Зоя Федорова прибыла во Владимирскую тюрьму в январе 1948 года. А спустя полгода в централе поменялось руководство: новым начальником тюрьмы (а также всего 4-го отдела Тюремного управления МВД СССР) был назначен Михаил Журавлев. Чуть раньше я уже упоминал этого чекиста. Однако напомним его биографию еще раз. В органы НКВД он пришел в январе 1939 года, а до этого был 2-м секретарем Ленинского райкома Ленинградского горкома ВКП(б).

В конце января 1939 года его отправили в качестве наркома в Коми АССР. И именно Журавлев обратил там внимание на секретного агента Николая Кузнецова. Рассказал о нем Леониду Райхману, и тот перевел (поздней осенью 1939 года) Кузнецова (агентурное имя «Колонист») в Москву, чтобы тот работал по немецкой линии. Практически в это же время в Москву из Ленинграда вернулась и Зоя Федорова, чтобы тоже работать на том же направлении, но уже в столице. А в марте 1940 года в Москву перевели и Журавлева, назначив его начальником 5-го отделения 2-го отдела (секретно-политического) ГУГБ НКВД СССР. А это отделение отвечало за работу в среде творческой интеллигенции, к коей относилась и Зоя Федорова, да и Николай Кузнецов, который специально был внедрен в артистическую среду под видом инженера Шмидта. Таким образом, Журавлев мог курировать их обоих.

В феврале 1941 года Журавлев получил повышение – стал начальником УНКВД-УМВД по Московской области – то есть имел отношение к руководству агентурной сетью как в Москве, так и в области. А когда Зоя Федорова угодила во «Владимирку», Журавлев вскоре тоже оказался там в роли начальника централа. Конечно, можно записать все это в случайности, а можно и нет. Если исходить из последнего, то какие мысли приходят на этот счет?

Журавлев был начальником «Владимирки» больше года (до сентября 1949 года) и, вполне вероятно, помогал агенту «Зефиру» там «адаптироваться». Зорко следил за тем, чтобы она не наделала «глупостей» на почве возможной обиды на своих «хозяев», которые бросили ее на произвол судьбы. Впрочем, может быть, никто ее и не бросал, и агент «Зефир» и в тюрьме вела двойную жизнь, агентуря на МГБ? Таких случаев в истории спецслужб предостаточно: когда агента осуждают и отправляют в тюрьму, делая из него «наседку» (тайного осведомителя). Например, знаменитый агент ОГПУ Александр Якушев, выдававший себя перед белой эмиграцией за руководителя антисоветской организации-фальшивки под названием «Трест», якобы тоже затем был арестован своими коллегами-чекистами, чтобы вести агентурную работу уже в неволе. Однако эту версию опровергает актриса Татьяна Окуневская, которую арестовали вскоре после Федоровой – в ноябре 1948 года. И она сидела в той же камере на Лубянке, что и Зоя. Цитирую:

«…Путано, противно, плохо, сбивчиво, нудно рассказываю ей (сокамернице по имени Нэдин. – Ф. Р.) о себе, о своем деле.

– Вы уже вторая „звезда“ в этой камере, здесь сидела Зоя Федорова, и то, что вы рассказываете о себе, в моем мозгу не умещается! Ни в какой другой стране это невозможно! Невероятно вообще! Без всякой вины!..

– Как Зоя! Что она?!

– Я не успела ее узнать, она истерична, она была невменяема, не мылась, не умывалась, не снимала платок с головы, кричала, билась головой о стену, и ее скоро забрали. И еще в нашей камере сидела балерина Большого театра Нина Горская – полная противоположность Зое, она наседка.

– Что это?

– Это люди, которых подсаживают в камеры помочь создать дело: они входят в доверие, вызывают на откровенность и потом все доносят следователю. Горская нагла, спокойна, получала роскошные продуктовые передачи, которые разрешают только за услуги.

– Это же жена моего партнера по фильму „Пархоменко“, артиста Чиркова, он племянник Молотова и той самой Жемчужиной, которая сидит рядом в камере.

– От мужа она и получала эти роскошные передачи – такие передачи разрешаются только стукачам, этим воспитанным вашим строем взрослым павликам морозовым! Горская в нашей камере была на отдыхе: моим иностранкам дело создавать не надо было, и она наслаждалась тортами и беконами в ожидании новой жертвы…»

Заметим, что балерина миманса Большого театра Нина Горская была арестована за то же самое, за что пострадала и Зоя Федорова, – она была знакома с английским военно-морским атташе. Правда, романа между ними не возникло (Горская сначала была замужем за актером Борисом Чирковым, а затем жила с начальником Главного штаба военно-морских сил СССР Арсением Головко). Если она была «наседкой», то неизвестно, когда она ею стала – до попадания в неволю или после. Ведь, как мы помним, труппа Большого театра была достаточно сильно «унавожена» агентурой МГБ.

Кстати, после расставания с Горской Арсений Головко (самый молодой адмирал в истории Советского Союза – ему было всего 34 года, когда накануне войны его назначили командовать Северным флотом и он отвечал за охрану Северного морского пути, по которому к нам шла помощь союзников) женился на актрисе МХАТа Кире Ивановой (1919), ставшей отныне Головко. Причем есть версия, что эту свадьбу устроил лично. Сталин. Он высоко ценил адмирала и в 1946 году перевел его в Москву. Вождь знал, что во время войны у Головко умерла жена и что тот тяжело переживал ее смерть. И тогда Сталин решил подыскать своему любимчику новую супругу. А поскольку вождь был завсегдатаем МХАТа, он решил найти невесту среди тамошних актрис. И его выбор пал на Киру Иванову. Но была одна загвоздка: как познакомить этих людей? И тогда Сталин дал поручение провернуть эту операцию министру МГБ Виктору Абакумову и его агентам из театральной среды (из того же МХАТа). Видимо, у тех был богатый опыт по части подобного рода мероприятий (он таковым и останется, если иметь в виду такие подозрительные союзы, как Высоцкий – Влади или Каузов – Онассис). Абакумов вызвал к себе начальника 2-го управления (контрразведка) Евгения Питовранова, а уже тот дал задание своему заместителю Леониду Райхману – тому самому, который еще с 1938 года работал по творческой интеллигенции и имел в женах балерину Ольгу Лепешинскую. После чего начался сбор подробной информации о будущей адмиральше. А когда информация была собрана, начался главный этап операции – сводничество. О том, кто именно был в этом задействован, можно установить по воспоминаниям самой К. Головко:

«…В конце 1947 года режиссер Илья Фрэз приступил к съемкам „Первоклассницы“ по сценарию Агнии Барто, где мне была отведена роль мамы Маруси. Агния Барто приходилась родной тетей его жене. Меня очень увлекала эта компания. И еще до съемок мы сдружились. Они пригласили меня встречать Новый год (речь идет о 1948 годе. – Ф. Р.) на дачу к своему приятелю. Я по наивности не спросила его имени. Ну, к приятелю так к приятелю. Разве у кинорежиссеров бывают плохие приятели?

Мы ехали какой-то подмосковной трассой. За окном темно, сосны, снег. Подъехали к устрашающе высокому забору. Охранники открыли ворота, машина въехала во двор, я вышла и поняла, что нахожусь на правительственной даче. В доме был накрыт стол, много гостей. Меня посадили рядом с незнакомцем в военной форме. Он меня сразу пригласил на танец и вот в танце между нами такой диалог:

– Я ведь вас хорошо знаю, – начал мужчина.

– Да что вы говорите, а я вас совершенно не знаю, даже не знаю, как вас зовут.

– Виктор Семенович.

– Очень приятно, а меня Кира Николаевна.

– Я даже знаю, по каким переулкам вы ходите, и с кем гуляете.

И начинает перечислять настолько подробно, что я оторопела. Переулки точные. Молодой человек, с которым встречаюсь, описан точно. Дом, где живу, – точно. И спектакли, в которых играю, тоже точно.

По облику невозможно было догадаться, что этот красивый русский мужик – один из страшных злодеев ХХ века.

Много позже я узнала, что именно он был причастен к арестам и ссылкам, а убийство Соломона Михоэлса в 1948 году – тоже его рук дело.

Несколько комнат дачи были завалены книгами, нераспечатанными, непрочитанными. Ему (Виктору Абакумову. – Ф. Р.) просто полагались эти книги. Мне отвели комнату на втором этаже. Под утро пошла спать, но не могла сомкнуть глаз – понимала, что втянута в какую-то интригу. Кроме того, я затаила обиду на Фрэзов, что они меня не упредили, куда везут. Мне казалось, что в дверь вот-вот постучат. В голове крутились страшные мысли: на даче, окруженной охранниками, в темном лесу с тобой могут сделать что угодно, и сопротивляться бесполезно. Такие люди, как Абакумов, если хотят добиться своей цели, сделают это насильно – для них не существует преград. Он разве что стучался ко мне в комнату: „Открой, открой“. – „Я не могу, я приболела“, – говорила я. И он, к счастью, оставил меня в покое (вполне вероятно, министр стучался не случайно: он хотел лично убедиться в том, что актриса – девушка порядочная, морально устойчивая и вполне подходит адмиралу в качестве супруги. – Ф. Р.). Правда, спустя несколько дней Абакумов прислал за мной машину и зачем-то повез знакомить с женой, с которой разводился в ту пору. Она жила на Лубянке – в переулках, недалеко от Мясницкой. Меня представил: „Вот, актриса, я поклонник“. Деталей не помню, но встреча была короткой. Зачем я ему понадобилась – до сих пор гадаю…

Прошло несколько дней, и вдруг меня встретил театральный администратор Игорь Владимирович Нежный. От радости он закричал на весь переулок: „Кира, я как раз вспоминал о тебе. У тебя кончился роман с Орловым?“. Я оторопела и жестом показала, что это нельзя афишировать: „Кончился, кончился, Игорь Владимирович, давно кончился“. – „Прекрасно, я выдам тебя замуж!“ – „Не надо, не надо“. И таки выдал!

Он пригласил меня в гости – в квартиру в Глинищевском переулке, где жил гражданским браком с Аннель Алексеевной Судакевич, художницей по костюмам. Когда я пришла, там уже было двое мужчин, и я все время гадала, за кого из них Нежный меня сватает. Один старательно рассказывал анекдоты, но очень картавил, и я решила, что он еврей. К тому же у него были вьющиеся волосы копной. Тогда я, конечно, и представить не могла, что именно этот человек станет главным в моей жизни. Это был адмирал, начальник Главного штаба ВМФ Арсений Головко…».

Как видим, если это и в самом деле была операция МГБ, то в ней были задействованы разные представители творческой интеллигенции: с одной стороны, известный кинорежиссер со своей супругой, с другой – театральный администратор, опять же со своей дражайшей второй половиной. Короче, агентов (или помощников) у чекистов всегда было в достатке.

Но что же актриса и адмирал, что стало с ними? В январе 1949 года они поженились и прожили в любви и согласии 13 лет – до смерти Головко в мае 1962 года (в результате испытаний ядерного оружия на Новой Земле, согласно некоторым предположениям, он заболел лучевой болезнью и скончался на 56-м году жизни).

Но вернемся к Зое Федоровой.

Итак, она попала во Владимирскую тюрьму МГБ, которая считалась особой – там содержались особо опасные государственные преступники: агенты иностранных разведок, диверсанты, террористы, троцкисты, правые, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, белоэмигранты и другие участники антисоветских организаций и групп, а также лица, представлявшие опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности. Всего таких тюрем было три: во Владимире, Александровске (Иркутская область) и Верхнеуральске (Челябинская область). В каждой из них сидело от 1715 (во «Владимирке») до 4500 человек. Причем если тюрьмы в Александровске и Верхнеуральске находились в подчинении областных начальников УМВД, то Владимирка подчинялась начальнику Тюремного управления МВД – тому самому М. Журавлеву. Как было сказано в постановлении по особым тюрьмам:

«…Установить в особых лагерях и тюрьмах строгий режим, запретив применение к осужденным, содержащимся в этих лагерях и тюрьмах, сокращение сроков наказания и льгот. Трудоспособных заключенных использовать преимущественно на тяжелой физической работе.

…МГБ СССР организовать в особых лагерях и тюрьмах специальные аппараты МГБ, на которых возложить ведение чекистской работы среди заключенных с целью выявления оставшихся на свободе связей и их разоблачения, а также пресечения попыток продолжения заключенными вражеской работы из лагерей…».

Об особом статусе «Владимирки» говорят имена ее заключенных – весьма именитых. В начале 1948 года, когда туда прибыла Зоя Федорова, там, например, отбывали наказание руководители прибалтийских государств (15 человек), а также такие военачальники Третьего рейха, как: фельдмаршалы Эвальд фон Клейст и Фердинанд Шернер, обергруппенфюрер СА Адольф Беккерле (бывший посол Германии в Болгарии), Франц Бентивеньи (начальник военной контрразведки «Абвер»), Ганс Пиккенброк (начальник военной разведки «Абвер-1»), адмирал Гюнтер Гузе, контр-адмирал Эрнст Краффт, вицеадмирал Ганс-Эрих Фосс, начальник личной охраны Гитлера Ганс Раттенхубер, начальник личной охраны Геббельса Вильгельм Эккольд, последний комендант Берлина Гельмут Вейдлинг, офицер штаба Зигфрид Мюллер (брат шефа гестапо Мюллера) и др.

После разгрома Японии во Владимирском централе содержались японские военнопленные Квантунской армии.

Все эти заключенные числились не под своими именами и фамилиями, а под номерами. Та же ситуация была и в отношении заключенных, которые числились по категории родственников Сталина. Так, под № 3 значился Константин Орджоникидзе – младший брат покойного наркома Серго Орджоникидзе, под № 22 – Евгения Аллилуева (жена П. С. Аллилуева, брата жены Сталина Надежды Аллилуевой), под № 23 – Анна Аллилуева, сестра жены Сталина Надежды Аллилуевой.

Помимо этих людей во «Владимирке» сидели: жена маршала Буденного Ольга Михайлова (с 1937 года), писатель Даниил Андреев (с 1948-го), певица Лидия Русланова (с конца марта 1950-го). Последняя оказалась в одном режимном корпусе с Федоровой – № 2, в котором размещалась и медицинская часть. Сидя в одной камере, они подружились, хотя отношения между ними претерпевали разные периоды – в них были свои приливы и отливы. Как будет вспоминать ветеран централа Варвара Ларина: «Находясь в одной камере, они часто ругались, при этом, когда Русланова освобождалась, она часть своих вещей передала Федоровой…».

А вот что рассказала уже в наши дни дочь другой сокамерницы Зои – жены члена Политбюро Н. Вознесенского (его расстреляли по «ленинградскому делу» в 1950 году) Марии Литвиновой-Вознесенской – Наталья:

«Маму, если не изменяет память, арестовали сразу после расстрела отца в Ленинграде. И выпустили. почти сразу после смерти Сталина. Около двух лет она сидела в одиночке на Лубянке, а последние полгода – в обшей камере во Владимире. Когда маму перевели в общую камеру во Владимир, там с ней сидели какие-то сектанты, киноартистка Зоя Федорова и певица Лидия Русланова. Позже мать вспоминала, как муж Руслановой генерал Крюков присылал продуктовые посылки. И Русланова кричала матери: „Маруська, ну-ка иди скорей распаковывать, а то Зойка все сама сожрет!“».

Русланова в заключении вела себя порой вызывающе, но чаще всего старалась не «высовываться». Чего не скажешь о Федоровой – она вела себя дерзко, часто вступала в перебранки как с сотрудниками, так и со своими сокамерниками, из-за чего ее прозвали хулиганкой.

В «Дочери адмирала» про взаимоотношения актрисы и певицы написано следующее:

«…Знаменитая на весь Советский Союз исполнительница русских народных песен Лидия Русланова стала во „Владимирке“ одной из двух самых близких Зоиных подруг.

После ареста ее мужа, генерала Крюкова, который был правой рукой маршала Жукова, ей дали шесть лет тюрьмы. Поскольку обе принадлежали к миру искусства, они, конечно же, не раз встречались в Москве на разных приемах. Но никогда не были друзьями. Сблизила их „Владимирка"…».

Заметим, что Русланова угодила в тюрьму по политическим мотивам (по статье 58 УК РСФСР «Антисоветская пропаганда»), однако ей также инкриминировали буржуазное разложение – ее обвинили в «грабеже и присвоении трофейного имущества в больших масштабах», а именно в том, что в конце войны, опустошая жилища отступавших немцев, генерал Крюков перевез себе в Москву большое количество мебели, картин, драгоценностей. Согласно материалам архивноследственных дел № 0046 и № 1762, в ходе обысков у Владимира Крюкова и Лидии Руслановой были изъяты: автомобиль «Horch 951А», два «Мерседеса», «Ауди», сто тридцать две картины русских художников, тридцать пять старинных ковров, гобелены, антикварные сервизы, меха, скульптуры из бронзы и мрамора, декоративные вазы, библиотека старинных немецких книг с золотым обрезом, семьсот тысяч рублей наличными, 312 пар модельной обуви, 87 костюмов и другое. Чуть позже певица вынуждена была выдать и остальное: в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире ее бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, были изъяты принадлежащие Руслановой 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Певица объяснила, что эти бриллианты куплены на деньги, заработанные исполнением русских песен, и их приобретению были отданы все последние годы: «Я, не задумываясь, покупала их, чтобы бриллиантов становилось все больше и больше. Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда „левых“ концертов стало намного больше». На вопрос о полотнах русских художников Лидия Русланова признала, что «приобретению художественных полотен отдавалась со всей страстью».

Именно Русланова, судя по всему, надоумит потом Зою Федорову заняться скупкой бриллиантов. Впрочем, не будем забегать вперед.

По воспоминаниям надзирательниц, Русланова привезла с собой в тюрьму целый багаж концертных платьев, туфель и много чего другого. Все это ясно указывало на то, что ее арестовали сразу после концерта. А вот у Федоровой, в отличие от певицы, такого багажа не было, хотя она тоже была актрисой – во «Владимирку» она прибыла в бушлате и полосатой робе, которые ей выдали еще в лубянской тюрьме. Однако по существующим правилам за заключенным, если его переводили в другое место, должна была следовать и одежда, в которой его арестовали (в нее он должен был облачиться при освобождении). Так вот, на момент ареста на Федоровой была шубка, платье и туфли, которые теперь хранились в камере хранения «Владимирки». И в один из дней Зоя передала их (вернее, попросила это сделать надзирательниц) своей сокамернице Ольге, которая освободилась раньше нее. Федорова хотела, чтобы Ольга передала эти вещи ее сестре Александре и дочери Вике. Читаем в «Дочери адмирала»:

«…У нее (у Зои. – Ф. Р.) не было выхода: ей ничего не оставалось, как поверить Ольге. Лубянка и другие места заключения научили Зою не доверять никому, но тут все было по-другому. Еще неизвестно, доживет ли она до выхода из „Владимирки“) а Ольгу уже освобождают, и она едет в Москву. Зачем Зое во „Владимирке“ меховая шубка и дурацкие вечерние туфельки, которые были на ней в ночь ареста, а теперь валяются где-то в тюремной камере хранения? Если Ольга и впрямь сдержит слово – „Клянусь здоровьем своего сына, Зоя Алексеевна“, – и отвезет шубку с туфельками в Москву, Александре, это будет просто замечательно. Александра продаст их, и вырученные деньги хоть немного помогут им с Викторией.

Зоя отдала Ольге шубку и туфли.

Больше ни о них, ни об Ольге она ничего не слышала. Позже, когда узнала, что Александра в Казахстане, у нее затеплилась мысль, что Ольга постарается переслать шубку туда, хотя прекрасно понимала, что тешит себя напрасной надеждой. Ольга обманула ее…»

18 января 1950 года Виктории, дочери Зои, исполнилось четыре года. По этому поводу Русланова закатила «банкет» – преподнесла Зое крошечный тортик, который она с еще одной сокамерницей по имени Зося умудрились сделать из крошек печенья, купленного Руслановой в тюремной лавке (певице были разрешены денежные переводы), и воды. Тортик украшала одна свечечка, которую они слепили из корки сыра. Тогда же сокамерницы посоветовали Зое написать письмо на волю (до этого она считала, что таковые ей не положены). Но надзирательницы объявили, что Федоровой письма не положены. Тогда она объявила голодовку. Это было неслыханной дерзостью, поэтому после первого же дня голодовки Зою накормили насильно – через шланг. Но поскольку она и после этого была настроена решительно, тюремное начальство решило не перегибать палку – и Зое передали письмо от ее старшей сестры Александры, которое от нее скрывали. Послание было коротким, но очень важным:

«Дорогая сестра!

Надеюсь, у тебя все хорошо, как и у меня и у моих детей. Виктория выросла в хорошенькую девочку, у нее длинные прямые каштановые волосы и красивые глаза. Она зовет меня мамой и во всем слушается. Она очень вежливая и немного застенчивая.

Твоя сестра Александра».

В тот же день Зоя написала ответное письмо, которое было чуть длиннее. Она писала:

«Дорогая Александра!

Какое счастье получить твое письмо и узнать хорошие новости о моей Вике. Правильно, что она считает тебя своей матерью. Пусть так и будет, ведь может случиться, что я больше никогда в жизни не увижу ее. Что и говорить, я живу только ради нее, но разве это понятно ребенку? Все же, пожалуйста, умоляю тебя, расскажи ей про тетю Зою, которая живет далеко-далеко и очень любит ее. А время от времени целуй ее и говори, что поцелуй этот шлет ей тетя Зоя. Когда она научится писать, попроси ее послать письмо тете Зое и нарисовать для меня какую-нибудь картинку.

У меня нет слов, чтобы выразить тебе благодарность за все, что ты делаешь для моей Вики. Могу лишь послать слова моей любви тебе, а также Юре и Нине.

А спустя некоторое время ей принесли новое письмо от сестры, в котором лежал рисунок, сделанный рукою ее дочери. Это было самое дорогое послание, которое Зоя получала, будучи в тюрьме.

Все это происходило в августе 1950 года. В те дни на экраны страны вышел фильм Михаила Ромма «Секретная миссия». Шпионский боевик, который мгновенно стал лидером проката, поскольку это был второй послевоенный фильм в СССР о подвигах советских разведчиков (первым был «Подвиг разведчика», 1948). О чем была «Секретная миссия», к сценарию которой приложил руку (вместе с К. Исаевым) чекист Михаил Маклярский (ее же он приложил и к «Подвигу разведчика»)? Читаем в аннотации:

«1945 год. В Берлин с секретной миссией прилетают американский сенатор и представитель ЦРУ. Они собираются договориться с главарями Третьего рейха об односторонней капитуляции немецких войск на Западном фронте. Советское командование поручает работающим в фашистском логове разведчикам Дементьеву и Глуховой выяснить цель миссии. Задание выполнено, но Мария Глухова (она же Марта Ширке) раскрыта и погибает.

После падения Берлина Дементьев находит в условленном месте копии списков немецких агентов на Балканах, которые удалось сфотографировать советской разведчице…»

В роли Марии Глуховой снялась жена режиссера-постановщика Елена Кузьмина. А вторым режиссером у Ромма была, хорошо нам знакомая, Татьяна Березанцева – агент МГБ «Борисова». Как мы помним, с конца тридцатых она является женой другого агента – Александра Демьянова («Гейне»), и они только что вернулись из заграничной «командировки», где работали по заданию 1-го управления (внешняя разведка) МГБ. Местом их работы был Париж, где они подвизались в качестве сотрудников «Совэкспортфильма», которые дублировали советские киноленты. На самом деле их отправили не только за этим. Супруги должны были вовлечь в орбиту своего влияния тамошние эмигрантские круги.

Агентурная пара прожила в столице Франции больше двух лет, но больших успехов на агентурном поприще так и не достигла. То ли их «раскусили», то ли еще что-то. В итоге их отозвали на родину. Березанцева вернулась на «Мосфильм», к Ромму, и вскоре включилась в его проект «Секретная миссия», который снимался по заказу все того же МГБ.

Фильм стал одним из лидеров проката – 4-е место, 24,2 млн зрителей. Он был удостоен Сталинской премии, ее самой высшей – I степени. Награды (сто тысяч рублей каждому) получили восемь человек: режиссер М. Ромм, сценаристы М. Маклярский, К. Исаев, операторы Б. Волчек, актеры Е. Кузьмина, Н. Комиссаров, С. Вячеслов, М. Перцовский.

Спустя всего-то шесть лет Ромм проклянет Сталина, записавшись в антисталинисты, но денежную премию государству не вернет. Впрочем, разговор об этом нас ждет впереди, а пока вернемся в начало пятидесятых.

Итак, режиссер с «Мосфильма» Татьяна Березанцева, помимо кино, занималась еще и разведывательной работой – была разведчиком. В советском кино тех лет таких кинематографистов было немало, другое дело, что их имена до сих пор засекречены. Хотя можно было бы кого-то из них уже и рассекретить – все-таки хорошее дело делали эти люди для своей Родины. И многие из них трудились под крышей «Совэкспортфильма».

Эта структура появилась на свет в 1924 году под названием «Совкино». В 1933 году ее переименовали в «Союзинторгкино», а «Совэкспортфильмом» она стала в 1945 году. Это была не только киношная, но и чекистская организация, поскольку была «завязана» на заграницу – она осуществляла экспорт и импорт советских фильмов. В ней за годы ее существования успели поработать тысячи чекистов, в том числе и те, кто имел непосредственное отношение к кинематографу. Например, сценарист Михаил Маклярский («Подвиг разведчика»), который в 1950 году даже возглавит эту контору. В это же время (1949–1950) в ней будет трудится и Владимир Познер (отец ныне известного телеведущего), который был агентом МГБ с агентурным именем «Платон». Читаем о Познере-старшем в Википедии:

«…В 1939 году Владимир Александрович Познер, который в это время работал в европейском филиале кинокомпании,Metro-Goldwyn-Mayer“, забрал свою жену Жеральдин с сыном из США, и семья вернулась во Францию.

После оккупации Франции немецкими войсками в 1940 году они вновь бежали в США. Уже в Америке, в 1945 году, родился брат Владимира – Павел Познер.

Владимир Александрович Познер был горячим патриотом Советского Союза. После того, как в 1939 году Литва вошла в состав СССР, дед В. В. Познера по отцу, Александр Познер, стал гражданином СССР. В связи с этим и отец В. В. Познера, Владимир Александрович Познер, приобрел право на советское гражданство. С 1943 года, работая начальником русской секции отдела кинематографии Военного департамента США, он начал сотрудничать с советской разведкой, первоначально в качестве „стажера“ и „наводчика“.

В связи с ухудшением отношений между СССР и США после войны, наступлением эпохи маккартизма и все более пристальным вниманием со стороны ФБР в 1948 году семья Познеров была вынуждена уехать из США. Первоначально Познеры хотели вернуться во Францию, но Познеру-старшему отказали во въезде, сочтя его на основании доноса подрывным элементом. Тогда Познеры переехали в Берлин (ГДР), где Владимир Александрович получил должность в компании „Совэкспортфильм“. В 1950 году Владимир Познер получил советский паспорт.

В 1952 году семья переехала в Советский Союз, в Москву…».

Об этом человеке мы еще вспомним чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими чекистами, имевшими отношение к «Совэкспортфильму». Среди них – знаменитый советский разведчик Семен Семенов (Аба Таубман) (19111986), агентурное имя «Твен». В 1932 году он приехал из Одессы в Москву, где поступил в текстильный институт. Получив диплом инженера-энергетика, в 1937 году он по партийной разнарядке был направлен на работу в органы ГБ, а еще через год его отправили по обмену на учебу в аспирантуру Массачусетского (!) технологического института. В 1940-м, закончив аспирантуру со степенью магистра технических наук, Семенов был зачислен на должность старшего инженера электроотдела «Машиноимпорта» советского торгового представительства «Амторг». А в 1942 году агент «Твен» стал работать в нью-йоркской резидентуре НКВД. Чем он занимался? Вот как об этом пишет В. Чиков:

«…На дружеской или идейной основе Твен мог бы завербовать любого из них, но Центр запрещал компрометировать идею обмена стажерами между СССР и США, поэтому все ограничивалось лишь наводками. Вопрос о повышении денежного пособия откладывался до тех пор, пока он не завербует хотя бы пару новых агентов.

США тридцатых годов были на пике крупных научных изысканий. Твен развернулся вовсю и просил лишь об одном – не регламентировать его рабочий день и поездки.

В Хэнфорде через двух агентов, работавших на местном режимном предприятии, где готовилась к эксплуатации большая плутониевая установка, он узнал, что сооружение и проектирование таких секретных объектов осуществляет фирма „Дюпон“, а основной исследовательской организацией является металлургическая лаборатория Чикагского университета. Хэнфордские знакомые подсказали Твену, что, если он хочет получить подробные сведения об урановых исследованиях в Америке, он должен разыскать в Чикаго доктора Скаута, чей домашний адрес и телефон были неизвестны. Скаут работал в металлургической лаборатории, и у Твена была лишь групповая фотография, на которой засветился, в частности, и этот засекреченный ученый.

Еще во время стажировки в Бостоне Твен часто посещал различные семинары и даже выступал с докладами, его запомнили аспиранты и профессура. Это ему и помогло. Он долго караулил Скаута у входа в металлургическую лабораторию и отловил лишь на девятый день. Скаут вспомнил русского аспиранта, шутника и выдумщика и вскоре без колебаний пригласил его к себе домой.

Твен возвратился в Нью-Йорк с подробным докладом, материалами и чертежами по разработке ядерного оружия и тут же подготовил три рапорта на вербовку. Так Скаут стал Элвисом, а два работника режимного атомного объекта в Хэнфорде получили клички Аден и Анта…

В начале 1941 года резидент в Нью-Йорке Гайк Овакимян аттестовал Твена следующим образом:

„Агентурная разведка – это его истинное призвание. Он умеет найти подход к любому человеку. К числу недостатков можно отнести то, что Твен подчас склонен к переоценке собственных способностей и сил и недооценке окружающих людей. Как непосредственный руководитель Твена, я приложу все усилия, чтобы искоренить в нем это“…»

Семенова отозвали в Москву летом 1944 года. Здесь ему присвоили звание майора ГБ и сделали замначальника отделения на Лубянке (во внешней разведке). А в 1945 году его решено было отправить на работу во Францию, и тогдашний нарком ГБ В. Меркулов обратился к заместителю министра внешней торговли СССР с просьбой назначить Семенова на должность, которая позволила бы устанавливать связи в научно-технических и промышленных кругах Франции. И разведчика «забросили» во Францию в качестве уполномоченного «Совэкспортфильма». И снова читаем у В. Чикова:

«…„Твен“ никогда не занимался прокатом советских фильмов. На его просьбы о смене прикрытия он получал довольно любопытные ответы. Министерство кинематографии писало руководству Семенова: „Это очень отрицательно скажется на работе по прокату советских кинофильмов../“ и прилагало характеристику из „Совэкспортфильма“: „В сложных общеполитических условиях в Европе, неблагоприятно влияющих на прокат советских фильмов. т. Семенов является самым успешным прокатчиком всесоюзного объединения../“

Так „Твен“, назначенный к тому времени резидентом по научно-технической разведке, продолжал эффективно работать и на разведку, и на кинематограф. Ему присвоили звание подполковника…»

Так длилось на лета 1951 года. А потом в МГБ началась чистка («сионистский заговор в МГБ»), и Семенова отозвали из Франции и уволили из органов без права на пенсию. И он устроится работать. в котельную текстильной фабрики. Только через 23 года после увольнения по ходатайству начальника разведки Семену Семенову установят персональную республиканскую пенсию – 120 рублей.

Но вернемся в начало пятидесятых.

Итак, режиссер с «Мосфильма» Татьяна Березанцева, помимо кино, занималась еще и разведывательной работой – была разведчиком-нелегалом. В советском кино тех лет таких кинематографистов было немало, другое дело, что их имена до сих пор засекречены. Хотя можно было бы кого-то из них уже и рассекретить – все-таки хорошее дело для своей Родины делали эти люди.

В этом контексте лично мне не дает покоя биография знаменитого кинорежиссера Владимира Вайнштока. Того самого, что снял знаменитые приключенческие фильмы: «Дети капитана Гранта» (1936), «Остров сокровищ» (l938), «Всадник без головы» (1973). Еще при его жизни, в советские годы, его называли одним из самых секретных режиссеров – в его биографии очень много белых пятен, пробелов. Что именно имеется в виду?

Вайншток родился в 1908 году и уже в шестнадцать лет поступил в Ленинградский институт экранных искусств (тот самый, где чекист Фридрих Эрмлер навел порядок, после чего там вместо нэпманских сынков стали учиться чекисты, матросы и красноармейцы). Причем случилось это как раз в тот год (1924), когда там объявился Володя Вайншток.

В 1927 году (в девятнадцать лет!) наш герой уже дебютировал в кино как режиссер-постановщик – снял короткометражный фильм «Актер поневоле», который не сохранился. После чего его взяли на работу в «Белгоскино». И там в течение трех лет (1930–1932) Вайншток снимает три фильма, два из которых на международную тему: «Рубикон» (1931) и «Слава мира» (1932). Так, в первой картине рассказывалась история матроса английского торгового флота Билла Паркера, случайно попавшего в Советский Союз и нашедшего здесь свою вторую родину. А во втором фильме речь шла о том, как антифашисты одной западноевропейской страны в 1930-х годах сорвали погрузку оружия, предназначенного для войны с Советским Союзом.

Впрочем, и «Дети капитана Гранта», и «Остров сокровищ» тоже о зарубежных реалиях, только из других эпох. Короче, Вайнштока можно было смело назвать специалистом по загранице. Однако с началом войны этот замечательный режиссер почему-то бросает режиссуру и уходит на административную работу: руководит сначала «Мосфильмом», а затем едет в Алма-Ату и руководит там ЦОКСом (Центральной объединенной киностудией), в которой работали творческие работники, эвакуированные со студиями «Мосфильм» и «Ленфильм». После чего в биографии Вайнштока следует двадцатилетний пробел – то есть не известно в точности, чем он занимался все эти годы. Вроде бы это было литературное поприще – он писал какие-то сценарии и книги под псевдонимом Владимир Владимиров. Фильмов не снимал, хотя его режиссерский талант был несомненным. Чем же он конкретно занимался? И здесь можно строить различные версии. Например, такую. Под видом писателя и журналиста Вайншток мог разъезжать по миру, выполняя задания той же службы, что и Татьяна Березанцева – внешней разведки. И тогда становится понятно, почему именно его в 1965–1967 годах выбрал КГБ в качестве сценариста двух фильмов: документально-постановочного «Перед судом истории» про бывшего лидера Государственной Думы и одного из организаторов белой армии, нелегально посетившего Советский Союз в 1926 году, В. Шульгина (кстати, этот фильм снимал чекист Фридрих Эрмлер), и шпионского боевика «Мертвый сезон», где главным героем был сотрудник нелегальной разведки КГБ (прототип – Конон Молодый).

Между тем в 1972 году Вайншток решил вернуться в большой кинематограф в качестве режиссера (после 31 года простоя!). И снова стал снимать фильмы на заграничные темы. Но теперь это были вестерны: «Всадник без головы» (1973) и «Вооружен и очень опасен» (1977). Спустя год после премьеры последнего фильма Вайншток скончался, оставив после себя славу самого загадочного режиссера советского кинематографа.

Однако вернемся в начало пятидесятых, а конкретно – к тем кинематографистам, которые могли сотрудничать с МГБ. В их числе знаменитая пара в лице кинорежиссера Григория Александрова и актрисы Любови Орловой. Впрочем, вряд ли они были агентами МГБ, но его помощниками – несомненно. Читаем у П. Судоплатова:

«…В Западной Европе Василевский выгодно использовал очарование Любови Орловой, знаменитой киноактрисы, и ее мужа, Григория Александрова, режиссера, в качестве прикрытия для встреч с Бруно Понтекорво, Фредериком Жолио-Кюри и другими известными западными учеными…»

Кто такой Василевский? Лев Петрович родился в 1904 году в Курске и с четырнадцати лет пошел работать слесарем, потом электромонтером. А в двадцать три года (1927) стал служить в полномочном представительстве ОГПУ по ЗСФСР (его председателем тогда был Иван Павлуновский, а заместителем у него – Л. Берия).

В начале тридцатых Василевский поступает учиться в авиашколу, посещает курсы усовершенствования комсостава при Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. По окончании их он был назначен на должность командира-комиссара отдельной авиачасти Управления пограничной и внутренней охраны УНКВД Казахской АССР (на границе с Китаем, в районе Синьцзяна). А в 1936–1938 годах Василевский служит командиром разведывательно-диверсионной группы Иностранного (разведывательного) отдела (ИНО) НКВД СССР в Испании, он старший советник Особого отдела Мадридского фронта.

В 1939–1941 годах новый поворот – Василевский работает сотрудником посольства СССР в Париже, резидентом ИНО НКВД. В 1940 году он принимал участие в операции по ликвидации Льва Троцкого в Мексике, за что был награжден орденом Красного Знамени.

Далее послужной список Василевского выглядел следующим образом: в 1941–1942 годах – заместитель резидента НКВД в Анкаре (Турция), в 1943–1945 годах – резидент НКГБ в Мехико (Мексика), в 1945–1947 годах – начальник научно-технической разведки НКГБ СССР, заместитель начальника разведывательного бюро по атомной проблематике (отдел «С»). Именно Василевский сопровождал советского физика Якова Терлецкого в Копенгаген на встречу с Нильсом Бором.

В 1948 году Василевский выходит на пенсию. Но это, судя по всему, для отвода глаз. На самом деле он продолжает заниматься атомным проектом, но уже по линии кинематографа. Он назначается на должность заместителя директора Главкинопроката Госкино СССР и под этим видом выезжает за границу. Причем не один, а в компании с разными «звездами». Впрочем, в те годы «звезд», которым разрешалось выезжать за рубеж, было, что называется, раз, два и обчелся. А заведовало такими выездами Бюро по выездам за границу и въездам в СССР при СМ СССР, которое в 1947–1949 годах возглавлял хорошо нам известный Павел Федотов – бывший главный контрразведчик.

Итак, Василевский в конце сороковых выезжал за рубеж под видом кинематографиста в сопровождении видных киношников. Среди них была и чета Александров – Орлова, которые были близко знакомы со многими западными актерами, режиссерами и т. д. Например, их другом был сам Чарли Чаплин, который в апреле 1949 года пригласил супружескую чету из СССР на свое 60-летие в США. С ними туда отправился и Василевский, чтобы под этим «соусом» встретиться там с людьми, которые были «завязаны» на атомный проект. В том числе и с Бруно Понтекорво, который был приглашен из Лондона.

В последующие три года Василевский и чета Александров – Орлова еще неоднократно выезжали за границу, где опять же встречались с разного рода деятелями, как из мира искусства (а среди них тоже хватало агентов МГБ – в основном агентов влияния), так и из мира науки. Короче, «корочка» заместителя директора Главкинопроката Госкино СССР очень здорово помогала Василевскому работать по линии госбезопасности.

Так продолжалось до 1953 года, когда Василевского сняли с этой должности в связи с «делом Берия». Спустя год он был исключен из партии и лишен воинского звания «за политические ошибки в заграничной работе». Но в 1959 году Василевского реабилитировали, восстановили и в КПСС, и в звании полковника. Он к тому времени уже вовсю занимался литературной деятельностью – писал книги про чекистов. Из-под его пера вышли книги: «После Зорге», «В оккупированном Париже», «На земле Монтесумы», «Дни и ночи Мадрида», «Испанская хроника Григория Грандэ», «Чекистские были» (всего более 50 книг, а также статей по истории гражданской войны в Испании). Правда, о том, как он работал в тандеме с Александровым и Орловой (а также с другими звездами советского кино) Василевский так и не написал. Эта информация до сих пор проходит под грифом «секретно».

Зато вместе с другим видным чекистом – Анатолием Горским (в годы Второй мировой войны он был резидентом советской разведки в Англии) Василевский перевел на русский язык книгу Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада».

Умер Л. П. Василевский в Москве в 1979 году.

Но вернемся в начало пятидесятых – в те времена, когда Зоя Федорова все еще продолжает сидеть во Владимирской тюрьме. Пока она сидит, на воле происходят странные дела. Так, 11 июля 1951 года свет увидело постановление ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении дел в МГБ». А на следующий день после его появления был арестован глава МГБ Виктор Абакумов, против которого были выдвинуты обвинения в государственной измене, сионистском заговоре в МГБ, в попытках воспрепятствовать разработке «дела врачей». Причиной ареста послужил донос Сталину от начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковника М. Д. Рюмина. В доносе Абакумов обвинялся в различных преступлениях, главным образом в том, что он тормозил расследование дел о группе врачей и молодежной еврейской организации, якобы готовивших покушения против вождей страны. По некоторым данным, ход доносу дал Г. М. Маленков. Политбюро ЦК ВКП(б) признало донос М. Д. Рюмина объективным, постановило снять Абакумова с должности и передать его дело в суд. В итоге бывший министр был заключен в Лефортовскую тюрьму, где против него были применены пытки, сделавшие из него, по сути, инвалида.

Заметим, что по делу Абакумова также проходили: начальник следственной части по особо важным делам МГБ СССР А Г. Леонов (расстрелян), его заместители В. И. Комаров (расстрелян) и М. Т. Лихачев (расстрелян), следователи И. А. Чернов (15 лет заключения) и Я. М. Броверман (25 лет заключения). Как мы помним, Леонов и Лихачев (особенно последний) приложили руку к аресту и допросам Зои Федоровой. И, казалось бы, после их падения ее судьба должна была бы благополучно разрешиться. Учитывая, что со своих постов были сняты многие абакумовцы: Афанасий Блинов (замминистра), Николай Селивановский (замминистра), Евгений Питовранов (начальник контрразведки) и др. Однако Федорова продолжала сидеть во Владимирской тюрьме. Почему? Может быть, потому, что новые руководители МГБ и Следственной части считали ее уголовное дело не состряпанным, а реальным – как провал агента. И ситуация кардинальным образом смогла измениться только после смерти Сталина в марте 1953 года, когда из тюрем стали постепенно освобождать если не всех скопом, то многих.

Но до этого еще есть время, а пока Берия, который после смерти вождя вновь занял пост министра внутренних дел (как мы помним, он ушел с него в декабре 1945 года, сосредоточившись на атомном проекте), затеял… новое кино про чекистов. Его хороший знакомый и земляк – кинорежиссер Михаил Калатозов – получил задание снять фильм о Феликсе Дзержинском. Заметим, это было первое подобное кино о «железном Феликсе» в СССР. Зачем это было нужно Берии? Он хотел посредством кинематографа укрепить авторитет чекистов среди населения. К написанию сценария был привлечен тоже проверенный кадр – драматург Николай Погодин, который еще в 1934 году пел хвалу чекистам: написал пьесу «Аристократы», посвященную «перековке» заключенных на Беломорско-Балтийском канале. По этой пьесе тогда же была снята на «Мосфильме» художественная лента «Заключенные» (1936), которую снял Евгений Червяков – тот самый, который в 1942 году героически погибнет под Ленинградом, совершая рейды в тыл к фашистам под видом немецкого офицера и сидя в автомобиле «хорьх».

Итак Погодин написал сценарий, а Калатозов весной 1953 года приступил к съемкам фильма «Феликс Дзержинский». Однако 26 июня был арестован Берия, куратор съемок, и проект повис в воздухе. На самом верху решали, стоит ли овчинка выделки. Надо ли прославлять чекистов в такой момент. И решили: надо, чтобы люди не ассоциировали органы госбезопасности с Берией и К°, некоторых из которых тогда же и расстреляли. Только теперь фильм получил другое название – «Вихри враждебные». Фильм вышел на экраны страны не сразу – только в феврале 1957 года. Причем те места, где речь велась о Сталине, были убраны. Вот как об этом вспоминала актриса Алла Ларионова (она играла в фильме Веру Иволгину, комсомолку-активистку, помощницу Дзержинского):

«…Я с удовольствием работала, потому что роль мне нравилась. Меня там в конце убивают. Я иду в белом подвенечном наряде на свадьбу, и тут один из врагов революции. коварно подкрался (его играет Николай Гриценко). Враг пускает мне пулю в спину. И я прямо в подвенечном наряде погибаю. Мне пришлось переозвучивать сцену на Белорусском вокзале, куда Сталин пришел провожать молодежь на очередную стройку. Мы все были в красных косынках, в кожанках. Я стояла на подножке поезда, у меня вот такой крупный план на весь экран, и с воодушевлением я говорила: „Сталин!“ (его роль исполнял Михаил Геловани. – Ф. Р). На переозвучании мне предложили: деточка, скажи вместо „Сталин“ – „Дзержинский“. И я с теми же лучистыми глазами сказала: „Дзержинский!“…».

Между тем после ухода из жизни вождя народов все узники «Владимирки» (впрочем, как и все зэки страны) стали ждать, что эта смерть отразится и на их положении. И первой это почувствовала Лидия Русланова, у которой на воле был влиятельный заступник – маршал Георгий Жуков, который лично арестовывал самого Лаврентия Берию, после чего стал министром обороны СССР. В результате этого в июле 1953 года дело Руслановой было пересмотрено, и уже в августе она вышла на свободу. А затем настала очередь и Федоровой, которую выпустили аккурат в тот момент, когда МГБ было упразднено и на его месте возник КГБ (председатель – Иван Серов). Причем он был образован не в качестве центрального органа государственного управления, каковым являлись его предшественники – МГБ и МВД СССР, – а всего лишь в статусе ведомства при правительстве СССР. Причиной понижения статуса КГБ в иерархии органов государственного управления было стремление партийной и советской верхушки страны лишить органы госбезопасности самостоятельности, целиком подчинив их деятельность аппарату коммунистической партии. В такой ситуации почти все узники, севшие за решетку по воле прежних руководителей МГБ, подлежали освобождению и реабилитации. Не стала исключением и Зоя Федорова, которая вышла на свободу ранней весной 1954 года.