Глава тридцать девятая
— Я вам покажу медвежью берлогу, — сказал Сорока.
— Медведь не рассердится? — спросила Аленка.
— Не знаю, — ответил Сорока.
— Откуда тут медведи? — сказал Гарик.
— Две недели назад я видел, — ответил Сорока.
— Медведя? — с сомнением спросил Гарик.
— А может быть, медведицу, — сказал Сорока.
— Где эта берлога? — спросила Аленка.
Леха и Коля остались в лодке, а мы отправились в путь. Две глубокие колеи — след от тележных колес — прорубили сосновый бор. Рядом с дорогой узкая тропинка. Серые древесные корни косо пересекали тропу. Я осторожно шагал, поглядывая под ноги. Мы все были босиком, лишь Аленка в легких тапочках на босу ногу. Свои сандалеты я забыл в лодке и теперь ругал себя. Я уже расшиб палец на тропинке, а что дальше будет? Я не испытывал большого желания смотреть на медвежью берлогу. А вдруг этот медведь не только зимой спит, а и летом? Может быть, ему нравится жить в своей берлоге круглый год. Кеша еще маленький, и то, когда обнял меня, — кости затрещали. Кеша ручной, а настоящий медведь не будет с тобой долго чикаться. Обнимет — и дух вон. От него нигде не спрячешься. Медведи не хуже обезьян по деревьям лазают.
Я нагибался и срывал крупную землянику. Она росла на обочине. Земляника была вкусная и пахла вареньем. Мы поднялись на обросший седым мхом холм, и Сорока свернул с дороги в лес. Идти стало труднее. В ступни впивались сучки, сосновые иголки. Сорока шел уверенно, не оглядываясь, словно пятки у него из железа.
Лес поредел, и мы вышли на огромную поляну, окруженную вековыми соснами. По ногам стали хлестать твердые стебли с крошечными сиреневыми цветами. Стояла полуденная тишина. И даже куропатки, взлетевшие впереди нас, не нарушили эту тишину.
Мы наискосок пересекли поляну. Началась чащоба. Деревья почти вплотную стояли друг к другу. В одном месте когда-то давно пронесся сокрушительный вихрь и прорубил небольшую просеку. Вырванные с корнем деревья не упали братья и сестры поддерживали их, уже погибших, с опавшей листвой, не давали им лечь на землю.
Сорока пошел медленнее. Я вдруг вспомнил про змей, и мне не захотелось идти дальше. Я старательно обходил гнилые пни и коряги. Мне казалось, что под обломками деревьев кишат черные гадюки. Гарик наколол ногу и теперь хромал.
— Близко, — негромко сказал Сорока.
Непонятная тревога охватила меня. Глухой темный бор таил какую то угрозу. Когда еловаян лапа, отпущенная Гариком, хлестнула меня по щеке, я чуть не вскрикнул. Небо над головой пропало, стало сумрачно и сыро. Я обратил внимание, что иголки на елях не зеленые, а сизоватые с сединой. В эти дебри солнце не заглядывает. Под ногами чавкает сочный зеленый мох. Я ткнулся носом в клейкую паутину. Замахал руками, срывая ее. У меня было такое ощущение, словно я попался, как муха.
Тягостное настроение исчезло, как только ноги почувствовали твердую почву, а над головой снова засияло солнечное небо. Мы выбрались из глухой чащебы в ровный бор. И тут Сорока остановился.
— Пришли, — сказал он.
Мы осмотрелись: берлоги не видно. Я даже наверх посмотрел: не устроил медведь себе жилище на дереве?
— Подождите меня, — сказал Сорока и направился к толстой сосне. Вот он миновал ее, затем обогнул ель и замер. Мы увидели два попаленных дерева, поверх которых кое-где был набросан валежник, сухие, вывернутые с корнями елки. Это и была берлога.
Гарик двинулся к Сороке. Аленка и я остались на месте. Сорока подошел к берлоге и, нагнувшись, заглянул. Он почти до половины туда забрался; у меня заныло сердце: а что, если сейчас раздастся страшный рев и медведь подомнет под себя Сороку? Гарик подошел и тоже заглянул в берлогу. Потом крикнул нам:
— Хотите посмотреть на спящего медведя?
Мы не успели ответить. Произошло что-то непонятное: Сорока вдруг отпрянул от берлоги и стал пятиться в нашу сторону, а Гарик, тихо вскрикнув, скакнул вбок и помчался что было духу совсем в другую сторону.
— Сережа, — произнесла Аленка, — посмотри, кто… — Она не докончила фразу и замерла с открытым ртом: из-за толстой сосны, стоявшей напротив берлоги, один за другим выкатились три лохматых коричневых медвежонка. Еще меньше, чем Кеша. Они бесстрашно двигались на Сороку. Передний остановился, встал на задние лапы, то же самое сделали и остальные. Будто по команде. Сорока коснулся рукой дерева и наконец повернулся к нам.
— Уходите, — негромко сказал он.
— Какие хорошенькие! — проговорила Аленка, глядя на медвежат, которые все еще стояли на задних лапах и с любопытством смотрели на нас.
Сорока взглянул через плечо на медвежат, осторожно ступая, подошел к нам и, взяв Аленку за руку, повел за собой. Мне было совсем не страшно, я не понимал, чего все испугались? Медвежата такие славные, они совсем не прочь с нами поиграть. Как Кеша. У меня даже мелькнула мысль, что хорошо бы одного с собой унести. Был бы у Кеши товарищ.
Сорока все убыстрял шаги и наконец побежал, все еще не выпуская Аленкиной руки. Сорока нас не повел в чащобу, он свернул в сторону, и мы обходным путем вышли на знакомую поляну. И только здесь он остановился.
— Вы его разбудили? — спросила Аленка.
— Кого? — удивился Сорока.
— В берлоге никто не спал?
Мы с удивлением смотрели на Сороку, а он на нас.
— Подождите… — сказал он, что-то соображая. — Вы не видели медведицу?
— Медвежат видели, — сказал я. — Три штуки.
— Возьмем одного? — предложила Аленка.
— А Гарик где? — спросил Сорока.
— Как ударил в сторону, только пятки засверкали, — сказал я.
— Ждите меня здесь, — сказал Сорока и помчался в бор.
Аленка проводила его взглядом и посмотрела на свою руку.
— Сжал, как тисками, — сказала она. — Чуть не закричала.
— Говорил про какую-то медведицу… — Я наконец сообраэил, в чем дело. — Они напоролись на медведицу!
— Она может сюда прийти… — сказала Аленка, озираясь.
— Не велел уходить… — Я взглянул на ближайшую сосну. Мне стало не по себе. Аленка взяла меня за руку. Медведица может прийти сюда по нашим следам…
— Заберусь на сосну, погляжу, где они, — сказал я и поплевал на ладони.
— И я с тобой, — сказала Аленка.
Я забрался на первый сук и протянул ей руку. Укрывшись в ветвях, мы стали ждать.
Скоро они пришли. Не медведица и медвежата, а Гарик и Сорока. Я хотел им крикнуть, что мы здесь, на сосне, но Аленка приложила палец к губам: мол, помолчи!
— Теперь они смылись, — сказал Сорока.
Гарик переступил с ноги на ногу, потрогал рукой колено.
— На березу налетел…
— Ты видел ее?
— Стояла на дыбах у дерева и слизывала муравьев… В полсосны ростом.
— Это ты загнул, — сказал Сорока. — Таких медведей у нас не бывает.
— В общем, огромная…
— Я заметил ее, когда стала лапой нос трогать.
— Ноги сами понесли… О березу стукнулся и только очухался.
— Первый раз увидел настоящего медведя, — сказал Сорока. — Я тоже побежал бы…
— Не побежал ведь?
— Слышал, как она чихала и лупила себя лапой по морде? Ей муравьи весь нос залепили, вот и не учуяла нас. А если бы медвежата закричали, — пиши пропало!
— Не надо было бежать, — думая о своем, сказал Гарик.
— Бывает…
— Я испугался, Сорока… — с трудом выговорил Гарик. — Струсил.
— В другой раз не побежишь, — сказал Сорока. Они замолчали. Слышно было, как Гарик вздохнул. Под ногой треснул сучок.
— Куда же они, черти, подевались?
— Она тебе нравится? — спросил Гарик.
— В этом лесу и заблудиться можно, — сказал Сорока.
Гарик привалился плечом к сосне, и я увидел сквозь ветви его макушку. Сорока стоял у трухлявого пня и смотрел в другую сторону.
— Я как в первый раз увидел ее… — сказал Гарик.
— Красивая девчонка.
— Тебе она тоже нравится.
— Чудак, — сказал Сорока.
Я взглянул на Аленку. Она обняла рукой ствол и прижалась к желтоватой коре щекой. Я понял, что откликаться не стоит. Надо было сразу, а теперь поздно: скажут, подслушивали.
— С ней, понимаешь, можно по-настоящему… — продолжал Гарик.
— Можно, — сказал Сорока.
— Я знаю, ты ей нравишься…
— Перестань трепаться, — сказал Сорока.
Они замолчали. Потом Сорока сказал:
— Меня звал к себе погостить знакомый летчик. Рыбачит у нас второй год. Понравилось. Это мы его сюда пригласили. Твоего отца хорошо знал, вместе воевали. Он вчера уехал… Да ты его видел: тот самый, который уху хлебал… Он живет в Ленинграде.
— Славка должен приехать…
— Оставайся, — сказал Сорока. — А потом к летчику поедем.
— Уеду я, — сказал Гарик.
— Ну и зря. Живи у нас до школы, На острове.
— А ваш устав?
— Ты теперь наш…
— А Сергей?
Я даже дыхание задержал: неужели откажет?
— Коля за него поручился… — ответил Сорока. — И я тоже.
Они помолчали. У меня затекла нога, и я пошевелился. Вниз посыпались кора, но они ничего не заметили.
— Я думал, вы дурака валяете, а у вас вон что… И давно мы им помогаете?
— Вот оборудуем площадку для вертолета…
— Летал с ними? — спросил Гарик.
— За волками раз охотились…
Гарик отломал от нашей ели нижний сук.
— Как ты думаешь, она еще там? — спросил он.
— Ты про кого?
— Я подойду к ней… — сказал Гарик.
— Спятил?
— Я только посмотрю на нее.
— Здесь не зоопарк!
— Я подойду, — упрямо сказал Гарик.
Они посмотрели друг другу в глаза. Гарик сунул под мышку палку и пошел к берлоге. Сорока смотрел ему вслед. Его лицо было освещено косым лучом солнца. Мне показалось, что он смеется.
— Ты не найдешь, — сказал Сорока. — Пошли вдвоем.
— Как хочешь, — сказал Гарик.
Когда они скрылись за деревьями, мы спустились вниз. Я взглянул на Аленку. Она смотрела в ту сторону, куда ушли мальчишки. Я не стал ее ни о чем спрашивать. А что, если Аленке нравятся оба? Мне они тоже нравятся. Если уедет Гарик в Москву, я буду скучать. А без Президента сразу опустеет озеро. И остров.
Я слышал весь разговор и понял, что они теперь друзья. Эти так не похожие друг на друга парни. Сорока два года искал его. И вот нашел. Я бы тоже хотел иметь такого друга, как Гарик. И такого, как Сорока. Они пошли в логово медведицы. А я ни за что бы не пошел. На медвежат я бы не прочь еще раз взглянуть, а на медведицу, которая ростом в полсосны… лучше не надо! А они вот пошли. И нет у них никакого оружия, даже перочинного ножа. А что, если на этот раз медведица их заметит? Или медвежата закричат?
Наверное, об этом подумала и Аленка. Она схватила меня за руку и спросила:
— Ты ничего не слышишь?
— Думаешь, напала на них?
Мы прислушались. Из бора доносился негромкий треск, будто кто-то нарочно ломал сухие ветки. Закричала и сразу умолкла сорока. Кто-то два раза жалобно сказал: «Бьють-бьють, бьють-бьють!» — и умолк. Птица какая-то. Незнакомая. Я давно приглядывался к сорокам. Нравятся мне эти птицы. Не назойливы, как вороны, и гораздо красивее. А когда сорока через лес летит, — одно удовольствие посмотреть. Ее полет напоминает движение волны: вверх-вниз. Я люблю смотреть, когда сорока летит. А вдруг разъяренная медведица напала на них? Но сороки молчат. Когда опасность, — они кричат. Я почувствовал, как мой страх перед медведем прошел. Стоять под елью и ждать у моря погоды не было больше сил. Я перестал бояться медведицу. Схватив с земли толстый сук с острым концом, я побежал к лесу. Втроем мы как-нибудь отобьемся от зверя. Зацепившись за корягу, я упал, но тут же вскочил и, не чувствуя боли, помчался вперед. У деревьев я остановился перевести дух.
— Ты помнишь то место? — спросила Аленка. Она бежала за мной.
— Найдем, — сказал я.
Мы услышали голоса. Меж стволов мелькнула клетчатая рубаха Сороки. Вот они вышли на открытое место, и я облегченно вздохнул: оба целы и невредимы. И лица веселые, словно только что вышли из цирка, где увидели веселое представление. И мне немножко стало обидно, что я не успел добежать до берлоги. Пусть я бы не спас их, но постоял бы рядом с ними и посмотрел в глаза медведице. А потом вот так же, широко шагая, плечом к плечу с ними, возвращался из леса.
Аленка смотрела на них. Она покусывала губы и хмурилась. Она тоже из-за них натерпелась страху.
Увидев нас, мальчишки замахали руками, заулыбались.
— Где вы были? — спросила Аленка.
Они переглянулись.
— Искали вас, — ответил Гарик.
— Нас чуть медведица не слопала, — сказал я.
— Огромная такая… — стала рассказывать Аленка. — Ростом в половину этой сосны… Подошла к нам, раскрыла пасть и сказала человеческим голосом: «Вы не видели двух дураков, которые хотят поиграть со мной в догонялки?»
— И еще просила передать привет Кеше, — прибавил я.
— А она не сказала вам, что бродить по незнакомому лесу опасно? — спросил Сорока.
— Могли бы заблудиться… — добавил Гарик.
— Мы один раз попробовали, — сказал я. — Ничего не вышло…
Совсем близко закричали сороки. Одна из них, вереща, вынырнула из леса и перелетела через поляну. Президент проводил ее взглядом и сказал:
— У медведей тоже может лопнуть терпение…
— Чего же мы стоим? — с тревогой спросила Аленка.
— За мной, — сказал Сорока.
