Квартал Шайо, расположенный в предместье Сент-Оноре, на правом берегу Сены, а с начала Революции в секции Елисейских Полей (а с недавнего времени в Первом из двенадцати новообразованных округов Парижа) ничем особо не выделялся по сравнению с соседними.

Как и все западные кварталы, он был застроен особняками парижской знати, но в этом не было ничего необычного. Испокон веков преобладающие в этой местности ветра, веющие с Атлантического океана, сносили дым очагов и смрад городских клоак к востоку. Что и обусловило расселение здесь «чистой публики». В отличие от ремесленных предместий Сент-Антуана, Тампля, Сент-Марселя и Сент-Мартена. Да что говорить — даже резиденция французских королей — Версаль — располагалась к западу от столицы. Так что кварталу Шайо нечем было особо гордиться.

Также здесь со времен кардинала Ришелье стояло несколько монастырей — но и в этом не было ничего примечательного. Живописный холм на берегу Сены привлекал к себе многих желающих поселиться на его склонах. Однако с недавних пор все сильно изменилось.

Теперь каждый вечер до самых Елисейских Полей на улицах квартала выстраивались длинные вереницы роскошных экипажей. Иногда пребывавших так до самого утра в ожидании пассажиров. Это скопище, дополняемое кучерами и лакеями, которые не могли оставить без присмотра обслуживаемый ими транспорт, совершенно парализовало движение в квартале. А по ночам, лишенное возможности предаться Морфею, еще и не давало спать жителям окрестных особняков. Что не могло не вызывать закономерного недовольства населения. Среди которого имелось немало весьма обеспеченных и весьма высокопоставленных персон. С большой властью и связями. И в любое другое время подобные вакханалии не могли бы продолжаться долго, но… Все дело было в причине таких непомерных нашествий на тихий до сей поры квартал.

Причина эта звалась Notre-Dame de Thermidor.

Богоматерь Термидора.

Тереза Тальен.

Подруга главного «победителя кровавого чудовища Робеспьера» и не столь громкопрославленного, но куда более могущественного Поля Барраса, главы Комитета Общественной Безопасности, приобрела в квартале особняк, ранее принадлежавший известной актрисе Рокур, и устроила в нем светский салон. Где принимала новоявленный парижский «бомонд», образовавшийся после победы в доблестной «Guerre aux terroristes» (войне с террористами), и горе было бы любому, кто попытался бы высказывать по этому поводу недовольство. Да и признаться по чести — чем могли быть недовольны соседи столь славной гражданки? Да, им слегка досаждал шум карнавалов и балов каждую ночь — но не лучше ли такая досадная помеха, чем ежечасное ожидание того, что в твой дом ворвется толпа санкюлотов и без всякого суда и следствия потащит на гильотину? Если, конечно, просто не вздернут на твоих же собственных воротах или не оставят валяться на тротуаре с выпущенными наружу кишками? Потому недовольных не было…

В этот день — как, впрочем, и в большинство других, госпожа Тальен проснулась поздно. Ближе к обеду. Причем к обеду в английском смысле — то есть к вечеру. Накануне веселье у нее длилось до утра, и такое позднее пробуждение выглядело совершенно закономерным. Навевая воспоминания еще о версальских приемах, где совсем юная Тереза — в то время свежеиспеченная маркиза Фонтене — впервые получила доступ к красивой жизни. Что ж — Революция лишила ее блеска высшего света — Революция же дала ей новый высший свет. И не просто дала, а подарила возможность творить его так, как захочется. Чему «Богоматерь Термидора» и отдавалась со всем жаром души, собирая и отсеивая в своем салоне все то, что еще сохранилось от старого мира, и соединяя эти осколки с тем, что занесли на вершину власти непредсказуемые ветры исторических перемен…

Двадцатилетняя звезда парижского бомонда сидела в своем будуаре перед зеркалом, закутавшись в полупрозрачный пеньюар, и задумчиво наблюдала, как мастер-куафер с творческими муками на лице прикладывает к ее голове шаль — стараясь найти необычный фасон для намеченного на сегодняшний вечер очередного празднества. У маэстро что-то не ладилось, и Тереза невольно сама старалась понять, что же такое можно сделать со своими черными локонами, чтобы произвести наиболее сильное впечатление на гостей? Или предпочесть парик? Тем более, что несколько десятков таковых самого разного цвета и длины лежали там и сям по всему будуару. И возле монументальной арфы, и возле рисовального столика, и возле мольберта с закрепленным там холстом с начатым наброском, и на диване возле брошенной гитары. И на крышке небольшого фортепьяно, заваленного множеством нотных тетрадей. И даже на раскрытом письменном столе, замершем в ожидании подле полок с огромным количеством самых разнообразных книг. Отделка стен в греческом стиле по образцу не так давно открытого миру Геркуланума довершала картину этого необычного будуара. Но увы — греческий орнамент не навевал никаких удачных мыслей…

Бесшумно появившаяся камеристка, миновав захваченного творческим поиском маэстро, приблизилась к хозяйке:

— Мадам, прибыла госпожа Богарне…

— Проси! — оживилась Тереза. У госпожи Богарне был зоркий глаз — она могла что-то и предложить. Конкуренции же со стороны своей напарницы по связи с Баррасом госпожа Тальен не боялась — в силу двенадцатилетней разницы в возрасте. И куда большей разницы в общественном положении. Роли в их дуэте давно уже распределились, и пересматривать это распределение ни та, ни другая не собирались. По крайней мере — пока…

Госпожа Богарне явилась по летней погоде в легкой тунике из тюля с обтягивающим трико бежевого цвета под ним, выгодно оттенявшим смуглый цвет ее кожи, и в простой шляпке с лентами. Подруги нежно расцеловались. После чего госпожа Тальен немедленно пожаловалась:

— Роза! Помоги мне! Мы никак не можем придумать, как убрать мои волосы на этот раз!

Госпожа Богарне приняла живейшее участие в затруднении. Некоторое время все трое обсуждали различные варианты, но так ни к чему и не пришли. Но госпожа Тальен заметила, что гостью что-то как будто бы гнетет. Тогда она прямо спросила об этом.

— Мне нужно с тобой посоветоваться, — отвечала госпожа Богарне. Взглядом давая понять, что в присутствии парикмахера вести разговор было бы нежелательно. — Это недолго.

Поэтому госпожа Тальен поблагодарила куафера за работу, но предложила прерваться на полчаса. Когда же за мастером закрылась дверь, она спросила:

— Что случилось, дорогая? Что-то с детьми? Евгений? Гортензия?

— Нет, с ними все благополучно. У меня другое… Скажи… Что ты думаешь о генерале Бонапарте?

Госпожа Тальен пристально посмотрела на подругу — как умеют смотреть только женщины, оценивающие конкурентку.

— Это тебя Поль просил обратить на него внимание? — спросила она напрямик.

— Разве тебя тоже?..

— Нет, — ответила госпожа Тальен. — Но мы с ним говорили об этом человеке. И он спрашивал меня то же самое. Поль хочет, чтобы ты сблизилась с ним?

— Да, — подтвердила госпожа Богарне. — После того, что случилось… Поль хочет, чтобы возле генерала был кто-то, близкий ему…

— Наивный хитрец… — поджав губы, сообщила госпожа Тальен. — Ему следовало подумать об этом раньше… Еще весной. Кстати — я ему это прямо сказала! А он никак не успокоится…

— Я сказала ему то же самое, Тереза, — ответила госпожа Богарне. — Но я подумала… — она замолчала.

— Что? — спросила госпожа Тальен. И, взяв пуховку, принялась сосредоточенно рассматривать в зеркало свое лицо.

— Мне уже тридцать два, — с обезоруживающей откровенностью произнесла госпожа Богарне. — И у меня двое детей и никакой опоры в жизни, кроме нашего общего друга. А то, что случилось, показывает, насколько и эта опора шатка… У тебя, если что случится — есть хотя бы знаменитый муж. И огромный выбор среди поклонников. А у меня? Мне надлежит позаботиться хотя бы о детях…

Госпожа Тальен искоса посмотрела на подругу в зеркало. Не дождавшись продолжения, она закончила за нее сама:

— И ты решила попробовать?.. Не ради Поля — ради себя?

— Да. Но… — госпожа Богарне нервно сцепила пальцы и сжала их с силой. Заломив руки. — Ты больше с ним общалась последнее время. Ты знаешь его лучше. Что он за человек?

— Он — это Революция.

Глаза двух женщин встретились в зеркале. Старшей — с недоумением, младшей — выжидательно. Несколько долгих мгновений две подруги депутата Барраса, не мигая, мерились взглядами.

— Ты?.. — удивление Розы было неподдельным. — Ты хочешь…

— Нет, — госпожа Тальен отвернулась. — Не хочу. Уже…

Это признание по силе не уступало признанию госпожой Богарне собственного возраста. В будуаре повисло напряженное молчание. Нарушила его госпожа Богарне.

— Тереза… — виновато начала она. Но госпожа Тальен не дала ей договорить.

— Не извиняйся! — сказала она. — Я уже пережила это. Чего и тебе советую поскорей сделать. А твое намерение лучше вообще немедленно забыть.

— Но почему? — поразилась госпожа Богарне. Ибо такой на редкость холодный тон от подруги она слышала нечасто. — Он что, не интересуется женщинами?

— Интересуется мужчинами, хочешь сказать? — усмехнулась хозяйка будуара. — Не повторяй этих дурацких сплетен. Он просто работает по двадцать часов в сутки — ему вообще ни до чего нет дела!.. Но женщина у него есть… И этой женщины нам с тобой не пересилить, дорогая…

— Кто же эта женщина? — еще более удивилась госпожа Богарне. — Почему ее никто не знает? И неужели она настолько хороша?

— Не знаю, насколько она хороша, — снова легкая кривая усмешка тронула губы госпожи Тальен. — Но очень может статься, что мы обе вскорости будем перед ней склоняться в реверансе… И ты, кстати, ее знаешь…

— Как? Эта девочка?! Да она же совсем еще ребенок!

— Ну, не такой уж ребенок, — усмешка Богоматери Термидора стала откровенно циничной. — Не моложе нас с тобой в наши первые замужества…

— И ты думаешь, что они…

— Нет, там все чисто, — помотала головой Тереза. — У них вообще еще ничего не было…

— Но тогда…

— Даже не думай — говорю тебе! — госпожа Тальен обернулась от зеркала и взглянула на подругу серьезная как никогда. — Я тоже имела самонадеянную глупость спросить у него — зачем ему эта девчонка… Я увидела, какие у него стали глаза в этот момент!.. Роза: он не задумываясь убьет любого — или любую! — кто попытается только встрять между ним и ей!..

Да… Сказал написать — они и написали… Блин…

Чтоб такое родить — года с прошедшего Термидора ждать не надо было. И в самом деле — чем они там занимались, в своей комиссии?

Новый вариант конституции представляет из себя наполовину конституцию 91-го года. Местами — передранную чуть не дословно. Только слово «король» заменили на «Директорию». Ну и по мелочи кое-что… С учетом накопившихся изменений. А так — один в один.

Хотя, вообще-то, понять можно: в девяносто первом текст писали люди с куда большим государственным опытом, чем нынешние народные избранники. Выжившие в процессе схватки пауков в банке. Потому все же какая-то организация в этом (в обоих — и в старом, и в новом) проектах просматривается. Что уже немалый плюс в сравнении с конституцией якобинцев. Которую, конечно, можно назвать самой демократической, но я бы ее обозвал поэмой «Анархия — мать порядка!». А здесь — хоть и плагиат у поверженных врагов — зато явный прогресс налицо.

Да и своего смогли добавить, если честно признать. Например, Декларация Прав Человека и Гражданина превратилась в этом варианте в Декларацию Прав и Обязанностей… Это ж надо, а?! По-моему, именно отсюда и берет название такая формулировка для всех будущих подобных документов — писал когда-то уставы общественных организаций, хорошо этот момент помню… Может, мне стоило самому за Конституцию взяться? Но это бы уж черт знает что было бы — напиши я им структуру, привычную в двадцать первом веке!.. За гения, может, и не признают, а вот в правительство попаду точно. А оно мне надо?

Да и толку-то от моих знаний… Общественная организация — не государство. Там много чего недостает, чего даже в этом проекте прописано (а прописано тут явно недостаточно — это даже мне понятно!). И что прикажете — еще и этим всем заниматься? Тем более что не нужна эта конституция по большому счету никому сейчас — когда война в самом разгаре.

Но, с другой стороны, так дальше тоже продолжаться не может. Конвент — это не власть. Конвент — законодательный орган. И управлять страной на постоянной основе он не может — науправлялись уже так, что народ кипятком писает. А здесь — хоть какая-то структура определена. И даже с разделением властей на законодательную и исполнительную (контрольную бы еще внятно прописали — цены б им не было, ну да за неимением гербовой…). Ну и суд отдельно (впрочем, это и раньше было).

Имущественный ценз, правда… Но это напрямую сперто с «конституции-девяносто один» и, в принципе, не так уж плохо. На шиша нам сейчас надо, чтоб Конвент превратился в новгородское вече, где будет орать толпа полуграмотных люмпенов — а если устроить всеобщие выборы, то так и получится. Так что пусть будет имущественный ценз — кинем кость богатеньким буратинам. Но и всеобщее избирательное тоже введем! Устроим буржуям противовес. Сделаем так, чтоб претендовать на депутатские должности могли только владельцы собственности, а вот выбирать их будут всеобщим голосованием. А не как тут предложено — ступенчатой системой выборщиков. Чтоб боролись за голоса… Да и нет такого уж жесткого барьера по величине собственности. В провинции уровень вполне себе низкий — если кто желает из того же Парижа попасть в депутаты, пусть едет в деревню и оттуда стартует. Не за год и не за пару лет — но вполне возможно будет сделать политическую карьеру.

А остальное, пожалуй, оставим, как предложено. Разве что Декларацию Прав и Обязанностей вернем к редакции девяносто третьего. Со статьей номер тридцать пять: «Когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и для каждой его части есть его священнейшее право и неотложнейшая обязанность». Чтоб помнили, что не все коту масленица…

Так и приняли…

Мы с Баррасом посовещались — и Конвент решил (Почти цитата, да…): 5 фрюктидора III года Республики (22 августа 1795-го) вынес на всеобщий референдум Основной Закон Французского государства.

Аккурат к моему прибытию в этот мир, ага — я ж шестого числа в прошлом году тут объявился. А за неделю перед тем — был день рождения Наполеона. Двадцать шесть лет (Уже. Ага…). Так что подгадали практически почти что точно… Подарочек. Прелес-сть!.. (Цитата.)

О-йок!..

Чего это я? Да это Зинзиля головой ударился (еще цитата). В смысле, на плоскость упал — равновесия не удержал…

— К подкосам!

Солдаты приданной мне для помощи команды подбегают к планеру и привычно уже (ну, успели напрактиковаться), ухватив за накренившиеся крылья, выравнивают в горизонтальное положение. Выровняли. Все вместе проверяем, насколько точно. Затем я, стараясь не делать лишних движений, командую:

— Отпускай! — и помощники разбегаются.

А я остаюсь сидеть, пристегнутый к шаткому креслицу, стараясь сохранить в равновесии оставшийся без опоры летательный аппарат.

Это я новое достижение Шале-Медона осваиваю.

Учебный планер типа БРО-11.

Продукт моего профессорского хитроумия.

Ну, крылья-то для мельничного ветряка сделали? (Гы…) И ферму для экспериментального дирижабля тоже (два раза «гы»). Ну и вот… После того, как эти горе-экспериментаторы сожгли «Попрыгунчика», надо ж было что-то продемонстрировать для поддержки штанов, в смысле для поднятия духа? Вот я и продемонстрировал.

Хотя собирался заняться этим позже. Но что делать, пока новый аэростат шьют? Время терять? Вот я и не теряю. Стартовое устройство в виде полиспаста с приводом в две лошадиных силы уже заканчивают. На днях начну первые пробежки по земле. А перед тем надо с агрегатом освоиться. В частности, научиться равновесие держать, чтобы крыльями за землю не цепляться. Вот для того и существует это упражнение (ну, насколько я знаю — все же сам я с этими штуками не сталкивался, малость другая у меня специализация…). Планер ставят в полетное положение на земле, пилот садится — и помощники отпускают «стальную птицу» стоять свободно… На велосипеде стоять на месте пробовали? «Сюрпляс» называется… Вот и тут то же самое — боковых-то опор нет! Приходится балансировать. А это, несмотря на то, что планер хорошо отцентрирован, не так просто… К тому же еще, как правило, на аэродроме дует ветер (и по этой причине планер ориентируют носом к нему). И его порывы приходится парировать рулями. Ну, в общем — полноценная такая тренировка перед полетом… Вот я и тренируюсь.

Уже который день.

И даже есть успехи. Вот, в частности, настолько уже наловчился, что даже могу глубоко задумываться о постороннем. Ага… Например, о том, что день рождения зажилить не получилось. Напомнили. Майор Жюно, скотина. Продал старого боевого товарища!.. (А я ему еще звание внеочередное присвоил! Вот она — благодарность людская!..) Так что фактически сутки я потерял на всякие поздравления и праздничные застолья. Причем два раза — в Тампле и в Шале-Медоне. Хорошо хоть — от официального приема сумел отмазаться: не стал его устраивать. (Хотя некоторые хотели, да… Ну чего людям так неймется попасть в «высшее общество»? Слава богу, удалось использовать как аргумент Шарлотту с братом: мол, если закатывать бал, так они ж однозначно попадают в число обязательных гостей, а это — роялизм! (Да еще какой!..) Помогло…) Обошлись скромным «семейным» застольем. Полковник Дюруа расстарался, неплохо посидели. Даже и потанцевали… Тоже, в общем, неплохо: я, как именинник, удостоился вальса в паре с особой королевской крови. Угу… Песни попели… Ну, говорю же — по-домашнему…

В Шале-Медоне на следующий день попроще было. Тяпнули с господами офицерами и на том закруглились. Но зато пришлось всем встречным-поперечным спасибо потом говорить… А народу у меня тут уже много… И дела в тот день — как назло! — требовали бегать чуть не по всему полю. А куда было деваться? Шар новый строить — надо? Планер собирать и проверять правильность сборки — надо? Производство газового оборудования проверить — а мы второй комплект газосветки собираемся как раз в Тампле ставить, третий в Тюильри — надо? А тут как раз еще и в капонир — на отстрел нового девайса — потащили. И тоже — никак не отвертеться! Потому как мое изобретение!

Точнее — не мое. А Бонапарта. Не шучу! Наполеон изобрел. Сам, без всякого моего участия. И изобрел-то — ЧТО?! Орудийный замок!

Не поняли? А видели, наверное, в каких-нибудь старых фильмах (или читали хотя бы у Жюля Верна в «Таинственном острове» или «Детях капитана Гранта») — чтобы из пушки выстрелить, (ну, из старой, девятнадцатого века), за веревочку дергают? А в более ранние времена — специальный человек специальной штукой через специальную дырочку в пушке поджигает порох (ну, пиратские фильмы вспомните или исторические…) — и выглядит это страсть как эффектно? Ну так вот — Наполеон эту самую «веревочку» и изобрел. И я теперь даже не знаю, как быть… Потому что не помню абсолютно — когда оно появилось в реальной-то истории. Во всяком случае — в «Войне и мире» на Бородинском поле ничего подобного точно не было. А тут — вот…

Все еще непонятно?

Ну, объясняю по второму разу. До сих пор (до конца нашего с Наполеоном восемнадцатого века) заряд в пушке поджигался пальником — этакой большой державкой с фитилем. Или раскаленным прутком железа. Вручную. Так было заведено испокон веков, и никто такого порядка не нарушал. Хотя и не шибко удобно. Тут и открытый огонь посреди пороховых зарядов, и невысокая точность ручного поджига, да и необходимость иметь при пушках специальных мастеров-фейерверкеров… А в случае с «изобретенной мной» картечницей — так и вовсе опасно. Вот тут-то Бонапарт меня и ошарашил. А чего, говорит, вы ружейные стволы используете, а ружейные замки не хотите? Я говорю: ты спятил, что ли — их там несколько десятков штук! А он так преспокойненько: а зачем так много, если всего одного хватит? Тут я и сел, где стоял: а ведь и в самом деле — почему никто не додумался?! Ведь привяжи к спусковому крючку ту самую веревочку — и не надо будет стоять рядом с казенником! И ожогов не получишь! А Наполеон дальше говорит: а можно ведь и к обычной пушке ружейный замок приделать! Тогда мы число людей в батарее уменьшаем — фейерверкеры-то не нужны будут! И точность выстрела возрастет — ведь наводчик сам будет за шнур-то дергать! И от дождя такие пушки будут меньше страдать! А на море — от волн!

Ну, в общем — распорядился я сразу и картечницу, и пушку переделать. Вот к моему дню рождения и переделали. Тоже подарочек, да… Ну, результат… Там дальше, конечно, надо будет полноценные испытания произвести… Но в принципе — идея оказалась совершенно правильной: все работает! Так что ту же картечницу уже можно дорабатывать с учетом практики. А все артиллерийское дело в целом ждет, похоже, форменная революция. Во всяком случае Огюст Береж — тоже ведь артиллерист не из последних — пришел в полный восторг от увиденного. (И, совсем как я, кричал: почему никто раньше?!. Так что, может быть, и вправду Наполеон — гений?..)

А потом ко мне подошел Лебон…

И вообще чуть не убил.

Ну, фигурально… Идея, говорит, у меня, гражданин генерал… Какая, говорю. А вот, говорит, если бы в ствол орудия вместо пороха был накачан газ, да если б этот газ поджечь — он ведь не хуже пороха взорвется и снаряд вытолкнет! Как думаете?.. Ну, говорю. А сам думаю: чего это вдруг всех на изобретения пробило? Только, говорю, не так все просто с этой идеей… Лебон аж весь просиял. Точно, говорит — не просто! Пушку-то, говорит, я только для примера привел — ну коли уж мы сейчас на стрельбище… А ведь можно газом заполнить цилиндр паровой машины! И тогда мы взрыв заставим выполнять работу! И получим машину, способную действовать без воды!

Вот тут мне, братцы, действительно поплохело!..

Я ж — никому! Ни — полслова! Ни сном ни духом! Он — САМ додумался! Без всякого цикла Карно, черт побери! До двигателя внутреннего сгорания! В нашей же истории они только где-то лет через пятьдесят появились — не меньше!

Честное слово, дурно мне стало! Неужели это мое появление уже так историю менять начало? Тогда чего мне следующего ждать? Что Ампер в своей лаборатории таблицу Менделеева откроет? Или кто-нибудь из тутошних самородков электронно-вычислительную машину соберет на местной элементной базе?!

Одним словом — отправил я Лебона его идею обдумывать. Для приведения в удобоваримый вид. И предоставления в качестве доклада на ученом совете. А там — посмотрим. А сам вот на планере балансирую… За неимением ничего более умного… Ну и рассуждаю. На всякие отвлеченные темы… Ну ненормальный же прямо обвал всех этих нововведений! Начиная от явления аббата Фариа, затем союза с Баррасом, введения Конституции — а теперь еще и вот это все!.. С ума сойти ж можно! Или еще нет?

О, черт!.. Опять упал…