В Тампле имелся небольшой гарнизон тюремщиков. С их начальником я и встретился у ворот покидаемой бравыми, блин, санкюлотами башни. Приободрившиеся нежданной победой национальные гвардейцы, выстроив коридор до самых внешних ворот, отбирали у сдающихся оружие, после чего тычками прогоняли обезоруженных на выход. Я, честно сказать, сам плохо понимал, что наворотил этими своими действиями, но — что еще оставалось в сложившейся ситуации?! В тот момент, когда у меня Конвент сидит непостроенный по ранжиру! Да и главное ведь — победа, в конце концов! А она нам сейчас ох как была нужна! В общем — потом разберемся!..

— Ну, что, — обратился я к главному тюремщику — довольно неприятного вида мужику, явно как нельзя лучше соответствующему этой должности. — Пойдем, посмотрим, что там с королем…

— Его… го Величество… гражданин Капет и сестра его… Ее Высочество, — тюремщику явно было не по себе от того, что он не знал, как надо правильно именовать как пленников, так и меня. Меня, правда, данное обстоятельство интересовало мало. — Содержатся с-согласно распоряжению Конвента и мятежники ничего не стали менять в условиях их содержания… Только…

— Что — только?..

Тюремщик покосился по сторонам. Потом придвинулся ко мне — даже нагнувшись — и понизив голос до шепота, сообщил: — Осмелюсь доложить, господин генерал, но мальчик болен… У него температура и он плохо себя чувствует. И еще… — он запнулся. — Он очень пугается, когда у него появляются незнакомые люди…

Да при такой-то роже, как у тебя, подумалось мне, он и знакомых бояться будет…

— А сестры своей он не пугается?

— Н-нет… — неуверенно ответил цербер. — Им не разрешено видеться…

— То есть? — не понял я.

— Распоряжением Конвента узникам Капетам запрещено было видеться между собой и разговаривать друг с другом…

Ну… А чего ты хотел, собственно?

— А кто ухаживает за больным?

— Женщины из соседних кварталов… Жены надзирателей…

Ну, опять же — второй раз: а ты чего ждал? (Да я как-то вообще не думал… Ну так чего ты тогда дергаешься? Здесь тюрьма, а не королевская резиденция!.. Причем в сравнении с другими тюрьмами еще не так плохо… Забыл форт Каре?)

— Ну так мы это отменим! — решил я. — Возьмем с собой его сестру — где она?

— В своей камере на верхнем этаже!.. А Его Величество — в своей, на первом…

Я было совсем уже раскрыл рот, чтобы велеть привести эту принцессу. Но тут Наполеон изнутри схватил меня за язык. Потому как верх хамства поступить подобным образом. Офицер и генерал просто не может не явиться сам в гости к женщине, даже если эта женщина и сидит в тюрьме…

Пришлось тащиться аж на четвертый этаж. По длиннющим лестничным пролетам — межэтажное расстояние тут было не по нашим СНИПам спроектировано. Потом по коридору. (Кстати сказать — весьма прилично оформленному — не так давно (то есть в этом веке еще) Тампль серьезно реконструировали, вполне подходяще для королевского проживания. Так что голую каменную коробку средневекового типа изнутри он совсем не напоминал.) И, наконец, высокая дверь, запертая на засов с висячим замком. Главтюремщик гремит ключами.

— Прошу вас, вашпревосходительство…

Во нля!..

Мария Тереза Шарлотта Французская.

Старшая дочь короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты.

Полное имя использовалось только для подписи. А в семье звали Шарлоттой…

У меня какая-то аберрация в мозгу, видимо, была…

Убей бог — не представляю, почему!..

Я знал — естественно, от Наполеона, от кого же еще, в школе мы этого не проходили, — что сидящая в Тампле дочь короля не намного старше своего брата, но… По какому-то странному извиву психики мне виделась взрослая тетка лет тридцати, жеманно-придворной наружности. Изнуренная тюремным заключением, да…

А передо мной оказалась девчонка от силы на вид пятнадцати лет, раскрасневшаяся от волнения, в платье простой горожанки, с накрытыми чепцом светло-каштановыми густыми волосами. Ну — симпатичная, конечно (в таком-то возрасте несимпатичные встречаются редко) и даже очень (ага…). Но — не испуганная, не растерянная, с твердым, хотя и настороженным взглядом. Пальцы, сжатые в кулачки, стискивают концы наброшенной на плечи шали.

И заговорила она раньше, чем я. Причем — на какую именно тему!

— Вы пришли меня убить?

Упс… Хотя зачем нам эти английские слова, когда есть наше русское «бля!»

— Нет, наоборот — я пришел освободить вас!

Блин, обмен репликами: как из исторического романа…

— А моих родителей?! Брата? Мадам Елизавету? Где они?!

Еще раз упс… Международное все-таки слово… Ну что еще можно сказать цензурного, когда попадаешь под такой вопрос?!

Я посмотрел на тюремщика. Но тот замер с окаменевшим лицом и остекленевшими глазами. Мне очень сильно захотелось дать ему в морду. Но в принципе, он тут не был ни в чем виноват, только это меня и остановило. Работа такая, ага… Пусть не всегда на свежем воздухе, но то, что с людьми, — это точно!..

А мне, нлять, теперь, значит, выступать в роли просветителя… Всю жизнь только об этом и мечтал, тудыть и растудыть по всем направлениям, вдоль и поперек, с присвистом во все Национальное Собрание народных представителей! Чтоб им всем ихними мандатами насмерть подавиться с полной депутатской неприкосновенностью!

— Вы… не знаете? Они казнены два года назад. Мадам Елизавета — год назад.

Эта-то тетка совсем уж ни за что под раздачу попала. Только за то, что была сестрой Людовика XVI. И ведь осталась с ним совершенно добровольно — отказалась уезжать! Сидела с самого начала здесь, в Тампле. Потом переведена была в Консьержери и там гильотинирована в мае девяносто четвертого. Суд был, всех оповестили о справедливом возмездии, елки-палки… В жизни даже мухи не обидела. Среди роялистов за святую почитается… Да, история — вещь для веселья мало приспособленная…

Не переспросила. Только глаза потемнели.

— А… Луи?

Это еще кто?! Идиот: это и есть ее брат! Луи-Шарль, он же Людовик-Карл, номер семнадцатый по очереди!

— Он здесь. Собственно, за этим я и пришел к вам! Он болен и пугается чужих. Я подумал, что знакомое лицо (блин, да узнает ли он ее? Три года назад она была еще ребенком, а он совсем карапузом…), может быть, не так его встревожит…

— Так идемте же скорей!!!

Выходим в коридор.

Там сразу же натыкаемся на исполненного служебного рвения Мюрата. Который никому не доверяет охрану моей персоны.

Вот и сейчас топал за мной с десятком своих ухорезов. (С удовольствием отмечаю, что тюремщик при взгляде на их фейсы может удавиться от зависти. А чего — и у нас имеются впечатляющие морды…)

Принцесса, увидев солдат, тоже впечатляется: на секунду останавливается, смотрит, поворачивается ко мне… Да, перестарались, однако… Делаю отмашку рукой и конвой мухой исчезает с дороги (блин, и когда только научились?), при этом еще успев щелкнуть каблуками! И состроив такие умильные рожи, что от одного их вида честного человека должен хватить кондратий… Да уж, имея такую роту почетного караула, можно даже армию распустить — все соседние короли сами разбегутся… Воистину, кто в армии служил, тот в цирке не смеется! Ну, блин, служаки уставные… Ребенка бы пожалели!

Но, тем не менее, движение удается возобновить.

Порядок получается следующий. Впереди тюремщик возглавляет шествие (все так же не произнося ни слова, что он думает — я даже гадать не возьмусь, надеюсь, что хоть умом не тронется), мы с принцессой (блин, еще раз!..) идем второй парой, следом пристраивается охрана. Топаем по коридору. Принцесса вертит во все стороны головой (как только у нее чепец не сваливается?), какое-то время буравит с недобрым выражением спину тюремщика, оглядывается вопросительно на Мюрата с егерями, потом устремляет взгляд на меня.

— Кто вы такой, месье?

Ну чо? Согласитесь — логичный вопрос! А главное — совершенно своевременный. Еще бы я хоть что-то помнил, кроме того, что я попаданец… Как выразился в свое время Эмиль Боев: «Иногда я и сам задаю себе этот вопрос…» Вот только «Господином Никто» не представишься…

— Бригадный генерал Бонапарт. Командующий Вторым Воздухоплавательным отрядом Шале-Медон. И по совместительству в настоящий момент высшая власть в этом самом городе…

Морщит сосредоточенно лоб (очень потешно при этом выглядит). Молчит. Смотрит внимательно. И тут до меня доходит, что последние три года (а если приплюсовать домашний арест в Тюильри — так и больше) она провела едва ли не в полной изоляции. А попала в эту изоляцию лет в двенадцать… А если приплюсовать к этому, что и раньше-то жила во дворце… Господи! Да она ведь вряд ли вообще хоть что-то поняла, кроме моего звания! Но — черт побери! — видно, что не дура: думает сосредоточенно, а не гадает вслух, задавая идиотские вопросы! Ну как мне себя с ней вести?!

Да чем проще и естественнее — тем лучше!

Беру девчонку за руку и кладу ее кисть себе на сгиб левого локтя (кто не знает: военные дам слева «под руку водят» — потому что правая должна свободной оставаться), приноравливаю шаг. Говорю:

— Не волнуйтесь! Я отвечу на все ваши вопросы… На какие захотите. Но не все же сразу! Давайте сперва встретимся с вашим братом, а потом уже будем решать другие задачи…

— Давайте, — соглашается она неожиданно. Взгляд вроде изменился… Не такой напряженный стал? Да и за локоть мой ухватилась крепче… Подействовало? И тут же внезапно спрашивает: — А вы ведь… не роялист?

— Нет, — мотаю головой. — Республиканец в чистом виде. И… — совсем было собираюсь развить мысль, но вспоминаю, с кем говорю. И заканчиваю нарочито нейтрально: — Но мы что-нибудь с этим придумаем!

— А что такое «Второй Воздухоплавательный отряд»?

Пока спускались на первый этаж, я успел вкратце ввести девчонку в курс дела.

Причем — что характерно — заслуга была не столько моя, сколько ее собственная. Она практически не задала ни одного вопроса не по существу. Все, что она хотела знать, сводилось к трем вещам: чья власть? грозит ли что-нибудь им с братом? действительно ли они свободны? Интересный феномен, однако…

Тем временем мы достигли, наконец, уровня земли, гремя шпорами протопали по коридору в другой конец башни (ну здоровенная же дура!) и тюремщик, все так же не говоря ни слова, принялся снова греметь ключами. И так же молча («Это что — бунт?» (с)) отворил дверь и встал у косяка.

Н-да…

Как-то наверху обстановка получше смотрелась — и обои и штукатурка. А здесь… Пожалуй что как раз то самое классическое Средневековье: голый камень и мебель стиля «полный аскетизм». Они его что, нарочно в таких спартанских условиях держали — как Ихтиандра в бочке? (Других сравнений эта сырая и душная каморка у меня не вызвала, да к тому же заметный запах болезни, витавший в комнате… Что-то не похоже, что у его величества банальная простуда… Так что дальше мне стало не до шуток.)

— Луи! — вскрикнула Мария-Терезия (блин, ну вот как эту пигалицу называть?) и с порога бросилась к дальней стене. Где на грубо сколоченной кровати, накрытая одеялом, скорчилась маленькая фигурка. От которой в нашу сторону видны были только глаза. Заполненные испугом. И… темные пятна на подушке… Очень нехорошего вида пятна.

Первым побуждением у меня было схватить девчонку и оттащить — поскольку туберкулез болезнь инфекционная. Но было уже поздно: принцесса обнимала и целовала брата, говоря ему что-то успокаивающее, а мальчишка вцепился в нее тонкой рукой и тоже в ответ что-то бормотал, с явным трудом и прерывисто дыша… Да и не поднялась бы у меня рука разлучить их сейчас, честно говоря…

Ступор у меня, в общем, приключился. Натуральный.

Порка мадонна! Черт бы подрал все эти эпохи войн и революций! И что тут можно сделать, если в этом времени эта штука не лечится?! Да и тем более я понятия не имею, чем его лечить вообще! Там сложный комплекс какой-то, многопрепаратный. Который, понятное дело, в этом времени взять неоткуда…

Развернувшись, я шагнул к замершему у косяка тюремщику (ведь не пошел дальше двери, зараза!) и с наслаждением сгреб его за грудки:

— Когда это началось?!

— С фе… враля… — просипел вертухай, с перепугу позабыв про революционный календарь. — Господин генерал!.. Мы докладывали Конвенту! Но никто никаких мер не принял!

— Его нельзя здесь оставлять! — заставил меня оторваться от чужого ворота голос Шарлотты. Ну просто зачудительное состояние — когда НИЧЕГО не можешь сделать! Убил бы кого-нибудь!

— Да, конечно, — согласился я и снова повернулся к тюремщику: — Где у вас тут ближайшее приличное помещение? Сухое и чистое!

— Е… есть такое! — с готовностью сообщил тот. — Тут неподалеку, на первом же этаже… Это же, видите ли, гражданин генерал — арестная камера… Для особо опасных заключенных… ых!.. — Он осекся, перехватив мой взгляд. — Я покажу, покажу!..

— Ну так показывай!

Я развернулся, подошел к кровати и взял мальчишку на руки. Правда, это оказалось непростым делом… Поднять его удалось только с помощью Шарлотты, в которую он вцепился мертвой хваткой и не желал отпускать. Так мы и понесли его из камеры — в четыре руки, можно сказать.

По коридору в другой конец башни. Там действительно оказалась вполне приличная комната. (Тоже явно приспособленная под тюремную камеру, только никем не занятая. И вообще, в Тампле, как я понял, в настоящий момент других заключенных не было.) Я рявкнул на тюремщика, и он тут же развил бурную деятельность — торопясь убраться подальше с моих глаз. Появились какие-то женщины, с обликом прислуги. С бельем и приличной одеждой. С кухни притащили корыто и горячую воду и под руководством и с непосредственным участием Шарлотты короля (блин!..) вымыли, переодели, уложили в чистую постель и даже напоили куриным бульоном и немного вином.

Я все это время не знал, чем мне заняться. До такой степени, что даже принял несколько курьеров от Флеро и Беррюйе, которым приказал ввести в городе осадное положение, комендантский час и патрулировать улицы. Одновременно Флеро — написав-таки ему приказ на присвоение бригадного генерала (семь бед один ответ!) — я велел приготовиться к разворачиванию бригады в дивизию — все равно нам имеющимися силами было никак не обойтись. Отправил пакет Роньону — с требованием немедленно начать формировать правительство… Депутатов Конвента распорядился пока так и держать в Тюильри до моего появления — переживут. Не маленькие…

И все это время перебирал в голове хоть какие-то способы справиться с этой дрянью… Ведь было же что-то такое, народное? У Бальзака, например, в «Шагреневой коже» про то, что жить в хлеву помогает… Про горный воздух, в котором бациллы не живут… Про собачий жир, наконец… Но все это было не то — скорей профилактика, чем реальное средство для лечения.

— Может, за священником послать? — предложил добросердечный Мюрат, для такого случая позабывший свою революционную антирелигиозность.

Ну, понять его можно было: мальчишка выглядел совсем плохо. Однако все же на умирающего не походил. Потому со священником я не стал торопиться. А вот за доктором послал. Хотя диагноз и без доктора был ясен. Но все же — вдруг ученый человек что подскажет толковое?

Пока все это крутилось — наступил вечер.

Во дворе Тампля зажгли факелы. (Смешно — но влезший в это дело термидорианский полк никуда не ушел. Точнее — не ушел целиком. Оставив один батальон. Но полковник Дюруа — так, оказывается, звали этого мужика — клятвенно заверил, что завтра второй батальон придет на смену товарищам. Блин — чего делается!..) Ну — такое вот тут освещение — не центр города, чего вы хотите… Хотя пара фонарей все же на улице нашлась. Масляных. И местные фонарщики запалили их исправно… По всем закоулкам потек запах горячей смолы. Доктор закончил осмотр и — как я и подозревал — не сообщил ничего полезного. Кроме разве того, что у мальчика все тело в шрамах. От старых многочисленных побоев. И чахотка в крайней стадии. А так же — явно психические отклонения. И что перевозить его куда-либо в таком состоянии крайне нежелательно. Ну — революция, чо…

А я все копался у себя в голове. Потому что со странной уверенностью помнил, что какая-то информация мне попадалась… Но вот какая именно?

Подали ужин — весьма неплохо приготовленный на местной кухне. Которую успел запустить в дело милый друг полковник Дюруа. Сам, кстати, оказавшийся ресторатором. Ну что ж — как говаривал Козьма Прутков: всякий человек поневоле приносит пользу, будучи употреблен по своему назначению… Ну или что-то наподобие того. Одним словом — пригодился…

Но вот что меня удивило — изумило даже — так это то, что для освещения столовой принесли не что-нибудь, а лампу Арганда! Редкая, сами понимаете, вещь. Да и дорогая… Никак не ожидал я, что среди тюремщиков Тампля окажутся такие ревнители прогресса. Хотя, если честно, в этот раз я предпочел бы ужинать при свечах — чтобы не видеть выражения лица и глаз сидящей напротив Шарлотты. А тут стоит эта стеклянная колба, сияет как прожектор и еще распространяет аромат горячего масла. Которым заправлена. Что-то похожее на сосну или кедр…

Я чуть не опрокинул стол. Когда вскакивал. Шарлотта, Дюруа и Мюрат воззрились на меня с испугом — решили, наверное, что умом тронулся.

— Иоахим! — Мюрат от командного голоса подхватился не менее шустро, чем я. Только не так неуклюже — он-то в облаках не витал, а ужинал по-человечески. — Аллюр три креста! Бери всех своих ребят — и бегом по городу! Где хотите — но достаньте кедрового масла. Не меньше бочонка. Оно ДОЛЖНО тут быть! Самого лучшего. За любые деньги! И кедровых орехов — тоже! Чем больше, тем лучше! Воз или два или три — сколько найдете. Все тащите сюда. Но масло — в первую голову!

— Слушаюсь! — откозырял Мюрат и убежал, гремя шпорами. А я посмотрел на впившуюся в меня взглядом Шарлотту и сказал:

— У нас есть шанс. Маленький, но есть!..

Я вспомнил, наконец, то самое «простое средство». Попадалась мне статья про исследования еще в начале века (двадцатого, а не двадцать первого и не восемнадцатого) туберкулезных больных на Алтае. Так вот — там у народа были такие каверны в легких, с какими в других местах не живут. А процесс не шел! (Ну или как оно на медицинском языке называется.) А причина была — в кедровом масле. Которое в тех местах добывали и употребляли в огромных количествах. И даже на экспорт отправляли. А масло это имеет сильно бактерицидные свойства против туберкулезной бактерии. И остановить болезнь — должно смочь!.. В общем — привет всем опять от графа Калиостро, учителя моего чудесного… Ага… А как я еще иначе объясню, откуда у меня эта информация взялась?

Правда, сколько это займет времени — если займет, конечно, — я не знал. А значит, понятное дело, придется мне, как самоявленному служителю Эскулапа, поселиться тут, в Тампле — для постоянного медицинского наблюдения за больным. Ну или как минимум — регулярно сюда приезжать.

Ну — вот я и приезжаю…