Глава четвертая
Специфика эпохи пребывания
Массы восстали! Ура!
Хосе Ортега-и-Гассет
Военной дорогой под ветры времен
Сквозь грохот орудий скакал эскадрон…
Вот не дано нам предугадать, в какой момент божественный глагол втемяшится в мозги!.. Ну какого лешего?! У нас совещание – а мне в башку ударило стих новый родить, блин… Ну – по нынешним временам новый, конечно, но какая, к Пегасу под хвост, разница?
И ведь не просто у нас совещание. А итоговое! По результатам, так сказать, завершения первого шага начального этапа Создания воздухоплавательных сил… Ага… В одной отдельно взятой стране… Неофициальное, правда. Но все равно интересно. Потому нынче у нас гости. Ну, Шарль – понятно. Он и так почти здесь днюет и ночует. Но еще Монж. И – что наиболее неожиданно – Карно. Это не считая «сопровождающих их лиц». Похоже, я размахом своей деятельности насторожил малость господ депутатов. И визит этот – в значительной степени негласная инспекция. Мне б надо быть особо внимательным. А вместо этого…
Нас всех «Марсельеза» вела за собой
С врагами отчизны в решительный бой…
Ну вот приспичило… Хотя, с другой стороны, опасаться мне нечего. Что я обещал – делается. И будет сделано гарантированно.
Проектирование мастерских для опытных работ мы закончили. И даже котлованы под фундаменты уже роют. Мюрат достал где-то табун лошадей – точнее не где-то, а специально смотался к себе в двадцать первый егерский и уж там откуда-то выцыганил, причем сманил даже полковых коногонов, – так что и с движущей силой тоже все в порядке. Осталось только ветряную мельницу возвести. Но и это не проблема: рота штрафников-саперов за счет вольнонаемных разрослась уже больше батальона – только успевай задания раздавать. Основная группа проектировщиков под командой капитана Берже полностью закончила все чертежи на змейковый аэростат – головное наше изделие. А что? Его же и требовали сделать в первую очередь. Да и для маскировки второй задачи – управляемого аэростата – очень даже годится. Опять же начинать надо с того, что попроще. А про то, что есть еще и третья задача – и не только третья, – так, кроме меня, никто и не знает пока. Это дело я чуть позже обнародую, когда сам его до вменяемого состояния доведу…
Но главный наш король на данный момент – это, конечно, Лебон. Его установка по получению газа из угля работает. Лабораторная пока. (Блин… При взгляде на этот сарай мне даже не знаю, что хочется – то ли немедленно снести его до основания, то ли просто застрелиться… Хотя именно я и помогал Лебону сей агрегат конструировать… Но ничего – будет у нас и настоящий газогенератор. Когда-нибудь…) И это есть хорошо. Потому как Шарль ухватился за нее как обезумевший. Еще бы! Стоимость получения газа – ниже краденой по сравнению с водородом. И скорость наполнения шаров в несколько раз увеличилась. А от идеи собирать и хранить газ в газгольдере профессор вообще чуть не подпрыгивает. Да я ему еще про газовую горелку намекнул…
В общем, аэростьеры сейчас новые шары кроят – втрое большего объема. А мои проектанты, помимо прочего, озадачены не самой важной, на их взгляд, проблемой: разработкой способа сжатия и хранения газа в баллонах под давлением. (Никто важности этого моего хода не понял. Тем более что основное в нем – не баллоны. А компрессор. Ну да ладно – я не гордый…) Жалко, что не удалось пока провести в казарму газовое освещение… Вот это была бы показуха!.. Но увы… Газа покуда хватает только на опыты с шарами-моделями, да и то в обрез. Так что революцию в осветительном деле произведем несколько позже… Стоп. А это еще что?
Ампер докладывает. Я ему некоторое время назад велел составить обзор по состоянию дел в мировой науке касательно электричества. (Ну а кому еще? С такой-то фамилией… Тот он или не тот – наплевать. Для остальных все равно не по профилю.)
– Анри! Повтори еще раз!..
Ампер повторяет.
Ни фига себе. Оказывается, пока я тут в поте лица, как наскипидаренный, подготавливаю революцию в освещении, в физике тоже случилась революция! Какой-то мексиканец – имя мне не говорит абсолютно ничего ровным счетом – взял и открыл электромагнитную индукцию. Которую у нас должен был открыть Фарадей. (Причем про самого Фарадея никто не слышал – то ли не родился еще, то ли вовсе отсутствует как факт: ну реальность же явно параллельная, это же уже ясно…) И теперь весь научный мир кинулся пропускать электрический ток через провода направо и налево всеми возможными способами. В том числе небезызвестный А. Вольта… Вот это сюрприз так сюрприз! А я-то соображал, как мне электрогенератор устроить! А тут – такой подарок. Ей-право – молодец этот дон – как его? – Антонио де Леон-и-Гама! Стану императором – надо будет обязательно наградить его орденом Почетного легиона! Блин – ведь не бывать же мне Председателем Земшара – в смысле императором-то! Но Гама этот все одно молодец! Как раз к следующему куплету подгадал:
Но песню иную о дальних краях
Возил мой приятель с собою в боях.
Он пел, проезжая родные поля:
«Гренада, Гренада, Гренада моя!..»
Цок-цок-цок – цокают копыта фиакра…
Да знаю я, что у фиакра нет копыт! И еще много чего другого нет… Но мне вот так хочется.
Потому что состояние у меня, можно сказать, лирическое. Склонное к поэтическим метафорам. Задумчивое, если попросту. Потому как сижу я на сиденье своего персонального транспортного средства, смотрю кучеру в спину и размышляю.
А размышляю на тот предмет, что чего-то у меня тут недотумкано было… Ну с какого бодуна я так вцепился в это Сент-Антуанское предместье? В смысле набора рабочих… То есть – понятно, с какого, но куда я так погнал? Для сооружения опытных экземпляров – что аэростата, что дирижабля – мне заказы и так есть где разместить. Дорого, да. Но что ж я хочу сразу-то все в одном флаконе? Проблемы надо пережевывать последовательно. А то и пасть себе порвать недолго… А до серийного производства еще не меньше года – раньше мы завод никак не построим. Ну так и чего я тогда? За полгода можно подготовить любого рабочего-специалиста с нуля. Проверено. А мне здесь требуется и вовсе обучить людей всего лишь отдельным операциям. Так это и за меньший срок управиться можно. Организуем школу профтехобразования и будем набирать в нее самых тех люмпенов, которых кругом хоть пруд пруди… Ну, придется поднапрячься. Программу составить. Преподавателей найти. Но это все получается куда более реализуемо, чем агитация цеховых ремесленников. Где, спрашивается, были мои глаза все это время? А черт его знает! Наполеон, блин…
Впрочем, Наполеон-то тут не виноват. Его представления о промышленности и производстве находятся на том же уровне, что и у всех здесь. То есть – на мануфактурном. Идею массового выпуска и конвейерной сборки он с моих слов уяснил, но не более того. И вот результат, да… Ну что поделаешь: Бонапарт такой же буржуазный революционер, как и остальные в нынешней Франции. И мне он ничего подсказать не мог. А сам я недопетрил… И вот теперь еду в очередной раз в комитет секции Кен-Венз на предмет душеспасительных бесед, а получается, что ехать-то было незачем…
Ну, то есть еду-то я не только за этим – у меня в предместье и другие дела имеются. Но вот вербовать в тутошней среде пролетариев надо завязывать. Не там искал. Как та бабуся из стихотворения про очки…
А весенний Париж хорош… Весь зеленый. Трава пробилась, почки распустились первыми клейкими листочками, голуби одуревшие порхают… И хотя пора цветения еще не пришла, но девушки-цветочницы с шалыми глазами уже разносят по бульварам букетики первых подснежников, фиалок и ландышей и чего там еще – из теплиц, видимо… И у прохожих, что попадаются на улицах, взгляды такие же пьяные, как и у цветочниц. Весна… Один я, как дурак, тащусь неведомо куда, неизвестно зачем…
Да уж… Что неизвестно зачем – так это выяснилось буквально сразу же. Едва мой фиакр подрулил к комитету секции Кен-Венз… Точнее – еще на подходе. Потому как проехать к зданию комитета не получилось. Из-за запрудившей окрестности толпы. Пребывающей в весьма буйном состоянии. Тоже, не иначе, по причине весеннего обострения, видимо…
Блин, как бы опять вешать не начали! Хотя, вообще-то, возле штаб-квартиры секции булочных нет. Да и толпа побольше очереди будет. Не сто человек. А с тыщу. И там, у комитета, оратор чего-то вещает. Да не один, похоже…
– …модерантизм есть скрытая дорога к роялизму! Воля народа попирается неприкрыто! Пора уже спросить, что нам дала революция девятого термидора!
– Отмену бессудных казней и системы террора против граждан! Кто-то хочет их восстановить?!
– Зато роялисты теперь появились на каждом углу! Чего ждать далее? Когда они открыто нападут с оружием на Национальное представительство?! Мы не можем спокойно смотреть, как хоронят Революцию!
– Не надо преувеличивать! Нация не позволит восстановить прежний порядок!..
Толпа, сдержанно гудя, вслушивалась в перепалку. Всех очевидным образом происходящее не на шутку интересовало. До такой степени, что моего появления, похоже, никто и не заметил. Да, сильно тут народ активен в политическом плане, да…
– Не проехать, гражданин генерал… – повернулся ко мне водила. Он же ординарец. – Что прикажете?
А чего тут приказывать? Ясен пень – поворачивать надо. И отправляться по следующему пункту сегодняшней программы. Вот только по какому поводу митинг-то?
Я встал в коляске, ухватившись за плечо солдата. Но разглядеть впереди толком все равно было ничего невозможно. Ну, стоят какие-то мужики на ступенях комитета. Ну, устроили что-то вроде публичного диспута. Кто-то там даже с оружием… Но суть-то в чем?
– Что здесь происходит, граждане? – поинтересовался я у ближайших к фиакру слушателей.
Какой-то человек на костыле, в поношенной солдатской форме, но с фартуком ремесленника поверх нее, отвлекся от вслушивания в обрывки доносящихся от комитета фраз и бросил на меня раздраженный взгляд. Но раздражение тут же сменилось интересом. Он грузно – явно непривычно – развернулся, всем телом повисая на костыле, и всмотрелся в меня пристальней. Лицо его уродовал шрам на правой щеке. Шрам был вполне свежий. Возможно, поэтому я признал человека не сразу.
– Ба! – опередил меня одноногий. – Да это ж никак наш генерал!
А вот по голосу я его вспомнил сразу.
– Сержант Франсуа Жубер, если не ошибаюсь? Второй батальон второго полка?
– Был сержант Жубер, да весь вышел! Теперь вот опять сапожничаю… А у нас в бригаде слухи ходили, что вас из армии выгнали…
– Так и в самом деле выгнали. Только об этом рассказывать долго. Скажи-ка мне лучше – что тут такое делается?
– А!.. – Жубер скривился и махнул рукой. – Власть переменилась!..
– То есть?.. – Вот новость. Почему мне никто не доложил, как говорится… Вроде ж ничего такого не происходило, когда я сюда ехал. Да и накануне все нормально обстояло. Впрочем, похоже, гражданин предвосхищает «Свадьбу в Малиновке» не совсем в том смысле… А как раз в том, что в оперетте был. В узкоместном.
Так и оказалось:
– Да нынче ночью недовольные действием комиссаров собрались в комитете да и переизбрали весь состав. А утром старые пришли и полномочия свои отдавать отказались. Вот теперь ругаются. Даже из Конвента кого-то прислали, чтоб разобраться, кто тут и что…
Ага… Именно оно самое. Ничего особенного. Если кто чего не понял – обычная здесь практика. Ну, настолько хорошо вот продумана организация новых республиканских органов власти. Комиссары секций имеют какие-то полномочия только в рабочее время – с утра до вечера. А ночью, в принципе, активисты противоположного политического направления спокойно могут собраться в опустевшем помещении комитета и своим альтернативным большинством принять то решение, которое не проходило днем. Потому что днем их – меньшинство. Ага… И такая вот чехарда тут довольно регулярно приключается, просто я лично с ней еще не сталкивался. Здесь, в Париже, не сталкивался. В других-то местах – сколько угодно. И я смещал, и меня смещали… На родимой Корсике аж со смертным приговором. Так что дело, в общем, житейское…
Смех в том, что должности комиссаров – как это несколько позже и в другой стране было сформулировано – являются «освобожденными». То есть – комиссарам правительство платит зарплату за их комиссарство. Не запредельную, правда. Но все же… И по идее сменять кого бы то ни было может только оно. Точнее – должно бы мочь. Ан нет!.. Потому правительство в этом вопросе проявляет полную толерантность – не вмешивается. Чтоб неприятностей не заработать. А Конвенту оно и вовсе по барабану. Поскольку депутаты используют шатания электората в секциях в своей политической борьбе. Их это устраивает…
– Понятно… – резюмировал я. – А чего не поделили-то между собой эти уездные предводители команчей?
– Да дьявол их знает! – Жубер опять махнул рукой. Вышло это у него неуклюже из-за того, что второй он все время старательно цеплялся за костыль. Явно еще не освоился передвигаться с одной ногой. – Вроде как прежние слишком мало занимались нуждами простых граждан!.. А эти собираются непреклонно исполнять волю Суверена… Добиваться снабжения хлебом и Конституции… Но по мне так – просто захотели жалованье за должности на дармовщину получать. Хотя что там того жалования? Тысяча восемьсот ливров в год… На Хлебной пристани грузчики зарабатывают больше! Вот только там вкалывать надо…
Я хмыкнул. Вот что отличало сержанта бригады имени Парижской коммуны Франсуа Жубера от основной массы – так это то, что у него мозги на политике не были повернуты. Сколько я помнил – выходец из деревни, он и в политическом смысле отличался практической сметкой. То есть как и положено солдату: держался подальше от начальства, поближе к кухне. И революционных речей не произносил, в отличие от большинства. Притом что сержантом его выбрали сами солдаты за обстоятельный характер и организаторские способности. Теперь я мог видеть, что и на гражданке он не отличался интересом к вопросам власти. Через что и мыслил куда трезвее, чем окружающие. Которые как раз сейчас все превратились в слух. Ловя препинания ораторов двух соперничающих группировок. Взывающих к судьбам нации…
Тоже, кстати вот, анекдот… Народ по этой самой Конституции – которая якобинская и которую нынешний Конвент не примет даже через свой труп по этой причине (и которую лучше и в самом деле не принимать – читал я ее, ну в смысле, Наполеон читал, потому знаю, что говорю…) – является Сувереном Французской республики! То есть – обладателем высшей власти в стране. И именно по этой причине каждый мнит себя, блин, способным разбираться в государственных делах. Хотя ни хрена в них не смыслит. Ну, типа той ленинской кухарки… И вот, пожалуйста, – в результате мы имеем самое натуральное новгородское вече по любому поводу. Какие, к черту, роялисты?! Сами себе злобные буратины сверху донизу, от последнего клошара до заседающих в Конвенте народных избранников. И еще возмущаются, что им полномочия урезали. На кой леший им эти полномочия? Революционеры хреновы…
Нет, прав был Черчилль, когда обозвал демократию дерьмом. И тогда, когда сказал, что лучше ничего пока не придумали… Даунхаус, блин…
– Понятно… – повторил я, продолжая стоять в своем экипаже на манер памятника Минину и Пожарскому (ну, если кучера присовокупить). Обдумывая одну, в общем-то, никакого отношения к происходящему не имеющую мысль. Представлявшуюся вполне дельной. И даже странно, что пришла она мне в голову только теперь. Когда я увидел Жубера. – Спасибо за информацию, сержант! А сейчас, если ты не очень занят, – не согласишься ли подсесть ко мне в коляску и проехать до ближайшего ресторана?
В конце концов, может же бывший командир бригады покалякать с бывшим же солдатом этой самой бригады – новостями обменяться?..
У Жубера, правда, новостей было немного.
Повоевать он успел всего месяц. После чего угодил с группой фуражиров в шуанскую засаду.
Собственно-то, Вандейское восстание было подавлено еще в 93-м году. С небезызвестным «Нантским утоплением» в финале. Свобода, равенство, братство, да… «Счастье всем и пусть никто не уйдет обиженным» (с) Гражданская война, блин – самая романтическая из всех видов войн: потому что это есть война против несправедливости, ага… Но сейчас все, что происходило на западе Франции, получило обобщенное название именно по этому первому крупному выступлению против якобинских реквизиций и никто уже не заботится о какой-то разнице. Вандея – понятно, о чем речь… Смешно: якобинцев всех перебили, а восстания в западных провинциях как пошли под королевским знаком – так и идут. И никому уже нет дела, с чего все началось… Люди, люди, порождения крокодилов… Тоже цитата.
В общем, Жуберу повезло, если так можно выразиться. Его, исполосованного саблей и с раздробленной пулей ногой, сочли мертвым. А вовремя подоспевшая помощь спасла сержанта от истечения кровью. Да еще, на счастье, в пределах досягаемости нашелся врач, ампутировавший голень. Провалявшись до весны в лазарете, Франсуа буквально неделю назад вернулся домой. А поскольку семью надо было кормить, то он принялся за свое старое ремесло, хотя толком еще не оправился от ран. Прежний мастер, на которого Жубер работал, охотно взял его обратно, невзирая на инвалидность. Впрочем, инвалидность помехой и не была – все равно тут все работали на дому…
– Ну, в принципе, жить можно, – завершил он свой рассказ. – Обувку тачать и без ноги получается не хуже. И в общем, денег хватает… Еще бы только с хлебом перебоев не было!
– Тоже думаешь, что роялисты виноваты? – спросил я.
– Да какие это роялисты! Вот в Ванде – там роялисты настоящие! – у бывшего сержанта сжались кулаки, и он чуть не раздавил стакан с вином, который держал в правой руке. – Белые кокарды… Аристократы, мать их… Зверье!.. Видели б вы, что они с пленными делают!.. Я как вспомню, что от ребят, которые со мной были, осталось, так внутри все переворачивается… А здесь… За что булочников бить? Не они зерно поставляют. Хлеб-то в городе есть из чего печь! Только зерноторговцы цены ломят, вот и все. Богатому известное дело – нажива глаза застилает…
– А какой выход видишь?
– Да какой, к дьяволу, выход? Вон умники талдычат, что надо к Тюильри идти и Конституции потребовать! Как будто у них от конституции порядок сразу наладится… В Конвенте-то кто сидит? Богатые те самые! И что с конституцией, что без конституции у них один черт своя рука владыка будет… Купят выборщиков, сколько потребуется, и по-прежнему прав останется тот, кто богаче… Сковырнуть бы их всех к чертовой бабушке! – с мрачной мечтательностью произнес сапожник. – Собрать всех вместе… Да и отправить к тем шуанам в подарок! Сам бы подсобил в таком деле, и на одной ноге управился б…
– Насчет к шуанам отправить – я б тоже не возражал, – признался я. (Да и Бонапарт, в общем, был не против.) И уже из чистого любопытства добавил: – Но только что дальше-то? Правительства в стране не станет. А на всех границах – интервенты. А внутри страны роялисты с республиканцами… Вот начнется тогда веселуха!.. Все, что сейчас, – детским криком на лужайке покажется…
Франсуа потух.
– Тоже верно… – согласился он, вертя стакан в руке. – Образованный вы человек, гражданин генерал… Я вот только в лазарете и сообразил – когда на койке валялся. Время было… Так вот и выходит, что куда ни кинь – все клин… И что делать – непонятно. А иначе бы – эх!.. Ладно, – он махнул рукой, поставил стакан и принялся нащупывать свой костыль. – Спасибо вам, генерал, что уважили простого солдата! Идти мне надо – работа стоит…
– Да я уж тебя отвезу, – ответил я, прикидывая, что пришедшая мне в голову мысль и в самом деле может оказаться толковой. Если, конечно, я ее реализовать смогу… – Только скажи мне сперва еще кое-что… Ты ведь вроде бы грамотный?
– Ну… – бывший сержант замялся. – Читать могу. Немного. А писать – не мастак…
– Не страшно. Научишься, если что… Даже и считать, если потребуется. А вот если тебе поручить обучить сапожному делу десяток-другой человек – взялся бы?
– Почему нет? Всему обучить можно. Было бы только время да ученики чтоб не полными дураками оказались… Только не соображу я что-то – это вы к чему?
– А в армию ты б согласился вернуться?
Жубер воззрился на меня совсем непонимающе.
– Дык – как? – свободной рукой он хлопнул себя по культе.
– А это не твоя забота. Так согласился бы или нет?
– Ясное дело… – Франсуа пожал плечами. – Да только что об этом говорить? Да и что я там делать-то стану? Сапоги тачать за солдатскую пайку? А кто тогда семью мою прокормит?
– Ну, если дело только в этом, – я усмехнулся. – Так я тебя мобилизую вместе с семьей. У нас всякому работа найдется. А насчет жалованья – ты не беспокойся! Жалованье у нас не солдатское… Так что, сержант Жубер – пока еще сержант! – считайте себя снова в строю! А заодно… – я посмотрел на хлопающего глазами собеседника. – Припомни, не сочти за труд: есть тут у вас еще такие же, как ты – простые работники, – и как с ними можно встретиться?
Следующим на очереди пунктом моей сегодняшней программы, после того как я завез домой осчастливленного мной сержанта, – возле комитета все еще продолжали митинговать, – был господин Роньон, портной.
Ну, я ж говорил уже, что кое-что помимо мундира заказал. Вот, езжу на примерку теперь… Как выяснилось, с мундиром-то мне просто повезло – у портного готовый был, его только подогнали мне по фигуре. А вот с новым раскроем… Два раза уже пришлось переделывать. Все что-то не так получается. Как надену на себя да гляну в зеркало – ну чисто та корова под седлом. То длинное слишком, то мешком висит… Да еще шов ручной от машинного качеством отличается не в лучшую сторону… А ведь, казалось бы, чего сложного? Пошить комплект полевой формы, комплект парадной да летно-технической рабочей. (А чего? Раз уж создаем новые войска, так пусть у них и форма новая будет. Своя собственная…) Но выходит такая канитель!.. А особенно достает желание месье Роньона все время украсить изделие то галуном каким-нибудь, то кантом разноцветным. Не понимают здесь, что военный не должен походить на петуха.
Даже Наполеон не понимает! То есть – он считает правильным, если некоторые части одеты в форму типа маскировочного цвета – егеря, например, – но в целом мои прогрессорские идеи по части обмундирования зарубил на корню. Например – ну как мне хотелось пошить себе камуфляжный костюм!.. Вот был бы эффектный ход, а?.. Так Наполеон решил, что я сбрендил! А того хуже – с его слов – так решили бы все окружающие. Покрытый пятнами генерал вызвал бы в Париже ажиотаж никак не меньший, чем госпожа Тальен, явившаяся в театр в костюме Евы. И даже, пожалуй, больший. Потому как теток в неглиже во все времена полно, а генералов в пятнах до сих пор никто не видел!..
А еще того хуже – что вреда от подобного нововведения получалось больше, чем пользы! Последнего, признаюсь, уже я никак понять не мог. Мы с моим «Бонапартом внутри меня» несколько дней препирались, прежде чем он сумел объяснить так, что до меня дошло. И немудрено: для Наполеона-то этот момент – как и для всех здесь – представляется само собой разумеющимся. А для меня – сданным в архив практически сто лет назад, во времена англо-бурской войны… В общем, оказалось, что при нынешнем способе ведения боевых действий – когда управление войсками в сражении осуществляется ВИЗУАЛЬНО – воюющие ДОЛЖНЫ различать друг друга. Причем – как можно лучше. Оттого и форма всех армий без исключения строится по принципу попугайской раскраски. Не камуфлирует, а выпячивает носящих ее. Вот, собственно, и все. А насчет того, что «хочешь быть красивым – поступай в гусары», – так это уже вторично…
Одним словом – убил меня Бонапарт этим разъяснением. Только что в землю не закопал: все-таки излишнего украшательства я не допустил. Слава богу хоть, что эполеты здесь не в ходу. В смысле – во Французской армии. Как и у нас когда-то в Красной… Поперек всем «золотые погоны» как символ ненавистного самодержавия. (Я вот эполеты свои как-то упоминал – но только исключительно в переносном смысле: усиления впечатления для. Так-то знак генеральского отличия – трехцветный кушак на талии. Цветов, естественно, знамени республики. Не сказать, чтоб сильно удобно. Но тут уж я ничего поделать не в состоянии: все так носят!) Ну вот под это дело я и от остальных финтифлюшек отбоярился. Оставив лишь кант с петлицами – ну без них-то никак.
Вот только на скорость выполнения заказа оно не повлияло… Во всяком случае, взбегая на крыльцо дома господина Роньона, я не надеялся, что произошло чудо, – предыдущие визиты уже приучили меня к трезвому взгляду на вещи. Но я даже не подозревал, насколько я в этом прав…
– Хозяина нет дома! – сообщил мне слуга, открывший дверь после того, как я несколько раз подергал за ручку входного колокольчика.
– А когда будет?
– Не знаю, месье!
– А что с ним такое? – без самого мастера решить вопросы по сделанным мной заказам не представлялось возможным. Абсолютно. Ни один из подмастерьев не взял бы на себя такую ответственность.
– Хозяин со вчерашнего вечера в комитете секции, – обрадовал меня привратник. – И когда вернется – неизвестно. Вы же сами, наверное, видели, что творится?..
– Что он там делает? – спросил я, уже догадываясь, ЧТО могу услышать. Хотя никак не ожидал от почтенного мэтра ничего подобного по прежним с ним встречам. Правда, «умным» высказываниям в духе кухонной политики он, случалось, при мне предавался…
– Месье Роньона избрали комиссаром взамен одного из бывших.
Да-а… Это точно не Рио-де-Жанейро! Вряд ли я таким манером в ближайшие дни смогу получить тут свои белые штаны… Ну, то есть не белые, конечно, – но какая, к черту, разница? Ведь неизвестно, смогу ли я получить вообще хоть что-то с месье Роньона! Если его политическая карьера закончится не начавшись – то последствия для него могут оказаться самыми разнообразными… Вплоть до ареста.
Нет, это точно знак какой-то свыше: что хватит страдать маниловщиной насчет Сент-Антуанского предместья! Они тут что-нибудь еще отмочат – читал ведь про регулярные рабочие восстания, хоть и не помню, сколько их было? – а я в результате вообще останусь без ничего!.. Нет, все: надо запускать свои мастерские и начинать готовить свои кадры! Не фиг ждать милостей от природы. Жубера нашел – и еще сколько-то таких же специалистов с его подачи будет, ремеслом владеющих, – и радуйся: хоть что-то!
Блин. Но снова перестраивать проект… Менять приоритеты… А что делать?! Если без этого опять никак не обойтись?
Черт бы побрал это высокое политическое самосознание масс!