Шла вторая половина июня. Дни стояли теплые, солнечные. Иногда на знойное небо набегала тучка, но город почему-то обходила стороной. Облака никуда не сворачивали. Они чередой плыли над городом, ненадолго закрывая солнце. Облака как железнодорожные составы, уходили куда-то вдаль по своим собственным маршрутам, и небо снова становилось чистым и синим.

Вечерами в парк прилетали майские жуки. Их стало гораздо меньше, чем две недели назад. Они кружились вокруг деревьев иногда стукались в окна. Мальчишки и девчонки ловили жуков и упрятывали в спичечные коробки. Если поднести коробок к уху, то услышишь монотонное тарахтение. Поймав жука ребята с Чапаевской с одного взгляда определяли, самец это или самка. Коля Бэс научил, как узнавать: у самца на спине черное пятно, а у самки красное.

Однажды высоко над городом прошел самолет. Вслед за ним с ревом пролетели три истребителя. И люди услышали негромкий треск, будто там, наверху, рвали по шву материю.

Гошка Буянов вечером рассказывал, что это был чужой самолет без опознавательных знаков. Сбить его не удалось, потому что он повернул к границе и скрылся. Об этом Гошка узнал от знакомого своего отца.

Понемногу из дома разъезжались. Уехал на Брянщину Толик Воробьев с матерью и бабушкой. Перед отъездом он щеголял в новой матроске и коротких штанишках. На голове — бархатная тюбетейка, а в руках розовый сачок на длинной белой палке. Все это купили ему в дорогу. Там, на Брянщине, Толик будет ловить бабочек своим розовым сачком…

Сестра его, Люська, не поехала на Брянщину. Она была отличница — и ее премировали путевкой в Артек. Через две недели Люська Воробьева поедет на берег Черного моря…

Готовились к отъезду Ладонщиковы. У дяди Кости отпуск с 25 июня. Сашка не готовился: отец сказал, что уголовному элементу — так он назвал сына — делать в деревне нечего. Сашка останется на две недели с бабушкой в городе. Бабушка больная, и Сашка будет в аптеку за лекарствами бегать. И в магазин за продуктами. А присматривать за ним будет близкий родственник, что за речкой живет. У него отпуск через две недели, и он, если Сашка будет себя хорошо вести, привезет его вместе с бабушкой в деревню.

Сашка оказался крепким парнем: два раза вызывали его в милицию, но приятелей он так и не выдал. Отец девчонки, ее звали Верой, требовал построже наказать Сашку. И во что бы то ни стало раскрыть и обезвредить всю «шайку». «Это ведь настоящий бандитизм! — возмущался он. — Представляете: вечер, трое в масках и вооруженные до зубов! Девочка пришла домой белее снега. Просто удивительно, что она не стала заикой!» Папа совсем не знал свою дочь. Сашке хотелось рассказать, как она умоляла взять ее на «мокрое дело», но удержался. Во-первых, все равно не поверили бы, а во-вторых, Вера, когда снова увидела Сашку в милиции, вдруг заявила, что, вполне возможно, она и обозналась… А потом потихоньку сунула ему в руку горсть конфет.

Эта история с ограблением наделала шуму, и милиция вот так сразу не хотела прекращать дело, хотя всем давно было ясно, что никакой вооруженной шайки не существовало, да и ограбление не что иное, как очередная проделка мальчишек с Чапаевской улицы. Этим делом никто не занимался, но оно еще не было закрыто. И поэтому мальчишек по-прежнему лихорадило. Витька Грохотов и Гошка даже осунулись. Они каждый день дожидались, что за ними наконец пожалует товарищ Васильев. Как-то, случайно увидев из окна милиционера, Гошка чуть не подавился супом.

Спокойнее всех чувствовал себя Сашка. Его вызывали в милицию, выпороли, отчитали, впереди его ожидали безрадостные дни в городе с хворой бабушкой. Сашка совершенно справедливо считал, что вполне достаточно наказан, и успокоился. И даже немножко чувствовал себя героем.

Шли дни, похожие один на другой. Ребята ходили на речку, играли в лапту, орлянку. Гошка все еще надевал по трое трусов и, несмотря на тридцатиградусную жару, носил штаны из чертовой кожи. У него даже походка изменилась. Скоро Гошке стало невмоготу, и он снял одни трусы, а потом и вторые.

Взрослые не узнавали своих сорванцов: тихие стали, смирные, беспрекословно ходили в магазин, выполняли все поручения. Особенно изменился Гошка. Раньше, бывало, то и дело чужие матери приходили к его родителям и жаловались, что Гошка то рубашку порвал в драке их сыну, то мяч послал в раскрытое окно и разбил картину на стене, то выпустил перья из пуховой подушки, выставленной во дворе на просушку. А теперь Гошка стал вежливый и послушный. Если раньше в ответ на любое замечание взрослых огрызался, то сейчас смиренно наклонял голову и извинялся.

Да и ребята заметили, что самый отчаянный мальчишка с Чапаевской улицы поджал хвост. Даже когда ядовитый Соля Шепс как-то подковырнул Гошку, тот смолчал. Раньше такого не было.

Когда однажды во дворе снова появился товарищ Васильев, даже без формы и в нерабочее время, Гошка срочно вызвал Витьку на улицу. Тот, не допив чай, выскочил за дверь, провожаемый укоризненным взглядом матери.

— Ты что? — удивился Витька. — Не дал поужинать…

Гошка молча направился в парк. Там за толстым кленом остановился и взглянул на приятеля. И взгляд у Гошки был нервный, бегающий. Нижнюю губу он прикусил.

— Видел Васильева? — спросил он.

— Ну и что?

— Чего он все время шляется у нашего дома?

— Так уж и все время, — возразил Витька.

— По-моему, он напал на ваш след, — шепотом сказал Гошка. — И теперь выслеживает, как ищейка. Сегодня он был без формы. Прошел мимо дома, завернул во двор, постоял в парке и знаешь, что он сделал?

— Вытащил фотоаппарат и сфотографировал наш дом…

— Он посмотрел на наши окна, — не обратив внимания на шутку, продолжал Гошка.

— Чего проще было ему зайти, — сказал Витька. — И спросить, что надо. Он всех наших знает.

— Он напал на след, — сказал Гошка. — Теперь нам крышка.

Витька внимательно посмотрел на него. Даже в сгущавшихся сумерках было заметно, как волнуется Гошка. Тогда еще Витьке и в голову не могло прийти, что Буянов просто-напросто трус. И поэтому он сказал:

— Я ведь тебе предлагал пойти в милицию… Еще не поздно.

— Я лучше из дома убегу!.. — вырвалось у Гошки. — Ты знаешь, как там с нами будут разговаривать? Они умеют… Все выложим — и загремим по этапу.

— Сашка же был там, и ничего, — урезонивал приятеля Витька.

— Вот вляпались! — горестно вырвалось у Гошки.

— Ты говоришь, Васильев смотрел на наш дом? — спросил Витька. — Где он стоял?

— Тут, — показал Гошка, удивленно глядя на Витьку.

— Ну, все ясно, — сказал тот. — Он смотрел на окна Бортниковых. У него есть дочь, худущая такая девчонка, и она занимается в музыкальной школе. У них скоро экзамены, вот она и ходит на репетиции к Алкиной матери. Я сам видел, как она сегодня вечером стучалась к ним. Под мышкой длинный такой ящик со скрипкой.

— На наши смотрел, — сказал Гошка, но уже прежней уверенности в его голосе не было.

На следующий день Гошка снова с таинственным видом вызвал Витьку Грохотова из дома.

— Опять Васильев? — спросил Витька.

Гошка, не говоря ни слова, полез на чердак. Последнее время чердак стал для них привычным убежищем. Там они обсуждали невеселые свои дела втайне от всех. И потом, на чердаке чувствовали себя в безопасности. Если бы вдруг их стали здесь искать, то всегда можно спрятаться в старом хламе или через второй ход убежать.

Сашка Ладонщиков тоже сюда наведывался. Если приятелей не видно на дворе — ищи на чердаке.

Чердак был темный, пыльный, весь в паутине. Настоящее паучье царство. Где-то под крышей, за деревянными стропилами прятались летучие мыши.

— Утром к нам приходил Валька Головлев, старший пионервожатый, — стал рассказывать Гошка.

— Значит, и до них дошло? — нахмурился Витька.

— Я спрятался в прихожей за плащом и слышал, как он разговаривал с матерью… Срочно меня и тебя вызывают в школу к физруку. К тебе Валька тоже заходил, да вас никого дома не было.

— Зачем мы понадобились физруку? — удивился Витька.

— Это он нарочно, чтобы нас в школу заманить, — убежденно ответил Гошка. — Заливал про какие-то зональные соревнования, в которых мы должны участвовать, интересовался, не уезжаем ли из города…

— Хорошо, что еще подписку о невыезде не потребовал, — мрачно заметил Витька.

— Я и говорю, удирать отсюда надо, — сказал Гошка. — Не дадут нам теперь житья…

— Вот заварили кашу… — сердито покосился Витька на приятеля. Собственно говоря, заварил-то Гошка, а расхлебывать всем приходится.

Гошка заявил: чем так жить, или, как он выразился, медленно гибнуть, лучше покинуть отчий дом. Ну, не совсем, а хотя бы на месяц. За это время все утихнет. А когда из таких побегов возвращаются, родители все на свете прощают. Даже есть такая картина «Возвращение блудного сына».

Витька задумался, а потом спросил:

— Вдвоем?

— Чем меньше народу, тем лучше.

Эта идея пришлась Грохотову по душе. Ну что за жизнь дома? На обед не смей опаздывать, вечером — кровь из носу — ложись спать в одиннадцать ноль-ноль. Утром подъем в восемь часов. Зарядка. И это томительное ожидание, что их вот-вот заберут в милицию. А за порогом дома свобода… Эта свобода мерещилась Витьке за излучиной Синей, где начинались пойменные заливные луга. Где вечерами на фоне желтого закатного неба топорщились вершины сосен и елей.

— Ну, так как? — спросил Гошка. — Рванем?

— А где мы возьмем деньги?

— У меня есть копилка. Года четыре не открывали… Видал на тумбочке? Кошка с дыркой на голове? Там рублей десять мелочи наберется.

— В крайнем случае заработаем, — сказал Витька.

— Главное, не тянуть резину. Сегодня шестнадцатое? Восемнадцатого отчаливаем!

— Восемнадцатого, — повторил Витька. — Восемнадцатого у матери день рождения.

— Вот будет ей подарок! — засмеялся Гошка.

— Не годится, — сказал Витька. — Девятнадцатого утром.

— День рождения… Подумаешь! Это предрассудки. Я, например, вообще не знаю, когда у моей матери день рождения.

Гошка встал с дивана и приподнял изодранный матрас с пружинами.

— Вот сюда будем складывать продукты, — сказал он. — У тебя есть рюкзак?

— А Рыжего возьмем? — спросил Витька.

— Он обжора, — подумав, сказал Гошка. — Его будет не прокормить.

— Я за то, чтобы взять, — настаивал Витька.

— Посмотрим.

Они по одному спустились с чердака и разошлись в разные стороны, как будто никогда и не были знакомы.

Пока мать ходила на кухню за чайником, Гошка ополовинил сахарницу. В кармане уже лежали три ватрушки. Ватрушки были с пылу-жару и припекали ляжку.

Мать налила в тонкий стакан крепкого душистого чаю. Отцовская кружка стояла пустая. Отец задержался на работе. Мать иногда бросала взгляды на телефон. Обычно отец в таких случаях звонил, но сегодня телефон молчал.

Мать взяла щипцы и, взглянув на сахарницу, нахмурилась.

— Только что полная была, — сказала она.

— Это вчера, — уточнил Гошка.

— Если будешь столько сахару лопать, без зубов останешься.

— У меня один уже шатается, — сказал Гошка и, засунув в рот палец, пощупал здоровый зуб.

— Наверное, опять что-нибудь случилось, — сказала мать. — Вчера на пятнадцать минут во всем городе свет погас. Что-то там вышло из строя.

— Вредители действуют, — сказал Гошка и взял еще одну теплую ватрушку. Когда мать отвернулась, он запихал ватрушку в карман.

— Мог бы и позвонить, — сказала мать.

— В паровозном депо сразу двух вредителей задержали, — сказал Гошка. — Хотели паровоз испортить.

— Неужели и на электростанции? — задумчиво произнесла мать.

— Мам, можно еще одну? — спросил Гошка.

— Ну у тебя сегодня и аппетит! — удивилась она.

Схватив две ватрушки, Гошка выскочил из дома,

Сашка Ладонщиков без колебаний примкнул к приятелям. Мужик он был хозяйственный и в пылу откровения признался, что у него накоплено семь рублей двадцать восемь копеек. Эти деньги он собирал почти целый год. Из них два рубля выиграл в орлянку. Остальные сэкономил на завтраках.

У Витьки Грохотова денег было меньше, чем у приятелей. Он не копил и ни на чем не экономил. Был уверен, что, если попросит у родителей, они ему всегда дадут. Он попросил и получил от матери три рубля на покупку волейбольного мяча.

Ребята таскали на чердак продукты, снаряжение. Подготовка к побегу шла полным ходом.

Как-то Сашка спросил:

— А кто у нас за атамана?

— По-моему, вопрос ясен, — сказал Гошка. Витька Грохотов не возражал: Гошка всегда был атаманом, но Сашка заартачился.

— Я в милиции побывал, меня выпороли, — сказал он. — Я и буду у вас атаманом.

— Не смеши, — ухмыльнулся Гошка.

— Тогда давайте тащить жребий, — предложил Ладонщиков, которому вдруг захотелось командовать.

Он сам выдернул от старого веника прутик, разломал его на три части. И, поколдовав, выставил крепкий кулак с веснушками. Гошка с безразличным видом вытащил короткую галочку. И теперь на законном основании стал атаманом.

— Вот не везет… — проворчал Сашка.

Витьке было безразлично, кто будет атаманом. Ему хотелось поскорее вырваться из жаркого, душного города на свободу. Один раз ночью Витьке приснилось, как они идут по берегу Синей все дальше и дальше от города… И почему-то их сопровождали белые чайки. Много чаек. Они молча летели над головой, не взмахивая крыльями. Не летели, а парили. Сон Витьке не удалось досмотреть до конца: в восемь ноль-ноль отец разбудил его. Зачем это нужно, Витька не знал. У него каникулы, можно бы и подольше поспать.

Гошка предложил бежать из города на поезде. Они проберутся в вагон, залезут под скамейку и… прощай, любимый город! Сначала в Москву, потом на юг. А там на юге море, горы… Завербуются на рыболовецкий сейнер и будут тюльку ловить. Почему именно тюльку, Гошка не стал объяснять.

Против этого плана ополчился Витька. Он считал, что на поезде далеко не уедешь: милиция тоже не спит. Снимут через сто километров и возвратят домой, как Вадика Поплавского, который в прошлом году убежал из дому. Его поймали и этапом доставили домой к маме и папе. Если уж убегать наверняка, то на своих двоих. И лучше всего по берегу Синей. Они будут купаться, собирать ягоды, а ночью можно закопаться в стог с сеном. И уж никому в голову не придет их преследовать. Да и кто встретит, подумает, что ребята вышли на прогулку. В туристский поход.

— Вот если бы лодка была… — сказал Сашка, которому не хотелось идти пешком.

— Что мы, лодку на реке не найдем? — сказал Витька.

Был вечер. Солнце село за грязным болотом. Оттуда, расцвеченные красным, розовым, желтым, наползали перистые облака. На болоте росла высокая рыжеватая трава и чахлый кустарник. И среди всего болотного царства королевой возвышалась большая белая береза. Каким чудом она выросла на трясине и за что уцепилась корнями, никто не знал, так как до березы невозможно было добраться. Сплошные бездонные окна. На этой недоступной березе свил гнездо ястреб. Ребята видели, как он опускался на вершину с добычей в когтях.

Ястреб был гордый и никогда не вылетал за границы болота. Он не любил шумный, беспокойный город. Распластав серые с зазубринами крылья, он медленно кружил над болотом, свысока поглядывая на город, вплотную подступивший к его извечным владениям.

В этот ясный вечер ястреб покинул свое гнездо и улетел в ту сторону, где встает солнце. Первым его увидел Витька Грохотов. Он задрал вверх голову и долго смотрел на ястреба, который летел над городом, лениво взмахивая крыльями. Увидел Витька ястреба случайно: он услышал шум самолета и посмотрел на небо. И вместо самолета обнаружил над городом ястреба. Витька удивился и сказал:

— Смотрите-ка, старый рыжий разбойник куда-то на ночь глядя собрался.

— У нас есть ружье, — оживился Сашка Ладонщиков. — Пальнуть бы по нему!

— На такой высоте не достанешь, — авторитетно заметил Гошка.

Когда он был в пионерлагере, ему охотник дал пальнуть из настоящего охотничьего ружья. Гошка бабахнул в свою собственную кепку и промазал, но все равно с тех пор считался специалистом в стрельбе из огнестрельного оружия.

— Интересно, куда он полетел? — сказал Витька, провожая птицу взглядом.

Они втроем возвращались от Сашкиного родственника, который жил за речкой. Это он должен присматривать за Сашкой, когда родители уедут в деревню. Родственник — его Сашка называл дядей — был большой любитель рыбной ловли и когда-то обещал Сашке снасть. Сашка давно забыл об этом, да и дядя тоже, как выяснилось, но без рыболовной снасти двигаться в путь было обидно. И Сашка вспомнил про родственника.

Кроме снасти и крючков Ладонщиков выпросил у него старый алюминиевый котелок для ухи, дырявый рюкзак и соломенную шляпу. Справедливости ради нужно сказать, что шляпу дядя сам предложил Сашке. Она ему стала мала. Сплетена шляпа была из какой-то хитрой соломки, которая после дождя села.

Шляпа была нужна Сашке, как собаке пятая нога, но он взял, чтобы не обидеть доброго дядюшку. Растроганный племянник обнял его и облобызал, сказав при этом:

— Может, не скоро свидимся…

— Это почему же? — спросил дядя и с подозрением посмотрел на Сашку. Но тут Гошка поспешил на выручку.

— А вы когда-нибудь ловили лещей? — спросил он.

— Тот не рыбак, кто леща не вываживал. Вот в прошлом году, когда рожь пошла в колос…

Мальчишки целый час слушали рыбацкие байки. Гошка откровенно зевал, но Сашкин дядя не мог остановиться. Выручила жена: позвала ужинать.

На улице Гошка сказал приятелю:

— Ну и язычок у тебя… Чуть не проболтался!

— Хороший у меня дядя, верно? — спросил Сашка. Из-за поворота выскочил голубой кургузый автобус с вытянутым носом. На задней подножке, скорчившись, чтобы не заметил водитель, притаился мальчишка. Он ухмыльнулся и показал язык.

— Толька Петух, — сказал Гошка. — Живет у стадиона. Этот и копейки еще за билет не заплатил.

Гошка знал всех выдающихся мальчишек в городе.

— Обратите внимание на этот дом, — понизив голос, сказал он.

— Здесь родился великий человек? — усмехнулся Витька.

— В саду яблоки первый сорт, — сказал Гошка. — Таких ни у кого больше нет.

Он шлепнул ладонью по рыбацкому котелку и сказал:

— Вот все у нас есть… И леска, и котелок, а об одном мы не подумали…

— О ложках? — спросил Сашка.

— Тебе бы только о жратве, — пробурчал Гошка и, отвернувшись, стал насвистывать какой-то мотив.

— О чем же мы не подумали? — насторожился Витька.

— Кто нам будет обеды варить? Рубашки стирать?

— Сами, — сказал Сашка.

— А кто же еще? — удивился Витька. — Может быть, твоя мать согласится?

Сашка громко заржал. Впереди идущая женщина оглянулась и одернула платье.

— Есть у меня один человек на примете, — сказал Гошка.

— Кто же этот человек? — заинтересовался Витька.

— Без женских рук мы пропали, — сказал Гошка. Витька присвистнул.

— Вон оно что… Нам, оказывается, нужны женские руки! Надо, чтобы нас по головке гладили, на ночь в лобик целовали. Давайте тетю Катю пригласим? Она давно грозится своих детишек бросить и уйти куда глаза глядят.

Сашка еще громче заржал. Молодая женщина снова обернулась, пожала плечами и прибавила шагу. Она почему-то решила, что это над ней потешаются.

— Мы с вами недооцениваем женщин, — сказал Гошка, глядя в сторону.

Витька с любопытством посмотрел на него.

— Уж не Принцессу ли ты хочешь взять с собой?

— На нее можно положиться, — сказал Гошка. — Она не Люська Воробьева… Люська неженка, а Аллочка вместе с родителями по Кавказу путешествовала. Пешком. Жили в палатке. Там она и варить научилась, и все такое.

— Это она тебе рассказала? — спросил Витька.

— Она умеет даже огонь палочками добывать, как древние люди, — сказал Гошка.

— Вот что, — решительно сказал Витька, — никаких девчонок в нашей компании не будет!

— От них лучше подальше держаться, — поддержал Сашка.

— Не хотите — не надо… — сказал Гошка. — Это я так, к слову.

Девятнадцатого побег не состоялся. Утром после завтрака старшему Буянову, у которого в этот день был выходной, пришла в голову фантазия — сходить в баню. А в баню старший и младший Буяновы всегда ходили вместе. И хотя Гошка уверял, что он чистый, так как каждый божий день в речке купается, мать собрала белье и ему. Гошка пустил в ход последний шанс — заявил, что у него чуть ниже спины чирей. Однако отец сказал, что баня чирью пойдет только на пользу.

А вечером Сашка Ладонщиков чуть не погорел. Будучи человеком обстоятельным, он предусмотрительно очистил на кухне продуктовую тумбочку. Хлеб, масло, колбасу — все это завернул в газету и спрятал в прихожей. Родители не заметили бы этот пакет, а вот кот Васька учуял. И когда все улеглись спать, он стал шуровать в прихожей, доставая из бумажного пакета колбасу и масло. Хлеб Ваську не интересовал.

Мать подумала, что это мыши так обнаглели при живом-то коте, и пошла взглянуть. Увидев разодранный пакет и провизию, она пригласила отца взглянуть на все это безобразие.

Посовещавшись, родители разбудили Сашку. Впрочем, тот я не спал, а лишь старательно притворялся спящим.

Так как у Сашки было время придумать что-либо — он-то знал, что мыши тут ни при чем! — он со слезой в голосе поведал родителям грустную историю о бедной пожилой женщине, у которой дом сгорел дотла, и она осталась одна-одинешенька с тремя детьми. Муж ее еще раньше бросил… Вот этой женщине Сашка и решил отнести гостинец.

Утром побег, терять было нечего, и Сашка еще присочинил: мол, не только он так поступил, а ребята со всего дома. Каждый, чем может, помогает этой женщине. Точно так же делали и тимуровцы, о которых написал книжку Гайдар.

Ссылка на литературный источник имела неожиданную реакцию. Родители легли спать и стали о чем-то тихонько совещаться. Немного погодя отец сказал, что помогать людям — это хорошее дело. И вот они с мамой решили дать этой бедной погоревшей женщине три рубля и кое-что из одежды.

Озадаченный Сашка помолчал, а потом сказал:

— За одеждой она сама придет, а три рубля лучше сейчас давайте… Мало ли что будет утром. Вдруг раздумаете? Отец на это сказал:

— Я, по-моему, слов на ветер не бросаю.

С этим Сашка не мог не согласиться. И уснул с довольной улыбкой, предвкушая, как утром присоединит к своим семи рублям двадцати восьми копейкам еще три рубля. И еще подумал, что ночью обмануть родителей куда проще, чем днем…

Наступила ночь. Теплая летняя ночь. В старом парке напротив двухэтажного дома, в котором спали беглецы, мяукали кошки. Их глаза то загорались, то гасли. Меж стволов чертили свои замысловатые кривые летучие мыши. С болота доносились резкие крики ночных птиц.

Прогремел по железнодорожному мосту скорый московский, и снова стало тихо.

Город заснул.