— Не навоевался еще? — со скукой в голосе поинтересовался Седов, глядя на Белугина в зеркало заднего вида. — Положи автомат на место и больше не лапай! — Повернул голову и окликнул водителя: — Эй, а ты там что вошкаешься, поехали — не видишь, что ли, нам уже отсемафорили!

Алексей не заметил, когда на обочине дороги объявился один из ушедших с группой Агафонова бойцов. Сейчас он стоял, скрестив над головой руки. Видимо, это был условный сигнал.

Шофер торопливой рысцой побежал заводить машину. Другие водители последовали его примеру. Захлопали двери, взревели моторы, и маленькая колонна неспешно тронулась с места. Боец в камуфляже дождался головного грузовика и ловко вспрыгнул на подножку, чтобы показывать дорогу. Куда делся автоматчик и овчарка, Белугин не успел рассмотреть — наверное, залезли в кузов машины, где находились пленники.

Ехали недолго, но каким-то заковыристым маршрутом по довольно ухабистой лесной дороге, которую вплотную обступили деревья и кустарник. Низко склонившиеся ветки то и дело норовили хлестнуть по лобовому стеклу, и шофер вполголоса ругался себе под нос. Алексей подпрыгивал на заднем сиденье, стараясь не протаранить головой потолок, но получалось это у него не слишком хорошо, и потому пара-тройка особенно заковыристых выражений из лексикона водителя оказались вполне к месту.

После очередного поворота деревья вдруг расступились и с пригорка открылся вид на небольшой — в десяток домов, не больше — дачный поселок. На улицах не видно никого из местных жителей, хотя кое-где стояли разномастные легковые автомобили.

По периметру дачи окружал двухметровый забор, выкрашенный зеленой краской. В одном месте, примыкающем к лесу, виднелся здоровенный пролом, чернела курящаяся дымом воронка. Рядом валялось несколько неподвижных тел в армейских гимнастерках.

А на территории участка что-то горело: столб черного дома с алыми проблесками весело и задорно тянулся вверх от приземистого одноэтажного здания. Въездные ворота были распахнуты настежь. Возле них крутилось несколько бойцов в пятнистых маскхалатах. Мини-колонна, повинуясь указаниям проводника, направилась прямиком к ним.

Въехали на территорию, миновав расстрелянный «Опель» с вывалившимся наружу водителем. Чуть поодаль автоматчик с перевязанной наспех головой тащил куда-то за ноги труп молодого светловолосого парня в штатском костюме, обильно залитом кровью. Алексей невольно отвел взгляд — зрелище было еще то.

— Что, не нравится? — жестко спросил Владимир Афанасьевич. — Варварами, поди, нас считаешь. Только мне на это наплевать и растереть. Говорил уже и еще раз повторю. А эти сами напросились — если их верх будет, они всю страну кровью зальют, как перед войной.

Белугин промолчал. Ввязываться в пустой спор не хотелось, все равно не удастся переубедить друг друга. У каждого из них своя правда, за нее и воюют. А что до «варваров», то здесь Седов заблуждается — Алексей не понаслышке знал, как кроваво и грязно обстоят дела с зачистками непокорных территорий в его собственном времени. Да что говорить, если в нескольких таких операциях он участвовал самолично — курсантов Службы готовили, гм, всесторонне.

— Тормози, — скомандовал Владимир Афанасьевич, завидев бегущего к машине Агафонова. Денис сиял белозубой улыбкой измазанного копотью лица. Маскхалат на левом плече был разорван, но крови не видно. — Ну докладывай, что нарыли?

— Полный порядок! — лихо отрапортовал Агафонов. — У нас, правда, двоих убило, да еще несколько человек с ранениями — один тяжелый. — Боец нахмурился и виновато поник: — Охранник один, зараза, глазастый оказался — ребят заметил и стрелять начал. Хорошо, снайперы не подкачали, а то совсем тяжко пришлось бы.

— Добро. — Седов поиграл желваками. — А по основной задаче?

— Там все чисто провернули, комар носа не подточит, — воспрял духом Денис. — В доме взяли одного из тех, у кого доступ к бункеру имелся, так он нам, как только его чуток ножиком пощекотали, все на блюдечке выложил: и про сигнализацию, и про запасной выход. Ну а дальше — дело техники! Правда… — Агафонов запнулся.

— Что?! — Владимир Афанасьевич смотрел люто, того и гляди взорвется. Народ, судя по всему, просек ситуацию, и вокруг их машины мигом стало пусто. И правильно, начальственный гнев — штука малоприятная. — Говори, хватит сопли жевать!

— Жив он, — отвел глаза Агафонов. — Но лучше вам самому пройти и посмотреть. Там доктор хлопочет. Вроде не смертельно.

— Зараза! — смачно припечатал Седов. — Еще раз начнешь мне лапшу на уши вешать, сгною! А ты что расселся? — переключился он на замершего Белугина. — Ноги в руки, и за мной. Да не трожь ты автомат, сколько раз повторять надо?!

Алексей торопливо выбрался наружу. Шагнул следом за Владимиром Афанасьевичем и… условный знак он позорным образом пропустил. И потому, когда Денис вдруг подшагнул к нему сбоку, ловко подсек ноги и, придержав за воротник, заставил встать на колени, то оказать сопротивление попросту не успел. Попробовал было дернуться, но в затылок больно вдавился ствол пистолета.

— Замри, сука! — резко сказал Агафонов.

Седов посмотрел на Белугина искоса, через плечо. И взгляд этот Алексею безумно не понравился. Так смотрят, когда решают твою судьбу. Вот моргнет он сейчас, и верный нукер мигом прострелит башку незадачливому хронопутешественнику. По спине пробежал нехороший холодок.

— Ничего не хочешь мне сказать? — деловито осведомился Владимир Афанасьевич.

Алексей стиснул зубы. А вот хрен тебе на лопате, не дождешься — умолять о пощаде не стану. И про бумажки твои поганые ни словечка не промолвлю. А они ведь тебе до зарезу сейчас нужны. Значит, они единственный шанс на спасение.

Седов еще чуть-чуть подождал, а потом, как показалось Белугину, преодолев нешуточную внутреннюю борьбу с самим собой, нехотя прищелкнул пальцами. И тотчас исчез прижатый к затылку ствол, а сильные руки вздернули парня с земли. Белугин усмехнулся. Что ж, спишем эту выходку на общую напряженность момента. Хотя очень похоже, что Владимир Афанасьевич решил в последний момент переиграть все. Сдается, не слишком жаждет он встречи Алексея с сотрудником Службы. Интересно, кстати, почему? Вроде бы нет у него, Белугина, столь уж важных сведений, что могут как-то повредить Седову. Но кто знает, очень может быть, что, с его точки зрения, все выглядит иначе.

Из дома вышли несколько бойцов. Они несли на носилках какого-то человека, укрытого длиннополой красноармейской шинелью почти с головой. Рядом суетился пожилой толстячок в смешных круглых очках-«велосипедах».

— Осторожнее! — просил он. — Прошу вас, товарищи, осторожнее! Он очень слаб. Да не дергайте так сильно! — Увидев Владимира Афанасьевича, он просветлел лицом и призывно замахал руками: — Товарищ Седов, мы здесь! Жив он, жив! Потрепали изрядно, но прогноз вполне благоприятный, не волнуйтесь. Подлатаем, и будет как новенький. Нам бы в больницу сейчас, а?

Владимир Афанасьевич порывисто шагнул к носилкам, отмахнувшись на ходу от врача:

— Потом, все потом! И больница будет, и лекарства, какие захотите, но сейчас нам с ним необходимо перекинуться парой слов. Это не обсуждается! — громыхнул он металлом в голосе, заметив, что доктор возмущенно всплеснул руками и явно вознамерился протестовать. — Поставьте носилки на травку и отойдите все. — Дождался, пока его распоряжение будет исполнено и повернулся к Белугину: — Сержант, ко мне!

Алексей встрепенулся. Он честно все это время пытался разглядеть раненого, но с его места видно было не очень. Да и шинель мешала. Услышав приказ Седова, он рванулся вперед. Опустился на колено возле носилок и вгляделся. Да уж, постарался кто-то на славу! Лицо неведомого коллеги выглядело, мягко говоря, непрезентабельно: множество синяков, кровоподтеков, ссадин, перебитый нос, разбитые губы — красавцем его явно не назовешь.

— Не узнаешь? — тихо спросил Владимир Афанасьевич, присев на корточки рядом.

Белугин нахмурился. Несмотря на следы многочисленных побоев, в облике пострадавшего проскальзывало нечто знакомое.

— Видел, кажется, — неуверенно ответил он. — Но вот где, сразу и не соображу, на ум ничего не идет.

При первых звуках его голоса человек на носилках пошевелился. Ресницы его дрогнули, он с видимым усилием попытался открыть глаза. Алексей встрепенулся и наклонился пониже, стараясь поймать взгляд неизвестного — не зря же классик сказанул когда-то, что, дескать, «глаза — это зеркало души» — вот и попытаемся рассмотреть эту самую душу, вдруг поможет в узнавании?

Господи, сколько муки и боли! Да уж, с лихвой получил коллега, на двоих-троих точно хватило бы. А глаза… какие знакомые глаза… Неужели?!!

— При… — распухшие губы разомкнулись. — При… вет… Лешик!

Белугин отшатнулся. Нащупал на ставшем вдруг тугим воротнике пуговицы, с силой рванул их, чтобы воздух попал в горло, сглотнул тугой комок, а потом медленно, боясь поверить в свои слова, ответил:

— Здравствуй… Ежик!