрьевич испытывающе посмотрел на Романа и его бояр – не начнут ли возражать.

Но тем, как видно, было без разницы, под каким девизом пойдут в бой союзники, лишь бы пошли! Враг в двадцати верстах от Коломны! Тут уже не гордости.

– На конь, братья! – закончил свою речь Всеволод.

– Постойте! – спохватился Олег. – Тут дело такое, как на лед Оки выскочите, так сразу меж двух огней и окажетесь. Надо сразу разделиться – кому монголам в спину бить, а кому их прикрывать.

Горчаков начертил на снегу схему расположения вражеской армии, и пока князья распределяли отряды, успел облачиться в доспехи.

– С Богом! – махнул ему Всеволод, сел на коня и поскакал вслед за своими боярами к войску.

Олег тоже поставил ногу в стремя, оттолкнулся и лихо взлетел в седло, подобрал поводья и толкнул жеребца шпорами.

Горчаков застал своих подчиненных уже в седлах. Отряд состоял из трех сотен суздальских воинов и его личной дружины. Еще раз, кратко повторив задачу, Олег занял место во главе своего маленького войска. За ним пристроились оруженосец Вадим и знаменосец Берислав. Дувший вдоль реки ветерок развевал белое полотнище, на котором трепетал расправивший крылья черный сокол.

– Ну, понеслась душа в рай! – ухмыльнулся Горчаков, с лязгом опустил на лицо забрало и послал коня в галоп.

Толстый лед вздрогнул и загудел под ударами тысяч копыт. Морозный ветер дунул сквозь узкую щель, заставив Олега прищуриться.

Сильные кони домчали отряд до мыса за пару минут. Еремей Глебович говорил Горчакову, что расслышать топот конницы по льду можно не далее чем за версту. Треугольный мыс, в конце которого находилось высшее командование тумена, покрывал густой лес, и деревья отражали звуки. Быть может, еще и поэтому монголы почуяли опасность слишком поздно.

Свернув туда, где начинался подъем на возвышенность, Олег увидел меж деревьев трех монголов. Наверное, их послали узнать, кто там скачет и что вообще происходит. Кочевники поворотили коней и громко завопили, предупреждая своих. Горчаков пришпорил жеребца. Пока монголы разворачивали лошадей, а те набирали скорость, Олег их настиг и с ходу рубанул пригнувшегося в седле кочевника по затылку. Встреченные Горчаковым монголы были тяжеловооруженными конниками. По каждой полосе их доспехов проходил ряд стальных пластин, за исключением тех, что прикрывали лицо и шею. Меч Олега увяз в толстенной коже. Насколько серьезно он ранил монгола и ранил ли вообще, разбираться было некогда. Оглушенный противник свалился с коня, а Горчаков поравнялся со следующим. Монгол надел скроенные под халат доспехи на толстый тулуп, поэтому кожаные полосы не сошлись на боках на целую ладонь. Кроме того, в таких доспехах вокруг подмышек был большой квадратный вырез. Олег оперся на правое стремя и, наклонившись в сторону, вогнал клинок между ребер в левый бок монгола. Третьего кочевника сбил с коня Учай.

Скачка по лесу стала для Олега чем-то феерическим – мелькали стволы сосен, прыгали навстречу заснеженные ели, норовившие хлестнуть колючими лапами по забралу, а низкие ветви дубов грозили вышибить из седла.

Углубившись в преграждавшую путь к монгольской ставке рощу, Горчаков сжал ногами бока жеребца и потянул правый повод.

Речка Прорва текла мимо мыса строго на запад, образуя одну сторону прямоугольного треугольника. Его вторая сторона протянулась вдоль Оки на север. Завернув коня, Олег поскакал на северо-запад, а за ним последовали десять его дружинников, оруженосец Вадим и первая сотня суздальцев. Берислав слегка приотстал, выбирая дорогу – с развевающимся знаменем не везде можно было проехать.

Вторая и третья сотни помчались вдоль Прорвы, разворачиваясь в лаву.

Случись внезапная атака на ровном месте, и ханы бы ушли. Однозначно! Здесь же им помешал шестиметровый откос. В теории монгольские царевичи могли спешиться и съехать по крутой снежной горке на лед, но там мимо мыса уже проносились русские всадники.

Волею случая и стараниями Горчакова вышло так, что у высшего командования тумена остался только один вариант: рывком на север, вдоль Оки выскочить из этой мышеловки, пока она полностью не захлопнулась, а дальше пробираться к своим воинам. Но только не к тем, которых вот-вот атакуют русские, а уклониться к востоку и, сделав большой крюк по лесу, выйти к обозу.

Это был самый верный ход. Но в этом деле имелся один неприятный для монголов нюанс – Олег не собирался упускать такую жирную добычу. Еще не видя противника и не зная, что он там задумал, Горчаков с первой сотней сразу помчался наперерез единственному пути отхода. И едва не опоздал!

Ханы не стали разбираться в ситуации, а пустились в бега сразу, после предупреждающих криков высланных вперед дозорных.

Завидев впереди мелькавших среди деревьев всадников, Олег наплевал на опасность быть сброшенным на землю какой-нибудь веткой и послал коня в полный галоп. Пригнувшись, он проскочил в узкую щель меж двух пушистых елей. По шлему и наплечникам щетками прошуршали иголки, на покрытую пятнами инея сталь доспехов обрушился настоящий снежный водопад, в морозном воздухе закружились радужные искорки ледяных кристаллов.

Выскочив из холодного мучнистого облака как черт из пекарни, Горчаков налетел сбоку на одного из удиравших монголов. Его злой жеребец толкнул грудью в круп вражеского коня, от чего тот оступился и едва не упал. А сам Олег с ходу рубанул монгола поперек прикрытой сталью физиономии.

Воины, на которых наткнулся Горчаков, были с головы до пят «упакованы» в ламиллярную броню, набранную из тонких пластин размером с два сжатых пальца. Нанизанные на длинные ремешки, они перекрывали друг друга на треть и образовывали гибкую металлическую ленту. Ленты были соединены между собой шнурами и слегка наползали одна на другую.

Доспех выглядел как длинное железное пальто без воротника, с завязками на груди и глубоким разрезом сзади. Вместо рукавов к плечам доспеха были приделаны короткие «крылышки», также набранные из узких пластинок. Они опускались вниз до локтя и были похожи на два толстых гибких желоба. Чтобы во время скачки доспех «не размахивал крыльями», они были прихвачены к предплечьям ремнями. Ниже локтя руки воинов защищали железные наручи.

Низко сидящие шлемы с наносниками и полукруглыми вырезами для глаз имели охватывавшие голову кольцевые бармицы из таких же гибких полос, что и панцири.

Центральноазиатский ламеллярный доспех был хорош, вот только материал подкачал, а меч Олега по твердости превосходил индийский булат, да и удар у него был поставлен отменно. Острый клинок рассек одну из пластин, надрубил и согнул две соседние и с хрустом раскрошил монголу передние зубы. Убить его Горчаков не убил, но противник выбыл из игры. Нокаутированный, он рухнул в сухой скрипучий снег мешком железного лома.

Суздальская сотня врезалась в отступавший отряд сбоку под острым углом, сразу разделив его на две части. Олег увидел, как промчавшийся мимо Вадим настиг монгольского всадника, но тот осадил коня и, развернувшись, отмахнулся длинным прямым палашом. Половецкая сабля Вадима от сильного удара со звоном вылетела у него из руки и исчезла в глубоком снегу. Горчаков хотел броситься на помощь своему оруженосцу, но в это время на него самого налетел еще один монгол. Олег едва успел развернуть коня ему навстречу. Несшийся галопом всадник, поравнявшись с Горчаковым, обрушил на него удар тяжелого прямого клинка, наискось сверху вниз, целя в лобную пластину шлема. Олег молниеносным движением снизу, по широкой дуге отбросил вражеский палаш вверх и вправо. Попутно он отвел назад согнутую в локте руку и резко выбросил клинок навстречу монголу. Горчаков метил ему в глаз, но кочевник успел слегка наклонить голову, и меч только скользнул по его шлему.

Когда сильные кони разносили всадников после первой сшибки, чаще выигрывал тот, кто раньше успевал осадить и развернуть своего скакуна. Олег опередил монгола. Но не потому, что был таким уж крутым кавалеристом, тут как раз все преимущества собрались на стороне выросшего в седле противника. Просто, промахнувшись с выпадом, Горчаков, рванув поводья, сильно откинулся назад и успел хлестнуть концом меча плашмя вражеского жеребца по крупу. От этого удара конь монгола резко рванулся вперед, совершив два гигантских скачка, и визгливо заржал. Пока его всадник пытался удержаться в седле и успокоить напуганного внезапной болью скакуна, Горчаков развернул своего мощного половецкого жеребца и погнал его на врага. Он наехал на монгола справа, держа меч в высоко поднятой руке, словно собирался рубить сверху. Кочевник приготовился бить наотмашь. Он отвел руку, коснувшись широким лезвием облитого железом плеча и при этом задрав локоть, чего Олег и добивался. В последний момент он дернул левый повод, и его жеребец прошел впритирку у хвоста вражеского коня, а сам Горчаков резко уронил руку, приподнялся на стременах, подался вперед и, навалившись на лошадиную шею, вогнал почти на треть свой длинный полуторный клинок в незащищенную доспехом подмышку монгола.

Покончив с противником, Олег сразу же оглянулся: как там Вадим? Но его оруженосцу уже пришел на помощь Учай, а за ним еще двое дружинников. Они наскакивали на закованного в железо монгола с разных сторон, но тот ловко вертелся на коне и, размахивая длинным палашом, не подпускал их близко.

– Некогда мне в эти игры играть, – проворчал Горчаков, беря меч в левую руку.

Что-то такое он предвидел и поэтому не надел перед боем одну латную перчатку.

Олег направил коня к месту схватки и вытащил из болтавшейся на поясе самодельной кобуры мощный восемнадцатизарядный «СР-1 – Вектор».

Этот пистолет был специально разработан для стрельбы по защищенным целям. С сотни метров его бронебойные пули прошивали бронежилеты третьего класса, а в упор дырявили листы стали толщиной в шесть миллиметров.

В связи с этим Олег опасался, что пуля пробьет монгола навылет и ранит кого-то из своих.

– Учай, Вадим! В сторону! – рявкнул Горчаков, подняв забрало. – И вы тоже! – обратился он к вертевшимся у него на пути дружинникам.

Его воины разъехались, освобождая место господину, и в это самое время «нарисовался» Берислав с трепещущим на длинном древке белым стягом в руках, на котором монгол разглядел черного сокола, и точно такого же он увидел на кирасе подъезжавшего воина.

«Наверное, страшненькие слухи по монгольскому войску все же пошли», – решил Олег, когда кочевник рванул повод и, колотя пятками коня, погнал его на север. У него был реальный шанс скрыться за деревьями и уйти, тем более что дружинники Горчакова освободили ему путь к отступлению.

– Не, мужик, так не пойдет, – сказал ему Олег, – мне твои доспехи нужны и палаш. Сабли половецкие, что сейчас у моих ребят, – это такая фигня!

С этими словами он выстрелил монголу в спину. Не приученный к подобным вещам конь от грома над головой шарахнулся так, что Горчаков едва не вылетел из седла.

Успокоив жеребца, Олег быстро огляделся. Но вовсе не потому, что искал, кого бы еще грохнуть. Ему срочно надо было оценить обстановку.

Вадим, соскочив с коня, стал рыться в снегу в поисках своей сабли. Горчакову хотелось его отругать за то, что полез в драку, да времени не было. В этом бою задачей оруженосца было возить за ним карабины, которые могли понадобиться в любой момент. Он вообще старался беречь дружинников.

Горчаков взял с собой только тех дружинников, кого смог более или менее прикрыть доспехами. А кроме того, кому-то надо было стеречь оставшихся у него пятнадцать пленников с переводчиком и сотниками включительно. Князья, наслышанные о европейских порядках, на его пленных пока не покушались.

Перед атакой Горчаков тоже поставил своих ребят продуманно – одной колонной на правом фланге. А сотня врезалась в монгольский отряд наискось левым флангом. Суздальцы развернулись к врагу, и дружинники Олега оказались в тылу в последнем ряду. В бою успели поучаствовать только Вадим, Учай и двое воинов, скакавших впереди колонны. Но теперь и они остались без дела. Монголов оказалось, наверное, вдвое меньше, чем опытных дружинников Всеволода Юрьевича, которые спокойно и расчетливо нападали на врагов с разных сторон и валили их одного за другим ударами мечей и боевых топоров.

Горчаков видел, как среди деревьев кружились всадники, их кони храпели и ржали, выдыхая густые клубы пара, глубокий снег плескался под копытами, как вода. В морозном воздухе носились крики, лязг клинков и глухой стук от ударов по щитам. Такие же звуки доносились из глубины леса: там, ближе к реке Прорве, тоже шел бой. И все это почти заглушали гул, грохот и рев со стороны Оки. По поводу этого шума у Олега промелькнула ассоциация с футбольным стадионом, на котором только что забили решающий гол.

В обстановке Горчаков разобрался сразу, поскольку все это он предполагал заранее. По законам Монгольской империи, жизнь потомков Чингисхана была священной, посему в критической ситуации всем, оказавшимся поблизости от попавшего в беду чингизида, рекомендовалось забыть о себе и спасать хана ценой собственной жизни. Если потомок «Потрясателя Вселенной» погибал в бою или как-то еще, то все, находившиеся в данный момент поблизости и допустившие такое непотребство, приговаривались к смерти.

Впрочем, из «своей» истории Олегу был известен только один подобный случай, когда хана Кюлькана русские убили в битве под Коломной. Сама эта битва, по сообщению Рашида-ад-Дина, длилась три дня. Ни в Китае, ни в Хорезме, ни в Европе монголы чингизидов не теряли.

– Значит, охранные сотни остались задержать противника, – рассудил Горчаков, – а ханы с избранными нукерами ударились в бега. Этот отряд мы рассекли, и большую его часть сейчас кончают суздальцы.

Олег поднял забрало.

– Виряс, Рузава, Москай, Чамза! – назвал он имена своих дружинников-мокшан. – Сейчас вы поскачете к Прорве, туда, где я свалил двух первых ворогов. Снимите с них оружие и брони. Если увидите их коней, то изловите и приторочите к седлам монгольское добро. Там, наверное, один еще жив, так вы его добейте!

Горчаков хотел одеть всех своих ребят в хорошие доспехи и не собирался упускать случая пополнить дружинный арсенал. А еще ему приглянулись монгольские палаши. Фактически они представляли собой прямые мечи с метровым лезвием, коротким перекрестьем и длинной рукоятью без навершия. Концы их клинков были обоюдоострыми, а дальше заточка шла только с одной стороны.

Конь, доспехи и оружие поверженного противника по средневековым законам принадлежали победителю. Олег оставил еще пятерых бойцов для сбора своих трофеев и, взяв с собой только Учая и Вадима, поскакал по следам вырвавшихся из окружения монгольских ханов. Горчаков признал, что решение передвигаться по лесу со знаменосцем было не самой удачной его идеей, поэтому Берислава он тоже оставил с остальными.

Проехав где-то с пару километров по широкой полосе размешанного копытами снега и не догнав противника, Олег всерьез начал опасаться, что приговоренных заочно чингизидов он бездарно упустил. Но тут конь вынес его на лед Прорвы, которая текла здесь параллельно Оке.

Посмотрев направо, он увидел вдалеке всадников, несущихся по руслу реки. Горчаков повернул коня и помчался следом.

Пригнувшись в седле, Олег приподнимался и опускался на стременах в такт скачкам своего жеребца, который буквально стлался надо льдом в бешеном галопе. Этот аллюр в русской императорской армии называли «три креста». Но у монгольских царевичей и их приближенных были великолепные кони: завидев преследователей, они тоже пустили своих скакунов в полный галоп, и расстояние до них, вместо того чтобы сокращаться, начало увеличиваться.

– Уйдут, гады! – рычал Олег, но сделать ничего не мог.

Деревья по берегам реки мелькали, как в калейдоскопе, морозный ветер с гулом задувал в щель забрала. Впереди показалась огромная ель, с которой совсем недавно Горчаков наблюдал за подготовкой к битве. За ней Прорва свернула к Оке, и монголы исчезли из вида. Проскочив поворот, Олег увидел белую ледяную «трассу», убегавшую вдаль, а вот монгольских ханов на ней уже не было!

Горчаков даже не успел испугаться этому открытию. Он моментально вспомнил, что чуть ниже поворота в Прорву с юга впадала еще одна речушка. Вот только Ока делала здесь зигзаг в виде буквы «S» и от места впадения Прорвы резко уходила на юго-запад, соответственно, монголы, двигаясь вверх по безымянной речушке, удалялись от своего обоза и рано или поздно должны были свернуть в лес. Но сначала придержать коней. Вот тут Олег и надеялся их настигнуть.

Речка, названия которой Горчаков не знал, оказалась такой ширины, что по ней смогли бы проехать рядом не больше трех всадников. К тому же она была довольно извилистой. Вадим и Учай еще раньше сильно отстали от Олега, а теперь и вовсе исчезли из поля зрения. Монголов Горчаков тоже не видел. Он старался высмотреть место, где враги могли свернуть в лес. Но снег вдоль берега везде был гладким, и следов на нем не наблюдалось.

Преодолев очередной поворот, Олег слегка опешил, увидев выстроившихся на льду монголов. Их было двенадцать. Трое в первом ряду держали в руках готовые к бою луки, а следующая троица – обнаженные палаши. За воинами расположились ханы: Бури, Аргасун и Кюлькан. Последнего Горчаков опознал, несмотря на то что никогда прежде не видел. Просто он читал, что Кюлькан сильно походил на отца. Такой же рыжий и не только. Чингисхан выделялся среди приземистых монголов высоченным ростом и богатырским телосложением. А его сынок и вовсе был чуть ниже далеко не маленького Олега.

Длинный ламеллярный доспех Кюлькана был набран из позолоченных пластин. Шлемы у всех трех чингизидов тоже светились жирным желтым блеском. За каждым из ханов стоял знаменосец, который держал его личный туг. Он представлял собой древко с круглым выпуклым щитом наверху. По краю щита проходил, бортик, придававший ему сходство с низкой чашей. Из этой чаши свешивалась настоящая щетка из белых лошадиных хвостов. Верхние части тугов, естественно, были отлиты из чистого золота.

Все это Горчаков рассмотрел за доли секунды, а потом ему навстречу брызнули стрелы. Олег пригнулся в седле и вдруг почувствовал, что оно стремительно уходит из-под него куда-то вниз, а сам он продолжает нестись вперед.

Горчаков чудом успел выдернуть ноги из стремян и кое-как сгруппировался. Дальше он перелетел через шею падавшей лошади, совершил кувырок, сильно ударившись при этом головой и плечом, потом чувствительно приложился о твердую поверхность копчиком и поясницей и, наконец, со скрежетом проехался по льду.

Конь скакал со скоростью под шестьдесят километров в час, и у Олега сложилось ощущение, будто он слетел с мотоцикла и его протащило по обледенелому асфальту. Половецкий жеребец рухнул почти в полусотне метров от монголов, а его хозяин остановился только в паре десятков шагов от них.

Пока ошеломленный падением Горчаков поднимался на ноги, кочевники успели наложить на луки по новой стреле, а один из воинов второго ряда сунул палаш в ножны, снял с седельной луки аркан и стал протискиваться между стрелками.

В принципе, понять их мысли было не сложно. Монголы, почувствовав себя в безопасности, решили воспользоваться случаем, взять языков и с их помощью разобраться, во что они вляпались.

Утвердившийся на ногах, Олег услышал за спиной топот копыт. Это приближались Вадим и Учай. Воины первого ряда вскинули луки.

– Вы допускаете очень большую ошибку! – сказал им Горчаков с интонациями Шварценеггера.

И буквально за десять секунд уложил шестерых монголов. Он регулярно посещал стрелковый клуб и с двадцати пяти метров тремя пулями из трех попадал в сигаретную пачку. А монгольские воины были вроде как побольше.

За то время, пока Олег избавлялся от ханских нукеров, ошеломленные таким крутым оборотом событий чингизиды едва успели развернуть коней к лесу. Седьмым выстрелом Горчаков выбил из седла одного из ханов, то ли Бури, то ли Аргасуна – кто их разберет? Оставшиеся царевичи, пригнувшись к гривам, взмахнули плетками, а их резвые скакуны рванули с места в галоп.

Сначала ханов загородили от Олега кони убитых воинов, не видя мишеней, он бросился в сторону, а одновременно с этим и монголы выехали на открытое место. Горчаков вогнал пулю в спину еще одного чингизида, а всадника в позолоченной броне, которого он счел Кюльканом, Олег решил взять живым.

Младший сын Чингисхана меж тем успел заехать в лес, и до спасения ему осталось совсем чуть-чуть. Горчаков выстрелил по мелькнувшему среди деревьев силуэту и промахнулся. Прицелился и нажал курок снова. Конь Кюлькана в этот момент уже почти скрылся за елкой. Олег взял на мушку сначала его бедро, а потом сдвинул пистолет правее и удачно подстрелил ханского жеребца прямо сквозь заснеженные еловые лапы. Следующим выстрелом он свалил знаменосца, устремившегося вслед за своим господином.

Отвлекшись, Горчаков едва не прозевал удар. Расправа с воинами и ханами произошла так стремительно, что двое знаменосцев, потерявших вождей, сначала опешили, а потом испытали глубочайший шок от гибели на их глазах сразу двух потомков «Священного Воителя». У них же там, в Монголии, уже успел образоваться целый культ «божественного» Чингисхана, и вдруг такое святотатство! Еще надобно добавить, что, по закону, нерадивые нукеры превратились во временно живых покойников, потому как не только не защитили царевичей, но еще и сами при этом уцелели.

Олег, преследуя более важную цель, сбросил застывших «соляными столбами» знаменосцев со счетов, а они, побросав туги и обнажив палаши, бросились на него. Один заехал слева, и Горчаков обратил на него внимание лишь в тот момент, когда до шеи вражеской лошади можно было дотянуться рукой. В последнюю долю секунды Олег успел пригнуться, и тяжелый палаш только звякнул вскользь по макушке шлема. Оказавшийся прямо перед Горчаковым монгол вскинул руку, чтобы ударить наотмашь с другой стороны, и тотчас же был убит выстрелом в упор.

Другой знаменосец собрался напасть на Олега сзади, но вовремя подскакавшие Учай с Вадимом налетели на него, и завязалась схватка, которой быстро положил конец Горчаков, правда, не совсем удачно. Пуля попала монголу в бок и прошла через весь живот. Выпавший из седла кочевник, корчился от боли, скреб ногами и утробно стонал. Разжалобившийся Олег сдернул с него шлем и, отступив на пару шагов, выстрелил в затылок, отчего на покрытом примерзшим снегом льду мгновенно выросло алое, с брызгами во все стороны пятно.

Длинный, почти до пят доспех мешал Кюлькану бежать, да и непривычен он был передвигаться на своих двоих. Монгольские ханы даже «по нужде» за юрту, и то на лошади ездили.

В общем, Горчаков довольно быстро догнал Кюлькана по его следам. Сын «Потрясателя» и прочая трусом не был и, услышав за спиной хруст снега, развернулся и выхватил из сверкавших драгоценными каменьями ножен обоюдоострый китайский меч.

Обилием золота и самоцветов его шлем был похож на Шапку Мономаха. Усиливала сходство соболиная оторочка. С краев шлема свисала пластинчатая бармица, но лицо было открытым, даже «стрелка» для защиты носа отсутствовала, зато имелся козырек, прямо как на генеральской фуражке, разве что железный.

Олег заметил, как посерело смуглое лицо девятнадцатилетнего хана и расширились его раскосые глаза, когда мнивший себя владыкой и повелителем мальчишка увидел на его груди логотип «Турнира Черного сокола».

– Че, страшно? – насмешливо спросил Горчаков. – Смотри не обделайся!

Кюлькан, естественно, его не понял, но по тону догадался, что враг издевается. Завопив по-монгольски что-то явно непотребное, молодой хан бросился на Олега и стремительно ударил мечом крест-накрест. Горчаков, перехватив длинную рукоять своего полуторника, обеими руками и так же крест-накрест отбил удары, после чего крутанул клинок и, обойдя вражеское оружие, внезапно ткнул монголу острием в лицо, но в последний момент придержал руку.

Кюлькан отшатнулся и потерял равновесие, а Олег, воспользовавшись моментом, прижал его меч своим «бастардом» к земле. И тут же развернувшись на левой ноге, правой ударил хана в грудь. Рослый монгол не устоял на ногах и уселся в снег, выронив свое оружие, а Горчаков сразу отбросил его в сторону кончиком меча.

Кюлькан тем временем не собирался долго рассиживаться, он ловко вскочил и выхватил длинный узкий нож.

– Фух, – шумно выдохнул Олег, – как же ты меня уже достал!

Он отшвырнул меч себе за спину и поманил монгола пальцами.

Ноздри Кюлькана раздулись, его и без того узкие глаза превратились в щелочки. Молодой хан осторожно шагнул вперед, качнулся в одну сторону, потом в другую, стараясь запутать противника, потом бросился на Горчакова и попытался ударить его в подмышку. Видно, не знал, что у Олега там кольчуга. Это не говоря уже о том, что Горчаков просто не позволил пырнуть себя ножиком. Он перехватил вооруженную руку противника и вывернул ее на «болевой», после чего пнул хана под колено и повалил физиономией в снег.

– Ну хоть веревка у меня на этот раз есть! – удовлетворенно заметил Олег.

Прежде чем отправиться в погоню, он отрезал кусок от монгольского аркана. Дружинников Горчаков с собой не взял, поручив им чрезвычайно важное дело – инвентаризацию трофейного имущества.

– Шагай живей, пассионарий хренов! – Олег подтолкнул Кюлькана в спину.

Тот что-то злобно пробурчал в ответ, должно быть, грозил страшными карами, но шаг прибавил.

Когда они поравнялись с убитым ханским конем, Горчаков обратил внимание на сверкавшую золотыми бляшками сбрую. Как видно, младшенький Чингисханов отпрыск был неравнодушен к роскоши. Высокая передняя лука его седла по форме и оформлению больше всего походила на здоровенный древнерусский кокошник и выглядела примерно как головной убор Царевны Лебеди, исполнявшей на сцене Большого театра свою арию в «Сказке о царе Салтане».

Седло было обтянуто плотным желтым шелком с вышитыми на нем синими драконами. Спереди к деревянной основе крепилась толстая золотая пластина, но не сплошная, а отлитая в виде декоративной решетки, с узором изумительной сложности и красоты. В причудливый растительный орнамент неизвестный, но явно талантливый мастер вплел охотившихся на газелей и дравшихся друг с другом леопардов. Эти живописные сценки обрамляла окантовка из крупных жемчужин. Издали она напоминала колье из трех рядов жемчуга. В центре этого шедевра ювелирного искусства сверкали три алых камня – возможно, среднеазиатская шпинель, а быть может, и индийские рубины.

По-монгольски широкое серебряное стремя, перехлестнувшееся во время падения через седло и поэтому не утонувшее в снегу, тоже было ажурным. В его прихотливом узоре Олег явственно различил арабские мотивы. А вот кто отлил пластину для седельной луки: хорезмиец или китаец, – он определить затруднился.

– М-да. Высокое предназначение искусства заключается в том, чтобы украшать упряжь монгольских коней! – после напряженной погони и схватки Горчакова потянуло на философию. – Лошадники гребанные! – возмутился он. – Нет бы какие-нибудь яйца Фаберже заказать или письменный прибор со статуэтками либо шкатулку. Подсвечник, на худой конец! Короче, что-то такое, чем комнату можно украсить. Не седло же мне на стол ставить, в самом-то деле!

Практичный Олег уже прикидывал, как он мог бы использовать такую роскошную добычу, и перспектива езды в золотом седле вдохновляла его меньше всего.

– Это мне что теперь, на коня сигнализацию ставить? – вопрошал Горчаков, продолжая свою гневную филиппику. – Его же без присмотра нигде не оставить! Сопрут, блин! А ты шагай, вражина, это я не тебе, – Олег махнул рукой Кюлькану, который остановился и обернулся на его бубнеж.

– Богато жили нехристи! – поделился впечатлениями Вадим, когда Горчаков вывел своего пленника на лед. – Вон, даже стремена у них из серебра, – оруженосец указал на лошадей двух убитых чингизидов.

Их убранство было не таким роскошным, как у сына Чингисхана, но золотые бляшки на сбруе имелись, а седельные луки также украшали литые решеточки, правда попроще и без жемчуга с каменьями. Ажурные стремена шириной с ладонь являли восхищенным воинам изумительный орнамент, словно бы попавший в заснеженный русский лес прямо из сказки «Тысяча и одна ночь». Сверху они были увенчаны фигурками двух барсов, возлежавших на дугах. Их хвосты переплетались и образовывали кольца, куда продевались стременные ремни.

«Похоже, что для всех троих один мастер стремена отливал, – подумал Олег, – видать, это самый модный стиль в нынешнем сезоне».

– А ты еще на подковы глянь, может, тоже серебряные, – посоветовал Учай.

Говорил ли он всерьез или просто хотел поддеть Вадима, Горчаков не понял.

– Знаете, кто это? – спросил он, указав на Кюлькана.

– Хан монгольский, – пожал плечами Учай и вопросительно посмотрел на Олега.

– Угу, – кивнул тот. – А теперь послушайте меня, – Горчаков строго посмотрел на дружинников из-под козырька поднятого забрала. – Вы никому не должны говорить, что я взял в плен хана. Попридержите языки и не трепитесь попусту! Ясно?

– Ты, Олег Иванович, мыслишь, что Всеволод Юрьевич пленника у тебя отберет, коли проведает? – спросил Вадим.

– Быстро соображаешь, – похвалил Горчаков оруженосца.

В Европе если рыцарь брал в плен какого-нибудь знатного вельможу, то отобрать его не мог даже король. Выкупы за пленников являлись законной статьей дохода, и покушение на нее было бы равносильно расшатыванию самих основ феодальных отношений.

Князья пока еще не пытались ущемить Олеговы права, но стоило им только узнать, кто находится в его руках, и их «политкорректность» могла улетучиться в один момент.

Горчаков решил подстраховаться и превратить монгольского царевича в «Железную маску». Не так буквально, как это описано у Дюма, а попроще и без «изысков» в виде не снимавшегося закрытого шлема.

Олег полагал, что если он сам не начнет рекламировать свой «подвиг» и если ребята не проболтаются, то никто особо и не заинтересуется его очередным пленником.

«Только сначала переодеть его надо», – подумал Горчаков и, приблизившись к Кюлькану, расстегнул его пояс.

Оружие хана он вернул в ножны сразу после того, как связал ему руки и поставил на ноги. Кроме меча и ножа на поясе царевича, по монгольскому обычаю, слева висел лук в налучье, а справа колчан. Все это вместе называлось «саадак». У Кюлькана он был сделан из кожи на деревянных рамках, обтянут бордовым шелком, густо расшитым золотыми нитями, и усыпан китайским жемчугом. В колчане у чингизида торчало только пять стрел с покрытыми лаком древками из китайского кедра и ярким красным оперением. По монгольским понятиям, чем выше в имперской иерархии стоял человек, тем меньше стрел находилось в его парадном колчане. Сам Чингисхан носил только три стрелы.

Пояс Кюлькана был похож на парадный набор Олега. Только отлитые из чистого золота бляхи украшали не полихромные гранатовые вставки, а резные пластины из полупрозрачного и словно бы светившегося изнутри нефрита, похожего цветом на гроздья белого винограда. На священном камне, ценившемся в Китае дороже золота и алмазов, с высочайшим искусством были вырезаны фигурки извивавшихся драконов.

Кюлькан не стал рыпаться, когда Горчаков расстегнул его позолоченную броню, а потом развязал руки. Монгольский хан сам снял доспех и уронил его на лед, следом швырнул сверху узорчатые наручи.

Олег стащил тулуп с самого высокого из монголов и подал его сыну Чингисхана.

Кюлькан был всего сантиметров на десять ниже Горчакова, но монгольские шубы за счет своего покроя до определенного предела позволяли пренебрегать ростом и комплекцией. Длиной они были до щиколоток, а у знати и вовсе волочились по земле, как платье какой-нибудь королевы. Рукава полностью прикрывали кисти рук даже с выпрямленными пальцами, наподобие боярских ферязей шестнадцатого века. Монголы подворачивали длинные рукава своих тулупов, из-за чего на них получался широкий меховой обшлаг.

Длиннополые шубы запахивались, как халаты, причем с таким большим перехлестом, что овчина прикрывала грудь в два слоя. Пуговица имелась только одна – на правом плече. Она поддерживала верх левой полы, которая справа на поясе заходила аж за спину и прижималась широким кушаком, который прежде также подчеркивал статус владельца.

Ну а сейчас, после масштабных грабежей богатых стран, даже простые воины иной раз носили яркие шелковые и парчовые кушаки, которые сорок лет назад не каждый монгольский нойон мог себе позволить.

Шуба у младшего Чингисхановича была покрыта малиновым атласным шелком с вышитыми золотом тиграми. Презрительно скривив губы, он расстегнул на плече пуговицу из оправленного в золото молочно-белого с алыми прожилками агата, распустил нарядный кушак и распахнул широченные полы.

Разумеется, владелец собственного улуса, чей папаша ограбил почти полмира, не носил овчину. Шуба Кюлькана была пошита из забайкальских соболей, добытых в ныне монгольском Баргуджин-Токуме.

Позднее этих соболей назовут баргузинскими, и станут они для Советского Союза важным источником валюты.

«А размерчик-то вроде как мой! – подумал Олег и тут же поморщился, заметив на полах драгоценной шубы жирные пятна. – Пока ты будешь моим пленником, – мысленно обратился он к хану, – я тебя, блин, научу пользоваться салфеткой и руки мыть! А не об одежду их, мать твою, вытирать!»

Шубу Кюлькан тоже бросил на лед.

– И это снимай, – Горчаков указал на шлем и красноречиво пошевелил пальцами перед лицом хана.

Под шлемом Кюлькан носил соболий колпак с наушниками и назатыльником, это его меховая опушка делала шишак похожим на шапку Мономаха.

– Я сегодня будто ювелирный салон ограбил, – заметил с кривой усмешкой Олег, принимая у хана шлем, который тот не стал швырять под ноги, а протянул Горчакову.

Шлем был склепан из восьми сегментов на ребристом каркасе. На каждом из них красовался золотой треугольный лепесток с синим, как кусочек тропического неба, китайским сапфиром. Овальные, мелкой огранки камни были размером с персиковую косточку. Венчало шлем массивное золотое навершие, похожее на старинный подсвечник, только в чашечке вместо свечи было зажато темно-зеленое нефритовое яйцо размером с куриное. Довершали комплект драгоценностей семь крупных алмазов, расположенных вдоль золотых ножен прямого китайского меча.

Соболий, крытый малиновым шелком колпак Олег у хана отобрал и выдал взамен овчиный, принадлежавший одному из убитых воинов.