Глава восемнадцатая
Коля Гаврилов появился утром. В руках у него был брезентовый мешочек, тот самый, с которым я увидел его в первый раз. Мы с Аленкой ждали его… Думали, что он появится со стороны острова, но Коля пришел по берегу. Вернее, приплыл. Волосы мокрые, трусы только что выжаты.
— Поплывем на вашей лодке, — сказал Коля.
Мы с Аленкой не возражали. Я предложил и Гарика захватить, но Коля сказал, что не надо. Обычно разговорчивый, он сегодня помалкивал. На меня старался не смотреть. Упал я в Колиных глазах. И все из-за Федькиной бомбы. Еще раньше, чем появился Коля, к Гарику пожаловал Гриб. Они растянулись на траве, рядом с машиной, и о чем-то толковали. Когда я подошел, они замолчали.
— Твое барахло вернули? — спросил Гарик.
— И банку с червями, — сказал я.
— Мне тоже все принесли.
— А мне ни шиша, — ввернул Федя.
Я сказал им, что меня пригласили на остров. С Сорокой буду беседовать. Вот только зачем я ему понадобился — ума не приложу.
Гарик с Федей переглянулись.
— Тебя не тронут, — заметил Гриб.
— Запомни, где у них вход, — сказал Гарик.
— Ладно, — пообещал я.
— Про бомбу не ляпни, — предупредил Федя.
У них было что-то на уме, я видел по глазам, но допытываться не стал. Не хотят говорить — не надо.
Втроем — я, Аленка и Коля — мы подплыли к острову.
— Кто в лесу книжки читает? — стал разговаривать с Аленкой Коля. На меня он по-прежнему не смотрел. — Книжки и в городе можно читать, а тут природа. Я бы на твоем месте весь день ходил по лесу. Сколько тут земляники! Где еще такой бор найдешь? А озеро? Когда сюда из города приезжают, так им не до книжек. Тут знаменитый артист с месяц жил. Фамилию забыл… Его часто по радио передают. Он стихи читает, а здесь все время пел. Умываться идет — поет. В лес идет — поет. Громко так. На охоту идет поет. Он ни разу никого не застрелил. А все одно был веселый. Сумка пустая, а пост. Эти… серенады из разных опер… «О дайте, дайте мне свободу…» Как же его фамилия? Трудная какая-то. Уехал, когда дожди зарядили. У нас, бывает, как зарядит, так на неделю. Вот начнутся дожди — и читай…
— Мне здесь нравится, — сказала Аленка.
— Хочешь, покажу тебе одну полянку? Красным-красно от земляники.
— Покажи, — сказала Аленка.
Я молчал. Взглянув на берег, я увидел, как Гарик и Федя поспешно усаживаются в резиновую лодку. Куда это они собрались?
Вот и остров. Тихий стоит, ни одно дерево не шелохнется. У самого берега на осоку налипли комки пены.
Куда же мы пристанем? Мне не терпелось увидеть таинственный вход. Это, должно быть, настоящий грот. Ведь туда заходит даже моторка. Когда нос нашей лодки коснулся камышей, Коля опустил весла и посмотрел на нас.
— Сейчас ты скажешь: «Сезам отворись!» — и мы очутимся на острове, сказала Аленка. Но Коля сказал совсем другое:
— Завяжите глаза.
И протянул нам два лоскута. Мы с Аленкой переглянулись.
— Это обязательно? — спросил я.
Коля кивнул.
— И мне? — спросила Аленка.
— Всем, — ответил Коля.
— Я зажмурю глаза.
— Будем сидеть в лодке, — сказал Коля. — Я подожду.
Делать было нечего, пришлось завязывать глаза.
Я, правда, попытался щелку оставить, но Коля поправил повязку, и я больше ничего не видел. Сразу вспомнилась сказка «Али-баба и сорок разбойников». Там тоже всем завязывали глаза. И в романах, которые читает Аленка, путешественникам разбойники набрасывали на глаза черные повязки. А потом все равно убивали их. Придется и нам потерпеть.
Я слышал, как за лодку цеплялись водоросли и камыши, как негромко всплескивает весло.
— Нагнитесь, — сказал Коля.
Мы с Аленкой разом нагнулись и стукнулись головами. Запахло колодезной сыростью. Если раньше сквозь повязку слабо ощущался солнечный свет, то сейчас — сплошная темнота.
— Снимите, — громко сказал кто-то. Голос прозвучал, как в бочке. Сдернув повязку, я сначала ничего не увидел. Темно, как ночью, потом сверху просочился неяркий свет. Над нами было небо. Оно врезалось в отчетливый четырехугольник. Мы сидели в колодце, широком внизу и сужающемся кверху. Коля привязал лодку и первым полез вверх по скобам, вбитым в сруб. Не дожидаясь приглашения, полез и я. Колодец был не очень глубокий, и скоро Колины ноги перестали мельтешить над моей головой. Я выбрался из колодца. Вслед за мной показалась Аленка. Нос у нее был испачкан в земле. В волосах мокрая трава. Аленка улыбалась.
— Ура! Я на таинственном острове, — сказала она. — А где капитан Немо?
Сорока стоял к нам спиной и о чем-то негромко говорил с Колей.
Я оглянулся. Высоченные ели и сосны придвинулись к самому берегу. Это их корни торчат над водой, В глубь острова вела тропинка. Кругом валялись еловые шишки. Вокруг бревенчатого сруба буйно разрослась трава. На колодезной крышке — крепкий засов. Закроют крышку — и никто на остров не попадет.
Из-за куста выпрыгнул пушистый зверек и бесстрашно посмотрел на меня.
— Заяц, — прошептал я.
— Два зайца, — сказала Аленка, глядя совсем в другую сторону. Я удивился и перевел взгляд туда, куда смотрела она. В траве сидели еще два серых зайца и, не обращая на нас внимания, щипали траву. Сорока, увидев наши изумленные лица, сказал:
— Кролики.
— А медведей у вас нет? — спросила Аленка.
— Есть, — невозмутимо ответил Сорока и, повернувшись к лесу, крикнул: — Кеша!
И тут случилось удивительное: ветви на высоченной сосне, стоявшей всего в десяти шагах от нас, зашевелились, посыпались мелкие сучки, и по стволу довольно быстро спустился бурый медвежонок. Потер растопыренной лапой нос, чихнул и не спеша поковылял к Сороке.
Глаза у Аленки стали по ложке. Она ничего не могла сказать.
Да и я опешил. Все это произошло быстро, как в цирке. Медвежонок поднялся на задние лапы и стал заглядывать Сороке в лицо. Он просил что-то, но у того ничего не было.
— Не веришь? — сказал Сорока. — Обыщи.
Медвежонок засунул лапу сначала в один карман, потом в другой. Недовольно фыркнул и заковылял к нам. Он был не так уж мал. Аленка схватила меня за руку.
— У меня… ничего нет, — запинаясь, сказала она.
Зато у меня лежал в кармане затасканный кусок сахару. Я его давно собирался съесть, да все забывал. Я бросил Кеше сахар. Он взял его и, довольный, удалился в лес.
Мы услышали всплеск и приглушенные голоса. Сорока осторожно подошел к обрыву, лег на живот и, раздвинув траву, стал смотреть вниз.
— Гриб? — шепотом спросил Коля.
— Выкупаю я их, — сказал Сорока и, вскочив на ноги, стал стаскивать с себя штаны и рубашку. Оставшись в одних плавках, что-то негромко сказал Коле. Тот пулей помчался в глубь острова. Ошарашенные увиденным, мы стояли проглотив языки. Сорока, как говорится, сразил нас наповал. Что это за всплески, я догадался: Гарик и Федя тайком отправились вслед за нами к острову. Хотели подглядеть, куда мы причалим. Но, наверное, не успели, и вот теперь шныряют по камышам на своей резинке.
Коля принес брезентовый мешок, точно такой же, как у него. Достал оттуда маску и ласты. Схватив все это, Сорока полез в колодец. Теперь мне стало ясно, кто уволакивал мою лодку, когда она приближалась к острову. Сейчас такая же штука произойдет и с моими дружками. Нужно было их как-то предупредить.
Видя, что Коля свесил голову вниз и наблюдает за лодкой, я тоже подполз к нему. За мной Аленка. Гарик и Федя плыли вдоль самого берега и тыкали веслами в осоку, по-видимому надеясь таким образом обнаружить вход на остров, Когда они проплывали под нами, я ковырнул пальцем землю, и на них посыпался песок.
— Заработаешь, — прошипел в ухо Коля.
Комочки земли защелкали по огромной Фединой кепке. Он задрал вверх голову, но нас, конечно, не заметил.
А Гарик продолжал тыкать веслом в берег.
— Дураки, — прошептала Аленка.
Вдруг лодка закрутилась на месте и пошла в сторону от острова. Гарнк беспорядочно замахал короткими, напоминающими теннисные ракетки веслами, пытаясь остановить ее, но не тут-то было. Резиновая лодка быстро уходила к противоположному берегу. Мне смешно было смотреть на озадаченные лица приятелей. Они, кажется, не понимали, в чем дело. Я вспомнил, как не так давно и меня тащило к берегу, но Гарик тогда не поверил, а теперь сам очутился в моем положении. Дело, оказывается, не в течении: это Сорока, спрятавшись под водой, тащит ее куда хочет. Вон у борта торчит кончик дыхательной трубки.
Посередине озера лодка легла на борт и опрокинулась. Гарик и Федя забарахтались в воде. Они что-то кричали, но я не расслышал. Я внимательно смотрел на воду и наконец снова увидел кусочек зеленой трубки, через которую дышал Сорока. Трубка то исчезала под водой, то снова появлялась, каждый раз все ближе к острову.
Скоро он стоял перед нами. Капли блестели на его загорелой коже. От маски на лбу осталась красная полоска. Сорока отдал ласты и маску Коле, а сам повернулся к нам.
— Купаются, — сказал он.
— Чего они испугались? — спросила Аленка. Она так и не поняла, что произошло.
— Тут щука одна есть, — сказал Коля. — Бревно. Ее все боятся. Один раз нашего пацана за пятку схватила, еле вырвался. А сколько утей сожрала! У нее на спине мох вырос. Она еще до революции жила тут. Пудов на пять, верно, Сорока?
— Не взвешивал, — ответил Президент.
— Зачем ты их? — спросил я, кивнув на тот берег.
— Крадутся, как воры…
— Нечего им у нашего острова делать, — сразу посерьезнев, сказал Коля.
— Федьке Грибу лодку не отдам, — сказал Президент. — Это не рыбак.
— Истребитель мальков, — добавил Коля. — Штук с тыщу кверху животами плавало.
— Этот Гарик, откуда он? — спросил Сорока.
— Москвич.
— Сошлись с Федькой… Свой свояка видит издалека.
— Он машину водит, — сказал я. — А каких щук ловит!
— Я видела, — подтвердила Аленка.
— Гарик… По-русски Егор, что ли?
— Георгий, — сказала Аленка.
На тропинке показался Васька и с ним еще трое. Все в трусах. Васька налегке шагал впереди, а те трое тащили на плечах длинную доску. Двое по краям, один посередине. Они прошествовали мимо нас. Васька мельком взглянул на меня и отвернулся. Сделал вид, что не узнал. Нос у него облез, стал острый и красный как морковка.
Эта доска была предназначена для трамплина. Нырять будут. Высота подходящая, метра три. Первым ступил на доску Васька. Покачался, потрогал свой красный нос, но нырять все еще не решался. Мальчишки что-то советовали ему, он охотно их слушал. Слушать лучше, чем прыгать с такой высоты.
— О чем задумался, детина? — насмешливо спросил Сорока.
— А если пузом приложусь? — Васька хлопнул себя по ляжкам, еще раз качнулся, вздохнул и шарахнул вниз головой. Раздался громкий всплеск. Я не видел, как вошел в воду Васька, но и по звуку догадался, что он действительно приложился животом.
Скоро из колодца показалась Васькина мокрая голова. А потом и весь Васька. Левый бок у него покраснел. Я думал, что больше он нырять не будет. Но Васька сразу пошел к доске. Мальчишки снова стали давать советы, но Васька отмахивался.
— Я сам, — сказал он. И, долго не раздумывая, бултыхнулся в воду.
— Раз пять приложится животом — научится, — сказал Сорока.
— А это обязательно? — спросила Аленка.
— Пошли, — сказал Сорока.
Вслед за ним мы зашагали по тропинке, протоптанной в лесу. Сосновый бор насквозь просвечивался солнцем. Меж деревьев мы увидели небольшой дом, сложенный из крепких неотесанных бревен. Дом был без крыльца. Одной стеной плотно прижимался к двум могучим соснам. Колючие лапы наполовину прикрыли крышу. На крыше несколько каких-то мудреных антенн. В доме три окна. На скамейке, что приткнулась к фасаду, сидел большой кролик, а внизу суетились еще два. Они поднимались на задние лапы и дотрагивались до своего приятеля, словно пытались спихнуть его со скамейки. Неподалеку от дома большая спортивная площадка. Видно, ребятам пришлось здорово поработать, чтобы отвоевать ее у леса. Турник, столбы с баскетбольными щитами, самодельный деревянный конь, бревно и другие приспособления, каких я еще и не видел.
Сорока, столкнув кролика, присел на скамейку. Мы с Аленкой опустились в траву. Кролики подковыляли к нам и стали деловито обнюхивать руки и ноги. У них были маленькие смешные носы и печальные глаза. Аленка погладила одного, он зажмурился от удовольствия и замурлыкал, как кошка.
Я понимал, что Сорока позвал меня не просто так, в гости, а для серьезного разговора. Но, возможно, Аленка мешала ему. Мы молча сидели минут пять. Аленка обхватила руками колени. Она смотрела на кролика, который шевелил своими просвечивающими на солнце розовыми ушами. Аленкины золотистые, с рыжим отблеском волосы тоже шевелились. С озера тянул ветерок. Из бора доносились птичьи крики. На сосновом стволе золотом сверкнула капля смолы. Она только что появилась на свет. И вот, растаяв на солнце, медленно вытянулась по красноватой коре в длинную сиреневую нить.
Из дома выскочил мальчишка. Он был в трусах. На голове наушники. Стрельнув в нашу сторону голубыми глазами, позвал Сороку. Я думал, что Президент надолго застрянет, но он вернулся быстро. Сел на прежнее место, посмотрел на меня. Сейчас начнет выяснять насчет бомбы.
— На какой вы улице живете? — спросил он.
Мы жили на Потемкинской улице. Из окна нашего дома виден Таврический сад. И панорамный кинотеатр «Ленинград». Только я там редко бываю. Один фильм полгода идет. Зимой мы с Аленкой в Таврический на каток ходим. И летом в саду хорошо. Вот только купаться не разрешают. Однажды я с приятелем все-таки выкупался. Правда, еле убежали потом. За нами дядька гнался.
Сорока сказал, что был в Ленинграде. Ему там очень нравится. Удивил, Ленинград всем нравится. Разве есть еще лучше город, чем наш Ленинград?
— Летчик там один жил… — Сорока замолчал и стал смотреть на облако, которое никак не могло перевалить через высокую сосну.
— Он двадцать фашистов сбил, — сказал Коля. Он только что пришел. Видя, что Президент с нами разговаривает по-хорошему, Коля тоже смягчился.
Облако наконец перекочевало на другое место. Оно теперь стояло над нами.
— Ты это дело брось, — сказал Сорока.
— Какое дело?
— Гриб тебе не компания.
— У него кепка замечательная!
— Я знаю, это его работа…
— Известный мародер, — поддакнул Коля.
— О чем вы говорите? — спросила Аленка.
— Вы ленинградцы, и я не хочу с вами ссориться… А с Федькой у нас старые счеты.
— Это вы про того, в клетчатой кепке? — сказала Аленка.
— Ну да, — сказал Сорока.
— Отдай лодку, — попросил я. — Без лодки он пропал.
— Я ему говорил: доиграешься, мальчик!
— У тебя прозвище Сорока? — спросила Аленка. — Или мама так назвала?
— Допустим, прозвище. А что?
— Я вчера видела сороку, — сказала Аленка. — Она прилетела из лесу, такая белая с черным. Уселась на крышу нашего дома и стала трещать без умолку. И еще хвостом вертела. Хвост у нее длинный-предлинный!
— Надо же, — сказал Сорока.
— Интересная птица…
Я взглянул на Президента. Из рубахи выпирали широкие плечи. На крепкой загорелой шее — крупная голова. Темные волосы слиплись после купания и косо лежали на лбу.
Сорока поднялся со скамейки, взял кролика за уши.
— Ему ведь больно! — сказала Аленка.
Президент погладил кролика и отпустил. Тот поскакал за дом. Сорока посмотрел на Аленку и в первый раз улыбнулся. Я заметил, что у него один зуб сломан пополам.
— Хочешь поймать большую рыбу?
— Я пробовала, — сказала Аленка. — Большие срываются.
— Поймаешь, — сказал Сорока.
— Мне не везет…
— Камыши видишь? Встань на лодке в тресту и лови. Утром.
— Ершей?
— Леща поймаешь, — уверенно сказал Сорока.
— Кто это? — воскликнула Аленка и схватила Президента за руку.
Из бора не спеша вышел огромный лось. Его бурые рога были как раз на одном уровне с крышей. Этот лось как две капли был похож на того, который погиб в болоте. Выбрасывая длинные ноги, лось подошел к Сороке, ткнулся горбатой мордой в его шею, потом обнюхал руки.
— Сережа… — сказал Сорока. Если бы это не прозвучало так ласково, я подумал бы, что он меня позвал. Но это относилось к лосю. Зверь величаво повернул огромную голову и посмотрел на нас. Аленка спряталась за спину Сороки. Лось потянулся было к ней, но она вскрикнула, и лось отвернулся. Коля достал из кармана кусок хлеба и протянул ему. Лось мягкими губами осторожно подобрал с ладони хлеб и в знак признательности покачал рогами.
— А где Борька? — спросил лося Коля, почесывая ему мощное выпуклое плечо.
Лось с минуту постоял, помаргивая длинными седыми ресницами, так же величаво ушел в бор. Нижние ветви сосен касались его спины.
Я удивился, как может такой огромный зверь так бесшумно ходить. Не треснул ни один сучок. Лось словно растворился в лесу.
Аленка, заметив, что стоит совсем близко от Сороки и держится за его руку, отодвинулась.
— Я вспомнила про того… — сказала она.
— Был лось — и нет…
— Сорока на лосе верхом ездил, — сказал Коля. — А потом Сережа его как об ель…
— А кто такой Борька? — спросил я.
— Лосенок, — ответил Коля. — Сережин сын.
— И мама у них есть? — спросила Аленка.
— Ее зимой убили, — сказал Сорока. — Те самые, которые рыбу в озере толом глушат.
— Порохом, — сказал я. Как будто это имело значение.
— Мы Борьку в снегу нашли, — стал рассказывать Коля, — он дрожал. У него одна нога подвернулась, когда от охотников удирал. А Сережа стоял рядом и лизал его. Мы Борьку на санках на свою ферму привезли. К коровам. Он до весны с нами жил. И Сережа часто приходил к хлеву. Мы ему в ящик сено клали. Страсть как собак не любит. Как увидит собаку, так рога в землю и копытами стучит…
— Зачем вы шары в небо пускаете? — спросил я.
Коля хотел что-то ответить, но, перехватив взгляд Сороки, промолчал.
— Какие шары? — переспросил Сорока.
— Вы к ним рыб и картонных человечков привязываете.
— Ты видел какие-нибудь шары? — Сорока посмотрел на Колю.
— Нет у нас шаров.
— И я не видел, — сказал Сорока.
— Значит, показалось… — ответил я. Не хотят про шары говорить. Тайна.
— А вертолеты…
— Летают, — перебил Сорока. — И вертолеты, и самолеты…
Он встал. Мы поняли, что пора и честь знать.
По той же тропинке мы пришли к колодцу. Один кролик увязался провожать нас.
Васька все еще нырял с доски. Бока и живот у него были красные, словно кирпичом натерты. Те трое тоже ныряли. Обучали Ваську. Когда мы подошли, Васька сказал:
— Двадцать раз прыгнул…
— Ну и как?
— Полный порядок!
Васька разбежался и лихо сиганул в воду.
Я думал, что больше нам повязку на глаза не наденут, но не тут-то было. Коля протянул нам тряпки и сказал, что завязать глаза придется в колодце.
Мы спустились в грот. Он был темный и вместительный. С земляного потолка капала вода. Мне показалось, что в углу стоит лодка, а может быть, я ошибся. В одном месте скупо пробивался свет. Очевидно, вход у них закрывается, иначе любой заметил бы пещеру. Впотьмах мы надели повязки. Снять их Коля разрешил, когда вывел лодку на чистую воду. Искусно замаскировались они. Мы отплыли всего метров на сто от острова, но я так и не смог точно определить, где вход. Лишь приблизительно заприметил то место по сосне, которая возвышалась над колодцем.
— Пока, — сказал Коля и прыгнул с лодки в воду.
Я видел, он нарочно стал кружиться на одном месте, дожидаясь, когда мы отплывем подальше.
Сорока стоял на берегу и смотрел на нас. Ветер дул с озера. Он полоскал парусиновые штаны Президента. На остров катились небольшие волны. То и одном, то в другом месте вскипали белые гребешки. И тут же исчезали. Добежав до острова, волна громко чмокала и откатывалась назад.
— Умеешь рано вставать? — спросил Сорока Аленку.
— У нас будильника нет, — ответила она.
— В шесть утра становись вон там в тресту — леща поймаешь. — Он показал на наш берег. Немного в сторону от дома. Выдумывает он, нет там никаких лещей. Я ловил, даже крошечный подлещик не клюнул.
— Я проснусь, — сказала Аленка. В это я тоже не очень-то верю. Аленка не любит рано вставать. А без будильника и подавно не проснется.
— Тут лещи по расписанию клюют? — спросил я.
— А ты лучше помалкивай, — сказала Аленка.
— В семь часов ловить уже бесполезно? — допытывался я.
— Попробуй, — ответил Сорока.
— Я обязательно встану, — сказала Аленка.
Пока мы разговаривали, Коля, улучив момент, юркнул в камыш. Я так и не успел подсмотреть. Ну хорошо, найдешь грот, они колодец крышкой прихлопнут — и на задвижку.
Когда мы отплыли подальше, Аленка спросила:
— И ты глушил?
— Глушил, — сказал я.
— Вот почему вы в одних трусах пришли!
— Зато загорели, — сказал я.
— Мне этот Гриб в клетчатой кепке не нравится.
— Ты ему тоже.
— Чтобы я тебя вместе с ним больше не видела!
— Ишь, какой командир, — сказал я.
