ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Порвали парус…

Интересно, неужели только католическое духовенство любит сливки? Мы делаем уже вторую дюжину сепараторов. И все — для коллег падре Хосе. На святых отцов грех жаловаться — предоплата сто процентов, работников на обучение присылают без возражений, но почему только они? Асиенд в Новой Галисии хватает, по крайней мере зерно, кожи, хлопок нам закупить удалось. Впрочем, это вопрос не самый актуальный. Электрохимическое лужение получается плохо — хоть мы и перепробовали все, что могли вспомнить, в качестве блескообразователей, покрытие получается рыхлым и жесть приходится прокаливать. Но, по крайней мере, экономится дорогое импортное олово.

Ладно, хоть медную проволоку отдали на аутсорсинг. Блин, опять допустил англицизм. Субконтрактасьон. Впрочем, Мигеля-медника привязали и юридически, и технологически. Контракт Рысенок составил такой, что ремесленник, почитав, обозвал нас маранами и другими нехорошими словами. Но за корундовые фильеры он своих детей продал бы. Не всех, конечно, но полдюжины — точно. Семья у него большая, но старшие дети — пять девок подряд, и им пора уже приданое собирать, а сыновья пока еще не работники. Вот он и решился на авантюру с переездом из солнечного Мехико на крайний север…

И не он один. Санта-Клара на глазах превращается из миссии в средневековый испанский город. Строить дома из досок и бруса переселенцы не хотят. Хотя имеют образцы — построенные нами здания военного городка, и наши предложения обеспечить пиломатериалами и метизами по очень выгодным ценам. Хотя, может, зря я на них наговариваю. В средневековых городах, помнится, не было ни водопровода, ни канализации, а наши соседи их строят. Интересно, на какие шиши? Впрочем, это проблемы их алькальда. Который жук еще тот и спелся с падре Хосе. Так что нивелировку им сделали мы и совершенно бесплатно, в форме обучения саперов.

Я разочаровался в современной молодежи. Ни трудолюбия, ни тяги к знаниям. Зато бренчать на гитаре, орать что-то ломающимся голосом и портить девок готовы круглосуточно. Ну и подраться — как же без этого? Патрик О'Хара (не тот, что уехал на Кубу, а другой, по прозвищу Квиксильвер) вернулся из Санта-Клары с подбитым глазом и вообще помятый. Тут уж не надо быть контрразведчиком, чтобы догадаться — ухлестывал за какой-нибудь испанкой, а у нее обнаружились отец и братья, блюдущие девичью честь. Били аккуратно (все-таки потенциальный зять), но сильно. Обидно, что этот обалдуй со своими любовными похождениями не заметил, как словил два гвоздя в правое колесо. Хорошо, что оно двускатное, а то приехал бы на ободе с жеваной покрышкой. А мы с ними столько мучились, и только-только начало получаться…

Нет, делаем это, разумеется, не для того, чтобы девчонок катать. Мягкий резиновый ход предназначен для, скажем так, иных особ женского рода. Которые в бою едут задом. Но — т-с-с! Это военная тайна.

Что за судьба такая?! Только отвлекся, предался «воспоминаниям и размышлениям», и на тебе… Боже, как меня это достало! Опять прошлифовывать коллектор! Мы уже несколько месяцев (как пошел обмоточный провод) мучаемся со щетками, и все равно: они или стачиваются со скоростью школьных мелков, или грызут бронзовые ламели, как бешеные бобры. И самое обидное, что не знаешь наперед, как будет вести себя очередная партия. Оно, конечно, понятно — состав сырья гуляет, и температуру в муфеле мы поддерживаем плюс-минус лапоть. По-хорошему надо бы построить большую печь и приставить к ней посменно кузнецов — у них глаз наметан на разные степени каления. Но что у нас делается по-хорошему?!

Нет, на машиностроителей грех жаловаться. Хоть они и загружены заказами выше крыши, внутренними (молчок, молчок) и внешними (за паровыми водоотливными машинами уже очередь на год вперед при наших темпах производства — одна установка в три месяца), но умформеры мне сделали вне очереди. Помнят, кто им изоляционный лак варит.

Корень зла — в руководстве. Не буду тыкать пальцем сами знаете в кого, но пушки и порох — лишь некоторые из многих плодов на древе промышленности, и допускать их бурное развитие в ущерб корням и ветвям означает в перспективе загубить дерево. А химия — один из важных корней. А у нас ее задвигают. Специалисты разбежались. Елена колдует над рудами, пытаясь сделать хромованадиевую сталь без ванадия. Сергей-водолаз сбежал на Кубу…

Кстати, к вопросу о Кубе. Сеньорита Долорес говорила, что наши дела уже в газету попали. Вот у кого работа — не бей лежачего. Сиди да почитывай свежую прессу, привезенную очередным каботажником. Это тоже повод для раздражения — в первые, самые трудные для нас месяцы ни паруса на горизонте не мелькнуло. А как обжились и обустроились — купцы налетели, как мухи. Даже манильский галеон захаживает. Ну, их-то как раз можно понять — наш форт самый северный и первый на их пути испанский форпост на Тихом океане. Свежий хлеб, мясо, овощи — кто питался по нескольку месяцев солониной и сухарями, тот поймет. И, что для купца важнее, новости из Акапулько и со всей Новой Испании.

Умформер хоть и подвывает, но еще работает. Надеюсь, до конца моей смены протянет. Разворачиваю свежий, двух месяцев не прошло, номер «Noticias de Nueva Espana», взятый на ночь из избы-читальни. Все-таки дикие люди — даже газета у них выходит раз в месяц. Очередные мудрые указания вице-короля меня мало интересуют, нахожу ближе к концу заметку, отчеркнутую тонким карандашиком.

Ну вот кто они, журналюги, после этого?!

Какой же я все-таки наивный. Надеялся на морской круиз и забыл слова мудрейшего Павла Степановича, что-де на парусном корабле главный двигатель — матрос. К тому же наша грозная леди-капитан была не в духе. То ли от того, что ее дернули из любимой кузницы, то ли мы сердили ее неловкостью и неуклюжестью, но весь переход из бухты Бодега до Буэна Йерба был непрерывной чередой разных учений. Парусных, артиллерийских, по борьбе за живучесть — фантазия у капитана богатая, я бы даже сказал, извращенная.

Была, впрочем, и ложка меда. После остановки у Президио (укрепление на входе в бухту, разом батарея береговой обороны и таможенный пост) Елена объявила нам, что-де испанские офицеры были восхищены нашим маневрированием в лучших традициях военного флота. Может, это было лестью галантного кабальеро прекрасной даме, но приятно.

В любом случае я сейчас интурист с инвалютой. Заинструктированный по самое не могу о нежелательности связи со шпионками и тем более шпионами, и чтобы от группы ни на шаг. Логично — здесь мы чужаки, конкуренты и богачи. А на ярмарку собирается много охочих до чужого добра. Так что я иду в затылок за Анатолием и зорко смотрю по сторонам.

Вокруг пестрая шумная толпа. В Санта-Кларе было как-то спокойней. Хотя там я бывал только в будни, а тут — базарный день в самом прямом смысле слова. Более-менее единообразно одеты лишь солдаты и индейцы (торговлю оружием и вообще железным товаром мы практически монополизировали, а вот текстиль после подковерной борьбы оставили испанцам). У первых форма, у вторых — бедность. Остальные — всяк молодец на свой образец. Испания, она ведь только издалека едина. Внутри — больше дюжины провинций, отличающихся иногда даже языком. И каталонцы еще помнят, как их деды резались с кастильцами во время «войны за испанское наследство». В колониях испанцы слегка перемешались между собой, но смешались и с индейцами, которые тоже очень разные. А теперь волею вице-короля люди со всех концов Новой Испании собраны здесь, на краю ойкумены. В результате пестрота расцветок и фасонов такая, что фонтан «Дружба народов» отдыхает.

Над ярмаркой, перекрывая гомон толпы, летит резкий звук. Господи, неужели какой-то «попаданец» напрогрессорствовал вувузелу?! Наши вожди переглядываются и начинают проталкиваться в том направлении. Мы по очереди, опираясь на плечи товарищей, подпрыгиваем. Впереди — фургон с гордой надписью «Колизей». На козлах парень. Хорошо поставленным голосом объявляет о гастролях прославленного в самом Мехико кукольного театра. Появляется первая кукла, в плаще и с карикатурно длинной шпагой, и начинает жаловаться на отсутствие денег. Из толпы кто-то кричит: «Кристобаль, вербуйся в колониальную пехоту», и зрители ржут. Благородному дону является дьявол и предлагает продать душу. Они торгуются, вызывая взрывы смеха на площади. Кристобаль получает мешок золота, а дьявол исчезает с какой-то маленькой фитюлькой, обозначающей расписку. Потом герой соблазняет чужую жену, которая долго мнется, а зрители орут от нетерпения и дают советы. Потом пьет и играет в карты, причем мешок с деньгами на глазах худеет, к бурной радости заметивших это зрителей. Кристобаль обнаруживает исчезновение денег, берет в долг у ростовщика, которого публика освистывает, и вновь играет в карты. Потом приходит ростовщик и требует вернуть деньги. Должник отбрехивается, ростовщик скидывает свою хламиду и оказывается чертом, хватает дона Кристобаля и утаскивает в ад.

Парень-зазывала обходит толпу, собирая деньги, потом возвращается обратно и объявляет новую драму, которую не показывали еще ни в Мехико, ни в Мадриде. Я бы пошел дальше, но наши командиры явно заинтересовались спектаклем.

Появляется кукла в пышных одеждах и с совершенно дебильным лицом и начинает требовать денег у кукол видом поумнее. Те отказывают в непарламентских выражениях. Парень с козел объясняет, что это-де английский король просит денег у парламента. Получив отказ, король вызывает адмиралов (судя по темно-синим одеждам и карикатурно большим треуголкам), и они начинают обсуждать, кого бы ограбить. Францию не получится, это все равно что стричь бешеную собаку. Перебирают другие страны, но у всех или нет денег, или есть сильная армия. Вспоминают про Испанию и ее колонии и решают откусить краешек от этого пирога. Кукол убирают и объявляют второй акт.

Появляется офицер в форме подозрительно знакомого цвета. Он зевает, требует вина и донесений. Бегают вестовые и докладывают о том, что солнце взошло, ветер дует, индейцы не бунтуют и даже дикие свиньи не ходят на огороды от страха перед грозной инфантерией испанского короля. Появляется краснокожий с перьями на голове и начинает жестикулировать. Комментатор «переводит» — дескать, приплыли англичане, высаживаются на берег. Жесты разведчика почему-то смешат зрителей, а когда он показывает себе на гульфик и это переводят как «несметное множество», публика валится от хохота.

Офицер (его, оказывается, зовут дон Алессандро) собирает свое невеликое войско и произносит патетическую речь. Солдаты сомневаются, кто-то спрашивает про жалованье и мгновенно получает ответ: «Наше жалованье в английских карманах! Победим — получим его». Публика одобрительно гудит. Потом все уходят и через мгновение возвращаются с большими зелеными кустами из цветной бумаги. Кто-то из солдат начинает ворчать, что трудно притворяться деревом, когда тебя муравьи грызут. Его одергивают. Входят англичане, все одинаковые, в красных мундирах и шагают в ногу. Кажется, я знаю, как кукольник этого добился — тяги от разных кукол соединены, двигая один рычаг, он заставляет поднять ноги всю группу.

Тут я ощущаю сбоку какое-то движение, оглядываюсь и вижу, что Кобра держит за руку незнакомого парня. И не просто за руку, а за неестественно отогнутый палец. Вид у парня какой-то нездоровый, бледный и испуганный. Заметив мой взгляд, Кобра прикладывает палец к губам и показывает на «сцену».

Там испанцы перестали притворяться кустами. Громкий треск изображает ружейную стрельбу. Англичане падают рядами, причем каждый раз за упавшим рядом оказывается следующий. Публика вопит, как на стадионе после забитого мяча. Последний, неполный ряд, дон Алессандро, выскочивший на середину со шпагой, уговаривает капитулировать. Англичане уходят по-прежнему группой, но как-то уныло. А зазывала произносит здравницу «защитникам наших рубежей». Потом он опять обходит зрителей с шапкой. Мы, не сговариваясь, щедро сыплем серебряные реалы. И уходим, провожаемые объявлением о следующей пьесе, про дона Хуана и каменного гостя.

«Каменного гостя» я бы посмотрел — интересно все-таки, что Пушкин сам выдумал, а что только перевел. Но Кобра несколькими словами гасит мое любопытство. Оказывается, наш недобровольный спутник, которого он ведет за палец, покушался на мой кошелек, и если бы не бдительность старших товарищей… Теперь неудачливого карманника за нашими спинами «потрошат», причем я готов поспорить на восемь реалов, что словам, употребляемым «безопасниками», сеньорита Долорес не учила. Разговор, впрочем, недолгий. Воришка покидает наше общество кубарем и, вскочив на ноги, убегает, провожаемый свистом торговцев и подгнившими фруктами.

За спиной — взрывы хохота. Похоже, здешний «Дон Жуан» — комедия. Но мне не до искусства — надо работать.

Продвигаемся вдоль палаток с тканями, постепенно обрастая свертками. Особенно я — Александр и Сергей надавали заявок от или, точнее, для жен и жениной родни, так что приходится закупаться за троих. Сумок здесь еще не придумали, а нанимать носильщиков как-то непривычно. Да и сердце екает доверять свежекупленную вещь незнакомому мальчику на побегушках. Но приходится. Торговцы, заметив нас, оживляются и начинают орать, расхваливая свой товар. В общем, натуральный восточный базар. Голова идет кругом, к тому же заныл коренной зуб — кислотные пары в лаборатории не лучшим образом влияют на их, зубов, состояние. К концу ряда я мечтал только о том, чтобы это поскорее кончилось. И, не торгуясь, купил на последние деньги какой-то несусветно дорогой «каликут» — хлопчатую ткань с аляповатыми розами. А товарищи вместо сочувствия тихонько вертели пальцем у виска.

Самое же обидное, что по возвращении на корабль зуб прошел. То ли от полоскания соленой водой, то ли от обещания Елены вырвать его плотницкими клещами. Но, чую, не избежать мне нашего доброго доктора, с его ручной сверлилкой и без обезболивания…

Меня не понимают, не уважают и не верят. Я всем говорю, что мы обязаны спасти Фарадея, потому что мы же его и погубили. Лишили чести открыть «превращение электричества в магнетизм» и много чего еще по мелочи. А мне отвечают… По-разному отвечают, но никого, кроме меня, это не волнует. А ведь это, несомненно, наше влияние. Дон Хосе, вероятно, подсмотрел у нас что-то электромеханическое. Скорее всего, когда мы готовились встречать англичан — тогда конспирация от хроноаборигенов волновала как-то меньше, чем собственные жизнь и здоровье и их залог — строительство укрепрайона. А может, еще где «прокололись». В любом случае падре проконсультировался у своего знакомого ученого из Мехико. У того было все необходимое для совершения эпохальных открытий: проволока, фольга и служанка, готовая выполнять самые необычные прихоти своего хозяина. Например, часами крутить ручку электрофорной машины, заряжая внушительную батарею лейденских банок.

Пропуская импульсы тока от заряженного конденсатора через разные фигуры из проволок, он обнаружил взаимодействие проводников с током (параллельно натянутые струны начинали звенеть, как от удара). Додумался до катушки индуктивности в виде спирали из толстой проволоки и обнаружил явление электромагнитной индукции — когда он пропустил разряд через одну катушку, служанка, принесшая другую такую же, получила чувствительный удар током.

Причем если вы думаете, что я узнал это из разведсводок, то напрасно. Эксперименты благородного дона подробно (с гравюрами) описаны в «Транзакциях королевского общества». За то время, что почта (и контрабанда) добиралась к нам из Лондона, об удивительных открытиях Антонио де Леон-и-Гама узнала вся Европа. Интересно, единицу измерения чего назовут в его честь?

Впрочем, у нас есть заботы и важнее. Из Гвадалахары пришел грозный приказ — обеспечить безопасность побережья от суккубов, они же сирены, которые пляшут в голом виде на побережье океана и соблазняют моряков. Во-первых, это клевета — индианки были не голые, а в гидрокостюмах. И не плясали, а грелись — океан у побережья Калифорнии холодный, и пока наберешь съедобных раковин, закоченеешь. В заливе теплее, но там вся литораль уже поделена и интенсивно используется. Поэтому прорезиненная ткань, забракованная суровым Климом, была раздарена женам, свояченицам и вообще родственницам из индейцев. Пошитое было ненамного эротичнее водолазного костюма-трехболтовки. Но истосковавшимся по женскому обществу морякам хватило. Торговец, шедший к старому английскому форту (все-таки радует испанское сердце любой трофей, захваченный у давних врагов), остановился и спустил две шлюпки. Женщины не стали дожидаться высадки — мудрость предков гласит, что разговаривать с купцами — дело мужчин. Многочисленных и вооруженных. Матросы, однако, были настойчивы и долго бегали по лесу. Спотыкаясь, напарываясь на сучья и налетая на деревья. Индейцы, провожавшие своих жен, сестер и дочерей, потом торжественно поклялись, что не сняли ни одного скальпа, не взяли ни одного трофея и не посчитали ни одного ку. Тем не менее, моряки вернулись на свою посудину обиженные. Но то ли там были не только моряки, то ли нас хотят прижать или прощупать, в любом случае есть приказ, и его надо выполнять. Надеюсь, Дядя Саша что-нибудь придумает…