Раздел 2

Это весна, это просто весна, — говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожное нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.

Он сонно прошаркал по полу обутыми на босу ногу высокими калошами, металлически затарахтел в сенях, загромыхал наспех наваленной в угол утварью, затем открыл дверь, привычно цыкнув на пса, выскочившего ему навстречу, и вышел во двор. Остановился посредине, огляделся, будто впервые заметил рассветный рай, широко раскинул руки с пустыми ведрами, взглянул на небо, на легкие облака, улыбнулся еще вялым внутренним мыслям и до хруста в хрящиках потянулся. «Как только люди живут в этих каменных городах, где и ветру повеять негде? Дураком я был раньше, это точно», — подумал он и неторопливо посунулся через дорогу во двор к Сопильнячке. У нее колодец был таким глубоким, что пока достанешь ведро воды, так ухайдакаешься. Зато сама вода казалась сладкой, как из того родника, что пробился у пруда. У Грицька во дворе и своя вода была, да больно соленая и жесткая, разве что не морская.

На проселке, который Григорий переходил, по правилам оглянувшись налево-направо, машин не было — рано еще, днем вот появятся. Поэтому он остановился на самой его середине, споткнувшись о мысль про ключ с вкусной водой, и недоуменно оглянулся: расстояние между его и соседским колодцами не составляло и сотни метров. Почему же вода в них разная? Зависать на этом ему не хотелось, как еще не хотелось вообще никаких усилий. «Надо расчистить родник у пруда и накрыть оштукатуренным панцирем, а то туда ветром пылищу задувает, да и ребятня шкодит, мусор бросает. А под ним ямку выкопать и сделать криничку, чтобы не побираться у тетки Насти водой», — текли дальше его мысли.

Но углубиться и в этот вопрос он не успел. У колодца Сопильнячки стояла гнедовская невестка Дарка и старательно пыталась справиться с опущенным вниз ведром, которое, очевидно, там плавало на поверхности и не набиралось водой. «И здесь руки нужны! Дела того — на копейку, грузило приделать, а сделать некому», — вздохнул Григорий, подходя ближе.

— Помочь? — приветливо обратился он к Дарке.

Года два назад эту девицу высватали в соседнем селе за Юрия Гнедого, и она прижилась тут как своя. «Красивая девка! Но попробуй, положи на нее глаз, так Гнедой рыло начешет без долгих сборов и не крякнет. Лучше бы этот колодец отремонтировал тетке Насте, а то, гляди, на меня как раз и рассчитывает, жеребец».

— О, привет, женишок! — нахально улыбнулась Дарка.

— Какой я тебе женишок? — не растерялся Григорий. — Ты, давай, не вводи меня в искушение, а то я такой.

— Известно, какой. Снова какую-то профуру домой привез!

— Прикуси язык, детка! — прикрикнул на нее Григорий. — Это не твое дело.

— А чье? Нет, вы только посмотрите на него! — риторически обратилась она к воображаемым свидетелям. — Он подает нашим мужикам дурной пример, а ты — молчи. Да я тебе, голубок, в глаза скажу, кто ты есть.

— Ты что, не выспалась? — недоуменно заморгал глазами мужик, переминаясь с ноги на ногу.

— Сначала он привозит сюда курортную лахудру и позорится перед людьми. Теперь еще лучше — по газете черт знает кого выписал. Ты что, инвалид? По-человечески жену найти не можешь? Посмотри, сколько одиноких женщин вокруг.

— Чего ты варежку разинула? Вон люди уже из окон выглядывают. Я тебе не сват, не брат. Отцепись от меня!

— Да, разинула! Потому что моя подруга из-за тебя, паразита, под ножи пошла, а я только сегодня утром об этом узнала. Разве ты мужик? Ты — лох нечесаный. Вымахал как гагай, а настоящее чувство оценить не в состоянии. Пусть только, рожа твоя страшная, с ней случится что-нибудь плохое — я тебя прибью, не побоюсь. Ходишь здесь, зубоскалишь от дурного ума, а она там мучится.

— Дарья, — обруганный Григорий еще держал марку, хорохорился: — Прекрати молоть ерунду! Какая подруга? — его аж в пот вбросило, он, естественно, был не без греха, но чтобы посылать женщину под ножи…

— Не знаешь? — ехидно прищурила глаза Дарья.

Она уже набрала воды, перелила ее в свое ведро и стояла перед соседом, подбоченившись и отталкивая его плечом от ручки вертуна, чтобы он не отвлекался от разговора.

— Не знаю…

— А Татьяна Проталина? Не строй из себя невинность, паразит!

— Та-тья-на? — переспросил он со смесью удивления, растерянности и облегчения, и наконец вытер пот со лба, сдвинув фуражку на затылок. — Да не было у меня с ней ничего! С такой страшилкой я и за деньги не связался бы. А разве она что, забеременела?

— У таких раздолбаев, как ты, одно на уме, — резюмировала Дарка, чуть улыбнувшись при этом. — Не забеременела, слава Богу, а красоту поехала наводить, чтобы тебе, псу подзаборному, понравиться.

— А причем здесь ножи, о которых ты болтаешь?

— Так она же на пластическую операцию легла, аж в Киев подалась. Гришка! — снова повысила голос молодая женщина. — Если ты в самом деле собираешься жить с этой вертихвосткой, которая вчера свои сюда бебехи привезла, я подожгу твой гадючник вместе с тобой. Вот увидишь! У-у-ух! — она энергично замахнулась на него согнутой в локте рукой, будто именно локтем и хотела ткнуть его в рыло. — Врезать бы тебе от души да Татьяну жалко.

С этим Дарья решительно зашагала со двора, энергично поводя крутыми бедрами, а Григорий остался стоять, как кол проглотил.

Вот это да… Каждый по-своему видит мир и относится к нему.

После этого разговора Григорий несколько дней ходил как побитый. Во-первых, для него стало новостью, что Татьяна Проталина, школьная библиотекарша, в него влюблена. И ни разу виду не подала, хотя бы, простая душа, намекнула! А во-вторых, он не знал, что и думать о ее затее с пластической операцией. Это она потом цепляться к нему начнет или как? Не хватало еще таких хлопот на его голову! Однако интересно, давно ли у нее это. И более ли красивой она воротится в село?

Григорий Летюк был привлекательным мужчиной весьма подходящего возраста: высокий, коренастый, правда, немного флегматичный. Если не считать последнего, то его вполне можно было считать красавцем. Даже тот, кто не собирался присматриваться к нему тщательнее, не мог не заметить прямого носа, загадочных темных глаз с оливковым отливом, волнистых волос, аккуратно облегающих голову, и круглогодичной загорелости кожи или, лучше сказать, берендеевского ее цвета, через который на щеках дьявольски откровенно пробивался дерзкий румянец. Взгляд Гришкиных волшебных глаз всегда был улыбчивым и спокойным, что свидетельствовало о его молодой доверчивости и стариковской мудрости — взрывоопасной смеси для мечтательных молодок. Такое странное сочетание качеств, конечно, на самом деле не могло иметь места, однако Григорий хоть и был мало тертым калачом, зато смышленым.

От матери он взял покладистый характер, доброжелательность и отзывчивость к людям, а от отца — трудолюбие и мужской талант ко всем делам на свете.

После окончания школы, а потом и после службы в армии мальчишка мечтал уехать в город, да не удалось ему это, не успел. Сначала умерла мать, долго страдавшая сахарным диабетом, а за ней и отец не промедлил — поймал инсульт. Первая по-настоящему болезненная потеря вызвала в нем глубокое потрясение, а потом, когда в доме вторично загорелись траурные лампадки, он пережил потрясение еще раз, и его ранимая натура впечатала в себя грусть на всю жизнь. Ему часто казалось, что он просто недосмотрел своих родителей, мало уважал их, а то вдруг он начинал укорять себя в том, что иногда не считался с ними. Теперь Григорий каждый свой шаг выверял и спрашивал у себя, одобрили бы его дорогие люди, которых теперь не было рядом, и что бы они ему посоветовали. Затем в его характере прописалась нерешительность, и в спешных делах он не всегда попадал на наилучшие решения.

Родители оставили ему новый дом, который отдать в чужие руки он не отважился, а потому остался в нем жить сам. А город — романтическая мечта — продолжал манить. Григорию часто снились разноцветные огни, асфальтированные дороги, обходительные люди и красивые, душистые девушки. Живых впечатлений о городской жизни он не имел, а поэтому представлял ее себе по кинофильмам. Иногда тоска донимала так, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Тогда в интуитивных поисках утешения Григорий ехал к сестре в Запорожье и там гулял вечером по проспектам и широким улицам, среди разгула искусственных звуков, свидетельствовавших о безвкусице тех, кто полагал, что это играет музыка, рассматривал неоновые вывески, рекламные щиты, освещенные витрины магазинов.

Эта терапия дала желаемый результат — со временем молодой мужчина стал замечать, что он лучше чувствует себя в селе. Здесь меньше шума, нет грохота и суеты и дышать есть чем. Как-то незаметно былые порывы канули в прошлое, образ Гришкиной жизни окончательно установился, но в нем, к сожалению, не обнаружилось места женщинам, по крайней мере сельским. Очень начало походить на то, что он заплесневеет холостяком. И это его не мало страшило, так как перезревшие женихи всегда вызывали у него неприязнь, как что-то противоестественное, увечное. И скоро Григорий привык целыми днями топтаться на заводе, где у него был собственный закуток — он работал инструментальщиком в механическом цехе, — а потом возвращаться домой. Его устраивал непритязательный быт, нехитрые крестьянские заботы. Летом он до самых сумерек копался в огороде, а зимой читал книги и смотрел телевизор. Мысли о том, что сюда, где все напоминало родителей, может прийти какая-то местная ворона и взяться наводить свои порядки, были ему невыносимы. Вопреки здравому смыслу он отдавал предпочтение тому, чтобы ничего не менять в своей жизни, хотя и понимал, что так долго продолжаться не должно.

На третье или четвертое лето этой маеты Григория неожиданно пригласил к себе председатель заводского профсоюза Михаил Неруда.

— Не желаешь поехать в отпуск? — спросил он Григория.

Тот опешил, но с ответом не задержался:

— Поехал бы, так некуда.

— У нас горят две путевки в Железноводск, на минеральные воды. Так разве наших домоседов оторвешь от грядок и свиней! Поедешь?

— Ну, я, предположим, согласен. А кто еще поедет, второй?

— Женька Дмитренко. Подойдет тебе такой попутчик?

…Но Женьки на курорте почти не видно было, он носился где-то по экскурсиям и фотографировал экзотику, чтобы дома было чем отчитаться перед женой.

Григорий не успевал за ним. Ему нравилось трижды в день приходить к бювету, пить горячую воду, немного пахнущую тухлым яйцом, и долго гулять среди нарядной публики. Абрисы Железной горы, вонзавшейся закругленной верхушкой прямо в небо, побуждали наблюдать движение солнца или луны, размышляя о вечности. Тешили глаз горная растительность, прыткие почти ручные белочки, местные птицы. Свежий воздух шел Григорию на пользу, его душа согрелась, освободилась от ощущения обреченности. И ей захотелось тепла, любви — большой, бездумной, пылкой. Отдых на серных водах повлиял не только на желание любить во взаимности, но и укрепил его волю. Григорий почувствовал себя смелее и начал преисполняться решительности. Это все еще только накапливалось в нем, только зрело внутри, спрятанное даже от собственного осознания, но внешние признаки не замедлили проявиться: готовность к рыцарским подвигам так и распирала душу, так и брызгала во все стороны, так и струилась вокруг него и, как все ярко выраженное, незаметной не осталась.

— Вы не обо мне мечтаете? — обратилась к нему симпатичная девушка, когда он в очередной раз уселся на парковую скамейку, не мурлыкнув к тем, кто там уже сидел. — Добрый вечер, — первой поздоровалась она и пододвинулась ближе.

— Извините, — смутился Григорий, — может, и о вас, — прибавил, смелея.

— Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Карина, — она не подала руки, а только улыбнулась, как-то будто виновато. — Это вы простите, что я побеспокоила вас. Но здесь так мало молодежи. А вас я вижу не впервые. Вот и заговорила.

— Вы тоже лечитесь?

— Не так, чтоб очень… — с сомнением ответила девушка. — Просто приехала попить водички. Ведь это не помешает?

— Наверное, нет. Ой, а я Григорий. Назваться забыл.

Девушка была как раз такой, какая виделась ему во снах, — высокая и стройная смуглянка с горящими глазами. Они познакомились ближе, еще ближе и совсем близко. Карина оказалась затейницей, каждый день у нее созревало множество предложений относительно того, куда пойти, что посмотреть, как интереснее провести время. Ходили они и в ресторан, и в финскую баню, даже на стриптиз она его потащила — денежки так и выпрыгивали из кармана, как стрижи. Под конец отпуска у Григория даже на хлеб не осталось, хорошо, что обратный билет он взял заранее. Погуляли, одним словом.

— Ой, как я буду жить без тебя? — запричитала девушка в один из последних дней. — Зачем Бог разлуку на людей насылает…

Григорий намек понял. В тот вечер он ей ничего не сказал, промолчал, взяв тайм-аут, чтобы подумать. А чего было думать? Карина — красивая, энергичная, видно, что не глупая. Она и по хозяйству поможет, и порядок в доме будет держать. Говорит, что знает компьютер, значит, можно устроить ее на работу секретаршей, как теперь говорят — офисом-менеджером, к кому-нибудь из местных богачей. И вдобавок во всем соглашается с Григорием и в постели не ленится. С какой стороны ни возьми, она подходила ему. А то, что сирота, так и он один-одинешенек на белом свете. Его сестра или ее брат — это не помощь, не опора и не тыл, а так — лишь бы считалось, что есть родственники.

«Вот как мы здесь жили три недели, не разлучаясь, так и дома будем жить, — успокаивал себя Григорий. — Только здесь мы развлекались, а там будем работать. Чего сомневаться или бояться?».

И он привез Карину с собой. На вокзале, когда они сошли с поезда, Григория прожгла мысль, что девушке не понравится Славгород. Ведь это — почти село, а она же жила… Стоп, а где она раньше жила?

В неистовстве курортной любви он даже не поинтересовался этим. А теперь выспрашивать неудобно — как не крути, а он уже попросил ее руки и получил согласие.

Григорий остановился, вопросительно взглянул на Карину, и она ему подбадривающе кивнула в ответ. Три километра от станции шли пешком, брели полями, под посадками, чтобы меньше любопытных глаз их видело. В конце концов добрались домой, пройдя последний отрезок пути огородами.

— Прошу, заходи, — взволнованно сказал Григорий, открывая калитку. — Не бойся, собака привязана.

— Кого же ты оставлял здесь на хозяйстве на целый месяц? — спросила девушка, поняв, что во дворе никого нет. — Кто твою живность кормил?

— Соседи, через два дома от меня живет наша почтальонка, тетка Флора с дочкой Ириной, вот они и присматривали, — хозяин тем временем заглянул в почтовый ящик, вынул газеты и отпер дверь.

…Гришкин дом был точной копией тех старинных сооружений, в которых под одной крышей жилы люди, располагались помещения для домашних животных и другие хозяйственные постройки. Он имел двое входных дверей. Одни вели в хлев, свинарник и курятник, другие — в жилую часть. Между ними размещались хозяйственные помещения: сарай, амбар, кладовая и хранилище инвентаря. Отдельного входа с улицы эти вспомогательные помещения не имели и соединялись с хлевом и человеческим жилищем рядом темных коридоров. Вообще дом был хоть и не произведением искусства, зато удобным, главное — он занимал малую площадь и не нуждался в большом дворе. Издавна такие дома испытаны были в ненастье, ибо позволяли, не выходя на улицу, управляться с хозяйством и со всей домашней работой.

У входа в жилую часть дома была пристроена небольшая веранда, оснащенная столиком под окном и двумя табуретками возле него. Дальше шел коридор. Большую часть его торца занимала стремянка, ведущая на чердак, а в уголке коридора одинокой свечкой торчал холодильник. В следующей комнате, скорее всего, служащей холостому парню прихожей и гостиной вместе, Карина села на краешек стула и осмотрелась. Григорий бросился к окну отворять форточку:

— Воздух застоялся, проветрю.

— Ты, помнится, говорил, что у тебя дом новый, — разочарованно заметила Карина, видевшая в своем воображении — теперь можно было ставить сто против одного — современную многоэтажную виллу.

— А он и есть новый, четыре года назад выстроен, но по старинному проекту.

Карина скептически фыркнула, но ничего не ответила. Тогда Григорий, заметив ее разочарование, обрадовался, что она промолчала, — думал, что привыкнет да притрется. А намного позже, сказать наперед, жалел, что она не ударилась в скандал — вот тогда точно можно было бы рассчитывать, что она притрется. А так, видишь, затаила свое, неискреннее…

Славгородские женщины потеряли дар речи! На Григория многие из них смотрели с надеждой и ожиданием. Но местные претендентки на роль Гришкиной жены его не торопили, пребывая в уверенности, что он ручной и домашний и никуда не денется. И вот на тебе — выкинул кандибобер!

Карине и село, и дом — пускай уж будет длинный и узкий — понравились, как она, перегорев первыми впечатлениями, сказала. И Григорий старался верить ей.

— А после свадьбы я поеду домой, заберу свои шмотки, улажу дела с квартирой и регистрацией, уволюсь с работы, — тарахтела Карина, развешивая в шкафу наряды.

Но Григорий, не забыв ее фырканья в день приезда, затеваться со свадьбой осмотрительно не отваживался, молодые скромно зарегистрировали брак, а на следующий выходной созвали соседей, пригласили ближайших родственников и посидели во дворе под виноградными гроздями с хорошей выпивкой и закуской.

И все-таки он немного перебрал — свадьба есть свадьба. Тем более что на праздник приехал единственный родственник молодой — брат, с которым она, по ее словам, давно не виделась. Григорию новый родственник понравился, поэтому он и потерял бдительность с выпивкой.

Гости разошлись далеко за полночь, и Григорий, простившись со всеми и украдкой вздрагивая от пьяной икоты, грустно взглянул на неубранный стол и груду грязной посуды.

— Иди отдохни, — ласково сказала Карина, заметив состояние своего скороиспеченного мужа. — Я сама здесь уберусь.

— Спасибо, — облегченно буркнул Григорий и исчез в темноте, Карина не успела даже увидеть, куда он подевался.

А Григорий решил в дом не идти — понимал, что в духоте его развезет еще больше, поэтому пристроился на садовой скамейке под кустами жасмина, где его никто не мог увидеть, прихватив на всякий случай тряпку в качестве подстилки. Но, как говорят, Бог милостив — к нему пришел сон, а со сном облегчение. Проснулся он оттого, что озяб, но его еще что-то насторожило. Это были чьи-то голоса, специально приглушенные.

Он чуть приподнял голову от скамейки и прислушался, подумал, может, жена его зовет. Один из голосов в самом деле принадлежал Карине, но она не к нему обращалась, а говорила с братом. Ага, чаевничают за убранным столом, — догадался Григорий, и уже хотел было присоединиться к ним, чтобы снять похмельную сухость во рту, но то, что услышал через минуту, удержало его на месте.

— Как ты закадрила этого лоха? — спросил брат. — Зачем он понадобился нашей королеве трахкодромов?

— Чуток отдохну, — доверчиво сказала Карина. — Подлампичусь на чистом воздухе и на свежих харчах, а там посмотрим. А закадрила легко. В тот день клиентов не было, и я уже собиралась идти домой. Когда смотрю — сидит среди баб какое-то чувырло. Присмотрелась — морда лица будто ничего, хотя видно, что жлоб-жлобом и рассчитывать не на что.

— А зачем тогда связалась? Сколько времени потеряла! А я думаю, чего это ты без денег, не заработала ничего.

— Говорю же тебе, я вдруг испугалась возраста и подумала, что пора причаливаться. Я уже в годах, устала. Это хорошо, что он не додумался в паспорт сунуться, а то увидел бы, что я на десять лет старше его. Тогда бы каюк мне был, а не брак.

— Не много бы потеряла…

— Попробую пожить по-человечески…

— Пожить? С кем? С этим чучелом?

Собеседники затихли. Слышалось только недовольное сопение брата и задумчивый вздох сестры.

— Давай не загадывать наперед. Сначала отдохну, а там посмотрим, — повторилась после некоторой паузы Карина. — Недаром же во мне какие-то струны зазвенели. Надо с этим разобраться. Может, привыкну. Вариант-то не плохой.

— Возможно, — сказал брат, и в его тоне почувствовались интонации согласия и недоверия. — Если бы так случилось, я бы за тебя только порадовался.

Григорий оцепенел. Вот оно что! Так она — старая карга! И это у нее не любовь была, а расчет! А чем она занималась раньше, чем на жизнь зарабатывала? Он боялся даже подумать о том, что напрашивалось в ответ. Значит, она не отдыхала в Железноводске, а работала там проституткой. Вот встрял… Господи, за что?

— Я приехал сюда на машине, — тем временем сообщил Каринин брат.

— На папиной? А где ты ее оставил? — удивилась Карина.

— На вокзальной стоянке.

— Зачем?

— Откуда я знаю? Что-то «профессиональное» сработало. Возможно, я подумал, что можно облапошить клиента и драпануть назад, поэтому и не хотел светиться. Я же не знал, что ты это серьезно затеяла.

— Крутой «мерс» на сельской стоянке ты называешь «не светиться»? Насмешил. Да у Гришки и брать нечего! — засмеялась Карина. — Нет, не намекай, оставь… Попробую серьезно.

— Если серьезно, тогда вот что, Карина… — голос молодого мужчины наполнился неподдельным теплом. — Только ты не смейся, сестричка, но… я ведь люблю тебя. У нас с тобой никого нет, и я как мужик должен позаботиться о тебе.

— Что ты лепечешь такое непривычное? — насторожилась Карина.

— Я сейчас на мели, ну, пустой, приперся без подарка. Поэтому… возьми машину себе. Я завтра оформлю генералку на Григория. Надо же чем-то воздать ему. Он, похоже, нормальный мужик, простак только…

— Ты ополоумел? Год назад, после смерти отца, чуть горло его вдове не перегрыз за машину, а теперь просто так отдаешь черте кому?

— Такой паскуде как его вдова я не отдал бы и пары изношенных ботинок. А Григорий пусть катает тебя на здоровье.

Ой, спасибо, братец, — криво улыбнулся сам себе Григорий и протрезвел, как рассола напился.

С тем голоса отдалились — Карина повела брата в дом.

Однако козлам, таким как я, неплохо платят, — подумал Григорий с кривой ухмылкой. Он уже понял, что ничего изменить даже и не попытается, понял, что у него на это нет ни воли, ни фактических оснований. Что он завтра скажет? Что подслушал разговор? Так они ничего плохого о нем не говорили, а то, что употребляли жаргон… Теперь многие так разговаривают. И на возраст Карины жаловаться смешно, она же не прятала от него свои документы. Мог бы полюбопытствовать. Интересно, как он о машине разговор заведет?

Где-то в глубине мыслей крутилось что-то о детях, вспоминались его мечты о полноценной семье.

А произошло все очень просто. На следующий день Карина укатила с братом, объяснив, что едет в Железноводск за своими пожитками. Пока ее не было, Григорий успокоился. «Просто хотелось женщине выйти замуж, вот она и старалась. Что здесь криминального? Вполне понятное, житейское дело, и винить Карину не в чем».

И назад они приехали вдвоем с братом.

— На, катайся, — небрежно бросил новый родственник ключи от своего крутого «мерса» Григорию. — Дарю на счастье.

— Да ты что? — испугался Григорий, забыв, что уже знает об этом сценарии. — Нет, не надо. Это очень дорогой подарок, — и он невольно скосил глаза в окно, где во дворе стояла начищенная машина, к которой и подходить было страшно — очень крутая.

— Прекрати, — остановил его Каринин брат и молча выложил на стол генеральную доверенность и остальные документы на машину. — Я все оформил, проблем не будет.

— Ой, нет! — Григорий был искренним, он испугался, что на такую красоту польстятся если не настоящие грабители, так местная шпана. — Еще украдут! Я не хочу отвечать потом за чужие грехи.

— Кто нагрешит, тот и отвечать будет, не волнуйся. У нас суд короткий, а руки длинные, — многозначительно хихикнул он.

На том и порешили. Инцидент, как говорится, был исчерпан. Как и в первый приезд, гость надолго не задержался и утром уехал домой.

У молодоженов потянулись обычные будни.

Вскоре Григорий удостоверился, что Карина устраиваться на работу не собирается, равно как и работать дома. Готовить она не умела, стирать не хотела, убираться по хозяйству гнушалась. Сладкие ночи начали Григория утомляли, Каринина изобретательность в развлечениях — надоедать, а дальше — злить.

— Займись чем-то полезным, — начал он говорить ей. — Мне перед людьми стыдно, что у нас кабанчик визжит от голода и двор не подметен.

— Я?! — Карина округлила глаза, тыкая пальчиком себе в грудь. — Сделай сам. Ты же до этого успевал как-то, не переломился.

— Карина…

— Иди лучше ко мне, — тянула она его в постель.

Первой поняла, что Летюк капитально влип в несчастье, та самая Ирина Квасенко, что была дочерью тетки Флоры, здешней почтальонши. Она заглядывалась на Григория — даже он это замечал — и уже вот-вот хотела приступиться к нему поближе, как он, дурак, привез в Славгород эту вертихвостку.

— Килина, — как-то позвала она от калитки жену Летюка. — Выйди сюда, поговорить надо.

— Я не Килина. Меня зовут Карина, — поправила та Ирину, подходя ближе. — Чего тебе? Ты кто?

— Может, на курортах ты для своих клиентов и Карина была, а тут — Килина. А я кто? Я Грицкова любовница, — дерзко солгала соседка. — И пришла сказать, чтобы ты уматывала отсюда и кивала пятками аж до кавказских предгорий.

Ирина думала, что так «врезала» сопернице этими словами, так «дала ей прикурить», что та сейчас рассыплется в пух и прах. Ха! Карина и бровью не повела.

— Ты все сказала? Думай, чтобы потом не обижаться.

— Оставь Григория в покое, — прошипела Ирина. — Зачем он тебе?

— Ага. Значит, сказала все? Тогда впере-ед!!! — и с этими словами Карина уцепилась «Грицковой любовнице» в патлы.

В Славгороде женщины, случалось, что ссорились, иногда и в более резких выражениях, чем те, которые разрешила себе Ирина, но до мордобоя дело не доходило. Минут десять девушки молча таскали друг друга за волосы. В конце концов Ирина почувствовала, что Карина — почти профессионал, видно, ей часто приходилось выяснять отношения таким способом. А Карина тем временем перешла ко второй стадии поединка и к физическим действиям прибавила психологический прессинг, угрозы, шантаж и оскорбления:

— Я тебе сейчас рыло располосую, — глухо выдохнула она и высунула из лап когти. — Я тебе гляделки выцарапаю. Я тебя с сумой по миру пущу! — ободрялась угрозами в адрес агрессорки. — Какая из тебя любовница? Тьху! — смачно плюнула в Иринину сторону. — Сдохлятина-а!!! Ну-ка покажи, покажи, что у тебя здесь есть! — и она начала разрывать одежды на Ирининой пазухе.

— Гриша! — закричала Ирина, видя, что ей не поздоровится. — Выйди к нам, уйми свою босячку. Где ты ее выкопал, несчастье на свою голову!

Испуганный Григорий разнял женщин, развел в разные стороны.

— Вы что, подурели… — пыхтел он от натуги, удерживая Карину. — Или вас бешеная собака перекусала… — приговаривал, отталкивая от себя Ирину.

— Подожди, подожди, — пообещала ему жена. — Будут теперь тебе и собаки, и кошки.

— Я тебя все равно отсюда выживу! — кричала уже от своих ворот Ирина. — А ты, Гриша, мудак тупорылый, еще мне спасибо скажешь!

Говорят, что речами и поступками искренней женщины руководит Бог. Может, и так.

Вот это да… Каждый видит мир по-своему и так же относится к нему.

Но Карина считала недостойным себя дуться или как-то по-другому демонстрировать мужу нанесенную ей обиду. Она просто не замечала его и жила своей жизнью.

— Я завтра поеду в Днепропетровск и пробуду там некоторое время, — сказала ему спустя несколько дней после потасовки с Ириной, затягиваясь сигаретой прямо в доме. — Предупреждаю для того, чтобы ты меня не искал.

— Я тебя просил не курить в доме. Тебе что, тяжело выйти на улицу? — буркнул Григорий.

Он только что пришел с работы и теперь невесело ужинал, обстреливаемый взглядами жены, как шрапнелью. Молчанку он переносил плохо, ему хотелось сорваться на упреки Карине, на выяснение отношений.

— Пошел на хрен, мудило, со своим домом, — уже не рядилась Карина в благопристойность, а была сама собой.

— Чего ты там не видела? — Григорий отодвинул тарелку с холодным борщом и повысил голос: — И кто тебя там ждет?

— Гринь, — снисходительно улыбнулась Карина и взлохматила ему волосы. — Не ревнуешь ли ты, часом? — спросила уже миролюбивее. — К подруге хочу съездить, пока зло на тебя пройдет. И твои любовницы тем временем успокоятся.

Она достала свою телефонную книжку, что-то выписала из нее на бумажку и положила листик на стол, прижав капустным вилком.

— Оставляю номер телефона, — объяснила. — Соскучишься, позвонишь.

Ну, не бить же ее, не драться!

Телефон «подруги» не отвечал ни через день, ни через неделю. Карина как в воду канула. Григорий уже подумывал, чтобы заявить в милицию об исчезновении жены, когда она вспомнила о нем, позвонила сама.

— Не беспокойся, — приветливо ворковала в трубку. — Я здесь нашла хорошую работу.

— Где ты? — волновался Григорий. — Возвращайся домой!

— Алло? — Карина делала вид, что не слышит его. — Я устроюсь на квартиру и заберу тебя в город.

— Где тебя искать? — безрезультатно допытывался муж, перебивая ее. — Приезжай домой! Я очень хочу тебя видеть!

— Ну, все. Бывай!

В последний раз она позвонила нескоро и предупредила, что за ее вещами приедет брат, а он, Григорий, пусть подает на развод, если хочет, так как она к нему не вернется. Пусть радуется, что она такая честная, считается с ним, вот беспокоится о нем. А у нее все благополучно. У нее начинается новая жизнь.

Вернее, продолжается старая, — подумал Григорий, не забыв в мыслях поблагодарить Ирину, что она своей выходкой подтолкнула Карину к отъезду. А то затянулась бы эта катавасия не на недели, а на смех курам — курортная жена позорила бы его тут неизвестно сколько. А так люди ничего не видели, а что услышали — то забыли.

Естественно, развод Грише дали без задержек, теперь только деньги плати, и все тебе сделают своевременно. Острота стыда к тому моменту в нем улеглась, так как больше всего он переживал в первые месяцы Карининого отъезда, когда у него ехидно спрашивали:

— Где это твоя чернавка? Что-то ее давно не видно.

— К родственникам поехала, погостить, — отбрехивался Летюк, хоть и понимал, что ему не верят.

Он собрал Каринины вещи в ящики из-под бананов и вынес в летнюю кухню, где у него было место для вышедших из употребления вещей. Там они и поныне находятся, вот уже несколько лет. Пусть лежат, черт с ними.

Говорят, что речами и поступками искренней женщины руководит Бог. Может, и так.

— Гриша! — кто-то постучал в дверной откос, когда он сидел с открытой дверью, не включая свет, и смотрел «Слабое звено». Ему нравилась ведущая — хорошенькая девушка, которая почему-то очень хотела походить на костлявую мегеру.

«Плохо у нее получается, — думал он вяло, — ненатурально. Кажется, что сейчас она рассмеется и перестанет кривляться. Вот бы себе найти такую, чтобы строгонькая была, но не по-настоящему, а для виду. Как эта».

Он не обратил внимания на стук, засмотрелся.

— Гриша, ты дома?

— Ага! Кто там? Заходите.

В дом вошла Клавка Солькина — некрасивая девица среднего возраста. Ходили слухи, что она нескольким мужикам делала предложение жениться на ней. Выбирала кандидата в мужья, меряя по себе — к благополучным и перспективным холостякам не лезла. «Глупой ее не назовешь и за ум не похвалишь. В конце концов каждый устраивается, как может. Ой, Господи…» — вздохнул Григорий.

— Чего тебе, Клава? Заходи, не бойся, — сказал приветливо, узнав голос, стараясь не отпугнуть женщину.

— Ты, тот… Чего сам сидишь? — сбиваясь, начала она издалека. — А я думала, что тебя дома нету.

— А чего тогда шла сюда?

— Кто его знает… — Клавдия замолкла.

«Неужели она свататься ко мне пришла? Вот дожился! Надо что-то делать. Хватит уже бобылем жить» — промелькнуло у Григория в голове.

— …обоим не сладко, — тем временем развивала угаданную хозяином мысль гостья. — Ты здесь сам, а я там сама. Почему? Когда можно вместе. Га?

Оно у растяп всегда так. Сидят-сидят, ни на что не решаются, а уж как случится что-то экстраординарное, тогда — раз и все. Не то чтобы на следующий день, но вскоре после визита Клавы Солькиной, чтобы не быть посмешищем в селе, Григорий привез из Синельниково Светлану, с которой его познакомили в компании друзей. Светлана работала в районном архиве, и по откликам тех, кто давно ее знал, была хорошей, порядочной женщиной.

Когда Григорий навестил ее с разглагольствованиями о брачном эксперименте, она смущалась и тушевалась, тем не менее сразу согласилась попробовать пожить вместе.

— Конечно, — ответила без лукавого самолюбия. — Я тоже не хочу иметь лишние штампы в паспорте в случае неудачи.

В Славгород они приехали под вечер. Григорий вышел из машины, чтобы открыть ворота, а Светлана, последовав его примеру, остановилась неподалеку, поджидая, когда он ее за руку заведет во двор.

— Заходи, не стесняйся, — подтолкнул Григорий ее к калитке, и тут его отвлек чей-то голос. — Смелее, иди в дом, — еще раз пригласил Григорий, открывая перед женщиной калитку, и повернулся к тому, кто его окликнул.

Это был Саша Бегун, у которого Григорий иногда покупал молоко.

— Ну? — выжидающе остановился Григорий перед ним, не понимая, почему у Сашка такой хриплый голос стал, что он его не сразу узнал.

— У тебя нет аспирина? Температура поднялась, горю весь. Снова ангина подхватилась.

Бегуны жилы неподалеку, так что их вполне можно было назвать соседями. Причем хорошими соседями, так как были они с женой тихими и работящими. Правда, Сашко часто болел, а его Оксана, упитанная здоровая молодица, к которой никакая холера не цеплялась, ну никак не разбиралась в лекарствах и домашней медицине. Более того — у нее руки не стояли даже присмотреть за больным. Григорию самому приходилось ставить Сашке горчичники, делать компрессы, растирать его мазями. Нет идеальных женщин, нет, даже не говорите о них…

— Ой, тебя же трясет всего, — отметил Григорий, присмотревшись к Сашку. — Что же ты ходишь в таком состоянии, пусть бы Оксана пришла. Аспирин? — переспросил он. — Заходи, я посмотрю.

Григорий оставил машину за воротами, чтобы не заставлять неожиданного пациента мерзнуть на улице, и поспешил с ним в дом, где уже осваивалась его новая подруга.

— Познакомься, сосед, это Светлана.

— Доброго здоровьица, — поздоровался Сашко, тут же наматывая на ус, что оно и к чему.

Лекарство нашлось быстро.

— Попей еще бисептол с нистатином. Что аспирин? — посоветовал врач поневоле.

— Как скажешь, — доверчиво согласился Сашка.

Григорий нашел инструкцию к бисептолу, для гарантии дополнительно рассказал соседу, как он должен лечиться, и вывел его со двора, возвратившись к машине.

— Погоди, — откликнулся Сашко почти от своих ворот. — Эта женщина, кажется, не здешняя?

— А что? — удивился Летюк, что у тихого Бегуна болезнь не уменьшает любопытства.

— Красивая молодичка. Где ты ее взял?

— По газете выписал, — пошутил Григорий. — Тебе что с того?

— Боюсь врача своего потерять. Вдруг она зануздает тебя так, что другим ничего не останется.

Светлана затем освоилась в новых стенах и встретила Григория веселым блеском в глазах.

— Завтра же побелю стены в доме! — сказала, как только он переступил порог.

И Григорий, словно раньше у него глаза были завязаны, после этих слов вспомнил, что неизвестно когда убирался тут. Опустился! Боже, какой позор, — укорял он себя сейчас, осматривая запыленные комнаты, чего раньше не замечал.

— Завтра не надо, — сказал, стараясь сохранить в голосе многозначительные нотки, дескать, знаем, что делаем. — Прикупим кое-что, а после воскресенья поклеим обои. Я просто не успел, — солгал он.

А утром острая на язык Дарка Гнедая обругала его возле колодца за новую женитьбу, да еще ошеломила новостью о Татьяне Проталиной. Такое выдержать, так надо нервы крепкие иметь.

Бедной Светлане с первого дня не повезло. Потому что, едва она выткнулась во двор, на нее кобчиком набросилась Ирина, дочка почтальонки, которая день ото дня заметно наглела. И хоть с того времени, как от горемычного Летюка удрала Карина, она успела выйти замуж, стать женой Петра Змеевского и даже родить двух детей, но дух опекунства над соседом ее не оставил.

— О, еще одна ищет счастья по чужим углам, — сказала Ирина от ворот, затем открыла калитку и вошла во двор. — Здравствуйте, — вежливо поздоровалась, увидев, что на звук ее голоса хозяин и себе высунулся из дому. — Говорю, еще одна приперлась.

— Это ты о себе? — в тон ей спросил Григорий.

— А ты не задирайся, иди в дом и завянь. Я с этой персоной разобраться пришла.

— Оставь нас, Гриша, — попросила Светлана. — Все хорошо, не волнуйся.

— Вежливая, — констатировала Ирина. — А ты знаешь, кто твою предшественницу отсюда наладил вон?

— Нет, и мне неинтересно это знать.

— Напрасно. Так заруби себе на носу — это была я, — Ирина как дома уселась на скамейку, что стояла у стены, протянула ноги, как часто делают женщины, уставшие от физической работы.

— А какое вам дело до Гриши? Вы ему кто? — тихо спросила Светлана.

— Я ему никто. А лезу в это дело, так как знаю, что толку из него не будет. Езжай, женщина, отсюда, не забирай у меня время.

— Поняла, — Светлана безотчетно переставила только что принесенное Григорием ведро с водой со скамейки на землю и тоже присела. — А если не уеду? — спросила, ни на кого не глядя.

— Может, и не уедешь, а тебя отсюда увезут, неизвестно. В итоге это не принципиально. А вот что ты ему не пара, это факт.

— Я вижу, вы такой знающий и участливый человек. Почему же до сих пор подходящую пару ему не нашли?

— Нашли, нашли, не умничай и не заедайся со мной. Собирайся быстренько, чтобы к ночи твоего духу здесь не было.

С тем Ирина ушла домой. Слава Богу, — подумал Григорий, — провожая ее взглядом из окна. Что-то она сегодня смирная. Как сговорились проклятые бабы! То не нужен никому, а как привез женщину, так глаза ей выедают. Григорий решил, что вечером пойдет к тетке Флоре и поговорит про Иринино поведение. А может, даже с Петром потолкует, ее мужем. Ничего, все уладится.

Но вечером ему было не до того. Как только опустились сумерки, прозвучал телефонный звонок.

— Можно Светлану? — спросил подчеркнуто культурный женский голос, который тем не менее показался Григорию знакомым.

— Можно, — Григорий растерянно обернулся к женщине. — Это тебя спрашивают.

Та взяла трубку и минуты две слушала, мало-помалу бледнея, а когда сделалась такой, как снег, как-то сразу покрылась красными пятнами и нервно нажала на рычаг.

— Нет, Гриша, извини, я такого не выдержу. Сейчас же отвези меня домой.

— Потерпи, я все улажу, — растерянно проговорил Григорий. — Кто тебя побеспокоил? Я не спрашиваю, что говорили, так как понимаю, что ерунду всякую. Но хочу знать, кто пытается помешать нам с тобой. Я повода вмешиваться в свою жизнь не давал никому, поверь.

— Разбирайся без меня, а я подожду, — категорически настроенная Светлана начала собирать вещи, которые успела вынуть из свертков. — Да теперь я вижу, что и на работу мне отсюда добираться неудобно, далеко, — начала вместе с тем выискивать дополнительные причины для бегства.

До Синельниково было не больше тридцати километров, а подаренный когда-то «мерседес» все еще оставался у Григория и бегал бодро и безотказно.

— И все-таки не торопись, — попросил он, поняв, что Светлане по телефону наговорили не просто ерунды и бреда сивой кобылы, а еще и угроз. — Ложись спать и постарайся все забыть, а утром этот звонок покажется тебе смешным и глупым приключением.

Женщина только отрицательно покачала главой и взяла заново упакованный чемодан.

Так Григорий снова остался один, даже не узнав, кто совершил акт телефонного терроризма. Еще некоторое время он силился по памяти припомнить голос звонившей и идентифицировать его, но у него ничего не выходило. Подозревал, что это Клавка Солькина отомстила ему за отказ жениться на ней, но не пойман — не вор.

И снова потянулись одинокие дни, хотя их монотонность теперь разбавляло затаенное ожидание. Летюк старался не думать о нем, но от правды деваться некуда было — он хотел увидеть Татьяну Проталину. Неужели она так сильно любит его, что решилась на серьезные испытания для своего здоровья? Ну и характер, однако! Интересно, какой она будет после операции?

Это весна, это просто весна, — говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожащее его нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.