С утра зарядил мелкий, нудный дождь. Ночью раскатисто погромыхивал гром, полыхали молнии. Сначала ребята подумали, что где-то поблизости бомбят и по небу шарят лучи прожекторов. «Юнкерсы» иногда ночью пролетали над лесом. В ту сторону, где узловая станция. Ночью зенитки редко стреляли по самолетам, чтобы не выдать себя.

Стороной отгремел гром, зеленоватые вспышки перестали освещать мрачное небо и раскачивающиеся кроны деревьев. Стало тихо. И никто не думал, что весело прогремевшая невдалеке гроза натянет серую хмарь.

Верочка проснулась раньше всех. Как всегда по утрам, в палатке было холодно. Мелкие капли неслышно ударялись о туго натянутый брезент и скатывались. Шумели над головой деревья. Иногда налетал порыв ветра — и с ветвей срывались крупные капли и звонко барабанили по палатке.

«Дождь — это хорошо, — подумала Верочка. — Сегодня все люди могут жить спокойно: в такую погоду самолеты не летают».

Верочка высунула из-под одеяла растрепанную голову и огляделась: все спят. Алла натянула одеяло до самого подбородка и ровно дышит. В углу, у входа, белеет обмотанная бинтом голова Грохотова. Витька спит неспокойно: во сне вскрикивает, что-то быстро-быстро бормочет, не разберешь. У Витьки на затылке рана. Полковой врач каждый день делает ему перевязку и всякий раз удивляется, что Витька остался жив. Когда его нашли в лесу вместе с убитым Сафроновым, то отправили в госпиталь, но он через неделю сбежал. И теперь его лечат здесь.

Нашел Витьку каптенармус. Он на лошади возвращался из поселка с новым обмундированием и вдруг услышал выстрелы. Привязал лошадь к дереву, а сам пошел в лес. И увидел там Грохотова без сознания и мертвого повара. Каптенармус взвалил Витьку на плечи и донес до телеги. А потом, доставив мальчишку в часть, съездил за поваром.

В госпиталь к Витьке приезжал Сидор Владимирович и другие командиры из разведки. Выяснилось, что Грохотов раскрыл очень опасного шпиона, который мог еще много бед натворить.

Командир полка сказал, что Витьку представили к правительственной награде.

Верочка очень радовалась за Грохотова. Ведь он и ее спас. Там, на станции, когда немцы хотели их увезти завод строить. Хотя Витька и просил ее никому об этом не рассказывать, Верочка все рассказала Алле. Но Принцесса выслушала ее рассеянно.

— Он настоящий герой и… и джентльмен! — воскликнула Верочка.

— Я знаю, — сказала Алла.

Верочка обиделась и замолчала.

А Коли Бэса нет в палатке. Ему выдали форму — и он теперь спит в шалаше вместе с бойцами. Воспитанник стрелкового полка. Смешной он в красноармейской форме. Длинный, нескладный. На лобастой голове — маленькая пилотка, большие уши торчат. Колю постригли наголо. Он теперь отдает честь всем командирам. Только у него что-то не получается. Все ему делают замечания и учат отдавать честь. У него ладонь почему-то не распрямляется. Так лодочкой и подносит к голове.

Бэса определили писарем в штаб.

Заворочалась на матрасе Алла. Холодно ей под тонким солдатским одеялом. Верочка смотрит на Аллу и вздыхает. Красивая она. Глаза закрыты, и длинные ресницы оттеняют белую кожу лица. Прямой, аккуратный нос, пухлые губы. Золотистые волосы разбросаны на подушке. Верочке очень хотелось бы быть такой же, как Алла. На нее все обращают внимание. Тот шофер, у которого разбомбило машину, так и ходит за ней по пятам. И все время глупо улыбается. Пока Витька лежал в госпитале, они каждый вечер допоздна сидели на опушке леса и о чем-то говорили. Больше говорил шофер — его звать Илья — Алла слушала.

Как-то Алла спросила:

— Нравится тебе Илюша?

— Он глупый, — сказала Верочка. Он и вправду казался ей глупым. И улыбка у него глупая. Сколько раз Верочка с ним разговаривала, но так и не услышала ни одного умного слова. Говорит, говорит, а потом нечего и вспомнить.

— Ты еще маленькая, — сказала Алла.

— Уж если мне, маленькой, кажется глупым, то, значит, так оно и есть, — самоуверенно ответила Верочка.

Лицо у Аллы стало холодным. Она иногда так умела поджать губы и нахмурить брови, что с ней и разговаривать больше не хотелось. И все-таки Верочка сказала:

— А потом этот Илюша не мужчина… Помнишь, когда нас бомбить стали? Он бросил тебя в кабине, а сам как угорелый помчался в лес. А вот Витя — джентльмен. Он меня высадил из машины, а потом бросился помогать тебе. Он все ногти обломал, открывая эту дверцу.

— В таких ситуациях люди теряют голову.

— А Витя не потерял, — сказала Верочка.

— Ты никак влюбилась в него?

— Это он влюблен в тебя, а ты его мучаешь, — горячо сказала Верочка.

— Ты ничего не понимаешь… Вот чудачка! Алла отвернулась и больше не стала на эту тему разговаривать. Верочке было очень обидно, что она не обращает внимания на Грохотова. А тот, бедняга, вздыхает и сохнет по ней. Пусть она младше Аллы, но такие-то вещи понимает. Когда Витя рядом, Верочка ничего не боится. С ним как-то спокойно и хорошо. Скажи Грохотов: «Пойдем со мной хоть на край света» — Верочка ни минуты бы не задумалась, пошла. Но только Витя никогда не скажет ей таких слов. Алле скажет, но она вряд ли пойдет с ним куда глаза глядят. И с Илюшей не пойдет. А тот лейтенант Юра? Она так письмо ему и не написала. А он ждет. У него были такие несчастные глаза, когда они улетали…

— Напиши ему письмо, — сказала как-то Верочка. — Знаешь, как он обрадуется?

— Меня бы кто-нибудь обрадовал… — ответила ей на это Алла.

С ней тоже творится что-то неладное. Иногда такая веселая. Шутит, смеется, а потом сразу без всякого перехода замолчит, замкнется в себе и смотрит на всех волком. В такие минуты лучше с ней не разговаривать: так может обрезать, что на весь день настроение испортится.

Шуршал по палатке дождь, раскачивались вверху вершины сосен и елей. К брезенту прилип березовый лист, и в этом месте стало капать. Прямо к Витьке на одеяло. Послышался приятный протяжный звук трубы. Это горнист играет подъем. Сейчас из землянок с гоготом выскочат обнаженные до пояса бойцы и станут делать зарядку, а потом умоются на речке и пойдут завтракать. Слышно, как хлопочет у походной кухни новый повар. То хлопнет дверцей печки, то кашлянет, то начнет постукивать по котлу своим огромным половником на деревянной ручке.

Верочка приподнялась, сбросила одеяло и весело крикнула:

— Подъем! На зарядку!

После завтрака пришел Илюша. Был он в новенькой форме, начищенных сапогах и при медали. Из-под сдвинутой набекрень пилотки выпущен темно-русый кудрявый чуб.

Алла и Верочка сидели на березовом бревне и разворачивали концентраты с пшенной кашей. Перед ними — большая кастрюля. Освободив брикет от обертки, девочки крошили его в кастрюлю. Возле них уже была целая куча промасленной бумаги. Походная кухня топилась, а повара не было. Он ушел в хозчасть за комбижиром.

— Приветствую вас и поздравляю, — широко улыбаясь, возвестил ординарец.

— С чем? — полюбопытствовала Верочка.

— С дождичком!

Верочка взглянула на Аллу и улыбнулась: опять глупости говорит Илюша! Алла с любопытством посмотрела на бравого солдата и ничего не сказала.

— Батя уехал в дивизию, значит, у меня выходной!

— Поздравляю… — сказала Верочка.

— С чем? — приосанился Илюша, выпятив куриную грудь с медалью.

— С дождичком!

С неба сыпался не дождь, а мелкая мокрая пыль. Волосы у девчонок стали влажными, платья промокли. И у Илюши гимнастерка на плечах потемнела. Но было тепло. От деревьев поднимался пар. Низкие мутно-серые облака, крепко спаявшись друг с другом, медленно двигались над лесом.

— В поселке показывают новую картину, — сказал Илюша. — Есть желающие?

Алла молчала. Верочка не прочь бы сходить в кино.

— Я согласна, — сказала она. Но Илюша смотрел на Аллу.

— А как другие?

— Я не знаю, — ответила Алла

Илюша пригладил ладонью мокрый чуб, высморкался в чистый платок и, пробурчав: «Я еще зайду…» — с достоинством удалился.

— Посмотрите-ка, — сказала Верочка. — У него ноги кривые.

Алла только покачала головой:

— Ну и язычок у тебя!

— Глупый он, — сказала Верочка.

Увидев рядом с девчонками ординарца, Витька прошел мимо, даже не посмотрел в их сторону. Откинув полог, нырнул в палатку и лег на матрас. Доктор сказал, что рана заживает, через неделю можно швы снимать. Но настроение у Витьки скверное. Коля Бэс стал воспитанником Красной Армии, а его, Витьку, вот не берут. Он было заикнулся командиру полка, но тот лишь рукой махнул, — мол, какой из тебя вояка! С трещиной на черепе… И еще была причина для плохого настроения: Илюша. Так и увивается вокруг Аллы, а той, видно, нравится. Нацепил медаль и ходит важный, как гусак. Смотреть противно. И вообще последнее время их отношения с Аллой сделались прохладными. Она вдруг стала избегать Витьки. Особенно когда сюда приехали. Живут в одной палатке, а почти не разговаривают.

Когда Витька очнулся в медпункте, то будто сквозь сон увидел знакомое лицо.

— Алла… — обрадовался он.

— Позвать ее? — спросила Верочка. Это она сидела на табуретке у койки и держала в руках мокрое полотенце… Скорее бы кончился этот дождь. Надо пригласить Аллу за ягодами. На той полянке, где он убил Сафронова, много земляники… У него какая-то другая фамилия. Все удивлялись: как это ему удалось такого матерого врага ухлопать? Витька и сам удивлялся. С каким трудом поднял он тогда непослушную руку с браунингом. Оглянись шпион немного раньше, и Витькина песенка была бы спета… А браунинг ему не отдали. Сидор Владимирович взял его себе. Правда, обещал потом отдать, но когда это будет?

Витька не заметил, как заснул. Это дождь так на него подействовал. Когда проснулся, дождя не было. Серые облака бежали над лесом. Кое-где в прорехах ярко голубело небо. У самой палатки обрабатывал сосну дятел. Потарахтит-потарахтит — умолкнет, и снова очередь за очередью. У дымящейся кухни разбойничали сороки. Пользуясь тем, что повар куда-то отлучился, они разворошили бумагу от концентратов, выискивая крошки.

Витька спустился к речке сполоснуть лицо. Это даже была не речка, а ручей. К нему вела через бор тропинка. Тропинку протоптали бойцы. Они бегали по утрам к ручью мыться, таскали оттуда на кухню воду.

Витька умылся. Он с удовольствием бы выкупался, но нельзя: намочишь голову, потом от врача влетит. Ивы и кусты макали свои ветви в прохладный ручей. Зеленые и коричневые водоросли шевелились в прозрачной глубине.

Ручей тихо и успокаивающе бормотал свою бесконечную молитву. В лесу пели птицы, далеко-далеко чуть слышно куковала кукушка. Витька присел на травянистый берег и задумался…

В армию его не возьмут. Врач сказал подполковнику, что у Витьки сотрясение мозга. Второй степени. С таким диагнозом люди по месяцу в госпитале лежат. А Ладонщиков уже готов был взять в полк. Сначала рассыльным при штабе, а потом… Потом, может быть, и в разведку. Начальник разведки понравился Витьке. Он уже воевал и награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. И Витька понравился начальнику. «Если батя не будет возражать, беру к себе в разведку», — сказал он. Но батя, так в полку звали Ладонщикова, и слышать об этом не хотел. Самое большое, на что мог рассчитывать Витька, это на должность рассыльного при штабе. Депеши разносить… Но с трещиной на черепе он и для этой службы не годился. Подполковник стал было успокаивать, дескать, подлечись, а потом приходи… Куда приходить? Через два дня дивизия отправляется на фронт. Уже всем выдали оружие, противогазы, подсумки с патронами. И Коля Бэс получил. Пока ему дали карабин, но потом получит автомат. Научится с ним обращаться и получит. Теперь с Колей они видятся редко. Днем Бэс проходит с новобранцами обучение: палят из винтовок на стрельбище, бегают в противогазах, роют лопатками траншеи, учатся рукопашному бою. Вечерами Коля сидит в штабе и разбирает почту и бумаги. К отбою он уже еле ноги волочит. И спит до подъема как убитый. А вот Витьке не спится…

Мысли перескакивают на родной дом. Дома нет. И родители неизвестно где. Жив ли отец? Теперь Витька знает, что такое война. Насмотрелся. У отца военная специальность — водитель танка. Там, на передовой, Витька много видел наших и немецких танков, покореженных и обгорелых. И самолеты бросают на танки бомбы, а из пушек палят по ним, и из противотанковых ружей. Пробивают броню насквозь… Много разных людей встретил Витька на военных дорогах: Сафронова, Ладонщикова, Верочку, а вот с отцом не встретились! Где он, на каком фронте?..

Не всегда, видно, срабатывает теория вероятности, про которую толковал Бэс…

Петька Квас сказал, что мать контузило и ее отправили с санитарным эшелоном. Отправили в тыл, а тыл огромный, попробуй разыщи… Есть у Витьки родственники в Смоленске, да что толку? Смоленск у немцев. Отсюда недалеко до Медведева, там у них знакомые. В отпуск Витька с отцом ездили туда. Их хорошо встречали, угощали. На месяц отдавали лучшую комнату в доме. Это в мирное время. А сейчас, наверное, Витька будет обузой. Лишний рот…

Поблизости послышалось негромкое пение. Витька обернулся: у тоненькой березы стояла Верочка и делала что-то непонятное. Она приседала, закидывала голову вверх, приподнимала и без того коротенькое платьице выше колен, кружилась. И при этом что-то напевала. Витька вытаращил глаза: он не мог понять, что это с Верочкой? Ивовый куст скрывал его от девчонки, зато она была видна во всей красе.

Приподнявшись, Витька увидел в развилке дерева крупный осколок зеркала. Это перед ним выделывала па Верочка. Вот она взбила руками темные волосы и, наклоняя голову и так и этак, разглядывала себя. Потом спустила свои кудри на лоб — не понравилось, собрала их в узел и несколько раз присела в грациозном реверансе.

— Вот дает! — вырвалось у Витьки.

Верочка так и замерла в позе балерины. Пальцами она поддерживала подол платья! Темно-серые с зеленоватым отливом глаза недоуменно таращились по сторонам. Верочка не видела Витьку, сидящего на берегу за кустами.

— Стыдно подсматривать, — сказала она, наклоняя голову, будто птица — то в одну, то в другую сторону.

— Никто не подсматривает…

— Может быть, вы и не прячетесь?

— И не думал.

Верочка наконец увидела Грохотова.

— Уж от тебя-то я этого не ожидала, — сказала она, укоризненно глядя на него.

— Скажи, зеркальце, мой свет, я красива или нет? — усмехнулся Витька.

— Ничего зазорного нет в том, что женщина смотрится в зеркало… И потом, я его нашла в ручье. Оно лежало на дне и пускало зайчики.

— Чего ты приседала-то?

— Я буду танцовщицей, — сказала Верочка. — Как Кармен.

— Кармен… Кармен… — стал вспоминать Витька. — Что-то знакомое…

— Ты никогда не слышал оперу Бизе «Кармен»?

— Так бы и сказала, — смутился Витька. — Там еще ария тореадора… Тореадор, смелее в бой! Смелее в бой! Сто раз по радио слышал.

— А я с папой в театре была… — Верочка запнулась. — И вообще знаю оперу наизусть.

— Вызубрила? — удивился Витька.

— Моя мама артистка, — с гордостью оообщила Вероч-ка. — Она все главные роли играла. И Кармен тоже.

— Мама — К'армен, а папа — король Лир? — блеснул своими познаниями в театральном искусстве Витька.

Верочка присела на траву радом с ним и стала смотреть на негромко позванивающую воду. Стайка длиннохвостых трясогузок опустилась на ольху и защебетала. Над ручьем не очень высоко пролетел коршун. Птицы тотчас умолкли.

— Видишь желтый камень? Вон там я заметила зеркало… У нас в квартире было много зеркал. Больших и маленьких. Мама не могла жить без них.

— Значит, у тебя это по наследству, — усмехнулся Витька.

— Мама ушла от нас, — с грустью сказала Верочка. — Мой папа — прораб. Он дома строил. Помнишь, на улице Щорса новый дом? Это он построил. А мама — человек искусства. Тонкая натура. Они с папой были не пара. Мама сказала, что люди искусства не созданы для семьи. Брак с папой — это ее роковая ошибка. И не надо было им заводить детей… Это меня, значит.

— Стерва твоя мама, — сказал Витька. И тут Верочку будто подменили: глаза потемнели и стали длинными, кулачки сжались. Она готова была вцепиться Витьке в лицо.

— Моя мама настоящая артистка! У нее изумительный голос, а как танцует! Ее пригласили в Ленинград, в Мариинский театр. А ты знаешь, что такое Мариинка?

— Все равно стерва, — повторил Витька. — Бросить мужа, дочь…

— У нее уже давно другой муж. Режиссер!

— Я и говорю…

— Если ты еще так назовешь мою маму… — побледнела Верочка. — Я… я укушу тебя!

— Не надо, — сказал Витька. — Не кусай. Верочка долго не могла успокоиться. Не смотрела на Витьку и даже разговаривать с ним не хотела. Вырвала длинную камышину и принялась жевать. Зеленый сок был горь-кий, и Верочка поморщилась. Но характер у нее был отходчивый, и скоро она перестала сердиться.

— Если бы ты один раз послушал, как поет мама, ты бы так не говорил, — примирительно сказала Верочка.

— Я ни одной оперы не видел.

— И нечего этим гордиться. Кстати, оперы слушают.

— То ли дело кино…

— Я свою маму оправдываю, — сказала Верочка. — Мой папа хороший, но он не понимал ее.

— Ты все про маму да про маму… Расскажи лучше про папу!

— Мой папа на войне. Командир саперного батальона. — Верочка вздохнула. — Все говорят, что саперы ошибаются один раз…

— Я видел, как саперы разряжали бомбу замедленного действия… Это очень смелые люди!

— Я люблю папу, — сказала Верочка. — Если бы на самом деле существовал бог, я каждый день молилась бы, чтобы папа вернулся с войны живым…

— Почему ты уехала из города и вообще одна? — спросил Витька.

Верочка рассказала. После того, как мать уехала в Ленинград, отец вызвал свою сестру. Верочка не любила тетку. Та постоянно ругала мать, отчитывала отца, пилила Верочку за каждый пустяк.

Когда началась война, отца призвали в армию, а Верочка с тетей поехали к бабушке. Потом нагрянули немцы, и они не успели уйти. В деревне у них дом, корова, поросенок. Хозяйством заправляла Верочкина бабушка. Она не захотела бросить свой дом. В первый раз немцев Верочка увидела, когда они на двух машинах приехали в маленькую деревню. Носились по дворам как угорелые! Хватали все, что под руку попадется. У бабушки поймали в огороде поросенка, взяли бы и корову, да она в поле паслась…

Немцы уехали и больше не появлялись. Во второй раз она с ними повстречалась на лесной дороге, вместе с Таней.

Серая хмарь над головой рассеивалась. Вершины деревьев часто кивали, будто подгоняли белесые с рваными краями облака. В голубые окна весело проглядывали солнечные лучи. Иногда ветер пикировал вниз и подергивал мелкой рябью ручей. С берега в воду неслышно скользнула желтая змейка и, изящно изгибаясь, поплыла. Блестящую с крошечными глазками головку змейка надменно держала над водой.

— Ядовитая? — спросила Верочка.

— Медянка, — ответил Витька, наблюдая за змеей. — Говорят, днем укусит, а к заходу солнца человек умирает.

— Красивая, — сказала Верочка. — Даже не верится, что она такая ядовитая.

Верочка, наклонив голову, смотрела, как змея углубилась в прибрежную осоку. Высокая трава покачалась и снова замерла. Змея исчезла. Острые коленки девчонки — в царапинах, глаза широко раскрыты, в волосах — желтые сухие иголки.

— Завтра они уходят на фронт, — сказала Верочка. — А мы куда?

— Не возьмут — пойду пешком за ними… Подумаешь, голова! У меня уже ничего не болит.

— А мы? — повторила Верочка. — Я и Алла?

— Надо тебе было остаться у тети Клавы, — сказал Витька. — Дом большой. Работала бы на фабрике.

— Я не могла одна… Тетя Клава приглашала только меня, а Аллу нет. Я не могла Аллу бросить.

— У Аллы другое на уме, — с горечью сказал Витька.

— Честное слово, ей совсем не нравится этот противный Илюша, — с жаром возразила Верочка. — Просто ей… скучно. Потому она и пошла с ним в город.

— В город? — вскочил с места Витька. — Когда?

— Ты даже покраснел!

— Давно они ушли?

— Ты не убивайся, — сказала Верочка. — Посмотрят кино, поедят мороженое… я бы тоже с удовольствием съела хотя бы одну порцию… и вернутся. К ужину.

— С чего ты взяла, что я переживаю?

— По лицу сразу видно, — сказала Верочка. — Только у плохих людей никогда ничего на лице не видно…

Витька снова сел в траву и сделал равнодушное лицо.

— Кино, мороженое… Чепуха какая-то!

— Илюша и меня приглашал, а я не пошла.

— Чего же так?

— Не захотела.

— Не верится, чтобы ты отказалась от такой роскошной жизни.

— Мне не нравится этот Илюша, — сказала Верочка. — Он какой-то…

— Пускай погуляют, — беспечно сказал Витька и выплюнул травинку.

Верочка нагнулась к нему и посмотрела в глаза. Губы ее чуть заметно дрожали.

— Какие вы все ненастоящие! И Сашка, и ты… Говорите одно, а думаете другое… Один Коля никогда не врет. Я ведь вижу, что ты страдаешь. А делаешь вид, что тебе на все наплевать. Как будто человек не имеет права страдать… Почему вы такие?

— Ты хотела, чтобы я плакал-рыдал?

— Ты плачешь, — сказала Верочка. — Там, внутри, ты плачешь… Внутри тоже есть глаза, только они ничего не видят, зато все чувствуют.

— С какой стати я должен плакать? — усмехнулся Витька. — Я вообще не умею плакать, было бы тебе известно.

— Значит, у тебя внутри ничего нет. Ты — чурбан.

— Чурбан, — согласился Витька.

— А я все чувствую и поэтому все время страдаю… Не надо было ей идти с ним в город. Я не знаю почему, но чувствую, что не надо.

— Что тут особенного? Люди пошли в кино…

— Ты вовсе не чурбан, — сказала Верочка. — Просто у тебя такой характер. Железный.

— Что-то не трубят на обед, — сказал Витька.

— Мне не везет в любви… — продолжала Верочка. — Влюблюсь, а он на меня и не смотрит.

— Кто же это он? Сашка?

— Сашку я жалела, — вздохнула Верочка. — Он только и думал о своем животе. Людей, которые думают о чем-нибудь одном, я всегда жалею. Они очень бедные…

— И меня жалеешь? — Витька с любопытством смотрел на нее. Впервые видел он Верочку такой. — Нет, — сказала она.

— И на этом спасибо.

— Алла красивая… В нее все влюбляются. А в меня еще никто не влюбился ни разу. Почему так бывает: в одного человека многие-многие влюбляются, а в другого — никто?

— Несправедливо, — согласился Витька. И непонятно было, всерьез он это сказал или иронически.

— Ты почувствовал бы, если бы в тебя кто-нибудь влюбился и скрывал это?

— В меня тоже никто не влюблялся.

— Нет, — живо возразила Верочка. — Ты просто не можешь это почувствовать. Ты грубый. Не ходишь в театр. А если бы почаще ходил, то научился бы чувствовать.

— Это точно, театр виноват… — сказал Витька.

— Когда кончится война, я тебя обязательно в театр сведу. Мы с тобой посмотрим все лучшие спектакли, послушаем оперы…

— И я стану культурным и научусь чувствовать…

— Чувствовать прекрасное, — подхватила Верочка, не замечая его насмешливого тона. — В нашей жизни много красивого, только не все это видят.

— Выдумщица ты, — сказал Витька.

Послышался шум моторов. Все ближе, громче. Витька по звуку определил: «юнкерсы»! Облака все еще пролетали над соснами и елями. Ветер встряхивал остроконечные вершины, пощелкивая листвой, тоненько посвистывал в дуплах. С деревьев долго, с частыми пересадками падали на землю рыжие иголки.

«Юнкерсы» прошли невысоко, но их все равно было не видно. На какое-то время все остальные звуки растворились в мощном металлическом рокоте. Это был предостерегающий грохот надвигающейся грозы, рев пока смирной железной бури, вой разгоряченного металла, готового каждую секунду обрушиться на все живое.

Когда самолеты прошли, Витька поднялся с травы и, глядя в ту сторону, куда они улетели, сказал:

— Любовь, любовь… Какая сейчас может быть любовь?

Алла и Илья вернулись к ужину. Ординарец что-то шепнул ей на ухо и ушел за стол к бойцам. Алла молча присела рядом с Верочкой и Витькой. На ужин была тушеная картошка с мясными консервами.

Грохотов быстро доел свою порцию, встал из-за стола и ушел к ручью. На Аллу он даже не посмотрел. Впрочем, и Алла не обратила на него никакого внимания. Она задумчиво ковырялась ложкой в алюминиевой миске. Ела Алла без аппетита. Заметив это, Верочка спросила:

— Наверное, десять порций мороженого съела?

— Сто, — усмехнулась Алла.

— Сто порций Илюша в жизнь не купит. Он тут же умрет от разрыва сердца.

— За что ты его не любишь?

— У него рот до ушей, хоть завязочки пришей, — засмеялась Верочка. — И не закрывается.

— Перестань, — оборвала Алла.

— Это хорошо, что ты его защищаешь… Он ведь тебя мороженым угощал и в кино водил.

— Мне не нравится твой тон, — сказала Алла.

— А мне не нравится твой Илюша, — вспылила Верочка. — Ты слепая и глухая… Человек в тебя влюблен, а ты…

— Это ты о Викторе? — спросила Алла.

— Если бы он в меня влюбился, я была бы самая счастливая!

— Ты ему как раз подойдешь…

— Сердцу не прикажешь, — совсем как взрослая, сказала Верочка и вздохнула.

Алла озадаченно посмотрела на нее и улыбнулась.

— Это ты правильно сказала.

— Я ужасно какая несчастливая, — сказала Верочка и, нахмурив лоб, продекламировала:

Но ежели для истинной любви

Страдание всегда необходимо,

То, видно, уж таков закон судьбы.

Научимся носить его с терпеньем…

Алла изумленно уставилась на нее.

— Ты просто кладезь мудрости!

— Это Шекспир, — сказала Верочка. — Моя мама часто это повторяла…

— Еще что-нибудь знаешь про любовь?

— Еще… — Верочка на секунду задумалась и с чувством прочла; В душе померк бы день и тьма настала вновь, Когда бы из нее изгнали мы любовь.

Лишь тот блаженство знал, кто страстью сердце нежил, А кто не знал любви, тот все равно что не жил…

— Тоже Шекспир?

— Мольер

— Откуда ты все это знаешь?

— Мама вслух разучивала свои роли, — ответила Верочка. — Мама во многих театрах играла. И в драматическом и в оперном. Ходит по комнате и на разные лады повторяет. И в зеркало смотрится. Я всегда раньше нее все роли запоминала.

Алла стала задумчивой и грустной.

— В душе померк бы день… Повтори еще раз.

Верочка повторила.

— Значит, я все равно что не жила, — сказала Алла. — Ты знаешь, Верочка, я никогда не любила… Девчонки в классе влюблялись каждый день, записки писали, а я нет. Ни разу.

— Чего же ты с Ильей в кино ходила? — спросила Верочка.

— Ерунда, — сказала Алла.

— Он тебе тоже не нравится?

— Я бы очень хотела влюбиться, но я не умею.

— А я все время влюбляюсь, — призналась Верочка. — Да что толку? Они и не смотрят в мою сторону.

— Верочка, ты — прелесть, — сказала Алла. К ним подошел Илья. Он хорошо поужинал и улыбался от уха до уха. Медаль его весело блестела.

— Ты слышала когда-нибудь курского соловья? — спросил он.

— Курского? — удивилась Алла.

— Он специально сюда из Курска прилетел, чтобы Илью порадовать, — засмеялась Верочка.

— Точно, — захохотал Илья. — Я его из Курска выписал сюда… Пошли слушать, а? У ручья сразу три штуки свистят.

Илья смотрел на Аллу и улыбался. На его улыбку невозможно было не ответить. У Ильи улыбалось все: глаза, губы, щеки, даже нос.

— У нас на Полтавщине соловьи все лето свистят, — сказал он. — А на крышах живут аисты.

Алла и Илья ушли к ручью слушать курского соловья, а Верочка прислонилась к толстой сосне и задумалась… Как все непонятно в этой жизни. Умная красивая Алла идет с глупым Ильей слушать соловья. Хороший, смелый Витька Грохотов бродит где-то в лесу и переживает. И Витьке плохо, и Алле. А глупому Илье хорошо… Тогда, еще до войны, когда на нее напали «страшные разбойники», Верочка влюбилась в Сашку Ладонщикова. Она поклялась себе: если его посадят в тюрьму, то будет всю жизнь ждать его и носить туда передачи. А потом поближе познакомилась с Сашкой, и он оказался никакой не храбрый разбойник, а просто-напросто обыкновенный воришка…

К Верочке подошел командир полка и присел на пень. Вид у него усталый, во рту папироса.

— Скучаешь? — спросил он. — А где остальные?

— Дядя Сидор, пойдемте послушаем соловья, — предложила Верочка.

— Соловья? — изумленно посмотрел на нее подполковник. — Разве еще есть на свете соловьи?

— Это виновата война… Взрываются снаряды, бомбы, и люди не замечают ничего красивого. У них в ушах вата… И с ними происходит что-то непонятное… Иногда даже хорошие добрые люди становятся злыми, грубыми. А если и шевельнется в них нежность, то стесняются этого и снова прячутся за грубостью… Если бы вы знали, как я ненавижу войну!

Командир полка заглянул девочке в глаза и невесело улыбнулся.

— Наши дети становятся взрослыми…

— Дядя Сидор, — понизив голос, сказала Верочка, — я вам открою одну тайну… Только вы никому не говорите, ладно? Даже не одну тайну, а две…

— Ладно.

— У меня есть Нинка…

— Какая еще Нинка?

— Маленькая такая кукла… Я ее в узелке прячу, чтобы никто не увидел. Еще смеяться будут… А вы не будете.

— Не буду, — серьезно сказал Сидор Владимирович.

— Я уже давно в куклы не играю, а Нинку люблю. Я всегда ее дома с собой в кровать укладывала… Посмотрю на куклу — и сразу становится хорошо.

— Береги свою Нинку, — сказал командир полка.

— Я хочу вас попросить, дядя Сидор, возьмите Витю Грохотова к себе? Колю взяли, а его нет. Витя шпиона поймал… Если бы не он, этот повар всех бы отравил. И вас тоже.

— Это он тебя просил?

— Витя? — изумилась Верочка. — Ему бы и в голову не пришло. Он гордый.

— А ты куда пойдешь с подружкой?

— Дядя Сидор, Витя будет у вас самый храбрый боец, вот увидите.

— Он контуженый. На голове трещина.

— Если вы его не возьмете, он все равно за вами следом пойдет. С трещиной!

— Парень он замечательный…

— Теперь я вам расскажу вторую тайну… Сидор Владимирович закурил и впервые за сегодняшний день почувствовал себя хорошо и свободно. Эта большеглазая худенькая девчонка заставила забыть про войну, про полковые заботы и хлопоты…

Верочка рассказала командиру полка про тот страшный день, когда они с Витькой сидели в углу под вагонеткой, про тревожную ночь, когда он взорвал немецкий эшелон. И даже про птицу, которая так ее напугала…

Ладонщикова очень заинтересовал этот рассказ, он подробно расспросил про станцию, про то место, где кувыркались, взрывались вагоны с солдатами и платформы с танками и орудиями… Потом вытащил записную книжку и все туда записал.

— Я проверю эти данные, — сказал он.

— Вы мне не верите? — спросила Верочка. Глаза у нее стали влажные.

— Верю, — сказал Сидор Владимирович. — Но для того, чтобы представить Виктора Ивановича Грохотова к правительственной награде, а он ее заслужил, я должен документально подтвердить все. что произошло.

Верочка обхватила полковника за шею и крепко поцеловала в колючую щеку.

— Вы его возьмете в полк, да?

Сидор Владимирович потрепал ее по щеке.

— Ну, а ты? Куда ты пойдешь?

— Не знаю, — вздохнула Верочка и, увидев, как помрачнел подполковник, жизнерадостно прибавила: — Вы за меня не беспокойтесь — не пропаду. Кругом столько хороших людей…

Сидор Владимирович прислушался. Из лесу доносилось соловьиное пение. Солнце спряталось за деревьями. Соловей щелкал, свистел, а потом неожиданно замолкал, будто для того, чтобы побольше набрать воздуха в грудь. И снова длинная переливчатая трель наполняла густой лес. С чего бы это соловьи в конце лета распелись?..

— «Между небом и землей песня раздается…» — негромко запела Верочка и смущенно умолкла. — Эту песню моя мама любила.

— Между небом и землей… — повторил Сидор Владимирович. — Все мы сейчас между небом и землей.

Он поднялся с пня, затоптал папиросу сапогом и взглянул на часы. — Перед отбоем зайду к вам, потолкуем, что нам делать дальше…

— Спасибо, дядя Сидор, — поблагодарила Верочка. Подполковник улыбнулся, потрепал девочку по худому плечу.

— Тебе спасибо… Вот соловья послушал. Повернулся и, большой, широкоплечий, грузно зашагал по тропинке в лес.

Витька сидел на том самом месте, где они были с Верочкой. Как только солнце опустилось, в лесу сразу стало сумрачно. Еще некоторое время в ручье играли, мельтешили желтые и розовые бляхи. Ивы и лозины изогнулись с берегов коромыслами. С листьев падали в воду маленькие букашки и, растопырившись, уплывали вниз по течению. Иногда раздавалось негромкое чмоканье — и букашка исчезала. Это язь жировал.

На небе высыпали звезды. Сразу несколько летучих мышей принялись бесшумно носиться над водой. Одна из них совсем близко пролетела от Витьки. И он вспомнил, как кто-то говорил, что летучая мышь может вцепиться когтями в волосы и выцарапать глаза. Витька поднял с земли сук и запустил в летучих мышей. Ночные твари так же бесшумно исчезли, как и появились.

Витька слышал соловьиные трели, но на душе у него не стало светлее. Он думал об Алле.

После того вечера, когда они сидели под деревом, Аллу будто подменили. Она стала держаться с Витькой холодно, перестала замечать его. И хотя Витьке хотелось откровенно поговорить с ней, он так и не решился. В синих девчоночьих глазах было такое выражение, что Витька понял: лучше не трогать ее. Он видел: чем больше он вздыхает и смотрит на нее, тем Алла холоднее и неприступнее. Они почти перестали разговаривать. Витька ночами не спал, думал о ней, а утром тоже делал вид, что Аллы Бортниковой — Принцессы на горошине — не существует. Правда, это ему плохо удавалось. Иногда, сам того не замечая, он смотрел на нее, пока она не поджимала губы и не отворачивалась. И тогда Витька клялся, что больше вообще не посмотрит в ее сторону. И снова смотрел…

Прямо над ухом гукнула птица… Витька вздрогнул и поднялся с похолодавшей земли. Ручей курлыкал, булькал, причмокивал. Поскрипывала осока Над водой поднимался плотный белый туман. Снова гукнула птица, чуть дальше. Немного погодя откликнулась другая. Так они и стали перекликаться: гукнет одна, ответит другая. Наверное, птицы были давно знакомы, потому что не спешили друг к другу. Переговаривались, как добрые соседи.

Вершины деревьев уткнулись в холодно мерцающее небо. Иногда раздавался негромкий писк, шуршание крыльев — и снова тишина. За спиной по очереди все глуше гукали птицы. Видно, им было о чем поговорить.

Витька стоял под деревом и слушал лес. И в голове его роились невеселые мысли, которые и высказать-то было некому… Разве что Верочке? Она молодец, все понимает. Однако с Верочкой Витьке Грохотову совсем не хотелось разговаривать…

Напрасно Алла потом говорила, что Витька шпионил за ними: прятался за деревьями, подглядывал, крался следом Ничего подобного не было…

Витька пошел по знакомой тропинке к палатке. Услышав голоса, он замер на месте. Впереди под огромной мохнатой елью, будто под шатром, стояли двое. Одна фигура сливалась с темнотой, другая была в светлом. О чем они говорили, Витька не слышал. Он слышал раздраженный голос Аллы и журчащий — Ильи. Затем фигура в белом отодвинулась, взмахнула тонкой рукой и раздался звук пощечины.

— Правильно говорит Верочка, что ты дурак! — отчетливо произнесла Алла.

— Сама дура… — огрызнулся Илья.

Дальше все произошло помимо воли Витьки: он метнулся к ним и наотмашь залепил Илье по другой щеке. Тот секунду обалдело смотрел на него, потом, пробормотав: «Ах ты, поганец!..» — бросился на Витьку. Они схватились. От чувствительного удара в скулу у Витьки поплыли знакомые круги в глазах: желто-зеленые. Когда это прошло, он двинул Илье в глаз. Тот ойкнул и отступил. В этот момент Витька услышал:

— Ходишь по пятам? Следишь? Я тебя не нанимала сторожем… Ты мне противен, понимаешь, противен!..

Это говорила Алла И в голосе ее — это больнее всего ранило Витьку — была ненависть.

Треснул сучок. Белая тень мелькнула между деревьев и исчезла. Витька стоял на месте и смотрел ей вслед. Стволы перестали шататься, а звезды мельтешить. Вместе с Аллой исчезли тяжесть и гнев. Витька повернул голову и встретился глазами с Ильей. Тот растирал двумя пальцами щеку под глазом.

— За что же ты меня? — беззлобно спросил он.

— Будто не знаешь…

— Какие-то вы все ненормальные, — проворчал Илья. — Эта ни за что ни про что по щеке съездила… А что я ей сказал? Что люба она мне… Даже пальцем не дотронулся… Теперь этот налетел… У тебя же башка еще не зажила, чудак! А туда же — драться!

— Приложи что-нибудь холодное, — посоветовал Витька. Он понял, что Илья тоже обижен, и, может быть, даже больше, чем он сам.

— Ты не говори бате, — помолчав, сказал Илья. — Мало ли чего бывает… Знал бы, что она такая, вовек бы и не подошел… На вид настоящая девушка, а на самом деле малолетка.

— С чего ты взял, что я бате скажу? — посмотрел на него Витька.

— Я ж знал, что ты парень свой, — повеселел Илья. — Здорово она нам врезала, а?..

— Тебя, я смотрю, ничем не прошибешь… — усмехнулся Витька. — Толстокожий ты человек, Илья!