В штабе
Александр налюбовался досыта ящиками, фурами, конями и направил Шермака к двухэтажному дому, угадав в нем полковую съезжую избу.
К этому дому то и дело подъезжали на конях офицеры и, бросив поводья денщикам, вбегали в раскрытую настежь дверь. Александр привязал Шермака к окованному железом (чтобы не грызли кони) бревну и вошел в избу. В сенях, в полной амуниции, двое караульных солдат сидели, верхом по концам скамейки, лицом один к другому. Середина скамейки расчерчена шашачницей. Караульные играли в шашки.
— Стой, малый! — взглянув на Александра, сказал первый караульный. — Куда лезешь? Зачем? Кто таков?
— Александр Суворов, недоросль, записан в полк солдатом. Явился определиться.
Караульный задумался над ходом. Александр хотел идти наверх по лестнице. Второй караульный, тоже глядя на доску, сказал:
— Погоди! Наверх нельзя — там штапы присутствуют.
— Да ведь мне туда и надо!
— Погоди, говорю! Сказано, нельзя! — Караульный сделал ход и тут же горестно ахнул: — Ах ты, язви тебя!
— Фук, да и в дамки! — воскликнул противник, стукнув шашкой по доске. — Гони денежку.
Выкинув из кармана медяк, караульный подманил Александра и, взяв его за ухо, сказал:
— Чего ты пристал? Вот я из-за тебя проиграл денежку. Чего тебе надо? Пошел вон! — И, ухватив его за ухо, солдат, поведя рукой, указал Суворову дверь наружу.
— Пусти ухо! — закричал Суворов. — Я сам солдат!
— Оставь малого! Чего ему ухо крутишь? — ставя шашки, сказал второй караульный. — Тебе ходить.
Караульный выпустил ухо Александра, повернулся к доске и сделал ход.
Александр больше не раздумывал — кинулся вверх по лестнице, скача через три ступеньки разом.
— Держи его! Держи! — крикнул, стукнув шашкой по доске, первый караульный.
— Держи его, держи! — подхватил второй, не подымая головы от доски.
Наверху Александр очутился в большой комнате, заставленной канцелярскими столами. Над одним столом сгрудилось несколько писарей, сдвинувшись головами. Так бывает в осенний день, если бросить окуням в пруд корку хлеба: собравшись стайкой головами к хлебу, окуни до той поры не разойдутся, пока до крошки не уничтожат хлеб. У каждого писаря за ухом торчало гусиное перо, свежеочиненное, еще не замаранное чернилами. Писаря навалились на стол, о чем-то шептались, порой давясь смехом.
Из соседней комнаты, куда вела плотно затворенная дверь, слышались громкие голоса, прерываемые взрывами веселого хохота.
Одиноко за столом у окна сидел старый писарь с головой, покрытой густой седой щеткой подстриженных бобриком волос. В зубах писарь держал гусиное перо и, одним пальцем осторожно прикасаясь к косточкам, словно боясь обжечься, клал на счетах. Старичок взглянул на Александра исподлобья. Суворов, сняв шапку, поклонился учтиво:
— Здравствуйте, сударь!
Старик кивнул. Вынув изо рта перо, обмакнул его в чернила, написал что-то в тетради и с насмешливой, непонятной Александру угрозой сказал:
— Здравствуйте, здравствуйте, сударь!
Затем старик, воткнув перо в стакан с дробью, достал из кармана табакерку, задал в обе ноздри порядочную порцию табаку и, держа наготове раскрытый платок, блаженно зажмурился.
— Апчхи! — громогласно чихнул старик в подставленный платок.
— Будьте здоровы, сударь! — сказал Александр, кланяясь.
— Здравия желаем, Акинф Петрович! — хором отозвались все писаря, не подымая голов.
Старик вытер нос и поманил к себе Александра.
— Что надо? Кто таков?
Александр объяснил, кто он и что ему надо.
— Так ведь ты, милый, записан сверх комплекта, без жалованья, и отпущен к родителям для обучения указным наукам на два года…
— Я хочу быть в полку.
— Мало ли чего ты еще захочешь! Ростом не вышел… Иванов! В какую роту зачислен недоросль Александр Суворов?
Один из писарей, чуть подняв голову, через плечо ответил:
— Осьмую…
— Так. Ступай-ка, милый, домой. Где живешь? У Никитских ворот? Эка! Ты через всю Москву драл. На коне? Ну, садись на своего коня и скачи домой. Наверное, мамаша по тебе плачет.
— Я хочу быть при полку.
— Придет пора — и в полк возьмут…
— А где же мне учиться?
— Если учиться, ступай в полковую школу. Как раз она при восьмой роте. Поди спроси съезжую избу осьмой роты. Там тебе все объяснят толком.
Александр хотел идти.
— Постой-ка! — остановил его старик. — Да у тебя есть в полку рука?
— Есть… Премьер-майор Соковнин Никита, моего батюшки приятель…
— Соковнин? Премьер-майор? — воскликнул старик, встав с табурета.
Все писаря вдруг поднялись от стола, вытянулись в струнку и повернулись к Александру.
Старик встал из-за стола, заложив за ухо перо, одернулся, подошел к закрытой двери и стукнул в нее, приклонив голову.
Смех и говор за дверью утихли. Старик приоткрыл дверь, протеснился туда бочком.
Писаря расселись по табуретам за столами, зашуршали бумагами, заскрипели перьями.
Половинка двери распахнулась, Акинф Петрович, выйдя, крикнул торжественно:
— Солдат Суворов, к премьер-майору…
Он пропустил Александра, закрыл за ним дверь и погрозил пальцем писарям.
В большой комнате, куда вошел Александр, облаком плавал трубочный дым. В углу, одетые в чехлы, стояли в стойке четыре знамени.
Прямо от входа, за большим столом, крытым зеленым сукном, сидел прямой и статный офицер, затянутый в мундир. Вокруг стола, в расстегнутых мундирах, молодежь покуривала трубки.
— Здорово, богатырь! — улыбаясь Александру глазами, молвил Соковнин.
— Здравствуйте, сударь! — ответил, кланяясь, Александр.
Все рассмеялись.
— Не так, не так отвечаешь! — поправил Соковнин, разглядывая Александра. — Надо стоять прямо и отвечать: «Здравия желаю, ваше высокородие!» Как здоровье батюшки?
— Очень хорошо. И вам того же желаем, ваше высокородие! — вытягиваясь, ответил Александр.
Соковнин улыбнулся:
— Вижу, из тебя выйдет бравый солдат. Поди ко мне ближе. Это Василий Иванович тебя в полк послал?
— Нет, я сам, господин премьер-майор.
— Давно ли в Москву возвратились?
— Сегодня утром, сударь.
— Вот как! И ты прямо в полк явился? Достойно похвалы. Чего ж ты хочешь?
— Нести службу ее величества, господин премьер-майор.
— Так тебе ж, красавец, надо сначала учиться. Если хочешь, я тебя велю записать в полковую школу… Акинф Петрович! — крикнул Соковнин.
На зов его вошел старик. Он стоял у двери навытяжку.
— Вели записать солдата Суворова в полковую школу, в солдатский класс. Да погоди-ка. Ганнибал Абрам Петрович сказывал мне, что ты, Суворов, горазд в науках. Уж не записать ли тебя прямо в инженерный класс?
— Нет, сударь, сначала в солдатский класс.
— Быть по-твоему. Там и сверстники твои сидят. А теперь ступай домой.
— А сейчас в школу нельзя?
— Сейчас? Ну что ж, охота пуще неволи. Акинф Петрович, вели его проводить в школу…
— Конь у меня, — вспомнил Александр.
— Ты на коне? Коня поставь в денник. Акинф Петрович, распорядись. Прощай, солдат! Служи, учись!
Александр поклонился.
— Говори: «Счастливо оставаться», — шепнул Александру Акинф Петрович.
— Счастливо оставаться, господин премьер-майор!
Соковнин кивком отпустил Александра.
После его выхода из присутствия там снова поднялись смех и говор.
В канцелярии Акинф Петрович приказал:
— Иванов!
— Есть!
— Отведи солдата Суворова в полковую школу, в солдатский класс. Скажи Бухгольцу — Соковнин приказал. Коня Суворова поставить в денник гренадерской роты. Дать овса. Вычистить. Осмотреть подковы.
— Он у меня не кован, — сказал Александр. — Из деревни…
— Не кован — подковать.
— Слушаю. Идем.
Писарь взял Александра за руку и повел из канцелярии вниз.
Караульные в сенях по-прежнему бились в шашки. Увидев Александра, первый караульный сказал:
— Ага! Что я тебе говорил: наверх не ходить… Вот тебя сейчас и взгреют.
Писарь на ходу крикнул:
— Евонный родитель премьер-майору друг и приятель…
— Вот те на! — воскликнул второй караульный. — Так ты ему, милый, не сказал, чаю, что я тебя за ухо драл?
— Сказал, — не останавливаясь, ответил Александр.
— Так! Стало быть, не тебя, а меня взгреют! — И, оборотясь к доске, караульный прибавил: — Тебе ходить.
На дворе Александр показал писарю Шермака. Некормленный конь грыз железную обивку коновязи, «тебенюя» копытом.
— Вели, дяденька, напоить коня. Я его прямо с ходу взял…
— Ладно. Чего ты ездишь на неоседланном коне? Без седла и коню и всаднику тяжелей. Эх ты, деревня! Идем!
