Они видели, как высоко над головой пролетали самолеты, слышали глухие удары, сотрясающие землю, но все еще ничего не понимали. Гошка смотрел на небо в бинокль и удивлялся:

— Кресты на крыльях… И фашистский знак!

— Немцы, — сказал Коля.

— Но почему же они здесь?

— Не знаю, — признался Коля Бэс.

— А где же наши? — спросила Люся.

— Не видно, — ответил Витька Грохотов.

— Может, маневры? — предположил Сашка. — Нарисовали кресты.

— Посмотрите, там дым! — воскликнула Люся. Над вершинами деревьев поднимался жирный черный столб дыма. Пока еще ни у кого не повернулся язык произнести слово «война».

Алла первая увидела тупорылый истребитель с такими привычными красными звездами. Он вынырнул из-за небольшого белесого облака и устремился туда, куда полетели бомбардировщики с черными крестами.

— Ну да, маневры, — не очень уверенно сказал Сашка, провожая истребитель взглядом. — Полетел к ним.

— Он один, а их так много, — сказала Люся. Самый высокий из них, Коля Бэс смотрел вверх, и на стеклах очков его мельтешили блики. Опустив голову, он угрюмо сказал:

— Знаете, что это такое? Это…

— Опять летят! — воскликнул Гошка.

Послышался нарастающий гул моторов. Это возвращались с бомбежки самолеты. Они шли на небольшой высоте, и на этот раз все и без бинокля разглядели на крыльях черные с желтым кресты. Неожиданно со стороны солнца на бомбардировщики стал круто пикировать маленький тупоносый истребитель, тот самый, который они только что видели. Послышался негромкий треск — так трещат смешные игрушки на колесиках, которые малыши катят перед собой на длинной палке.

— Холостыми стреляют, — сказал Сашка, глядя вверх.

— В кого стреляют? — спросила Люся. Ей никто не ответил. Все смотрели на небо. Снова послышались пулеметные очереди. Истребитель выплюнул клубок огня и, заваливаясь на правое крыло, пошел к земле. За ним потянулась черная полоса дыма.

— Ребята, он падает! — воскликнула Люся.

— Чего кричишь? — сказал Гошка. — Мы не слепые.

— Он же разобьется! — еще громче вырвалось у Люси.

Остальные молчали.

Самолет, волоча огненный хвост, шел к земле. Два черных истребителя сопровождали его. Все еще не верилось, что это серьезно и что на их глазах вот сейчас…

Краснозвездный истребитель врезался в лес, а немного погодя огнистое жирное облако взметнулось над притихшими соснами и послышался взрыв. Всего в каком-то километре от того места, где стояли ребята.

— Бежим! — сказал Гошка и бросился напрямик к лесу.

Остальные за ним. Коля Бэс и Люся скоро отстали. Алла бежала рядом с мальчишками. Бежали молча, стиснув зубы. Немецкие истребители сделали круг над горящим самолетом и свечой ушли в небо. Догонять своих.

Они стояли возле небольшой воронки, в которую зарылся мотором самолет, и молчали. Огонь, весело потрескивая, лизал голубую полопавшуюся обшивку. Одно фанерное крыло переломилось от удара о землю и горело рядом. Самолет упал не в лес, а на просеку. И все-таки от сильного жара кора на деревьях стала скручиваться в тугие кольца и потрескивать.

— Почему он с парашютом не выпрыгнул? — шепотом спросила Люся. На глазах у нее были слезы.

— Не успел, — сказал Сашка. — Бой был над самым лесом.

— Вы же видите, у него голова прострелена, — сказал Гошка.

— Мне плохо, — сказала Люся. Она стояла бледная, с широко распахнутыми глазами, в которых плясали язычки пламени.

— Может, он не убит, а ранен? — негромко произнесла Алла, не спуская глаз с самолета.

— Он мертв, — сказал Коля. — И потом, к самолету не подойти. Вон металл плавится.

Коля Бэс — он самый первый понял, что в мире произошло, — снял очки и держал их в руке. Он не хотел смотреть на горящий самолет. В кабине объятого пламенем истребителя горел мертвый летчик.

— Что же это такое? — всхлипнула Люся. — Уйдемте отсюда…

— Это война, — сказал Витька Грохотов.

В первой же деревне им рассказали, что 22 июня Германия вероломно напала на нашу страну. Молотов выступил по радио. Объявлена мобилизация. Почтальоны весь день разносят по домам повестки. Люди удивлялись, что ребята ничего не знают о войне. А откуда им было знать, если последний человек, которого они видели полторы недели назад, был отпускник лейтенант Сафронов. Глядя на этого молодцеватого командира, никому и в голову не могло прийти, что война на носу.

Хмурые, озабоченные мужчины сидели на крыльце сельсовета и курили.

Ребята, как неприкаянные, потолкались среди людей, не обращающих на них внимания, и вышли за околицу. У реки на лугу паслись коровы. Пастух с длинным, волочащимся по земле кнутом подошел к ним. Лицо взволнованное, губы шевелятся, хотя слов и не слышно.

— Что же теперь будет-то, а? — пробормотал он. — Конец свету.

— Не паникуйте, дедушка, — внушительно сказал Гошка. — Подумаешь, немец!

— Мы из него отбивную сделаем, — поддакнул Сашка.

— Германец — вояка серьезный, — продолжал пастух. — Я помню, как в первую мировую мы вышибали его с Украины. Лупим из трехлинеек, поливаем из пулеметов, а он прет во весь рост…

— Психическая атака, — заметил Коля.

— Эх, и накосили мы их тогда… Как снопы лежали в поле.

— И сейчас разобьем, — уверенно сказал Гошка. — Наша армия — самая сильная!

— Говорят, уже близко. Прут и прут… Этакая сила!

— Вы, дедушка, ложные слухи распространяете, — сказал Гошка. — Не может такого быть! Наши бойцы никогда не отступают. Помните, как на озере Хасан?

— Японец — он не тот солдат, что германец. С Япончиками я тоже воевал. В Сибири. Японец — он мерзляк. Летом еще куда ни шло, а зимой японец не солдат! Так, одно недоразумение.

— Весь мир признает, что наша Красная Армия самая могучая, — разошелся Гошка. — Еще в гражданскую всю Антанту разгромили, а сколько в нее входило государств? Коля, ты знаешь…

— Четырнадцать, — сказал Бэс.

— Во! Четырнадцать! А это всего одна Германия… Да мы ее…

— Ихних самолетов видимо-невидимо летает, — сказал пастух. — А наших что-то не слышно.

— Один был, — сказал Гошка.

— Был… — повторила Алла.

— А вы куда, ребятки, идете? — спросил пастух. Они и сами не знали, куда теперь идут. И Волга, К которой они стремились, да и само путешествие — все вдруг стало таким бессмысленным.

— Домой! — воскликнул Витька. — Скорее домой! Он поднял вещмешок и взглянул на ребят. Все смотрели на него и молчали.

— В какую нам теперь сторону? — спросила Алла.

— На станцию, — сказал Витька. — Неужели мы снова потащимся вдоль реки?

— Куда вам надо? — спросил пастух.

И тут все разом заговорили. Гошка предлагал выйти на шоссе и голосовать: кто-нибудь обязательно подвезет. Если станцию разбомбили, то поезда могут и не ходить, пока путь не отремонтируют.

— Идите в райцентр, — посоветовал старик. — Оттуда быстрее всего доберетесь до города.

До райцентра было шестнадцать километров. Пастух сказал, что у поселкового Совета стоят три полуторки — прибыли за мобилизованными — на них и можно добраться до райцентра.

— Ступайте прямо к председателю — черный такой, как цыган, — он вас отправит… Поди, матки и батьки с ума сходят! Ох, и началась заварушка!..

— А фашистов мы разобьем, — сказал Гошка. — Такого им перцу зададим, что небу станет жарко…

— Иди-иди, — подтолкнул его Витька.

— До свиданья, дедушка, — попрощалась Алла. Пастух снял шапку. Ребята скрылись за околицей, а он все глядел вслед, и обветренные губы его шевелились: «Ох, не верю я, детоньки, что вы найдете своих маток и батек…» За многие годы пастушества старик привык вслух разговаривать сам с собой.

В райцентр добрались к вечеру. Председатель сельсовета сначала обругал их как следует — дескать, путаются тут всякие под ногами, — а потом посадил на последний грузовик — на первых двух мест не было — и сунул Коле, как самому старшему на вид, буханку хлеба и шмат сала.

— Небось голодные? — спросил он. — И чего вас сюда, горемычных, занесло?

В райцентре Гошка, оставив их у магазина, сбегал на автобусную станцию, потом на вокзал. Примчался возбужденный и радостный.

— Сидите, суслики? Бегом за мной на вокзал! Договорился с кондуктором, довезет на платформе до города… Не знаю, что бы вы без меня делали!

— Погибли бы, — сказал Витька. Гошка вгорячах даже забыл взять свой рюкзак. Пришлось Коле Бэсу тащить его до вокзала.

— А вам чего тут надо? — накинулся на них на станции военный в новенькой пилотке. — А ну, брысь отсюда! Гошка повернул обратно. За ним остальные.

— Вас тут только не хватало! — буркнул военный.

— Тут главное не спорить, — предупредил Гошка. — Обругали — и черт с ним, а мы кругом обойдем… Раздался громкий паровозный гудок.

— Наш! — сказал Гошка. — За мной!

Обогнув вокзал, они выскочили на пути. Там стояли два длинных состава. К обоим прицеплены паровозы. Из труб с громким свистом вырывался пар. В длинном узком проходе между вагонами суетились люди. В теплушках женщины, дети, старики. Из конца в конец эшелонов разносился гул голосов. На крыше одного из вагонов — зенитный пулемет. На белых ящиках пристроились два пулеметчика.

Вслед за Гошкой ребята проталкивались сквозь толпу. Бэсу было тяжело и неудобно с двумя мешками.

— Наша платформа, — сказал Гошка. — Полезайте под вагон. Будем садиться с той стороны. Там народу меньше.

Нырнули под вагон. Коля застрял с мешками: ни туда, ни сюда!

— Вставай на коленки, — с досадой сказал Гошка. — Брючки боишься запачкать?

Витька помог Коле выбраться из-под вагонов, взял у него один мешок и швырнул Гошке.

— Ты всегда был рассеянным, — сказал он. Гошка молча просунул руки в лямки и подошел к высокой платформе с тамбуром.

— Дяденька! — позвал он.

Никто не ответил. Дверь в тамбур была приоткрыта. Гошка поднялся по ступенькам и исчез в темном провале. Скоро его черная голова высунулась.

— Сюда! — скомандовал он. — Только тихо!

Витька придержал Сашку за штаны — тот первым уцепился за поручни — и подсадил девчонок.

— Я и не знал, что ты такой прыткий, — насмешливо сказал он Ладонщикову.

— Иди ты… — огрызнулся Сашка, поспешно вскарабкиваясь на высокую ступеньку.

На платформе, привязанные ржавой проволокой, стояли новенькие жнейки. От них пахло свежей краской. Между жнейками — несколько охапок примятого сена. Видно, кто-то уже лежал на нем.

— Прошу в международное купе, — пригласил Гошка, сбрасывая мешок.

Они лежали на сене, прижавшись друг к дружке. Мимо проходили люди, доносились раздраженные голоса. Все думали об одном и том же: лишь бы кто-нибудь не забрался на платформу и не прогнал их. И еще — поскорее бы поезд тронулся. Небо над головой стало звездным. А кругом непривычная темнота. Нигде не видно ни одного огонька. В домах плотно занавесили одеялами окна. Вступила в силу одна из первых заповедей войны: «Соблюдай светомаскировку!» Наконец раздался свисток кондуктора, несколько раз отрывисто гукнул паровоз, зашипели тормоза, от головы состава послышался нарастающий металлический перестук, платформа дернулась и будто нехотя покатилась по рельсам.

— Доставайте хлеб и сало! — сказал Сашка.