— Ну что ж… Вот так-то лучше!

Я отложил в сторону ведомость и обратился к Дюруа, в готовности замершему за спиной (бравый полковник, даже став комендантом Тауэра, тьфу — Тампля! — так и остался в сути своей ресторатором: просто вылитый официант с сакраментальным «Чего изволите?» на лице).

— За ударную работу на благо парижан можете перевести этих остолопов в более приличные камеры на верхних ярусах… Но пока не выпускать! Пусть восстановят все до прежнего уровня — тогда и подумаем!

— Слушаюсь, мой генерал! — возвестил Дюруа. Не, ну точно официант! Какой из него, к черту, военный?!

— И бухгалтерию эту всю — тоже не забудьте! А то еще оставите здесь…

— Ни в коем случае!

Да, идея оборудовать хлеботорговую контору непосредственно в подземельях себя, конечно, оправдала, да… Но вот сам по себе офис в центре допросно-пыточных застенков напрягал уже нас. Ведь как-то надо еще и секретность наших собственных дел обеспечивать? Ну, пока справлялись как-то… Но если вдруг, не дай бог, придется массово кого-нибудь арестовывать? Это ж просто Кафка какой-то получится!.. Так что наверх давно уже все это хозяйство пора было вывести…

Кстати — о секретности…

— Что с поисками подземных ходов? — спросил я у «милого друга», когда мы отошли достаточно далеко от «офиса». То есть попросту говоря — уже поднимались по лестнице на следующий этаж подвала. Ну глубоко мы этих типов засадили, да…

Я этот приказ еще в первые дни отдал. Ну не могли Рыцари Храма отгрохать этакую громадину и столько времени в ней сидеть — и не устроить в ней ни единого тайного выхода! Ну просто быть такого не могло!

— Увы! — ответствовал полковник с выражением практически Первого Министра из «Обыкновенного чуда», констатировавшего отсутствие креста на бумаге. — Так пока ничего и не обнаружили! На планах последней реконструкции, которые удалось найти, — никаких ходов нет!..

И он принялся подробно рассказывать, как чуть ли не лично ходил с планами по подземельям, сверяя нарисованное на бумаге с действительностью. Но ничего не нашел. Понятное дело — рассказ поневоле получился долгим. Тем более что я не поленился вникнуть в ситуацию и задать несколько дополнительных вопросов, на которые у коменданта ответа не нашлось. Например: а смотрел ли он кроме подвалов хотя бы помещения первого этажа? Да и выше тоже стоило бы поискать. В таких то толстенных стенах можно не то что тайный ход — тайную дорогу проложить — и никто не заметит! На что мой собеседник поведал мне душещипательную по романтичности историю поисков какого-то привратника, служившего здесь еще чуть не в начале века и заверения с его слов, что если какие ходы и были, то при последующих переделках — особенно в тюрьму — их попросту засыпали… Логично. Черт… А я ведь об этом не подумал!.. И чего тогда делать, если так? За всеми этими разговорами я и не заметил, как мы вышли на поверхность. Ну, то есть — на первый этаж… В смысле — на улицу. Опомнился, только когда откуда-то донеслись звуки вальса.

Ну, неожиданностью это, конечно, не было — я сам разрешил некоторое время назад. И даже рекомендовал. Но вот к самим вальсовым мелодиям в этом времени как-то пока не привык. Сам не знаю, почему…

Хотя не такая уж это и новинка. Еще прошлым летом занесена из Вены — как новомодный танец (хотя, опять же, появился он еще в конце восьмидесятых, но приключившаяся тут некстати Революция сильно отсрочила знакомство парижан с этим изобретением). Как раз после Термидора. Все на радостях кинулись плясать — вот и вальс пришелся кстати… Вообще в Париже с этим делом просто какая-то эпидемия началась после свержения Робеспьера: сейчас в городе больше шестисот общественных танцевальных залов! И это при официальной численности населения в шестьсот тысяч! Для всех желающих по всем секциям. Пляши — не хочу! Хоть менуэт, хоть карманьолу — на любой вкус. Вот и пляшут… В том числе и вальс… И это — не считая еще бальных зал в особняках богатых буржуа! Честное слово, ничего на ум кроме дискотек нашего времени не приходит — такое массовое увлечение, что сравнить больше не с чем!..

В общем — я сам посоветовал Шарлотте в рамках курса обучения разным наукам заняться в том числе и танцами… А что? Кто-то думал, что я ее уже грамотной посчитаю? Оттого, что она читать-писать успела научиться? Или снисходя к ее обязанностям сиделки при больном? Ничего подобного: пусть нормальными уроками позанимается! Тем более днем у нее время достаточно свободное есть… Пусть учится. В том числе и танцам — для разнообразия. Вместо физкультуры… Ну — учителей, понятное дело, нашли без проблем. Вот только как раз с учителем танцев закавыка вышла… Я хотел — хорошего. Но быстренько выяснилось, что все «хорошие» — то есть дореволюционного разлива — профессиональные хореографы в Париже практически перевелись. Ну Революция, чо… Остались только обычные танцоры, берущиеся обучать этому изящному делу. Как умеют. То есть разучить танец могут. Но вот действительно поставить правильную культуру движения — увы!.. («На бумаге нет креста!» Цитата.) И эти настоящие маэстро — просто нарасхват (ну я ж про эпидемию-то не зря помянул!). Причем настолько, что я и думать не стал нанять какого-нибудь на пару часов в неделю! Что толку? Тут постоянный тренинг нужен…

И вот недавно нам вроде как повезло. Некто маэстро Роше вернулся из эмиграции. И в поисках работы узнал, что в Тампль нужен учитель. Причем маэстро он вроде бы вполне настоящий — танцевать умеет (ну как я еще мог определить?). И рекомендательные письма у него есть. От тех самых парижских учителей…

Ничего удивительного во всем этом нет ни на сантим. Дело по нынешним временам насквозь житейское: многие возвращаются после окончания Террора. И многие ищут работу — поскольку в процессе революции остались ни с чем.

Вот только для фамилии «Роше» он чересчур светловолос. И акцент у него. Слабый — но есть. Германский какой-то. И взгляд… Ничего не хочу сказать — опять же человек, бежавший от Революции, вовсе не должен смотреть на революционеров с обожанием — но тут что-то не то… Очень сильно не любит он людей с трехцветной символикой. Отчего же сунулся в самое ихнее — мое то есть — гнездо? А того хуже — есть у меня подозрение, что я его где-то видел. Причем — что наиболее серьезно — у нас обоих с Наполеоном! То есть — и мне там, в будущем, это лицо попадалось. Чувствуете редкость совпадения?

Я, конечно, распорядился за ним присматривать. Но пока ничего особенного не замечалось. Действительно учит принцессу танцевать. Вот в том числе и вальс. Рассказывает ей о версальской жизни до революции (по возрасту — пятьдесят ему где-то — тут тоже ничего предосудительного: вполне мог бывать, и неоднократно!..). В том числе и о родителях. Ну — ей же интересно? Интересуется здоровьем Луи. Но и это к делу не пришьешь — почему ему нельзя интересоваться? Со мной — пару раз сталкивались, когда я наезжал в Тампль днем, — раскланивается. Пропаганды роялизма не ведет. Бомб под полой в замок не проносит. Даже если он и шпион Кобленца, то его задача явно не более чем разведка. Но — настолько прямолинейно?! Ну не строится же его расчет на том, что я его выгнать не могу по причине дефицита балетмейстеров? Кто из нас в таком случае был бы идиотом?

И вот сейчас — как раз когда мы вышли из подвала — у меня по какому-то наитию в голове щелкнуло. И я — точнее, мы оба с Наполеоном — одновременно сообразили, где могли видеть этого человека. Причем Наполеон его действительно видел. А я — случайно, черт возьми! — видел портреты, когда интересовался одно время Французской Революцией (жаль только — мало интересовался, лодырь!..). И у него действительно был сильный интерес оказаться в Тампле! И он даже однажды здесь уже побывал! Тайком. Переодевшись! То есть — сейчас это уже его второй визит!

А заодно с этим воспоминанием (ну полезно все-таки читать кое-что по истории! Хотя вот конкретно тут какая польза — я даже не знаю…) я вспомнил, что читал и про Людовика XVII когда-то! Мельком, к сожалению… И даже фильм какой-то смотрел, где его из Тампля выкрали… (Вот только вранье это было: умер мальчишка аккурат где-то вот в это время — и вполне возможно, что именно от туберкулеза! Эх, елки-палки — ну чего мне с этим знанием делать?!)

Черт побери! Да ведь от этого авантюриста можно чего угодно ожидать! Особенно — если он здесь появился!

Я крутнулся на каблуках и чуть не бегом кинулся по лестнице на верхний этаж — к покоям Шарлотты.

— Мой генерал?.. — озадаченно воззвал мне в спину Дюруа, прервав на полуслове свои соображения по поиску скрытых ходов. Затопал следом.

Так. Стоп. Я развернулся в его сторону.

— Полковник! Караул — в ружье! Только тихо!.. Усилить посты на воротах и охрану периметра! Одно отделение в полной выкладке — в мое распоряжение! Бегом!!!

— Что случилось?!

Штафирка чертов! Чего спрашивать, когда действовать надо?

— У нас возможный побег!

— Побег?! Кого?

— Короля, черт побери!

— А…

— Выполнять!!!

Ну, насчет короля — это я преувеличил, конечно… Даже если и задумано — то не сейчас оно готовится.

А вот сам «учитель танцев Раздватрис» (цитата) в этом отношении как раз вполне возможный объект поимки: черт его знает, как он себя поведет, когда жареным запахнет? Вдруг начнет в окна выпрыгивать? И наружу с боем прорываться? Вот на этот случай и тревога…

— Значит так, ребята, — обратился я к отделению национальных гвардейцев, выделенных мне из состава караула. — Ждать здесь, за дверью. Без моей команды — не входить. И вообще — ничего не предпринимать! Кроме одного случая: если вдруг этот учитель выскочит и попытается убежать. Понятно?

— Так точно!.. — за всех ответил командовавший солдатами капрал. Причем вполголоса: запомнил мое предупреждение еще внизу, на лестнице.

— Ну вот и ладушки…

Я постучал в дверь танцкласса, из-за которой все так же продолжали доноситься чарующие звуки вальса. Толкнул створку и вошел.

— Добрый день! Шарлотта, оставьте нас, пожалуйста! Нам с маэстро Роше нужно поговорить… И вас я тоже попрошу выйти, — это к таперу — или как его там? — ну, короче, кто на фортепьяно играет. (Ну не учитель же с ученицей музыку обеспечивают? Вполне возможно — и почти наверняка так и есть — фортепьянист с учителем в доле (поскольку тот же его и привел), но сейчас это роли не играет. Да и проинструктированы солдаты на этот случай отдельно — не дадут шум поднять, если что…)

Шарлотта (умница — ничего спрашивать не стала!) молча подчинилась. Только нахмурилась (ну ясно — потом придется объясняться). Пианист — тоже не выразил протеста. Вот и хорошо…

Несколько секунд в комнате висела тишина (в коридоре также никаких звуков не раздалось). Затем «мэтр Роше» нарушил молчание первым:

— О чем вы хотели говорить со мной, гражданин генерал?

Вот замечал уже: у упертых роялистов просто язык не поворачивается употребить в таком случае слово «господин». Не являются для них «господами» такие вот ренегаты вроде меня — предавшие свой класс. (Если кто не понял: имеются в виду дворяне, перешедшие на сторону революции и отказавшиеся от своего дворянства. Отступники.) Им проще выговорить ненавистное «гражданин». Да и личико стоило бы ему уметь контролировать… Ну какой он шпион? Когда я к принцессе обратился по имени — так ведь прямо перекосило всего! Надеюсь только, что, кроме кинжала, другого оружия у него с собой нет. А то может возникнуть искушение пальнуть. И придется тогда устраивать поскакушки в стиле «В августе 44-го…», уворачиваясь от пули. Впрочем, при нынешнем состоянии оружейного дела это не так уж невозможно… А против кинжала я как-нибудь и сам справлюсь — не впервой…

— Скажите мне, пожалуйста… — промолвил я меланхолично. — Только честно… Какого черта вы здесь делаете, господин барон?..

Рука дернулась к борту сюртука. Но на полдороге остановилась. Поскольку я никаких телодвижений не совершал. Барон Ханс Аксель фон Ферзен-младший замер, вперив в меня испытующий взгляд. Куда только делся скромный учитель? Передо мной стоял рыцарь, вышедший на поединок. Пусть и в костюме простолюдина. Дрожи, якобинский прихвостень!.. Ага…

— Да я вас просто лично знаю, — все тем же меланхоличным манером продолжил я. — Видел несколько раз рядом с королем. А уж о том, что это вы руководили побегом королевской семьи, — в Париже только ленивый не слышал… — про то, что молва считала его отцом Луи-Шарля, я упоминать не стал: это обоим нам было известно. — Ну за каким чертом вы опять сюда явились?

— Боюсь, что вам этого не понять, юноша… — сквозь зубы процедил оппонент.

— Тоже мне, Муций Сцевола, по рассеянности зажаривший на костре свою руку… — не остался я в долгу. Жаль только, что он «Всемирную историю журнала „Сатирикон“» не читал… — Вам мало было свидания с королевой?

А вот тут он дрогнул. Ибо об этом его визите широкие массы не знали. И Бонапарт не знал. Знал я.

— Почему вы тогда же не увезли мальчика?

— У меня не было такой возможности…

— А сейчас, стало быть, появилась?.. А вам не приходило в голову, что и Шарлотта, и Луи, — его опять перекосило, — совершенно свободны направиться куда пожелают? И я бы еще выделил им эскорт на всю дорогу… Вот только это сейчас невозможно…

— С чего вы взяли, что я вам поверю?

— У мальчика чахотка. В стадии кровохарканья. Его нельзя перевозить. Недавно я возил его за город — так пришлось после того на неделю уложить его в постель… Или вы и этому не верите? Вы же спрашивали принцессу?..

— Вам Конвент не даст никуда их увезти!

— Плевал я на Конвент. Во всяком случае в этом вопросе. И вам, кстати, тоже советую плюнуть. Слюной — как плевали до эпохи исторического материализма!

Моргнул. А то: это вам не тут… Это вам Великий Комбинатор!

— А знаете, почему плюнуть? Потому что ни принцесса, ни король — никому здесь на фиг не нужны, на самом-то деле. И тот же Конвент только вздохнет с облегчением, если они уедут. Какая разница: будет ли Людовик XVII сидеть здесь или в Лондоне — если он ВСЕ РАВНО формально стоит во главе контрреволюции? И я это депутатам легко докажу… Поэтому я и спрашиваю: какого черта вы здесь делаете?

— Это допрос?

— Da idite wy v pien, gospodin baron! — сказал я по-русски. Отчего Ферзен дернулся в третий раз. — Вас сейчас возьмут под локти, выведут на окраину Парижа и дадут коленом под зад — чтобы валили на все четыре стороны! И проследят, чтоб больше вы здесь не появлялись!.. О чем мне вас допрашивать? На что вы мне нужны? Мне нужен человек, преданный Луи! Чтобы сидеть у его изголовья, подменяя сестру и меня. Потому что парню требуется сиделка! Мне — до зарезу! — нужно лекарство от туберкулеза! Которого сейчас нет!!! Чтобы иметь хоть какую-то реальную надежду на то, что мальчика можно вылечить! Вы для этого здесь появились, рискуя собственной головой? А шпион роялистов, желающий героически спасти богопомазанного монарха на радость соратникам, — мне тут даром не сдался! На кой лад мне вас допрашивать? Единственное, что я могу вам предложить, — это вспомнить старый девиз: «Все, кто любят меня, — ко мне!» И если вы любите Луи — так присоединяйтесь к нам, как еще один человек, желающий его спасти от смерти! (Ага: «Присоединяйтесь, господин барон!» Тоже цитата.) Или хотя бы пробудьте с ним до конца, если выхода нет!.. А вы зачем явились? Я не дам вам его увезти! И никому другому! Так и передайте в Кобленце! Во всяком случае до тех пор, пока у него не поправится здоровье!.. — черт, куда меня понесло? Совсем ведь не так хотел говорить! Но сорвало с нарезки… Может, просто выговориться перед кем-то надо было? Кто подвернется… Вот он мне и подвернулся… Тоже почти цитата…

Несколько секунд (или больше) мы с ним стояли друг против друга. Напряженно пялясь глаза в глаза. Потом барон покрутил головой, словно его душил воротник, и слегка расслабился.

— Вы странный человек, генерал… — сообщил он мне затем. — Вы отпускаете меня на свободу?

— Да, иногда я сам себе удивляюсь, — подтвердил я. — И — да, я вас отпускаю! Но преподавателем танцев у Шарлотты вы больше работать не будете! Какой из вас, к черту, балетмейстер? Лучше всего будет, если вы как можно скорей покинете Париж. И подумаете на досуге над моими словами…

— Хорошо, — сказал Ферзен, опять покрутив шеей. — Я подумаю…

— Сударь. Нам надо поговорить.

Ого… Это Шарлотта.

Шустро это она. Едва успели проводить за ворота «мэтра Роше» — а уже собралась требовать объяснений. Королевская кровь отошла после заключения? Хотя, впрочем, зачем придираться? Я ж ее чуть не единственного развлечения лишил: танцевать-то она любит…

— Я вас слушаю.

Ее бывшее королевское высочество поворачивается и молча идет, не оглядываясь. Сердитая. А я молча тащусь за ней. Куда? Ага: в танцкласс. Ну, здесь действительно можно поговорить без свидетелей…

Покорно открываю перед дамой дверь. Затем закрываю за собой. Шарлотта все так же молча быстро проходит к окну. Поворачивается. Пауза.

— Я вас очень прошу, господин генерал, — произносит принцесса дрожащим голосом. — Не преследуйте господина барона!

Упс… А?

Ну и дурак же ты, парень! Она же его помнит — в отличие от Луи. Забыл, что ли?

А?.. Блин… Ешкин кот… Ведь действительно — из головы вылетело! Она же уже достаточно взрослая была — когда вся эта катавасия с побегом происходила. Да и раньше… Я ж не просто «шпиена» разоблачил — я по сути единственного ей близкого человека выгнал. Практически друга семьи… Да еще под караулом!.. Ну что она может еще подумать? Конспираторша… Ведь наверняка узнала его сразу. И — ничего мне не сказала!..

А должна была?

Нет, чего-то ты явно о себе возомнил, Наполеон Бонапарт!..

Я возомнил?!

Да ладно… Ты, я — какая разница? «Мы с тобой одной крови!..» Цитата…

— Не беспокойтесь, — это я уже принцессе. — Я не буду его преследовать. А учителя танцев мы вам найдем другого. Настоящего.

Несколько секунд «гражданка Капет» молчит. Потом спрашивает:

— Это правда?

— Про учителя? Безусловно! — это такая моя маленькая мстя. За попытку устроить сцену. Или не было никакой попытки? А она просто действительно беспокоится за человека? — Прямо сегодня же и займемся…

— Вы же знаете, что я не об этом!

— Ему нельзя здесь находиться. Слишком опасно. Я думаю — позже вы еще встретитесь в более подходящей обстановке. Когда не потребуются фальшивые имена…

Стоит. Молчит. Ну как ее вывести из этого недоверчивого состояния? Подхожу к фортепьяно. Перелистываю ноты… Еще б я в них чего-нибудь понимал! Да и пианист из меня… Разве что очень медленно. Двумя пальцами… Собачий-то вальс и «чижика-пыжика» вполне осилю. Нажимаю на клавиши. Трам. Трам. Тарам… Та-а-рам-тарам.

Сажусь и начинаю тыкать пальцами, осваиваясь.

Та-та-там. Та-та-там. Та-тарам-там…

Хм. Вроде что-то получается… Ну — расстрою инструмент однозначно! Да и ладно!.. Разминая пальцы, беру проигрыш. Вывожу вступление…

— Ночь коротка. Спят облака. И лежит у меня на ладони — незнакомая ваша рука…

Понятное дело — по-русски. «Синхронно» стихи я переводить еще не умею. Но надо ли?

Девушка у окна стоит молча. Слушает, как я вывожу незнакомую мелодию (слава Илуватару — кажется, ритм держать удается). Потом медленно делает несколько шагов на середину комнаты и начинает кружиться в такт музыке.

Во, блин! Да я, однако, оказывается — и на рояле могу! (И еще крестиком вышивать — да, надо будет попробовать!) Боюсь только, что рояль после этой моей игры в ремонт отправлять придется… Музыка захлестывает зал. Девушка кружится в танце. У меня уже руки свело. (Хорошо, что не ноги, ага…) Хотел вот — «Сказки Венского леса», а получилось совсем другое… Ну хреновый я композитор, чего там…

Наконец у меня все же отказывают пальцы. (Ну хорошо хоть — на всю песню хватило.) Криво улыбаясь, трясу поднятыми кистями. («Мы писали, мы писали — наши пальчики устали!») Принцесса, остановившись, смотрит с явной надеждой на продолжение. Да, надо сегодня же нанять учителя…

Вот такой вот получился разговор.

Молчаливый.

Не знаю, как и описать.

Рука не поворачивается. А глаза застилают слезы…

«Попрыгунчик» погиб.

А с ним инструктор одной из групп и пятеро курсантов.

А ведь ничто, казалось бы, не предвещало никаких сложностей. Наоборот — все как будто шло наилучшим образом… Возможно, это и послужило причиной?..

Группа энтузиастов, не согласовав ничего ни с майором Берже, ни со мной — не говоря уже о профессоре Шарле или о Шефе — решила произвести усовершенствование «газового монгольфьера».

Рассуждали они так… Зачем жечь газ, если наполненный им шар и так поднимается в небо? Да к тому же обладает заметно большей подъемной силой, нежели на слабо нагретом воздухе? Уберем лишний механизм — горелку — и тем самым сэкономим вес и улучшим характеристики аэростата. Подниматься же и спускаться будем, добавляя газ по рукаву или штатно стравливая его через клапан… Идея показалась изобретателям настолько очевидной, что им даже в голову не пришло ни с кем посоветоваться.

Вместо этого они сразу же перешли к экспериментальной проверке.

То есть — попросту взяли «попрыгунчик» и решили наполнить его газом через горелку, не зажигая ее. Шар исправно наполнился. Обрадованные «исследователи» поднялись на нем на максимальную высоту, потом опустились, стравив нужное количество газа. Потом повторили операцию несколько раз. После чего решили, что добились достаточно и можно докладывать по начальству.

Но если бы они при этом еще удосужились нормально завершить свои эксперименты!

«Испытания» проводились ночью — чтобы не мешать полетам в дневное время. И заняли все темное время: поскольку подъемы начинались в связи с летним сезоном в пять утра. И вот, к пяти часам на площадку прибыла первая группа курсантов. А «изобретатели» как раз закончили свои опыты. И ничего не придумали лучше, как передать шар пилоту-инструктору в том виде, в какой его привели: заполненный газом (даже еще хуже: газовоздушной смесью). А инструктор, не зная ничего о сути действий «изобретателей», аэростат принял.

Не успели «изобретатели» дойти до казарм, как инструктор поджег горелку. Последовал взрыв порядка полутора тысяч кубометров газовой смеси.

Пять убитых. Не меньше десятка обожженных разной степени тяжести. Аэростат уничтожен полностью. Стартовый стол выгорел вследствие начавшегося пожара. Пострадала лебедка и весь механизм газоподачи. К счастью, на газовом заводе вовремя сообразили, что происходит, и перекрыли магистраль, ведущую на поле.

Когда приехал срочно вызванный Шеф, все было уже кончено. Все, что могло сгореть, — сгорело, пострадавшие отправлены в лазарет, убитые — в морг, а во всем сознавшиеся «изобретатели» посажены под арест майором Берже.

Генерал осмотрел пожарище, опросил свидетелей-курсантов, поблагодарил отличившихся при спасении товарищей, а также посетил находящихся на гауптвахте «изобретателей» (распорядившись каждому из них написать собственноручно отчет с изложением событий, после чего освободить задержанных из-под ареста с отстранением от полетов). Также он распорядился относительно приготовления к похоронам.

Все это он проделал с абсолютным спокойствием, даже буднично. После чего так же спокойно приказал нам с майором Берже следовать за ним и привел нас в свой кабинет.

И вот тут-то нам досталось…

Я никогда еще не видел генерала Бонапарта настолько разгневанным. Да он был просто в ярости! По-моему, не было ни одного ругательного эпитета, которым бы он нас не наградил. Причем — на нескольких языках, так что поняли мы едва половину… От его голоса дрожали оконные стекла. А мы — то бледнели, то краснели поочередно, не зная, чем этот разнос закончится. (Майор Берже потом признался, что ожидал всего вплоть до расстрела. К моему счастью, я тогда этого не понимал…)

Закончилось тем, что генерал велел нам написать письма семьям погибших (в тот момент я тоже по глупости решил, что мы легко отделались!..) А затем практически без перехода назначил совещание по результатам расследования катастрофы и выработке, как он выразился, «инструкции по эксплуатации» и «технике безопасности при работе с матчастью». Поскольку, как он сказал, «мы действуем на самом передовом фронте научно-технического прогресса и слепое засовывание пальцев и голов в непонятные дыры для нас абсолютно недопустимо!» Чем мы и весь командный состав Шале-Медона занимались до самого вечера. (И продолжаем заниматься и теперь, поскольку дело оказалось совсем не простое.) А потом нам пришлось писать похоронные письма… (Боже!.. Лучше бы я сам умер, чем еще раз заниматься таким!..)

А инициатор «эксперимента», главный «изобретатель», лейтенант Гийом, застрелился. Не выдержав ответственности перед товарищами за сделанное. Сразу после похорон.

С аэронавтикой шутить нельзя. Вот что я понял.

Я постараюсь это запомнить…