Глава XIX. Облако медленно вверх поднялось

Веселое время – весна, весенний месяц – май. И самый веселый из всех праздников – Бельтейн, которым месяц начинается, и не менее веселый день праздника Весны, которым месяц заканчивается. Все в мае цветет и радуется наступившей весне. Но больше всех радовался лейтенант, то есть, простите, уже несколько лет как капитан Гастингс, едущий по неширокой, но хорошо утоптанной дороге, на спокойной мерсийской лошадке, в сопровождении трех сержантов, одновременно охраны и адъютантов помощника начальника СИС. Еще бы не радоваться, когда он получил месяц отпуска, несмотря на продолжающуюся войну в Шотландии и на материке, и может, не отвлекаясь ни на что, съездить в манор Ошир, где живет самая лучшая девушка в мире. Жаль только, что он никак не может решиться сказать ей об этом. Но тут едущий впереди сержант поднял руку, призывая к вниманию. Осадив лошадей, все на всякий случай приготовили оружие. Три винтовки и револьвер позволяли не бояться отряда и в сотню воинов, а судя по звукам, навстречу мчались галопом не более тройки лошадей. Гастингс только собрался соскочить с лошади, по примеру своих сержантов, уже вставших для стрельбы с колена по сторонам дороги, когда дозорный подал сигнал отбоя. Артур уже тронул поводья, посылая лошадь вперед, на дорогу, когда из-за поворота, постепенно переходя с галопа на рысь, выскочила маленькая, похожая на пони, уэльсская лошадка, на которой сидела раскрасневшаяся от усилий удержаться в дамском седле Эльвина. Не замечая окружающего, она скакала вперед. Ее догоняли два всадника, судя по всему, служанка и один из воинов тэна Ошира.

– Эльвина! – Оклик Гастингса оказался настолько неожиданным, что девушка не удержалась в седле. Вскрикнув, она упала на обочину, к счастью, на мягкую моховую кочку. Соскочив с седла, Гастингс бросился к попытавшейся подняться и тут же со стоном опустившейся на кочку девушке. Одновременно с ним около Эльвины оказались служанка и сержант Браун. Отодвинув запричитавшую служанку, Браун наклонился и, не обращая внимания на ее протесты, ощупал ногу Эльвины.

– Что там, сержант? – обеспокоенно спросил Гастингс.

– Не волнуйтесь, господин капитан, сэр. Придержите миледи, пожалуй. А ты не ори! – прикрикнул сержант на служанку, начавшую было причитать во весь голос. Та замолчала, прикрыв рот руками и глядя на обоих англичан широко раскрытыми испуганными глазами. Неожиданно сержант локтем надавил Эльвине на колено, а другой рукой дернул за пятку так, что звенящий женский вопль метнулся меж стволов. Вслед за девушкой снова закричала и служанка, но тут же осеклась под гневным взглядом сержанта.

– Все нормально, миледи, господин капитан, сэр. Вывих. Немного полежите, миледи, пока боль утихнет, и можете ехать дальше. Вон, кстати, и ваш конь, – отметил сержант. К стоящим у Эльвины подскакал, держа на поводу пойманную лошадку, молодой безусый воин. Озабоченно посмотрев на лежащую девушку, он соскочил с коня, бросив поводья ловко поймавшему их сержанту, и обратился к Гастингсу:

– Сэр, что с миледи?

– Не волнуйтесь, извините, э…

– Рыцарь Робин Локсли, сэр.

– Не волнуйтесь, Робин, всего лишь вывих. Сержант уже принял меры. – Произнося это, Гастингс протянул Эльвине руку, помогая встать. Поднявшаяся девушка несколько недоверчиво и осторожно наступила на правую ногу, явно ожидая приступа боли. Поняв, что нога не болит, Эльвина рассмеялась и, поблагодарив Брауна и Гастингса, подошла к своей лошадке.

– Позволите помочь вам, миледи? – опередив Робина, спросил девушку Артур.

– Помогите, сэр Артур, – улыбнулась она в ответ, непроизвольно краснея.

Подсаживая девушку в седло, Гастингс невольно раскраснелся. Заметившие это сержанты, служанка и воин с улыбками переглядывались, вызвав недоуменно-гневный взгляд Эльвины, не обратившей внимание на состояние Артура.

– Куда же вы так неосторожно спешили, Эльвина? – вздохнув о чем-то, спросил Гастингс.

– Ах, Артур, мой батюшка решил, что пора наконец выполнить данное тэну Вульфстану обещание и сочетать меня браком с его сыном, Аттельстаном. Он даже пригласил их к нам. А мне… – Эльвина покраснела и, опустив голову, почти прошептала: – мне совершенно не нравится Аттельстан. Он такой… неуклюжий…

– Вот как? А я? Я вам нравлюсь? – неожиданно выпалил еще более раскрасневшийся Гастингс. – Вы согласитесь выйти за меня?

– Артур, вы… – Девушка внезапно и беспричинно разозлилась. – Вы пытаетесь воспользоваться моим положением, сэр? Так знайте, что благородная дочь тэна Ошира не рабыня, которую можно купить.

– Эльвина… поймите…

– Ничего не хочу слушать. Немедленно отпустите повод, я хочу вернуться домой!

– Эльвина! Стойте! Все за ней!

Вырвавшая повод из рук Гастингса девушка хлестнула лошадь, и та галопом устремилась по лесной дороге назад, к холлу. Замешкавшись из-за лошади Гастингса, перекрывшей путь остальным, несколько минут волновавшейся и не дававшей сесть в седло своему незадачливому всаднику, в погоню за Эльвиной устремились и остальные всадники.

Но нагнать мчащуюся во весь опор, не обращающую внимания на опасно торчащие над дорогой ветки и колдобины на дороге, чудом держащуюся в седле девушку они так и не смогли. Скачущий первым Робин успел только заметить, как она скрылась в воротах Оширхолла.

Убедившийся, что Эльвина пока благополучно преодолевает все препятствия дороги, мрачный и раздосадованный Гастингс уже давно не подгонял свою кобылку, задумчиво и не торопясь двигаясь следом за умчавшимися вперед участниками погони. Не обращал он внимания и на единственного оставшегося при нем сержанта, настороженно держащего наготове свой «ли-энфильд» с пристегнутым магазином.

– Что же мне теперь делать, – удрученно произнес вслух Артур и тут же вздрогнул от неожиданности; скакавший до этого незамеченным телохранитель неожиданно ответил:

– Осмелюсь посоветовать, господин капитан, сэр. Вам надо прямо сейчас просить у сэра Ошира руки его дочери.

– Ну, раз уж ты осмелился советовать, Роб, – хмуро глядя на сержанта, продолжил Гастингс, – то объясни, почему…

– Господин капитан, сэр. Потому что она в вас влюблена. Да и вы… неравнодушны к ней. Об этом уж несколько месяцев весь Айродейл шумит.

– Что? – Изумление на лице капитана было столь неподдельным, что сержант невольно улыбнулся, но тут же, сделавшись серьезным, ответил: – Со стороны виднее, господин капитан, сэр. Даю вам слово, сэр, что любит она вас, поэтому и психанула от неожиданности. Женщины, господин капитан, сэр, такие уж они существа…

Итогом этого неожиданного разговора стали один поединок до первой крови и одна помолвка, торжественно оглашенная в церкви Айрондейла неделю спустя.

А через полгода в Лондоне состоялся Королевский бал. Новое, недавно появившееся увлечение англосаксонской знати, ставшее невероятно быстро популярным в Королевстве Английском. Но этот бал – особенный, он посвящен очередной, уже третьей, годовщине победы при Гастингсе, и приглашение на него считается самой большой почестью для любого эрла и тэна. Стоит ли говорить, что интриги в борьбе за это право ничуть не уступали по интенсивности и напряженности недавно запрещенным по всей Англии междоусобным столкновениям, разве что не были столь кровавыми. Тем более что часть приглашений была уже заранее распределена между наиболее отличившимися в битве воинами и их родственниками, из-за чего оставшиеся места делились с еще большим азартом.

Поэтому сидевшая на скамье у стены, наряженная Эльвина светилась счастем еще большим, чем во время обручения. Еще бы, из всего Бошемшира на бал попали всего три девушки, и одна из них – она. К тому же стараниями Артура она сумела изучить сразу несколько новомодных контрдансов и даже вальс, так что теперь могла принять приглашение на любой танец.

– Сэр Артур, а кто это напротив нас сидит? – Разглядывая присутствующих, Эльвина увидела на противоположном конце Большого зала Концерт-холла девушку и женщину, одетых по нормандскому обычаю и выделяющихся своей красотой и надменным видом. Недалеко от женщин нетерпеливо бродил туда-сюда и с интересом разглядывал окружающее мальчик, выделяющийся слишком короткими ногами и маленькой герцогской короной на голове.

– Это Матильда Фландрская, вдова норманнского герцога Вильгельма, рядом, в короне, ее сын – законный герцог Нормандии Роберт, а рыжеволосая печальная девушка – ее дочь Алиса.

– Все интереснее и интереснее, – с удивлением проговорила Эльвина. – Как же они оказались в Англии? И почему не в узах, а на свободе?

– Как, ты разве не знаешь? – улыбнулся Гастингс. – Попросили убежища, поскольку герцогство Нормандское охвачено войной и мятежом. И всемилостивейший король Гарольд соизволил их принять и даже обещал вступиться за права Роберта на стол отцовский.

– Неужто? Как интересно. Но скажи, Артур, раз та девушка – Алиса, то печалится она по своему отцу, или, как слухи ходят, по Его Величеству?

– Не знаю, Эльвина, я не охотник до дамских сплетен, – начал отвечать Гастингс, но, заметив на лице девушки откровенное разочарование, продолжил: – Говорят в Лондоне, что она, будучи предназначена в жены королю, влюбилась в него, и теперь страдает от этой неразделенной любви. Но слухи эти ничем не подтверждены, и я не советовал бы тебе, дорогая, сильно интересоваться этой историей, пусть и чрезвычайно романтичной.

– Хорошо, дорогой, – кротко, хотя и с прорывающейся в интонациях ехидцей ответила нареченная и тут же привстала, приветствуя поклоном пышно одетого генерал-легата сэра Хорейса, который, поздоровавшись с Гастингсом, целеустремленно направился к сидящей женщине.

Расспросить об увиденном Эльвина не успела, загремели трубы, и в залу вошел Его Величество, король Англии, суверен Уэльса и Шотландии, Повелитель Заморских Земель, эрл Уэссекса, Сассекса и Корнуолла Гарольд Второй Феликс. А сразу после торжественной встречи было объявлено о сдаче последнего оплота шотландцев и принесении ярлом Оркнейских островов вассальной присяги. А потом…

Потом была жизнь… Но это совсем другая история.

Шарукан погрузился в раздумья. Его войско, доведенное до полного числа, представляло силу, какой не мог иметь ни один из урусутских правителей. Собрать пять тысяч хорошего войска – нужны месяцы, а разношерстный сброд хана не пугал. Ему снова повезло: князья, которых он не раз бивал всех вместе на реке Альта, перессорились, и один из них не нашел ничего лучшего, как призвать на помощь половцев. Когда передовая тысяча грабила и жгла взятую с ходу приграничную крепость Воинь, хан повернул на Ромен, рассчитывая по пути взять Прилуки. В монастырях, которые хан разорил по пути, оказалось меньше добычи, чем рассчитывал найти Шарукан.

Уже повернув с переяславской дороги, Шарукан получил весть, что в Ромене стоит с войском князь, и насторожился, как волк, зачуявший близко таящегося оленя. Памятуя битву при Альте, он стянул в кулак тройку своих лучших тысяч. На русских реках была межень, и его тысячи легко одолели неглубокий приток Ворсклы, затем перешли еще одну небольшую речку. Хан торопил начальников. Где князь, там и его войско. Время от времени разведчики замечали русских всадников, но те быстро скрывались в лесах. Лишь чуть позднее произошла стычка, в которой с обеих сторон имелись убитые, и Шарукан понял, что за его движением следят вражеские дозоры. Как поведет себя князь? Побежит или затворится в осаде? Топтание под городом в планы темника не входило, но Ромен – не столичный Переяславль и не Чернигов, взять его намного легче.

На другой день, миновав густолесье, половцы вышли на дорогу к городу. Войско, не останавливаясь, устремилось вперед, оставляя за собой четкие следы. Шарукан шел с легкой головной тысячей, ее он намеревался выбросить вперед, наперехват дорог севернее и западнее города, как только весь отряд втянется на равнину. Шарукан подал знак тысячнику Атраку ехать рядом, намереваясь объяснить ему предстоящее дело, как вдруг в облачке дорожной пыли возникли бешено скачущие всадники.

– Ойе! – не удержавшись, воскликнул тысячник. – Видно, важные вести.

Всадники круто осаживали лошадей, десятник закричал:

– Светлый хан! Впереди урусы! Наши сотни сражаются!

Усталый конь под ханом остановился от легкого движения.

– Сколько ты видел урусов?

– Много! Пять десятков… Десять сотен!

– Ой-хей, как хорошо ты считаешь! Тебя надо определить казначеем или менялой – пять десятков ты сравнял с тысячей. – После того как приезжий византиец сказал Шарукану, что хороший воин должен ценить шутки, он старался шутить, даже отправляя людей на казнь. – Привыкли гонять баранов, и первый козел показался волком?

– Я хотел сказать, светлый хан, их пять десятков и еще десять сотен, – оправдался воин.

– Слава богам, мы получили первую весть о враге. Пойдем, Атрак, поглядим.

Хан хлестнул жеребца камчой и помчался по дороге. Вслед за его телохранителями воины головной тысячи пришпорили лошадей. Поле с редкими рощицами наплывало, острые глаза темника приметили обычный на водоразделах сторожевой или могильный курган в одном перестреле от дороги, и он издали повернул к нему по серому жнивью. Атрак знал свое дело – его тысяча неслась туда, где курилась пыль над местом сечи. Конь шел резво, но громко и часто дышал – все же следовало его поменять. С кургана виделось далеко. Поля и дубравы верстах в двух впереди переходили в сплошной лес. Между купами берез крутилась конная схватка. Тела убитых серыми бугорками широко рассеялись вокруг непрерывной круговерти всадников, сверкающей искрами мечей. По полю носились и стояли, тревожно задирая головы, кони, потерявшие хозяев. До темника доносился раскатистый чужой рев: «Урра!»

От двух сотен прикрытия едва ли осталось пять десятков, и те уничтожались на глазах Шарукана, но он словно не замечал потерь. Внимание хана приковал русский полк, идущий на рыси той же дорогой навстречу его войску. В то время как голова полка приближалась к месту боя, замыкающие сотни только показались из дальнего леса. Походный строй урусов уже сломался. Они явно заметили половецкую тысячу и спешили развернуться для боя. С левой стороны их сковывала большая дубрава, вдоль которой бежала дорога, зато справа у них просторно – туда и смещались русские конные сотни, перестраиваясь из колонны в сплошную лаву. Кутлабуга видел перед собой до двух тысяч всадников, не считая тех, что добивали его прикрытие и клубились в поле, обеспечивая развертывание полка. Длинные копья большой колонны выдавали тяжелую русскую конницу, у темника тревожно екнуло сердце: нелегко будет расколошматить броненосную лавину урусутов.

Передние сотни Артака уже схлестнулись с вражескими всадниками, затухающая рубка завертелась с новой силой. Голова вражеского войска прекратила движение, а правое крыло его все время вытягивалось. «Вот сейчас бы врезаться в это изломанное, еще не расправленное крыло! Но одной тысячи Мурута мало для удара, и она занята всадниками русского заслона, – подумал хан, прищуривая и без того узкие глаза. – Нельзя давать врагу время для тщательного устройства своего порядка, надо быстро использовать превосходство в числе – напасть, охватить, окружить, смять их строй, прижать к дубраве на левом крыле, засыпать стрелами, ни одному не дать уйти из мешка».

Русские же дали ему неожиданный подарок, не атаковав сразу. Конница же, стоящая на месте, всегда бывает разбита. Атака, только атака! Поэтому он махнул рукой своим ближникам.

Стяги на кургане разом пришли в движение, и докатился глухой рокот больших бубнов, завыли дудки, заревела медь широкогорлых труб. Пять тысяч степных всадников одновременно стронулись, ходкой рысью покатились на стоящий русский полк. В строю русских послышалась отрывистая команда, шестьсот стрелков с помощниками выскочили вперед из глубины, стали редко-редко впереди строя. Арбалетчики и заряжающие стали колено к колену, лучники стояли сами по себе. Большая часть самострелов имела стальные пружины и приспособления для заряжания на коне. Враг прошел с четверть версты, когда снова раздались команды в строю русских.

Словно сотни натянутых струн одновременно лопнули вдоль русского строя. Черный рой железных болтов, едва мелькнув, истаял в воздухе. Арбалетчики сделали первый залп, и заряжающие передали им готовое к выстрелу оружие, принимая спущенные арбалеты.

Звон второго залпа был уже не так дружен. Но болты снова мелькнули в воздухе.

Невидимый вихрь вырвал из седел сотни всадников, спотыкаются и рушатся кони, вой отчаяния и злобы поднялся над атакующими половцами. Задние скакали через упавших, топча убитых и раненых. Половцы пытались отвечать, ответный град стрел хлестнул по русской рати, но был еще слаб – слишком с большого расстояния били русские арбалеты. Воины подняли щиты, защищаясь. Начали стрелять и русские лучники, полосуя небо стрелами. Арбалетчики били теперь вразброд, всаживая железную смерть в накатывающий серый вал. Грозное у них оружие, одно плохо – заряжать долго. Пока арбалетчик пошлет одну стрелу, простой лучник успеет выпустить десять.

Избиваемые летящим железом, половцы перешли на галоп. Сила ордынских стрел росла с каждым прыжком лошадей. Забарабанило по щитам, падали стрелки и копейщики, но и каждый выстрел русского арбалета разил теперь насмерть, пронизывая брони, как тонкую бересту. Наконец русские по крику своего начальника бросилась в стороны. Но половецкий каленый град пока не прервался, они еще не поняли, что случилось. Раздалась команда. Русский строй колыхнулся, и синеватая стена сверкающих лезвий встала впереди. Русские всадники набегали волной, ощетиненной длинными копьями, с неслыханным ранее громовым кличем: «Ур-ра-аа!..»

Словно порыв вихря смял, закрутил тучи пестрых всадников, ошарашенных видом конной лавы и этим леденящим криком. Прорвавшись сквозь ливень вражеских стрел, конники с яростным кличем врезались в самую середину врагов. Хан прикрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от происходящего на поле. Его непобедимые доселе храбрецы бегут, преследуемые по пятам броненосной конницей урусутов.

Так он и встретил летящую в него железную смерть – с закрытыми глазами…