Глава 4
Совещание победителей. С разными аналогиями
Азов, страдник, 7146 года от с.м. (начало августа 1637 года от Р. Х.)
Вставать не хотелось. Проснувшись от петушиных воплей, Аркадий валялся в постели в самом что ни на есть минорном настроении и пытался разобраться, с чего это всё вокруг так… немило.
«Продолжение «Привета с большого бодуна»? Вряд ли. Вчера нормально пивом поправился (как только люди эту горькую гадость для удовольствия могут пить?), голова, конечно, побаливать ещё может, но сильно портить настроение… маловероятно. Поганого со мной вчера ничего не случилось, вести дурные не приходили. Не выспался? Да нет, нормально дрых, без кошмаров и внезапных побудок, кофе выпью – совсем как свежий огурчик буду. Так с чего всё вокруг серо и кисло? День сегодня не рядовой, стоит разобраться».
Предстоящий день действительно обыкновенным назвать было трудно. В Азове собирались для подведения итогов сделанного и согласования планов на будущее все видные атаманы запорожского, донского, терского и гребенского войск. Особенно приятно было то, что на сей раз прибыли и все известные атаманы с Верховьев Дона, некоторое время инициативы низовиков игнорировавшие. В общем, съезд победителей, или Большой сходняк, с какой стороны ни посмотри, событие значительное, возможно историческое. Аркадий понимал важность происходящего, свою роль в нём, сокрушаться по этому поводу не приходилось. Не одерживали в реале казаки над турками на море таких звонких побед. Ближайшие перспективы также были скорее радужными, чем мрачными. Отдалённые, правда… так до тех времён ещё дожить надо.
«Так откуда у хлопца не испанская, но таки грусть? И апатия с острым приступом лени. С чего бы? На сегодня столько важных дел и встреч запланировано, конспект речуги на сходняке составлен. Предстоит исторические решения пропихивать, слом старого продолжать… ох, не всем это понравится… Может, в этом и дело?»
Спорить с казацкими атаманами было ещё то «удовольствие». Людей, сомневающихся в правильности собственного мнения, среди них не существовало. Иначе они не смогли бы вести за собой разудалую вольницу. И пусть часть из вожаков была неграмотной, отстаивать своё мнение атаманы умели все. Оставалось благодарить Бога, что дураков, склонных к тупорылому упрямству, среди них также не было. Убедить в необходимости каких-то мер или изменений можно было почти каждого. Но сил это отнимало… много. К тому же от слабака атаманы могли не воспринять и самые разумные доводы. Аркадию приходилось проводить перед такими разговорами самонакачку, чтобы выступать максимально уверенно и авторитетно. Хотя бы выглядеть на уровне тех же Хмельницкого и Татаринова, что давалось ему с огромными усилиями. Не составляло труда предвидеть, что вечером он будет себя чувствовать как фрукт, пропущенный через соковыжималку. Будь у него выбор, пошёл бы на штурм любой крепости, только бы не бодаться с такими людьми. К тому же он с детства терпеть не мог попрошайничать, а сегодня ему предстояло просить и требовать у атаманов больше, чем у них было.
Чёрт знает, сколько бы провалялся Аркадий в постели, лелея своё паршивое настроение, но остатки выпитого вчера пива не позволили ему залёживаться. Вставать пришлось, ну а поднявшись, глупо заваливаться для безделья обратно. Заварив намолотого джурами кофе, попаданец покейфовал, балдея от изумительного аромата. Смакуя, выпил поразительно вкусный напиток (ну и что ж, что горький? Всё равно потрясающий). После чего, наполнившись заёмной бодростью, отправился умываться и делать зарядку. В связи с образом жизни за собственной физической формой приходилось следить особенно тщательно. Неловкому и неповоротливому выжить среди казаков было весьма проблематично. Если вообще возможно.
Помахав хорошенько ногами, руками и саблями, помучив себя силовыми упражнениями и растяжкой, побежал на реку умыться и посмотреть на своих оглоедов. Вчера их увлечение подводным плаванием выглядело очень серьёзным, но молодым свойственно быстро увлекаться и легко остывать. Пластунам, идеально подходившим на роль диверсионных отрядов, соорудить хорошие долговечные ласты пока не удавалось, вдруг удастся молодёжи? Пробегая мимо виселицы у ворот города, Аркадий вынужден был задержать дыхание. Её накануне «украсили» двумя бывшими каторжниками, вздумавшими поинтересоваться имуществом дома в отсутствие хозяина. Точнее, «любопытных» было четверо, но внезапно вернувшийся домой казак одного из воров зарубил, а двум прострелил ноги. Убежать смог только стоявший на шухере. Подстреленных же ждал скорый суд с немедленным исполнением приговора. Донское право не отличалось разнообразием наказаний. За несерьёзное преступление могли выпороть, но чаще всего даже мелких воришек вешали. Аркадий напомнил себе, что надо поговорить с Осипом Петровым о комплексном решении проблемы бывших каторжников-турок.
То, что работа в исследовательском центре кипела вовсю, видно было издали. Ребята к изобретению ласт не остыли, но сделать что-нибудь путное не сподобились. Джуры, не забывая о необходимости охранять доверенные им объекты (ничего, что сейчас это пустые сараи и навесы, потом здесь будут важные для всего войска боеприпасы), старательно мастерили себе ласты. Ожесточённая конкуренция не вылилась в попытки делать что-то тайком, уж очень трудным оказалось для юных джур задание, они понимали, что в одиночку его выполнить тяжело. Аркадий искупался в Доне, пообщался с джурами минут двадцать и отправился, как на каторгу, на атаманское совещание.
У дома, ранее принадлежавшего паше Азова, а теперь занятого его станичным (точнее было бы городским) атаманом Осипом Петровым, где должно было состояться это мероприятие, попаданца перехватил Богдан Хмельницкий. С требованиями поставок пугательных ракет, весьма эффективных против конницы, и жалобами на трудность удержания запорожцев в Крыму. Участвуя во внутритатарской заварушке, он значительно облегчал свободу манёвра для всех остальных казацких таборов. Вырвись татарская орда из Крыма, казакам было бы не до завоеваний на Кавказе. Дай бог свои поселения оборонить, хотя бы основные.
Пришлось попаданцу юлить и оправдываться в стиле «я не я, и лошадь не моя…». Хотя часть вины, безусловно, лежала и на нём. Говорят: «Своя рубашка ближе к телу». Вот и Аркадий, участвуя в планировании военных действий, вместе с другими атаманами, воевавшими на Кавказе, донскими и запорожскими, частенько забывал о таборе Хмельницкого. А у Богдана Зиновия накапливались проблемы, которые он не в силах был разрешить без помощи поставками оружия и боеприпасов. Его союзник Инайет-Гирей огнестрельного оружия имел очень мало, поделиться порохом не мог. Соперник крымского хана Ислам-Гирей, опираясь на постоянную подпитку из Стамбула, мог вести партизанскую войну сколь угодно долго. А запорожцам уже не хватало пороха, приходилось его экономить. Наладить же блокаду Крыма с моря никто не озаботился, хотя возможности для этого после великой победы на море у казаков появились.
Возможно, кому-нибудь Аркадий и смог бы навешать лапши на уши, но не Хмельницкому. Знаменитый, в реале, гетман легко разбил все доводы попаданца, вынудив его признаться в ошибочности проводимой азовским советом политики, и выдавил из него твёрдое обещание, что первые же партии ракет будут отправлены в Крым, а вдоль крымских берегов со стороны Румелии будет налажено патрулирование казацких кораблей. Аркадий крымский фронт главным не считал, но обязательство такое на себя взял, понимая, что его придётся держать. Не тот был человек Хмельницкий, чтобы безнаказанно его обманывать. Вырвавшись наконец из цепких рук Богдана Зиновия, мокрый от пота, ощущая себя мышью, чудом выскользнувшей из кошачьих когтей, попаданец с тоской вспомнил, как легко выходил из подобных ситуаций Лисов у Конюшевского, как без труда он строил Сталина с Берией.
«Хорошо быть супергероем. А здесь попробуй построить этих бандюганов… хрен получится, ещё и засмеют. Видали они таких строителей… в самых разных… положениях. Мне терять свою гетеросексуальность извращённо-мазохистским способом не хочется. Придётся больше головой думать, языком работать, уговаривать, сулить золотые горы и пещеры, полные алмазов. Ну и попугать их сам Господь велел, чтоб оберечь от одного из смертных грехов – гордыни».
Заседание, как и предполагалось, вышло бурным и продуктивным. Сначала Татаринов, Васюринский, Каторжный и Хмельницкий отчитались о достигнутых успехах и сообщили об имеющихся проблемах.
Татаринов был вынужден признать, что поход на Тамань сейчас несвоевремен. В Темрюке и на поле боя с горцами добычи взято больше, чем за многие и многие прошлые походы. Ведь в этот раз не пришлось спешить и ограничивать добычу размерами чаек-стругов. Часть казаков после победы ударилась в беспросветный загул, другие обживаются на новом месте. Можно, конечно, набрать молодёжи, с Малой Руси люди валят толпами. Но без опытных воинов молодёжь – мясо для уоркских клинков. Им и уже завоёванное удержать затруднительно. В некоторых захваченных мамлюкских сёлах переселенцы сидят как в осаждённых крепостях. Лучший выход – отдать часть сёл с окружающими землями горным адыгам, испытывающим крайнюю нужду в почве для посевов. Старейшины из враждовавших ранее с разорёнными сёлами родов могут согласиться. Да и кое-кто из не враждовавших… если поговорить по душам…
Хмельницкий похвастался несколькими победами и захваченными огромными стадами, освобождёнными из рабства тысячами православных. Посетовал на отсутствие помощи. Запасы пороха и селитры из Сечи уже использованы, а новых не приготовишь из-за предателей-реестровцев и шпионов Конецпольского. О закупках на Малой Руси и речи нет, там по всем дорогам панские отряды шастают. Между тем, несмотря на победы казацкие, Ислам-Гирей получает регулярную помощь из Стамбула. Никто те корабли перехватывать не торопится. Если дальше так пойдёт, то придётся запорожцам из Крыма улепётывать побыстрее, чтоб не стать татарской добычей. И на Дон тогда непрошеных гостей набежит видимо-невидимо, только успевай угощать.
Умел Хмельницкий найти путь к казацкому сердцу, не случайно смог он в реале взнуздать казачью вольницу. Зашевелились атаманы после его речи, явно почувствовали себя неуютно.
Каторжный отчитался о морском походе и величайшей в истории казацкого флота победе над османским флотом. Рассказал о страшном действии зажигательных ракет, пожалел, что их было мало и дело из-за этого могло обернуться не громкой победой, а страшным поражением. Поведал он о больших трудностях с набором команд для новых судов. Никак нельзя было набирать туда одних новичков, а бывалых казаков на все суда не хватает. Васюринский дополнил рассказ о битве, поведал о проблемах вождения больших, чем чайки и струги, кораблей. Сообщил о погоне за взбунтовавшейся галерой и расправе над бунтовщиками.
Выступивший вне очереди Осип Петров рассказал о проблемах, возникших в Азове из-за некоторых освобождённых пленников. Работать некоторые из них не могли или не хотели, а вот попрошайничать и воровать не стеснялись. Пока не очень помогали такому горю даже виселицы. Стражи, наблюдающей за недопущением воровства, у казаков никогда раньше не было, поэтому проследить за преступниками удавалось редко. Среди новых жителей Азова нарастали ярость и возмущение, раньше они и замками не пользовались. Присвоение чужого имущества на Дону или Сечи было редким, исключительным явлением. Дело шло к погрому и уничтожению всех не сумевших вернуться на родину или стать своими бывших галерников. Между тем многие из них успели в городе прижиться, оказывали казакам разнообразные услуги. Следовало как-то отделить овец от козлищ, чтобы избавиться от последних. Осип честно признался, что не знает, как это сделать.
В последний момент Аркадий решился не просить, как планировал ранее, а требовать.
– Итак, всё хорошо, как я понял из предыдущих выступлений. Можно сказать, почти прекрасно, за исключением некоторых мелочей. Должен вас огорчить, паны-атаманы. Всё хорошо у нас разве что как в той весёлой песенке о прекрасной маркизе, с которой я вас уже знакомил. Если кто не слышал, так скажу без околичностей, нас всех ждёт скорая и страшная беда, если мы заранее не озаботимся её предотвратить.
Аркадий оглядел сидящих перед ним атаманов.
Многих уже знал лично, а с некоторыми успел подружиться или установить приятельские отношения. Довольные большей частью лица казацкой старшины после его слов стали озабоченными или встревоженными. Знали атаманы, что Москаль-чародей не пустобрех.
– Какая такая беда? – не выдержал незнакомый попаданцу атаман, то ли из терских, то ли из гребенских.
– Я сказал «беда»? Тогда прошу прощения. Не беда – беды. Одна за одной, и каждый раз всё страшней и страшней.
– Хватит нас пугать, без тебя пуганые. Дело говори! – отозвался Каторжный.
«Сам знаю, что вас хрен испугаешь. Но попугать надо было, чтоб всерьёз к требованиям отнеслись».
– Дело? Пожалуйста. Перво-наперво, как думаете, турецкий султан, узнав о разгроме своего флота, сопли утрёт и успокоится или страшную месть захочет совершить?
Атаманы продолжали внимательно слушать, а кое-кто и улыбнулся, видимо представив утирающего кровавые сопли султана.
– Напрасно улыбаетесь. Султан сейчас на нас походом не пойдёт. К сожалению, он не дурак, чтоб летом в степь лезть. Но прикажет, и нагонят в Стамбул кораблей из всего Средиземного моря, из Египта, Алжира, Туниса. И двинет, пусть не завтра, он на нас весь этот флот. Да не только из галер, а и из больших кораблей. И пойдут на нас карамусалы с огромными пушками, чем отбиваться будем? Да и татарам может надоесть друг друга резать. Плюнут они на это дело, прирежут Инайета со товарищи и пойдут большой ордой на нас. В моём мире они, не помню, то ли в пятьдесят первом (7151 г. от с.м.), то ли в пятьдесят третьем, Черкасск штурмом взяли и всех, кто жив остался, в полон увели. А на помощь к ним обиженные нами черкесы явятся. Сумеем мы ото всех сразу отбиться?
Аркадий сделал очередную паузу, присматриваясь к аудитории. Многие атаманы посмурнели, услышанное очень уж походило на правду.
– Но это ещё не всё. Панов, которые прослышали о наших победах, завидки берут. Так может статься, что пока мы будем отбиваться от турок и татар, с Малой Руси на нас двинут ляхи. А войско у них не последнее в Европе, чего уж, доброе войско.
Произнося свою речь, Аркадий внимательно присматривался к слушателям. Увидев, что накручивание ужастиков надоело не только Каторжному, многим, запугать такой контингент действительно было сложновато, перешёл к предложениям:
– Чтобы не допустить всех этих, а также многих других безобразий, надо врагов опережать. Бить их раньше, чем они соберутся с силами. Мы над этим работаем, но здесь существует другая беда: ничего у нас нет.
Удивлённый гул пронёсся по помещению. Аркадий не стал ждать реплик, ответил на не высказанный ещё вопрос сам:
– Да, да, почти ничего. Вот воины и полководцы у нас лучшие в мире («Кашу маслом не испортишь»), а оружие приходится добывать с боем, потому как своего здесь делают мало, да и хреноватое оно… положа руку на сердце. Вот набежали к нам людишки, а сделать из них хорошее войско затруднительно, вооружать их… – он махнул рукой, – почти нечем. Пороха производится… ну, кошкины слёзы. Если бы не помощь из Москвы, давно пришлось бы на стрельбу из луков переходить. Значит, если мы немедленно не начнём делать оружие и порох сами, наступит нам скоро, к гадалке не ходи…
– П… нам будет! – поддержал друга Васюринский.
– Ага, он самый. Поэтому строить печи для выплавки железа, мастерские для выделки оружия надо не вчера даже, а позавчера.
– Тогда почему сам ни х… не делал всё это время? – удивился тот самый, уже отзывавшийся незнакомый Аркадию атаман.
– Я не делал? – совершенно справедливо возмутился Аркадий. – Ракеты, пугательные и зажигательные, кто придумал, а? Ты, что ли? Подсказал запорожским кузнецам, где и какие печи для выплавки железа строить, тоже не я? Поставили мастерские здесь, на Дону, для производства стволов по чьему совету? Причём стволы будут из хорошего запорожского железа и куда легче, чем у наших врагов. Уголь для отопления домов по чьей подсказке добываться стал?
– Хватит хвастаться. Говори, что нужно! – опять подыграл другу Васюринский.
– Деньги, само собой.
– Сколько? – поддержал деловой тон Осип Петров, распоряжавшийся в этом году казной войска Донского.
– Много. Раз в пять больше, чем у тебя есть. И то это для начала, потом больше нужно будет.
– Ну ты нахал. Всю казну и ещё четыре раза по столько же, – покрутил головой Осип. – Где же я возьму недостающее? Рожать его мне, что ли?
– Если можешь – рожай, а нет… странно даже слышать такой вопрос, да ещё от знаменитого атамана.
Попаданец оскалился от уха до уха и, обводя взглядом присутствующих, обращаясь уже ко всем ним, спросил:
– Так, где берёт деньги казак, если они ему нужны?
– В чужом кошеле! В сундуке купца! Идёт за зипунами! – так звучали цензурные ответы. Нецензурные, порой весьма заковыристые, сводились к тому же. Когда казаку нужны деньги, он идёт на большую дорогу и…
Выждав, когда схлынет вал ответов, Аркадий продолжил:
– Приятно слышать такое единодушие. Да, для того чтоб уцелеть, мы должны грабить не только для себя, но и для войска, выделяя ему большую часть добычи, чем раньше. Сразу скажу, что казацкий…
Аркадий хотел сказать «карман», в последний миг усомнился, что его все поймут, хотя карманы вокруг наблюдались, и после короткой заминки продолжил:
– …казацкий кошель от этого не пострадает. Потому как добыча возрастёт в цене. Кстати, пане Хмельницкий, вот вы совершенно обоснованно требуете поддержки от войска Донского порохом, ракетами, другим снаряжением. Между тем у войска Запорожского есть немалая казна, в данный момент радующая разве что карасей и раков. Было бы справедливо, чтобы её часть пошла на улучшение вооружения всех казаков, в том числе и сечевиков.
Наезд был для Богдана Зиновия наверняка неожиданным, но не смутил его ни в малейшей степени. Ответ последовал незамедлительно:
– Согласен. Запорожское войско пришлёт деньги на вооружение. Только вот есть у нас беспокойство, не слишком ли тонкие стволы делают кузнецы для новых ружей?
– О, не беспокойтесь! – не посрамил славы чародея Аркадий, ответив также сразу, матюкая про себя чёртова гетмана. Эта информация не предназначалась для такого большого количества ушей за столь значительный срок до использования винтовок. – Новые ружья ещё будут наводить ужас на наших врагов.
Здесь на Москаля-чародея обрушился вал вопросов. Все атаманы желали знать, что за новые ружья делаются для войска, почему они не слышали о них раньше, зачем их делают с тонкими стволами, и т. д., и т. п. Приходилось считаться, что работал он и за деньги из войсковой казны, отчитываться тоже был обязан. С идеей хранения втуне грозного оружия согласны были не все.
– Если есть оружие, которого так не хватает в войске, сам же говорил, почему оно не пущено в дело?!
Аркадию с огромным трудом удалось успокоить старшину, отделавшись общими словами и избегнув подробного рассказа о новых винтовках. Помогло то, что его поддержали несколько наиболее авторитетных атаманов, среди прочих подставивший его Хмельницкий, и то, что оружие только собирались делать. Когда сквозь общий ор эта информация дошла до атаманов, они поутихли. Что дало возможность Москалю-чародею оправдаться дополнительно:
– Многие помнят, сколько мы мучились с новыми ракетами, сколько неприятностей у нас из-за них было. Новые ружья также не только не испытаны, но даже не сделаны. Поэтому получится ли то, что нами задумано, или выйдет из этого один пшик, один Бог ведает. Будут ружья, готовые к бою, тогда и будет разговор.
Аркадий, опять взмокший, как будто выкупался в собственном поту, собирался уже садиться, когда вспомнил о недостроенных кораблях.
«Вот ушлый жук этот Хмельницкий, два раза из-за него вспотел. Сволочь! Стоило мне тявкнуть о подотчётных ему деньгах, как он тут же организовал мне неприятности. Но гадом буду, а выплатить мне половину их казны заставлю. Из-за него обещание голландцу чуть не забыл».
Аркадий попросил тишины и вкратце рассказал о возникшей проблеме. Суда заложены, частично построены, но для их достройки сухого дерева нет. И взять его неоткуда.
– Потому как сушить нам его просто негде. Дерево для кораблей сохнет не один год, за это время набегут татары и сожгут древесину. А земель, до каких не могли бы достать их чамбулы, ни на Дону, ни в Запорожье нет. Пока висят над нами ногайцы…
Аркадий махнул рукой, многие, очень многие его проекты оставались проектами из-за татарской опасности. Атаманы, жившие при ней десятилетиями, его прекрасно поняли.
– Но я придумал, как хотя бы закончить те три судна. Мы захватили много галер, атаман Каторжный уже говорил, что для них не хватает людей. Совершенно спокойно можно пару галер разобрать, а доски отдать на достройку новых судов, куда более опасных для врагов, чем обычные галеры.
Успокоившиеся было атаманы снова возбудились и заорали. Кто-то поддерживал предложение Москаля-чародея, другие сильно возражали. Одним не нравилась сама идея – разбирать уже готовый военный корабль ради строящегося. Тем более ещё неизвестно, что у строителей получится. Другие были сторонниками гребного флота, который, как известно, может при любой погоде плыть куда надо (что на самом деле далеко не так). Новые суда строились чисто парусными, для штиля или противного ветра непригодными, считали они. Решающим оказалось слово Каторжного.
– Галер у нас сейчас больше, чем нужно. Если потом ещё понадобятся, отнимем у турок. А новые корабли будут с большими, чем на галерах, пушками. Слыхали, о чём Москаль-чародей предупреждал? Он в таких делах не ошибается.
Продолжать спор из-за пары галер, когда их столько нахватали, не стали даже самые стойкие приверженцы гребного флота.
Затем выступил характерник Свитка, доложил о положении в Османской империи и Речи Посполитой. В обоих государствах было неспокойно. В Стамбуле валиде-ханум, съев очередного визиря, по слухам (Свитка не уточнил, что эти слухи распространяются по его приказу), оказалась в опасном положении; султан Мурад требует казни своих братьев, что может обернуться опалой и для неё. А нелады в государстве дают хорошие возможности его врагам. Например, нам. В Речи Посполитой по-прежнему властвуют магнаты, вознамерившиеся совсем извести православную веру, обратив людей в богопротивное католичество. Утеснения обрушились не только на хлопов, но и на вольных селян, да и городским православным мещанам доставалось изрядно. Особо жестоки и беспощадны жиды-арендаторы, получившие за последние десятилетия немалую власть. Есть сведения, что некоторые из магнатов, например Вишневецкие, уже посматривают с вожделением и на земли запорожских вольностей. Простой люд часто восстаёт против утеснителей, однако без военной поддержки противостоять панским отрядам не сможет.
Потап Петров доложил о поездке в Москву. Отношение к казакам там в этом году сильно улучшилось. Фактическое прекращение татарских набегов радовало правительство, что позволило при покровительстве князя Черкасского получить твёрдое обещание ещё одного жалованья хлебом и порохом. Воеводы по пути на Москву сильно уменьшили аппетиты в хабарах. На Дон стали свободно пропускть охочих людей из России.
Есаул Фёдор Иванов отчитался о наблюдении за прикубанскими степями. В них были замечены небольшие отряды калмыков, видимо оценивавших землю для переселения.
Постановили много чего. В том числе за месяц отправить попавших вместе с освобождёнными пленниками турок обратно домой. Для маскировки засылаемых туда агентов и распространения слухов. Доделать заложенные корабли. Разрешить Москалю-чародею строить то, что он считает нужным, и выделить для этого деньги из войсковой казны…
Выходя из помещения, Аркадий осведомился у Осипа Петрова об Острянице, которого хотел расспросить о Левобережной Малой Руси.
– А что, его так и не было?
– Я выглядеть здесь не смог.
– Дома у него никого не было, думал, что он с семьёй в своём таборе, который ему разрешили собрать, послал и туда гонца. Должен был успеть, но потом так завертелся, что забыл и про гонца, и об Острянице. Может, занемог, потому не приехал?
– Возможно, и заболел. Только есть у меня какое-то нехорошее предчувствие…
– Вам, колдунам, виднее. Сегодня же учиню розыск.
– Да не колдун я! Сколько раз можно об этом говорить?
– Ага, а я святой инок.
Аркадий махнул с досады рукой (сплюнуть не решился). Ладно, когда его колдуном считают простые казаки, но атаманам же он всё сам рассказывал…
Уже по пути домой Аркадия, шедшего с Васюринским, опять перехватил Хмельницкий. Попаданец полз домой совершенно без сил и уж тем более не был настроен на общение со знаменитым хитрецом. Иван относился к нему также сложно. Признавал храбрость и воинскую доблесть, но не любил за ту самую хитрость. Умел Богдан Зиновий выглядеть хорошо в глазах и ваших и наших. Однако пришлось Аркадию пригласить знаменитого гетмана к себе на чарку горилки.
В гости нынешний кошевой атаман Сечи напросился, желая узнать больше о новых винтовках. Отговорки Аркадия на совете его не удовлетворили. Куда денешься, ссориться с таким человеком – рисковать всем делом. Пришлось попаданцу выкладывать правду.
Делать сложные, с колесцовым замком, винтовки в Диком поле было некому. То есть было несколько кузнецов, дай им токарные и сверлильные станки, справились бы. Тратя на это всё своё время. Куда эффективней было сделать дульнозарядные нарезные штуцеры с простым, кремнёвым замком, но стрелять из них пулями Минье, не нуждающимися в забивании молотком. Кстати, и летели такие пули вдвое дальше обычных шариков. Новацией Аркадия был и меньший калибр новых винтовок. Особенно по сравнению со всеми армейскими ружьями того века.
По его прикидкам, пули Минье с полуторасантиметровым калибром ствола станут популярными уже через несколько лет после того, как появятся в сражениях. Для побед над турками новые винтовки были не обязательны, а поляки не успеют выдвинуть казацкому войску адекватный ответ. Но светить новое оружие раньше времени не стоило. Как и пули Нейсслера для гладкоствольных ружей, позволяющие в два с лишним раза увеличить дальность стрельбы из них. Хмельницкий, выслушав пояснения попаданца, с ним согласился. Вполне возможно, его привлекала мысль о возвышении в войне с Польшей. Беседа прошла мирно и дружески, Аркадий и Богдан договорились больше друг другу не «выкать». Несмотря на словесную стычку днём, попаданцу было приятно стать приятелем знаменитости. О работе над капсюльным унитарным патроном он не обмолвился ни словом.
Когда правозащитники не видят…
Чечня, горное пастбище, 2000 год от Р. Х.
Русских солдат здесь явно не любили. Нет, точнее будет сказать, русских, а также других неверных здесь не любили и презирали. И это Аркадия ни капельки не удивляло, насмотрелся он на чеченцев ещё на улицах русских городов. Но самое странное, эти чеченцы, вдали от телекамер западных журналистов и готовых грудью стать на их защиту (зная, что ничего этой груди не угрожает) правозащитников, вели себя вызывающе. Нормальные люди небритых, злых вояк, не отрывавших рук от оружия, должны были бояться по определению. Особенно на горном пастбище, вдали от СМИ и любого начальства. Будь Аркадий менее усталым и злым, наверное, он бы поостерёгся. Но история, как он тогда думал, не знает сослагательного наклонения. Случилось то, что случилось.
Его взвод, среди многих прочих, несколько дней лазил по этим, по ощущениям вполне вражеским, горам, дважды подвергался обстрелам из леса, чудом не приведшим к ранению или гибели солдат. До этого пастбища он добрался с одним из отделений своего взвода, и не надо было быть выдающимся физиономистом, чтобы из опасения за собственную жизнь вести себя с русскими солдатами предельно вежливо. Однако то ли из-за недостатка ума, то ли из-за избытка гордыни, но большая, семь человек, чеченская семья, от её пожилого главы до его внучек и внучат, встретила русских откровенно недоброжелательно. Плотный, но не толстый, среднего роста, с густой проседью в бороде, но вряд ли достигший возраста аксакала, чеченец сразу сообщил солдатам, что здесь живут близкие родственники САМОГО Кадырова, а его два сына допущены до охраны тела нового лидера Чечни.
Но солдаты и их командир в тот момент чихать хотели на человека, открывающего ногой двери в самый главный кабинет России. В ответ на враждебную встречу они устроили у чечена, при полном попустительстве Аркадия, тщательнейший обыск, трудно отличимый от погрома. В ходе которого вскоре нашли яму с русскими рабами. Двумя живыми и одним мёртвым. При осмотре трупа бросились в глаза следы жесточайших побоев, скорее всего палкой. Освобождённые рабы, увидев своих солдат, взахлёб стали рассказывать о зверствах, чинимых всеми членами чеченской семьи над ними и другими русскими, к тому дню уже замученными насмерть.
Окончательным приговором чеченцам стал выкрик самого юного из них:
– Вы не посмеете нам ничего сделать! Убирайтесь прочь, грязные урусы! Я…
Автоматная очередь сбила юного гордеца на землю, и услышать, что он хотел сказать, никому суждено не было. С несколькими дырками в лёгких не очень-то поговоришь. У одного из солдат не выдержали нервы. Его очередь послужила толчком к действиям другим. Застучали автоматы остальных солдат, и горцы, сбившиеся к тому времени в кучу, попадали один за другим. Вслед за хозяевами пали и охранявшие стадо овчарки, единственные, кто пытался оказать здесь сопротивление расправе.
У Аркадия нервы были крепче, он стрельбы не открывал. Стоял и наблюдал за расстрелом женщин и детей. Теперь ему предстояло решать, что делать дальше. Пытаться свалить вину за преступление на подчинённых было не только бесчестно, но и глупо. Виновен в таком случае всегда командир. Тем более если правда то, чем хвастался чеченец, родство расстрелянных с Кадыровым, смерть угрожала всем участникам этого действа. Чечены продолжали жить в средневековье, и кровную месть у них никто не отменял. Психоз одного солдата, вылетевшего из Московского университета Бориса Извольского («как чувствовал, что его увлечение «травкой» до добра не доведёт»), мог подставить под расправу не только всех остальных солдат, но и их родственников, в том числе его собственных.
Мешкать было нельзя, и Аркадий, подозвав двух нестрелявших солдат, сумевших не поддаться общему психозу, пошёл к груде искорёженных пулями тел. Как он и думал, не все они были уже мёртвыми, человек, как известно, тварь живучая. Подойдя к ещё пускавшему кровавые пузыри щенку, чей оскорбительный вопль послужил спусковым крючком, лейтенант достал пистолет и выстрелил парню в лоб. Затем, высмотрев признаки жизни в теле женщины, наполовину скрытой упавшими на неё телами, приказал Ринату Биллялетдинову:
– Добей!
Пожалуй, самый умный в его взводе сержант, татарин из Набережных Челнов, не ставший косить от армии из-за желания попасть в хороший вуз, спорить не стал. Мгновенно понял смысл действий командира и, несмотря на разлившуюся по лицу синюшную бледность, поднял автомат и выпустил длинную очередь. Не очень прицельную, но вполне смертоносную. После чего зашёлся в сильнейшем приступе рвоты. Аркадий похлопал его по спине.
– Молодец. Или она, или мы, сам понимаешь, другого не дано.
Вторым нестрелявшим был антипод Рината, самый тупой во взводе, Семён Косорылов. Попавший в армию из-за огромного недобора призывников выходец из деревни одной из областей Центральной России. Человеческий облик начали терять ещё его предки до советской власти, спасибо Салтычихам обоих полов. Семён смахивал на представителя вида Хомо Хабилис: маленького роста, хлипкий, очень туго соображавший. Вот и стрелять он не начал из-за плохой реакции и медленного соображения.
– Добей вон ту! – приказал ему Аркадий, указав на живую вроде бы девчонку лет четырнадцати.
– А чё я… – известным местом почуявший неприятности, Семён попытался увильнуть от них.
– Тебе приказывает командир! Стреляй!
– Дык она… уже… того… чё в неё ещё стрелять? – упорствовал Косорылов. Пусть и не интеллектуал, неприятности он умел чуять лучше большинства умников.
Аркадий приставил свой «макаров» к виску упрямца.
– В бою приказ командира не выполняешь? – больше прошипел, чем произнёс.
Последняя фраза Семёна проняла. Он осознал, откуда ему грозит главная на данный момент опасность. Больше не споря, он поднял автомат и длинной очередью чуть ли не перерубил девчонку пополам.
После этого понятного даже Косорылову действия Аркадий попросил всех стать теснее и напомнил, что по законам кровной мести они теперь все повязаны. А при огромном влиянии Кадырова, узнай он об одном, сгинут и все остальные. Ребята успели насмотреться на этой войне разного и ему поверили.
Будь такая возможность, Аркадий предпочёл бы не брать с трупов ничего. Уж очень велик риск засветиться. Однако – «О времена, о нравы!» – пришлось смириться с неизбежным. Отправил обыскивать убитых Мишу Ракова, известного своей небрезгливостью и знанием «понятий». Себе взял кинжал кубачинской работы века девятнадцатого, потом тайком выбросил его в речку. Уж очень нехорошая аура ощущалась у этого оружия, так и жди неприятностей. Деньги разделили поровну в отделении, а золото вызвался пристроить, с обязательным вывозом за пределы Чечни, тот же Миша. Что и сделал вскоре, наверняка нагрев руки.
Трупы свалили в бывшее место своего заточения освобождённые рабы. В ту же яму, к ненавистным хозяевам, они бросили и собачьи тела. Для мусульман в посмертии худшей компанией были бы только свиньи, но где их в горной Чечне возьмёшь? Всё отделение, в том числе двое мусульман, решило, что для рабовладельцев это самое то. Счастливых избавлением от неволи людей, не сообщая командованию, потом пристроили на поезд, идущий в Москву. Больше всего Аркадий боялся, что могут выдать их Извольский спьяну или Косорылов по дурости. Борис был кем угодно, но не трусом, поймал пулю в висок через два дня, а Семён честно прослужил свой срок, но никому не проболтался. Не настолько уж глуп оказался. Сам лейтенант после окончания кампании ушёл в отставку и вернулся на родину, на Украину, паспорт с гражданством которой у него тоже был.
Никаких катастрофических или страшных последствий для Аркадия это происшествие не имело. Из благоразумия на людях он о нём не вспоминал, однако и «кровавые мальчики в глазах» ему не мерещились. Убитых не только его разум, но и душа согласились считать уничтоженными врагами. Пол и возраст в данном случае роли не играли.
Конфузов череда
Азов, страдник 7146 года от с.м.
Вставать с постели не хотелось традиционно и категорически. Оттого, балуя себя любимого приятным бездельем, предавался разнообразным мечтаниям о свершениях, которые его ждут, прикидывал, уже без всяких фантазий, распорядок предстоящего дня. Долежался до того, что в известное место, посещение которого по утрам обязательно, если ты не пользуешься ночным горшком, пришлось бежать. Вероятно, поэтому дёрнул дверь с такой силой, что сорвал с гвоздей крючок, на который она была заперта изнутри.
Туалет всем русским известной конструкции, для семнадцатого века – безусловный хай-тек, функционировал у него во дворе с пару недель, приводя в изумление гостей, которых Аркадий обязательно осведомлял о необходимости оправляться именно здесь, а не в произвольно выбранном во дворе месте. Нехитрое сооружение вызвало оживлённые пересуды и способствовало началу строительства подобных построек в домах казацкой старшины. Кое-кто оценил функциональность туалета – о чистоплотности казаки заботились всерьёз, в отличие от западноевропейцев тех лет, – другие захотели быть не хуже всех. Особенно попаданец гордился сиденьем с дыркой из гладкого крашеного дерева. Впрочем, по пословице: «Готовь сани летом…» – он всерьёз озаботился устройством в доме тёплого туалета. Однако уже на стадии проектирования в устройстве подобного новшества возникли серьёзные проблемы.
Туалет был заперт изнутри успевшей его занять раньше хозяина пленницей. Аркадий тупо рассматривал бледнеющую на глазах черкешенку несколько секунд, потом, сообразив, что это неприлично, закрыл дверь и отошёл в сторону. От неожиданности острота проблемы для него резко снизилась, и он спокойно дотерпел до освобождения рабыней места общего пользования.
«Странно, вот посмотрел на красивую женщину, с обнажёнными ногами и задранным подолом платья, а желание ею овладеть даже не шевельнулось. Хотя эта проблема в последнее время доставала меня до… в общем, сильно. И сейчас пользоваться беспомощностью этой женщины не хочется. В общем, хватит дурью маяться и жлобиться! Сегодня же надо узнать, где можно прикупить пленницу попроще, для постельных утех конкретно. Мечтать о НАСТОЯЩЕЙ спутнице жизни и в прошлом мире было… неразумно, а здесь совсем уж глупо».
Уже начав разминку, он вспомнил, что все эти дни не видел ни пленницы, ни её дочек.
«Чёрт! Получается, что я Карабас-Барабас какой-то, только плётки семихвостой не хватает. Или она у него обыкновенной была? Тогда мне достаточно отрастить до нужной длины бороду, коротковата она пока, а обычная плётка имеется. Надо не забыть попросить джур передать ей моё разрешение гулять во дворе. Прилёта вертолёта с сообщниками для их освобождения опасаться не приходится. Времена не те. Однако быть рабовладельцем, для меня, по крайней мере, не так уж и приятно. А ведь и в двадцать первом веке…»
Да, Аркадий сталкивался с рабовладельцами и в двадцать первом веке, причём неоднократно. И каждый раз испытывал к подобным людям ненависть и презрение. Так получилось, что это были люди других национальностей (не заносило его в Сибирь), их отличать от своих и ненавидеть было легко. Здесь же рабовладением «баловались» самые что ни на есть свои. Можно сказать, свои в доску. Вот и самому пришлось приобщиться к этому доходному бизнесу. И сколько он себе ни напоминал, что здесь времена такие, все здесь не без греха, нельзя быть святее папы римского, с волками жить – по-волчьи выть… самоуговоры помогали плохо. Настроение у него от осознания собственной причастности к подобному занятию снижалось до отрицательных величин. Сказывалось то, что вырос в семье, считающей себя интеллигенцией. И хоть давно сам относился к этому слову (и понятию, что оно означает) с презрением, но… от себя не уйдёшь. Последний запой был вызван именно нестыковкой его личных установок на жизнь и грубой реальности.
Постаравшись выбросить все мешающие мысли из головы (другой вопрос, насколько хорошо у него это получилось), попаданец всерьёз занялся силовыми упражнениями и растяжкой. Но порукомашествовать и подрыгоножествовать всласть ему этим утром не удалось. В самый разгар зарядки прибежал джура от Петрова-старшего и попросил срочно подойти к атаману. Пришлось обливаться водой из колодца и идти. Атаман Калуженин зря, да ещё срочно, вызывать бы не стал, не тот человек.
Увидев, что в зале уже присутствуют Татаринов, Каторжный, Васильев, Хмельницкий и ещё несколько атаманов, попаданец встревожился не на шутку. Заседать по второму разу не собирались, если такие люди собираются, значит, по серьёзному делу. Здороваясь с каждым – наносить обиду невниманием не хотелось никому, – подошёл к Осипу.
– Что случилось?
– Не подвело тебя чутьё, сбежал Остряница.
– В Москву?
– Судя по тому, что пошёл прямо на полночь, да, в Москву.
Аркадий привычно полез чесать затылок, стимулируя умственную деятельность. Побег кого-то из осведомлённых о его тайне атаманов в Москву был событием ожидаемым. Разве что, он думал, побежит кто-то из донских атаманов, с Москвой тесно связанных, и позже. В том, что какие-то дьяки там уже читали донос о пришельце из будущего, Аркадий не сомневался. Но одно дело донос, другое – приезд авторитетного атамана из Сечи Запорожской. Донос могут воспринять как очередную лжу, бумага, как известно, всё стерпит. Но подробные рассказы атамана способны навести бояр на очень нехорошие мысли и, самое главное, действия.
– Давно отъехал?
– Три дня назад.
– Да, не догонишь. Думаешь, побежал на нас ябедничать?
– А зачем ещё, тайком от других атаманов… может, как-нибудь… на чёрте?
Аркадий вздохнул. То, что характерники, каковым и он числился, способны летать на нечистой силе, придумал не Гоголь. Много всяких россказней про них ходило, причём верили в эти бредни буквально все, вплоть до выпускников иезуитских коллегиумов.
– С нечистой силой лучше лишний раз не связываться. Чревато! – поднял палец вверх попаданец. На что атаман, в знак понимания, закивал. – А скажи, его ближние к царю бояре примут сразу, как попросит, или помурыжат, заставят ждать?
– В Москве сразу? Такого не бывает. Обязательно заставят ждать, давать подарки сначала дьячкам, потом слугам ближним боярским… а примет ли его царь, бог весть. Может и не принять.
– Ну и хорошо, прекрасно, можно сказать, – улыбнулся довольно попаданец, – мы без нечисти обойдёмся. Он сам себя выставит таким дураком, что никто всерьёз его не примет. Пускай там мелет что захочет.
– Это как? – выразил всеобщее недоумение товарищ сбежавшего, Гуня. Остряница был кем угодно, но не дураком.
– Ну сами посудите, стал бы разумный человек выступать против общества? Особенно против такого общества! – Аркадий обвёл рукой вокруг. Атаманы огляделись. Действительно, в этом помещении умный человек против такой банды опытнейших убийц выступать бы не стал. Даже в полном рыцарском доспехе и с автоматом в руках. Но Москва или, там, Варшава далеко, саблей до горла предателя не дотянешься. Атаманы недоумевали. Злить их загадками не хотелось, пришлось выкручиваться. Потому как правду говорить было нельзя тем более.
«В этот раз Штирлиц был как никогда близок к провалу», – вдруг всплыла в памяти фраза из любимого сериала. Узнай атаманы, почему его не сильно волнует предательство Остряницы, плохо пришлось бы не только ему, а мечту о построении государства в степях можно было бы хоронить.
– Эээ… вот представьте, является наш непутёвый атаман к дьячку в Посольском приказе и начинает требовать встречи с царём или, там, ближним боярином. Его сразу проведут, куда просится, или спросят, зачем ему встреча эта нужна?
Атаманы, многим из которых приходилось бывать в Москве, заулыбались. С чиновничьей волокитой, бюрократическими проволочками они сталкивались все и не верили в быстрое получение Остряницей встречи не то что с царём, но и с его боярами.
– И чего он для быстрейшего допуска к царю или боярину скажет? Если про меня, попаданца, так дьячок его за умалишённого примет. Потому как он, этот самый дьячок, ни про каких попаданцев отродясь не слыхал и способствовать допуску такого сомнительного человека к важному лицу поостережётся.
Аркадий дал атаманам немного времени на обдумывание и краткое обсуждение между собой своих аргументов. Тем более что ему самому пауза нужна была несравненно больше. Прокляв собственный длинный язык, он судорожно придумывал доводы, способные убедить атаманов в том, что «всё хорошо, прекрасная маркиза…». Приходилось импровизировать на ходу, что напоминало бег по лезвию бритвы. И ещё одна такая оговорка могла обойтись ему очень дорого.
– Думаю, Остряница и сам это понимает, посему будет добиваться встречи, не раскрывая дьячкам ничего. Нет, конечно, может попытаться начать обвинять меня в том, что я колдун и хочу извести его царя-батюшку злыми чарами. Только кто ж ему без доказательств поверит? Доводилось ли кому слышать, чтоб из Москвы требовали характерника? Да и сейчас мы государю московскому служим получше, чем большинство его слуг, он не дурак и к наветам на нас прислушиваться не будет.
По комнате прошёл гул. Много кого хотел царь с Дона получить (но к тем временам не выдали ему никого), однако колдуны с края света не интересовали никогда. Атаманы об этом прекрасно знали. Аркадий продолжил. Его, как знаменитого литературного героя, понесло, и оставалось надеяться, что удастся выкрутиться.
– Скорее всего, постарается не разглашать заранее ничего. Мол, слово для царских ушей, очень тайное и важное. Ну, к царю вряд ли сразу пропустят, однако человек он известный, думаю, тот же Шереметев его примет. Только вот… чем Шереметев в этом деле от самого простого дьячка отличается, знаете?
Задав вопрос, Аркадий оглядел аудиторию. Атаманы слушали внимательно и видимого неудовольствия не проявляли, что его сильно порадовало.
– Длиной рукавов Шереметев от самого последнего дьячка отличается. Боярину полагается на людях носить одёжку с длинными рукавами. Потому как и он ни в какое колдовство с Дону не уверует, спросит: «А чем докажешь?», а уж ни про каких попаданцев и слушать не станет. Да и любой атаман для боярина – разбойник с большой дороги, коему верить никак нельзя. А Остряница человек гордый, если не сдержится, на хулу ответит… то худо будет не мне, а ему самому.
Аркадий тихонечко вздохнул, сделав малюсенькую паузу, взмолился про себя: «Господи, помоги!» – и продолжил:
– А значит, и у боярина ждёт нашего перебежчика большая, круглая… – попаданец обвёл описываемый предмет руками.
– Ж…! – догадался кто-то в зале.
– Точно, она самая. Никто там ему не поверит, и, в самом лучшем для Остряницы случае, пошлют по всем известному адресу.
– На х…! – ещё раз проявил сообразительность кто-то из молодых донцов. Ещё несколько человек поддержали догадку смехом.
– А куда же ещё посылать человека, допекающего вас глупыми выдумками? Но это в лучшем случае. Могут и в острог кинуть, если почему-то на Остряницу обидятся, подумают, что он их нарочно пытается обмануть. Сами знаете, в Москве с казаками не церемонятся.
Атаманов логическая цепочка, выстроенная Аркадием, удовлетворила. Или по крайней мере они сделали вид, что ею удовлетворены. Никто не заметил или не стал заострять внимание на том, что попаданец связал подобный исход предприятия беглого атамана со скоростью его приёма в верхах. Вспомнив всё ту же киноклассику, решил отвлечь внимание атаманов на другой предмет.
«Поверим Штирлицу-Исаеву, что человеку свойственно запоминать последнее из сказанного».
– Но бог с ним, беглым Остряницей. Раз уж мы здесь почти все собрались, давайте прикинем, кого направить в Венецию к дожу, для переговоров о союзе в борьбе с турками. Посылать, пожалуй, надо сейчас, потому как осень у нас будет жаркая, воевать на море придётся много. Если, пусть в будущем году, с юга по туркам ударят и венецианцы, их злейшие враги, и им, и нам легче будет. Было бы потом неплохо наладить отношения с Левоном Дадиани. Сейчас он на союз с нами не пойдёт, но если мы сможем подпалить хвост у султана, то…
– А согласятся ли на переговоры с разбойниками, какими нас многие считают, гордые венецианцы и царь Мингрелии? – выразил сомнение Хмельницкий.
– Дадиани с радостью, если не будет бояться наказания из Стамбула. Уж очень ему хочется объединить всю Западную Грузию под своей властью. Пока, как мне рассказывали, он верный союзник турок. А с Имеретией, как мне кажется, отношений иметь не стоит, сами знаете, продадут за грош. Венецианцы пойдут на переговоры, если мы турок ещё раз или два вдрызг расколошматим. Слать посольство к ним стоит уже немедленно, пока оно туда доберётся, наши победы уже будут греметь на всю Европу. Кстати, неплохо бы было договориться с прибрежными черкесами о совместном походе на Стамбул. Думается, они согласятся.
Ну какой же мужик не любит поболтать о международном положении? Тем более если ему самому или его куму, там, свату светит стать полномочным послом для важного дела? Атаманы заглотнули приманку с ходу. Предложения о посольствах прошли на «ура». Зато обсуждение персон будущих послов вызвало ожесточённые споры. Под их шумок Аркадий вышел во двор со Свиткой. Ещё в первые дни на совете характерников попаданец высказал предложение, что неплохо бы было иметь при каждом из атаманов своих людей. Одного, возможно даже двух, но не знающих о заданиях друг друга. Свитка, воспитывавший пластунов, сказал, что это можно устроить. Верные казацкому делу (кто бы объяснил толком, что это такое) хлопцы у него были. Тогда и поставили его начальником разведки и контрразведки в одном флаконе. Аркадий, считавший главной опасностью для нарождавшегося государства не нищету ресурсов даже, а продажность старшины, тогда такой инициативе очень обрадовался. Но сообщать о таких мероприятиях атаманам было… если не самоубийственно, то крайне неумно.
– Возле Остряницы кто-нибудь из твоих хлопцев есть?
– Есть.
– А готовое средство, возбуждающее человека, у тебя имеется? Помнишь, мы говорили о таком?
Свитка выказал некоторое удивление.
– Возбуждающее? Так оно ж может убить разве что больного сердцем, а Остряница здоров как бык.
– Ну и хорошо, что здоров. И дай ему Бог здоровья на ближайший месяц. Нам слухи, что мы атамана отравили, совсем не нужны. Срочно пересылай своему человеку то средство. Предупреди, что его необходимо подмешивать в питьё полковника перед хождением в приказы и к важным людям. Тогда там его точно сумасшедшим посчитают. И всерьёз прислушиваться к его воплям не будут. А он ведь, в ответ на недоверие, пожалуй, без крика не обойдётся?
Свитка помолчал немного, видимо обдумывая предложение. Потом поднял взгляд на более рослого собеседника и тихо, без интонаций, ответил:
– Если питьё будет в нужной пропорции, ясно дело, не обойдётся. Сегодня же пошлю гонца вслед. После Воронежа Остряница спешить не будет, думаю, до Москвы он их догонит. Однако и сволочь ты, Аркадий. Убить-то куда милосердней было бы.
– Сволочь? Наверное. Только учти, если хочешь спасти родную землю от великих бед, тебе самому надо становиться сволочью куда большей. Чтоб я казался, по сравнению с тобой, невинным, белым и пушистым.
Свитка зыркнул на попаданца исподлобья и пошёл со двора. Аркадий постоял, подумал. Возвращаться к спорящим атаманам ему не хотелось. Кому куда ехать, они без него распределят.
«Присутствовать при дележе портфелей… я этого ещё в двадцать первом веке по телевизору насмотрелся. Хотя вот какая странность, атаманы такой делёж производят… интеллигентней, что ли. Пусть и называть интеллигентом Каторжного или Кривоноса… хм, смешно. Но, возможно, из-за опасения, что хамство здесь немедленно боком может вылезти, ведут они себя приличней депутатов. Без того безобразия, что приходилось наблюдать в раде, чтоб её… Пойду-ка лучше своими прогрессорскими делами займусь».
Далеко идти не пришлось. Дела прогрессорские настигли вскоре после выхода со двора Петрова. Аркадия на улице отловили три незнакомых казака с ружьями. Они были до предела возмущены тем, что приделанные им кузнецом прицелы точной стрельбе не способствуют, а мешают. А они за переделку своих ружей деньги платили! Не стесняясь в выражениях, казаки крыли матом всех таких-сяких колдунов, выдумывающих всякую дурацкую хрень.
Между тем точность стрельбы была одним из главных казацких козырей. По меткости с ними в Европе в те времена могли сравниться, из военных формирований, только янычары. В европейских армиях умение солдата точно стрелять считалось недостатком. Ведь солдаты были предназначены для сражений больших войсковых масс. Французу стрелять во вражескую терцию было всё равно что в длинный забор. В кого-нибудь да попадёшь без всякого прицеливания. Оно же отнимает время от перезарядки. Чем больше выстрелов, тем больше попаданий, считали европейские генералы. Казакам, кстати, по свидетельствам очевидцев, умение стрелять точно не мешало стрелять быстро. Тот же Боплан отмечал невероятную скорость стрельбы залпами у казаков.
Встревоженный попаданец немедленно стал проверять прицелы на казацких ружьях. В своё время он намучился с определением места прицела на стволе. Это оказалось нелёгкой задачей, пришлось сначала находить методом тыка, куда необходимо ставить прицел с помощью пристрелки, а уж потом закреплять его там намертво. При внимательном рассмотрении прицелы были сделаны грубовато, однако выглядели вполне правильными, сделанными точно по центру ствола сверху. Аркадий растерянно начал вертеть одно из ружей, пытаясь понять, где брак. Наконец, рассматривая ружьё сбоку третий или четвёртый раз, понял, в чём дело.
– Это кузнец виноват. То ли не понял, что я о прицелах говорил, то ли не придал сказанному внимания. Вот, видите, какой высоты прицел? С толщину большого пальца. А мушка на конце ствола в толщину мизинца. Вот и получается, что, целясь в них, вы задираете ствол. Для стрельбы вдаль, сажен на пятьдесят, оно самое то. Может, и маловато окажется, придётся ствол ещё больше приподнять, но при стрельбе на близкое расстояние будете палить в белый свет, как в копеечку. Идите и заставьте кузнеца увеличить мушку, она должна быть такой же высоты, как прицел. Имеете право с него за такую ошибку выпивку стребовать, пусть в следующий раз тщательнее работает.
Довольные успешным разрешением своей проблемы казаки пошли к кузнецу, а Аркадий отправился к своему, ставшему уже родным, химцентру. Смыть рядом с ним в реке пот, которым не раз покрывался за утро, не столько от физических усилий, сколько от умственного напряжения и переживаний. Поговорить с приятными, уважающими его людьми, джурами. Общение с историческими личностями быстро стало вызывать не гордость, что к твоим словам прислушиваются ТАКИЕ люди, а напряжение и усталость. Потому как слушать и соображать они умели лучше, чем иногда хотелось бы попаданцу. Если залез в политику, говорить ВСЮ правду – сумасшествие, а утаивать часть правды от людей умнее тебя самого тяжело.
«Эх, знать бы, что интрига, запущенная в Стамбуле, сработает, как задумывалось, можно было бы приниматься за производство пулелеек для пуль Минье и Нейсслера. На всю казацкую армию. Но… один бог знает, как всё обернётся, а начинать его раньше преддверия войны за Украину нельзя. Такие изобретения очень быстро копируются всеми, кому это нужно. Будем ждать вестей из Багдада. Чёрт побери здешние средства сообщения!!! Надеяться на голубей в таком важном деле… непривычно. Однако до Интернета далеко, а, как известно, за неимением гербовой…»
Прогресс на марше
Азов, 10 жнивня 7146 года от с.м.
Хотя выпили вчера немало, но проснулся Аркадий ни свет ни заря, бодрым и, сам удивился, жаждущим работать. Наверное, потому, что пили вчера по-кавказски, лёгкое вино, с тостами и хорошей закуской. И повод был для гулянки самый уважительный. Вечером до Азова добрался долгожданный караван с нефтью. Немалый, больше двух десятков стругов с грузом. Загрузившись на Тереке, они были потом через волок перетащены в Кубань и уже по ней и Азовскому морю пришли к Азову. Помимо нефти там было, куда ж без него, вино и несколько пудов кабардинской селитры. Охраняли всё это не столько казаки, гребенские и терские, сколько их кабардинские союзники. У казаков возникли серьёзные проблемы на южных границах, активизировались налёты кумыков с территории Тарковского шамхальства и усилили нажим союзные кумыкам племена окотов, другие же окоты выступали союзниками гребенцов. Впрочем, отличить гребенских и терских казаков от кабардинцев было мудрено. Одежда, оружие, кони, упряжь – всё у них было очень похожим. Да и рожи у доброй половины, если не более, казаков были явно кавказского разлива.
Заготовки для зажигательных ракет, точнее их корпуса, делались вовсю несколько недель, но… всего лишь малым коллективом во главе со Срачкоробом, вернувшимся из кавказского вояжа таким же нищим, каким туда отправлялся. За кратчайшее время он успел пропить всю свою немалую добычу. И теперь нуждался в деньгах на жизнь и свои выходки. Хотя отделить Юхима от его эскапад можно было бы, только лишив его жизни, таким он уродился. Учитывая большой объём привезённой нефти, необходимо было срочно ускорить выпуск взрывчатки и псевдонапалма. Благо рабочих рук в Азове этим летом хватало с избытком. Удачно получилось, что обрадованная прекращением татарских набегов Москва (конкретнее, уговоривший на это царя Михаила князь Черкасский) прислала внеочередное жалованье селитрой, порохом и свинцом.
«Зависимость от Москвы по поставкам селитры… это не есть хорошо. Надо срочно увеличивать её производство здесь, в степях. Рабочие руки для этого теперь есть, а сырья всегда было навалом. Нужно только организовать производственный процесс. Раз необходимость есть, сделаем. Не самостоятельно, конечно, без копания в дерьме дел хватает, найдём человечка. Ох, прав был Иосиф Виссарионович, кадры решают всё. Но если ему в огромной империи этих кадров не хватало, то здесь, в Диком поле… но не будем о грустном».
Жизнь в химцентре бурлила и била ключом, что приятно не гаечным и не по голове. По вчерашним указаниям Аркадия джуры размещали нефть и селитру. Срочно сооружались на расстоянии друг от друга новые навесы для их хранения. Копались ямы для столбов, в уже выкопанные вставлялись выровненные по длине древесные стволы. Неприятно для глаза разные по толщине. Но с лесом в низовьях Дона было туговато. Нескольких подготовленных заранее навесов, сделанных после недавнего пожара, оказалось явно недостаточно. Хранить же всё как раньше, в одном месте, было бы преступной глупостью. В идеале стоило бы разместить всё это в капитальных кирпичных строениях, но где тот идеал? Кирпичный завод на Дону был пока в планах, пусть уже ближних. Попаданец поглядел со стороны на приятную глазу суету.
«Жизнь хороша, и жить – хорошо!» Можно сказать, процесс пошёл. Эх, мне бы сюда такого сотрудника, как Остап Ибрагимович… мечты, мечты. Но подвижка есть. Вон сколько людей трудятся над изменением истории к лучшему. Надеюсь. Ну как в муравейнике в солнечный летний день, бурление. А сколько незнакомых лиц! Хм… а сколько среди них может быть шпионов и диверсантов? Вот ещё одна задача, организовать особый отдел по присмотру за кадрами. Надо будет со Свиткой и Васюринским поговорить. Следовательно, чтобы не привлекать к строительству сомнительных личностей, предстоит организовать и какое-нибудь СМУ. И охрана смотрит сугубо вовне, между тем опасность нам, скорее всего, будет грозить изнутри, от «ворога унутреннего». Следовательно, мне, кому же ещё, предстоит писать «Устав охранной службы». Господи, дай сил и времени!»
Стоило Аркадию зайти на строительную площадку, как на него набросились джуры.
– Мне нечем крыть навесы!
– Ха, мне и столбов не хватает! Надо срочно посылать людей за столбами!
– У меня на десять работников две лопаты! Где взять ещё, хотя бы три-четыре штуки?
– Всем по четыре выдали, лучше надо было следить за ними!
– Да они из тополя, а место попалось с плотной землёй. Мне хотя бы одну с железными краями.
– А…
– Молчать!!! – гаркнул, не выдержав атаки со всех сторон, попаданец. Оглядев с высоты своего немалого роста замолкнувших от его окрика джур, продолжил нормальным голосом: – Может, вам и задницу, когда опростаетесь, прикажете подтирать? Вам было дано задание и выделены необходимые для его выполнения… – Аркадий проглотил, не вымолвив, неуместное в данных обстоятельствах слово «ресурсы», судорожно поискал в собственных мозгах подходящую замену, но ничего толкового на ум не пришло. Поэтому решил считать, что подчинённые и сами должны соображать, и продолжил: – А если кому чего не хватило, то он должен проявить сол… казацкую смекалку и добыть недостающее самостоятельно. Только без воровства! Сами знаете, какое у нас за него наказание. Поищите заброшенные кошары, вдоль Дона можно найти топляки и подмытые водой деревья… Твёрдый грунт лучше предварительно взрыхлять киркой или мотыгой, скиньтесь вместе и закажите одну на всех кузнецу, я потом оплачу расходы. Чтоб вам жизнь мёдом не казалась, усложняю задание. Под каждым навесом выкопать квадратную яму глубиной в аршин, шириной и длиной в два аршина. Землю из ям разложить валами от столба к столбу, только под каждым навесом проход не забудьте оставить. Задание понятно?
Услышать энтузиазм в ответах джур можно было только при наличии большого воображения. Однако согласие, в той или иной форме, выразили все. На чём Аркадий с ними и попрощался. Проводить работы по зарядке ракет взрывчаткой и напалмом было рано. Эти продукты у Аркадия получались не очень-то долговечными и катастрофически гигроскопичными, втягивающими в себя воду из воздуха и теряющими свои боевые свойства от этого. Приходилось делать всё незадолго до употребления, а когда флоту надо было выйти в море, не знал никто. Зависел боевой рейд от обстоятельств, находившихся вне казачьего контроля. Расспросил о Срачкоробе. Никто не знал, куда его понесло, высказанные джурами предположения смахивали на хохмы, а не на информацию. Тогда попаданец отправился к знакомому кузнецу за своим заказом.
Дмитрий Чёрный, увидев, кто к нему пришёл, перепоручил выполнявшуюся им работу одному из подмастерий и подошёл к гостю. Они степенно, молча поручкались, немного помолчали.
– Заказ мой готов? – первым не выдержал «китайских церемоний» (читал бы он Конфуция!) Аркадий.
– Ясное дело, готов.
Кузнец имел возможность посмотреть на попаданца сверху вниз, чем и воспользовался. Взгляд был… именно сверху вниз. Не оскорбительный ни в коей мере, но для набравшего гонора от собутыльников попаданца несколько обидный.
– И где он?
– Куда ты всё время торопишься? Всё бегом, бегом. Вот твой заказ.
Кузнец протянул руку и достал откуда-то небольшой мешок. Аркадий, попадая из открытого пространства в кузню, с её жаром, стуком и запахами, на короткое время терялся. Поэтому не заметил, откуда вытащил или взял Дмитрий заказанные конусы. Попаданец взял его в руку и охнул. Мешок, несмотря на небольшие размеры, был ощутимо тяжёлым. Засунув в него руку, он вынул несколько железных конусов. Прикинув их диаметр, довольно улыбнулся. В скором времени – он чувствовал, что действительно в очень недалёком будущем – эти штучки помогут сделать казачьим врагам ужасный сюрприз.
– Слушай, да скажи же ты, наконец, зачем тебе эта хрень, да в таком количестве?
– Эта, как ты говоришь, хрень – одна из самых больших тайн Всевеликого войска Донского и запорожцев. Сам глотку перережу любому, кто её узнает раньше положенного срока. Тебе лишняя улыбка не нужна?
Последние слова Аркадий сопроводил характерным жестом, чиркнув себя по горлу.
Дмитрий трусом не был, никаких побледнений и прочих слабостей себе не позволил. Однако его взгляд свысока таинственным образом преобразился в уважительный.
– Не-е, не люблю попусту лыбиться.
– Непрошеный совет хочешь?
– От умного человека чего же не выслушать?
– Поставь одного из подмастерий на делание таких штучек. Заодно можно ещё и на пару ногтей меньше в окружности делать. Может, не сегодня завтра, но не прогадаешь, на них будет большой спрос.
Кузнец выдержал небольшую паузу, внимательно глядя на попаданца. Тот спокойно выдержал его взгляд.
– Добре, сделаю по-твоему.
Отослав джуру с мешком приобретённых конусов, будущих составляющих пуль Нейсслера, отправился на верфь. Опять пешком, окружающие уже привыкли к его привычке передвигаться не верхом, а пешком. Для горожанина из двадцать первого века, пожившего в своё время несколько лет в Москве, расстояния между нужными объектами в Азове казались смешными. Связываться с лошадью для их преодоления Аркадий не хотел категорически. А на непрестижность такого способа преодоления пространства среди казаков он мог не обращать внимания.
Работа на верфи кипела вовсю. Шхуны выглядели почти готовыми, а вот такой желанный для попаданца флейт выглядел заброшенным. Лишь несколько человек возились у его бортов, вероятно смоля их для обеспечения водонепроницаемости. Обидно, досадно, но Дон плохо подходил для постройки больших судов. Не только пушки и снаряжение для морских походов, но и мачты на него было решено водружать уже в море. Ван Ваныч одобрил рекомендованную Аркадием бухту будущего Мариуполя, хотя бог его знает, как город будет называться в этой реальности. Но сейчас там было слишком близко к кочевьям ногаев, пришлось отложить достройку будущего флагмана казацкого флота на потом, сосредоточив все усилия на доделке шхун.
Голландец с явным удовольствием дал себе отдохнуть в беседе с Москалём-чародеем. Среди прочего, размахивая руками при разговоре будто калабриец или сицилиец, он уведомил собеседника, что команды шхун уже собраны. То ли Ван Ваныч за это время стал говорить на смеси велико– и малорусского лучше, то ли Аркадий к его речи приноровился, но ничего переспрашивать не пришлось. К парусам приставили греков и нескольких казаков из Западной Европы, уже ходивших на парусниках, а в палубную команду набрали бывалых сечевиков и донцов, имевших опыт морских походов. Выход в море для оснащения новых кораблей двадцатичетырёхфунтовыми пушками, много более эффективными, чем те, что стояли на турецких галерах, намечен был на конец следующей недели.
Подходя к своему дому, увидел знакомые личности. Видимо, не пропущенные джурами, оставшимися сторожить дом, на улице его поджидали хозяева тримарана. Выглядели они, обычно надутые от сознания обладания самым быстрым судном в мире, далеко не блестяще. Не гордыми орлами, а мокрыми курицами. Не в смысле непорядка в одежде – в поход казаки традиционно надевали рваное тряпьё. Лица у них были не восторженные в высшей степени. И откровенно растерянные, что для бывалых казаков, повидавших в своей жизни много чего, было совсем нехарактерно.
Длинный, с самого Аркадия ростом, но тощий и узкоплечий Сидор Нетудыхата пускал кольца дыма из трубки-носогрейки, опёршись спиной на стену попаданцева дома; Семён Ежов, рыжий, бородатый и лохматый, присев на корточки, гонял во рту былинку, а гордый сын Кавказских гор Шу Ачиров, шепсуг, о чём-то мрачно размышлял, сидя по-турецки прямо на земле. Что совершенно нехарактерно, все – без головных уборов.
«Опять не слава богу! Ох, чую, трындец моему тримарану настал, и придётся мне сейчас ещё раз выкручиваться и юлить. И как неудачно получилось, что их даже во двор не пустили, по моему же приказу. Некрасиво вышло».
Увидев подходившего Аркадия, ребята перестали изображать из себя воплощённую мировую скорбь и первыми приветствовали его. Признавая тем самым более высокое общественное положение пришедшего.
– Здоровы будьте, хлопцы! Чего так невеселы? Неужто корабль вас подвёл? И уж простите моих джур, в моём доме хранится разное-всякое, для чужих глаз не предназначенное, вот я им и приказал никого туда не пропускать.
– И тебе дай Бог доброго здоровья! – за всех приветствовал попаданца Сидор. – Да мы не в обиде, самим в колдовскую хату без хозяина лезть не очень хотелось.
– Ну, хозяин вернулся, милости просим в дом, гости дорогие.
Впрочем, в дом заходить не стали, расположились во дворе, в теньке. В завязавшейся беседе выяснилось, что никаких претензий к «изобретателю» тримарана казаки не имеют. Аркадия такое миролюбие порадовало и удивило.
– Что у вас произошло? Отчего поломка у вас случилась? Штормов вроде не было. Неужели на мель налетели? – уступивший вскоре после постройки свою долю в нём нынешним своим гостям попаданец ожидал обвинения в дурном судостроении. Чего-чего, а драть глотки, требуя своего, казаки умели и не стеснялись.
Многочисленные поломки, преследовавшие необычное судёнышко, с самого начала навели его на мысль, что сооружённому из дерева да без математических расчётов и знания сопромата кораблику вряд ли суждена длинная и счастливая жизнь. Расспросы подтвердили его догадку. Действительно, казаки, раздосадованные частыми поломками и слишком медленным набором скорости, по своему разумению произвели переделку судёнышка. Сменили связывавшие корпуса балки на более лёгкие, выбросили прочь утяжелённый шверт. Кораблик от такого усовершенствования стал летать как стрела. Да улетел недалеко. Набрав сумасшедшую по тем временам скорость, он, к счастью недалеко от берега, развалился на куски, в буквальном смысле этого слова. Сначала сломалась мачта, тримаран сильно тряхнуло, от чего треснули обе скреплявшие корабль балки. Усиливавшееся волнение быстро разрушило кораблик. Вскоре корпуса отправились в отдельные друг от друга плавания. Потерпевшие крушение смогли оседлать один из них. Дуракам везёт, течением, которому они помогали, в меру сил гребя руками, обломок кораблекрушения вынесло на берег. Казацкий, иначе пришлось бы им отправиться на невольничий рынок в виде товара.
Аркадий порадовался про себя, что казаки, в отличие от современных им европейцев, почти все умели плавать. Ну и тому, что его неудачный проект развалился окончательно после самовольной, без согласования с ним, перестройки. Иначе ребята имели бы право предъявлять ему нешуточные претензии. Узнав, что незадачливые мореплаватели, ни в коей мере не смущённые своей неудачей, пришли за советом, как построить новый тримаран, стал энергично их отговаривать. Намучившись в своё время с этим судёнышком, он окончательно решил для себя, что без более прочных материалов, чем дерево, строить скоростное многокорпусное судёнышко – авантюра. Торжественно пообещал им, что когда будет у казаков глубоководная бухта, он поможет им построить нормальный корабль с самой большой скоростью. Потерпевшие кораблекрушение согласились с большим трудом. Им хотелось немедленно и сразу, причём именно тримаран. Пришлось прибегнуть к своему колдовскому авторитету, заверив, что из-за чёртовых происков, даже если залить новый корабль святой водой, он всё равно плавать не будет.
Нестерпимость ожидания
Азов, жнивень, 7146 года от с.м. (август 1637 года от Р. Х.)
Спина болела, будто эти дни он под плёткой надсмотрщика пропалывал поле, а не возился, сидя, между прочим, с корпусами ракет и особо с боеголовками. Аркадию так и не удалось найти положения, в котором несложный и не супертяжёлый труд по герметизации ракетных составляющих не перенагружал бы мышцы спины. Всё это они проводили вдвоём со Срачкоробом – доверять её кому-нибудь ещё попаданец опасался. Как известно, если хочешь, чтоб было сделано хорошо, – делай сам. Во избежание проколов в конце дня Аркадий и Юхим тщательнейшим образом проверяли работу друг друга. Слава богу, не приходилось самим делать детали, изготовляли все отдельные части и собирали их в разгонный блок и боеголовку другие люди. Удалось-таки наладить нечто вроде примитивной мануфактуры с разделением труда.
Руки делали своё дело, глаза внимательно присматривали за ними, а в голове крутились вероятные варианты развития событий, если интрига сработала полностью как задумывалось, сработала частично или провалилась.
«Н-да, вариантики-то получаются неравноценные. Если не с катастрофической разницей для нас, то с болезненно значительной. Уж очень многое поставлено на древнюю сплетню и пусть вполне вероятное, но предположение. Не знание. А человек, как известно, предполагает, Бог же над этим смеётся. Ну, положим, на смех небожителя можно и забить, да как бы не пришлось нам, планировщикам, плакать. По пути на рабский базар в Кафе или Стамбуле».
Понимая, что для Срачкороба день, прошедший без хохм, – прожит зря, Аркадий поднатужился и вспомнил несколько хохм из своего времени. Москаль-чародей опасался, что монотонная работа подвигнет друга на совсем уж дикую выходку с тяжёлыми последствиями. Оставалось надеяться, что незамысловатых шуток над джурами и разнорабочими ему для разрядки будет достаточно.
Вся казацкая флотилия готовилась к большому походу. К великому сожалению старшины, султан как пришитый сидел в Стамбуле. Вместе с основной частью корпуса капыкуллу, что делало поход на османскую столицу самоубийственной авантюрой. Учитывая, что в следующем году он лично должен был возглавить армию под Багдадом, нетрудно было вычислить начало его похода туда – ранняя весна тридцать восьмого года. Идти с большой армией в поход осенью или зимой – такого удовольствия врагам умница Мурад наверняка не доставит.
На совете подавляющим большинством решили пока к Стамбулу не плавать, не дай бог султан разозлится и передумает, пойдёт с войском на досаждающих ему казаков. Поэтому постановили идти всем флотом к черноморским берегам Валахии и Болгарии. По донесениям агентуры, в порту Мангалии скопилось много хлеба, который уже начали перевозить в османскую столицу. Оставалось пожалеть, что объёмистый флейт достроить до зимы вряд ли удастся. На стругах много не увезёшь, да и галеры для грузовых перевозок – не самые подходящие суда. Кормить же резко увеличившееся население Придонья зимой было нечем.
У казаков была масса примет и предубеждений, руководствуясь которыми они отправлялись в походы. Некоторые, в частности нежелание запорожцев брать в море священников, выглядели безобидными причудами. Другие смотрелись аргументированными, к примеру начинать поход в безлунную ночь. Ведь им раньше необходимо было пройти мимо турецкой стражи. Сейчас этот обычай явно потерял актуальность, но сколько же нервов и сил стоило Москалю-чародею убедить в его устарелости атаманов… вспомнить страшно. Очень кстати пришлась слава колдуна.
Посомневавшись, Аркадий всё-таки сделал небольшой перерыв. Вышел во двор и помахал руками и ногами, принципиально не обращая внимания на боль в спине. Начальников над ним не было, приходилось заниматься самоконтролем. Забавно, но в данном случае это его не радовало. Обмануть можно любого начальника, разыграть трудовой энтузиазм, потихоньку филоня при этом. Но делать вид, что работаешь, перед собой бессмысленно. Приходится зажимать самого себя в жесточайшие тиски и, преодолевая боль и природную лень, пахать, как папа Карло. Самое обидное, что и расслабиться после работы почти невозможно. Про кино и телевидение, радио и музыкальные записи можно забыть навсегда, развлекательной литературы у казаков не существовало, они обходились байками у костра и песнями лирников, попаданцу совершенно неинтересными. От выпивок приходилось воздерживаться, утренняя головная боль и дрожащие руки – не лучшие помощники при важной работе, требующей предельного внимания. Оставалось терпеть, в надежде скоро выплеснуть накопившееся неудовольствие на турок. Должен же кто-то ответить за его мучения!
Гонец с Полтавщины прискакал в Азов ближе к вечеру. О его прибытии и вести, которые он принёс, доложил посыльный от Петрова. Запыхавшийся русый паренёк сообщил очень неприятную новость. Большой чамбул из Дивеева улуса, тысячи три всадников, легко прорвал дозорную пограничную цепочку запорожцев и рассыпался по южной части края, убивая, насилуя, грабя, поджигая всё, что не могли утащить. Эта ногайская орда официально находилась в подчинении крымского хана и не выходила из-под его руки. Но хан, призвавший запорожцев в союзники, далеко, да и сильно занят, мужчин в орде осталось достаточное количество, вот и не выдержали ногаи, решили заняться привычным делом. Карательные отряды, измывавшиеся над крестьянами, парировать нашествие не сумели. Не на то были заточены. Татары же успешно избегали стычек с панами.
Привычно разбившись на небольшие отрядики, людоловы прочёсывали все местности, пригодные для передвижения конницы. Горожане позакрывались в своих местечках, не без оснований надеясь на защиту стен. Туда же стремились попасть и селяне, прихватившие с собой нехитрый свой скарб и скот и молящиеся о сохранности наспех спрятанного урожая. Однако далеко не всем это удавалось. Настигнутым в пути или понадеявшимся на авось и оставшимся в сёлах, попавших под налёт людоловов, пришлось плохо. Стариков и малых детей, не способных перенести тяжёлый путь до рабских базаров, убивали сразу. Остальных беспощадно, не очень заботясь о сохранении им жизни, гнали на юг. Доходили до цели путешествия далеко не все. Чрезвычайно ценились красивые девушки, стоившие в Турции огромных денег, их даже не насиловали, берегли для османских гаремов.
Дивеевцы были ближайшими соседями донцов, не мог не встать вопрос об ответном ударе по их кочевьям. Не говоря о перехвате чамбула при возвращении его в степь. Особенно учитывая то, что несколько таборов формировались из русинов, жителей Малой Руси, и возглавлялись атаманами оттуда же. Кривонос, Богун, Гуня, Сирко не раз и не два требовали атаковать Левобережье Днепра, очистить русскую землю от свирепствовавших на ней панских карателей. В прошлые разы удавалось уговорить их потерпеть, благо дураков среди них не было. Срабатывала логика, просчитывать возможные последствия предпринимаемых действий атаманы умели на высоком уровне. Ногайская атака может переполнить чашу их терпения, без того не слишком объёмную, и они рванут, вместе со своими таборами, на защиту родной земли.
«Учитывая невозможность похода на Стамбул и крайнюю важность сохранения союзных отношений с Крымом, надо из шкуры вывернуться, но не допустить большого похода в степь. Если всё пойдёт как задумано, татары из союзников сомнительных, пусть на короткое время, станут искренними союзниками в важнейшем деле. Инайету и так сейчас нелегко, не стоит усложнять его положение погромом подчинённых ему кочевий. Но зарвавшихся грабителей сам Бог велит наказать. Заодно и освобождённых из полона людей здесь, на юге, расселим».
Аркадий ещё по пути к Хмельницкому решил ни в коем случае не врать, не юлить, а говорить с максимальной правдивостью. Не забывая геббельсовского завета об утаивании части правды. Имел уже возможность убедиться, что знаменитый гетман дьявольски умён и фальшь, враньё определит с ходу. И готовый молиться Богу, чего в старой жизни с ним не случалось в самые трудные моменты его биографии, об удаче этой беседы.
Богдан пошёл на контакт охотно, сразу согласился, что общение в степи, без лишних ушей, в данном случае наиболее разумно. Выехали немедля, каждого сопровождали всего двое джур, да к ним прибавился десяток охранников. Около небольшого курганчика спешились. Просидели в степи вдвоём почти до полуночи, джуры и охрана отъехали на расстояние вне зоны слышимости негромкого разговора. А он получился трудным. Немудрено: попаданец просил помощи во взнуздывании атаманов. Многие из которых считались – и имели для этого основания – не менее авторитетными в казачьей среде личностями. Пусть основным источником существования их был грабёж, многие, в том числе отобранные для руководства новыми таборами, были и патриотами. Да и прибарахлиться, защищая отчизну, тоже можно.
Аркадию пришлось признаться и в затеянной стамбульской интриге, ознакомить Хмельницкого с перспективами её использования, дать своё видение дальнейших планов развития ситуации. Сейчас по Стамбулу распространялись слухи, стравливающие султана с матерью. Аркадию приходилось где-то читать, что в реале Мурад был отравлен по приказу валиде-ханум. Стамбульскую затею кошевой атаман одобрил, хотя и мягко усомнился в её действенности.
– Слишком уж сложно закручено. Проще всё надо делать. Хотя… ты человек везучий, может, и получится.
– Я везучий? – непритворно изумился Аркадий. Нахлебавшись лиха большой ложкой, он считал себя закоренелым неудачником. На короткое время у него даже нынешние, совсем не шуточные проблемы из головы вылетели от такого заявления.
– Конечно, везучий. Думаю, судя по твоему рассказу, там, в твоём мире, тебя ждала лютая смерть. Господь тебе дал возможность пожить и сделать благое дело. Будем надеяться, Он не оставит тебя своей милостью и далее. Хотя на Бога надейся, да сам не плошай.
Ошарашенный попаданец сделал небольшую паузу в беседе. Удивил его Богдан. Выпивать и вести долгие беседы ему приходилось не только с Васюринским и Срачкоробом. Не стеснялся Аркадий рассказывать о «своём» мире и собственных приключениях и другим атаманам. Но то, что Хмельницкий сделал такой же вывод о его предпопаданческой ситуации, который (про себя) сделал он сам, было очередной неожиданностью. Реалии миров всё-таки существенно отличались.
«Вот тебе образец секрета Полишинеля. Думал, что если о собственных подозрениях ничего не скажу, то никто и не узнает. А предки и сами не дураки, по крайней мере некоторые. Однако хоть и для человека самый интересный предмет – он сам, стоит поговорить о делах наших скорбных».
– О моём мире и моих приключениях там поговорим как-нибудь в другой раз…
Попаданец хотел пропихнуть собеседника на пост гетмана Малой Руси, отдельной от Запорожской Сечи. Быть гетманом Богдан Зиновий согласился с ходу, а вот идея отдельной от его будущей державы Сечи, с огромными пустующими землями, ему не понравилась. Тем более на данный момент Хмельницкий был кошевым атаманом именно Сечи, а в Малой Руси даже чин чигиринского сотника утратил, фамильное имение Хмельницких в Субботове разорили прислужники гетмана Конецпольского.
Если бы Аркадий заранее не продумал, чем можно в таком случае умаслить Богдана лично, то плакали бы его планы горючими слезами. Не слететь с уровня переговорщика с такой личностью попаданцу помогли домашние заготовки, часть которых ему была подсказана товарищами. В необходимости лично заинтересовать Хмельницкого были уверены все из узкого круга посвящённых. Становясь на сторону попаданца, он автоматически ставил под удар свой авторитет, на данный момент ещё далеко не такой подавляющий, как в реале года пятьдесят первого или пятьдесят четвёртого.
«А работа-то у чертей, соблазняющих продавать дьяволу души, – не сахар. Вредная, можно сказать, трудовая деятельность. Им за неё в аду должны молоко давать. Может, учитывая местные условия, из-под бешеной коровы».
Такие мысли у Аркадия появились после воплощения в жизнь задумок по уговариванию Богдана поддержать их заговор. Такая формулировка, естественно, в ходе переговоров не звучала, но… подразумевалась. Но волновала Хмельницкого не сомнительность действий Москаля-чародея и его компании, а личный интерес: что он будет с этого иметь? К счастью, домашние заготовки сработали, и будущий гетман оказался пусть не полностью, но удовлетворён.
Дальше было легче. Объяснив собеседнику, как он предполагает решить татарский вопрос и проблему заселения освобождающихся территорий, Аркадий добился формального согласия Хмельницкого на такую попытку, однако у попаданца сложилось впечатление, что оно было именно формальным. Впрочем, жителю Украины начала двадцать первого века к «волчьей» форме обещаний своих политиков было не привыкать. Они, как известно, настоящие хозяева своего слова. Когда хотят – дают, передумают – забирают обратно.
Договорившись между собой, без труда определили, что и остальным стоит сказать всё. Конечно, без некоторых подробностей вроде будущего гетманства Хмельницкого. Зачем заранее гусей дразнить? Многие атаманы видели на самых высоких должностях только себя любимых, а к возвышению других рёвали не по-детски. Остряница тому живой пример. Оба согласились, что без ещё одного общего атаманского совета, лучше завтра с утра, не обойтись. Дружески распрощавшись, разъехались.
Хмельницкий поскакал во весь опор, оставляя заметный даже ночью пыльный след, успокаивать соратников, а Аркадий не спеша, шагом, отправился домой. Наслаждаясь приятной после дневного зноя прохладой. Разговор с исторической личностью вымотал его до предела, куда там любым физическим нагрузкам. Завтрашний день обещал быть не менее тяжёлым, нужно было хорошенько отдохнуть перед ним. Даже при помощи Хмельницкого предстояло хорошенько попотеть, объясняя атаманам причины их неосведомлённости в важнейших, непосредственно их касающихся вопросах. А главари казаков были не из тех личностей, которые легко проглатывают подобные вещи. Скорее они, все без исключения, принадлежали к числу людей, склонных вбивать обиды в глотки обидчиков. Оставалось порадоваться удачному по времени побегу Остряницы, дававшему великолепное оправдание для интриганов с Москалём-чародеем во главе.
Перекусив чем бог послал, а джуры умять не успели, завалился спать и заснул, не успев почувствовать щекой подушку. На лету. Спал как убитый, но такое осталось впечатление, что ночь кто-то нагло украл, тем самым лишив попаданца так необходимого ему отдыха.
* * *
«Эх, поймать бы этого кого-то… ээээ! да смачно… эээа! Ой как спать хочу. Конечно, вместо гипотетичных похитителей ночи логичней было бы набить морды наглым нарушителям сна, буянящим во дворе. Но судя по голосам, это Сирко и Богун, а с ними связываться… нет, эээа! определённо лучше поискать похитителя ночи. Собственная рожа целей будет».
Посомневавшись немного, идти сразу за кофе или во двор, выручать джур, державших насмерть оборону у входа, не пуская атаманов в дом, решил, что с кофе лучше подождать немного. Ещё не ставшие теми знаменитыми полководцами, с юнцами, если захотят, Сирко и Богун справятся без труда. И по закону подлости прервут священнодействие приготовления кофе в самый важный момент. Так что лучше выйти во двор, отрегулировать дела с естественной гидравликой (классно Хайнлайн завернул, внушает) и поговорить с грозными, в будущем, атаманами.
Увидев вышедшего во двор Аркадия, атаманы перестали лениво лаяться с джурами, стеной ставшими на их пути. Поручкавшись с пришедшими, попаданец сразу взял быка за рога:
– Чего ни свет ни заря шум подняли?
Иваны переглянулись, и Богун от имени обоих объяснил, что их весьма удивила попытка Хмельницкого удержать возросшее в числе, сильное как никогда казачье войско от похода на обнаглевших татар. И они не верят, что Москаль-чародей такое сомнительное, попахивающее предательством дело предложил. Хотя они давно были с попаданцем на «ты», обращался Богун к нему как к старшему товарищу. Знали ребята, кому обязаны своим неожиданным карьерным ростом из сотников в полковники. И рвались в бой, чтоб доказать всем, что это возвышение не случайно.
«Началось. С утра, спозаранку, доказывай, что ты не верблюд. И ведь умнейшие люди, уже не мальчики, легендарные в будущем личности, о Богуне даже ненавидевший русских Сенкевич отзывался уважительно, Сирко самый знаменитый в истории характерник, а туда же…»
– Ребята, вы садитесь вон на лавочку, за стол, джуры нам чего-нибудь поесть вынесут, а мне, для сохранения шаровар сухими, в сральню зайти надо. Выйду, поговорим.
Вернувшись и сев напротив гостей, Аркадий начал беседу с примера:
– Вот дерётесь с лютым врагом, и вдруг какой-то малолетка забегает на соседний двор и валит там на землю соседскую девку, задирает ей юбку. Вы как, драку прекратите, к врагу спиной повернётесь и побежите её невинность спасать?
Хлопцы растерянно переглянулись.
– Это ты… о чём? – выразил их общее недоумение Богун.
– Главный враг у нас кто? – ответил вопросом на вопрос Аркадий.
– Ну… наверное… турецкий султан.
– Согласен. Именно он. А крымский хан нам сейчас враг?
– Нет. Наоборот, союзник. Только… ненадёжный он союзник, с такими друзьями и врагов не надо, в любой момент такой «друг» в спину засапожник может сунуть.
– Не согласен. Как раз Инайет – союзник надёжный, без нашей помощи ему на престоле крымском не удержаться. Ему лично верить можно. Другое дело его окружение… уж очень много среди татарских мурз людоловов. Они нам верными друзьями точно не будут. Однако даже эти мурзы могут нам сильно помочь, действуя в собственных интересах. Но придётся некоторое время, короткое, ещё потерпеть ногаев. Нельзя идти в поход на их кочевья. Зато тех козлов, которые пошли в набег на наши земли, будем перехватывать и наказывать.
– Так поход будет?
– Да. Я перед атаманами выступлю, попрошу, чтоб на перехват людоловов послали и ваши полки. Знаю, многим вашим казакам нужна одежда на зиму… лошади им не помешают. Можете готовиться к походу.
Ободрённые полковники пошли со двора, оживлённо обговаривая перспективы и проблемы подготовки своих полков. Опытных бойцов у них было немного, а многим новичкам не хватало самого необходимого.
Наскоро перекусив во время беседы, Аркадий сварил наконец себе кофе, облился холодной водой из колодца, на интенсивную зарядку и купание в Доне сегодня времени не было. Выпив ароматный напиток, почувствовал себя почти человеком и пошёл к Хмельницкому. Главные трудности предвиделись не с Сирко и Богуном, а с Кривоносом и Гуней. Их было неплохо обработать с двух сторон.
Как день начался, так он и продолжился. Сначала убеждали, с куда большим трудом, имевших на данный момент немалый авторитет Кривоноса и Гуню в доме Трясилы, уступленном старым атаманом своему преемнику на время пребывания Богдана в Азове. Потом у Петрова-старшего успокаивали остальных атаманов. Всех задело то, что важнейшие вещи были затеяны без ведома большей части старшины. Москаль-чародей отбрехивался тем, что если тайну знают многие, то её знает и враг. Напомнил о побеге Остряницы, пусть не к врагу, московский государь друг казакам, но всё же. Атаманов такое объяснение не удовлетворяло, но тут Аркадию повезло в очередной раз.
Прервав громкую свару атаманов, в зале появилась неожиданная парочка. Влекомый дюжим казаком паренёк в добротной одежде и с бледным окровавленным лицом. Казак тащил его за шиворот, держа почти на весу, так что влекомый скорее перебирал в воздухе ногами, чем шёл.
Аркадий сразу узнал казака из васюринского куреня, хоть и не помнил его имени. Сегодня утром, на всякий случай, попаданец договорился с Петровым, что после начала совета сотник васюринского куреня с несколькими казаками осмотрит прилегающие к залу совета помещения. Главный в Азове человек тогда удивился:
– Почему это в моём доме и ребята из васюринского куреня? У меня и своих надёжных, многократно проверенных хватает.
– Не сомневаюсь в этом, – ответил тогда попаданец, – но кто-то один из них может быть подкупленным. А васюринцы будут здесь неожиданно и для себя самих, их точно никто не додумается подкупать заранее.
Подумав над этими словами, Петров, к удивлению Аркадия, легко согласился. Попаданец ожидал спора или категорического отказа. И вот случайная идея дала результат. Судя по всему, шпион был пойман на месте преступления. О чём вошедший за этой парочкой сотник и рассказал. Подслушивавшего легко опознали. Это был один из джур Гуни Владислав Ловмянский, православный шляхтич с Винничины, из мелкопоместных, ни в чём подозрительном ранее не замеченный.
Гуня таким поворотом дела был явно ошарашен, хотя подозревать его не стали, вслух, по крайней мере, даже недоброжелатели. Попытка добиться от юнца, зачем он подслушивал совет атаманов, результата не дала. Тот замкнулся, стиснул разбитые в кровь губы, на вопросы и подзатыльники реагировал только злобными взглядами исподлобья. Ну не устраивать же на совете атаманов пыточную? Все дружно решили отложить его допрос на вечер, продолжив разговор о более важных делах. Мальчишку заперли в комнатёнке без окон, приставив к двери часового.
Выявление шпиона здорово охладило страсти на совете. Благодаря чему удалось спокойно обсудить все проблемы походов. Морского на побережье Румелии и конного на перехват дивеевых ногаев. Чтоб не терять время зря, решено было срочно, сегодня же, послать галеру в Пицунду, к союзникам-шапсугам, предварительно согласившимся участвовать в набеге на турецкие города Малой Азии.
Весьма довольные итогами совета, сразу по его завершении, Москаль-чародей, Свитка и Калуженин пошли поспрошать шпиона. Но здесь их ждало жестокое разочарование. Они обнаружили его мёртвым. Тщательный осмотр тела не выявил никаких ран или следов насильственной смерти. Оказались бессильны определить её причины и характерники. О химико-токсикологическом исследовании трупа и мечтать не приходилось. Пришлось свалить всё на интриги иезуитов, благо за ними и реальных чёрных дел числилось немало.
Так что к своему дому Аркадий приближался с несколько подпорченным настроением. Выявление шпиона, к тому же приближённого к одному из атаманов, следовательно, имевшего большие возможности для сбора информации, и его странная смерть оставили неприятный осадок на радости удачного объяснения с атаманами. Оставалось утешаться, что жизнь – как зебра, белые полосы сменяются чёрными, а в конце по-любому будет…
Нельзя сказать, что он обрадовался, увидев в своём дворе кучу лиц безусловно кавказского происхождения. Однако весть, что это прибыли посланцы кабардинского князя с выкупом за пленниц, в очередной раз существенно изменила его настроение за этот сумасшедший день. Он приветливо поздоровался с дворянами, то, что «гости» – благородные люди, легко было определить по их боевому облачению и повадкам.
После не китайских, слава богу, но кавказских, что ненамного лучше, церемоний старший из посланцев, тлекотлеш, то есть дворянин первой категории, Шад Аваров, торжественно произнёс:
– За трёх своих женщин князь Ахмед Чегенукхо предлагает шестьдесят шесть молодых кабардинских кобылиц самых чистых кровей! Мы не решились загонять их в город. Сейчас они находятся у ворот города.
Выкуп был царский. Кабардинские кони высоко ценились и, соответственно, дорого стоили. Аркадий вспомнил, что его джура надеялся получить за пленниц менее двадцати кобылиц. Сделав морду кирпичом – привычное дело для служившего в армии, – он степенно поблагодарил посла, выразил удовлетворённость щедростью князя и спросил, не хотят ли его гости разделить с ним его скромный ужин. «Гости» не хотели, а желали побыстрее покинуть стены города с уже бывшими пленницами.
«Вольному – воля, а баба с возу… Однако хорошо я тогда придумал, сыграть на гоноре князька. Теперь, можно сказать, сам стал выгодным женихом, материально обеспеченным, не старым, уважаемым… Остаётся найти ценительницу этих достоинств. Со свободными женщинами на Дону пока проблема, а из Малой Руси добираются почти сплошь мужчины».
Джуры предусмотрительно оседлали его Гада, и он, держась в седле далеко не так эффектно, но вполне прочно, проводил горцев за ворота. Там принял выкуп, выразил своё восхищение статями кобылиц и распрощался с кабардинцами. Тут же перепоручил сопровождавшим его для понту джурам отогнать новых лошадок к старым, к месту их выпаса.
Проводил взглядом лошадок – действительно очень красивые создания, – дал кулаком по голове Гаду, жаждавшему немедленно познакомиться с кобылами поближе. Знакомство такое в планах Аркадия присутствовало, но позже. Пока Гаду предстояло потерпеть.
«Кстати, столько кобыл для одного жеребца – перебор. Сдохнет, перетрудившись, увеличивая поголовье. Придётся закупать ещё одного кабардинского жеребца, или двух-трёх, надо будет опытных лошадников расспросить».
