Френ Даррелл расцеловалась со мной на пороге дома. Эмос поцеловал Бет, которая с трудом переносила этот древний испанский обычай. Едва она успела подрасти и избавиться от неприятной обязанности сносить поцелуи своих тетушек и бабушек из Новой Англии и приобрела право на некоторый выбор в этом вопросе, как вышла за меня замуж и, к своему ужасу, обнаружила, что здесь, в Нью-Мексико, поцелуи со всеми гостями входят в круг светских обязанностей.

Эмос, надо отдать ему справедливость, был в этом отношении одним из наименее навязчивых лиц мужского пола среди наших знакомых, так как довольствовался символическим чмоканьем в щечку. Думаю, он вообще делал это, только уступая местным обычаям, и то лишь потому, что Френ уверила его, будто отказом он заденет чувства некоторых из его друзей. Во всех вопросах этикета Эмос следовал указаниям Френ, так как для него лично все это не имело никакого значения.

Он смотрел перед собой рассеянно, искушающе, ожидая, пока дамы закончат свою болтовню. Стоя рядом с ним, я вдруг осознал, что с нетерпением жду, когда он уберется с порога под защиту стен дома. Ученый его калибра должен соображать, что не следует торчать на освещенном крыльце — среди окружающих дом кедров мог спрятаться батальон снайперов. Мелодраматическая мысль. Но появление Тины и Лориса подтолкнуло мои мысли в этом направлении. Люди Мака, конечно, не угрожали Эмосу, но их присутствие предполагало неприятности, и никто из нас не был гарантирован, что часть их не достанется на его (или ее) долю.

— Очень мило, что вы пришли, — сказал Френ. — Мне бы так хотелось, чтобы вы, Мэтт, не спешили уехать. Но я желаю вам удачного путешествия.

— И вам тоже, — ответила Бет.

— О, но мы еще увидимся перед нашим отъездом.

— На случай, если не удастся встретиться, пожелаем вам хорошо провести время, — сказала Бет, — Я просто умираю от зависти. Спокойной ночи.

Наконец-то Дарреллы скрылись за дверями. Не нарушая царившей вокруг тишины, мы молча направились к большому лимузину Бет, который сверкал в полумраке лаком — около четырех тысяч долларов блеска.

Я спросил:

— Куда они едут?

— Как куда? В Вашингтон, — ответила Бет, — Я думала, ты знаешь.

Я возразил:

— Но, черт возьми, Эмос всего два месяца назад там был.

— Знаю. Но в лаборатории у них произошло что-то важное, и он едет со специальным докладом. И берет с собой Френ. А после визита к ее родным в Вирджинии они хотят перед возвращением развлечься в Нью-Йорке.

В голосе Бет звучала зависть. С ее точки зрения, подлинная цивилизация заканчивалась где-то к востоку от Миссисипи. Ей всегда нравился Нью-Йорк, хотя я сам, находясь там, испытываю чувство клаустрофобии, так как предпочитаю города, из которых при необходимости можно выбраться быстро и без проблем.

— Что ж, — сказал я, — если дела пойдут удачно, мы нагрянем в Нью-Йорк этой зимой. А сейчас надо решить, где нам лучше пообедать. Если не очень спешить, может быть, удастся приехать домой, когда миссис Гарсиа уже уложит детей спать.

Мы решили отправиться в «Ла-Пласида» — известное заведение на узкой, пыльной, продуваемой ветрами улице, называемой иногда «Улочкой художников», впрочем, только людьми, мало понимающими в живописи. Пообедав, мы снова уселись в сверкающий двадцатифутовый лимузин моей жены. Если бы Бет вышла замуж за нью-йоркского банкира и поселилась в особняке в пригороде родного ей Коннектикута, то, я уверен, она с энтузиазмом уселась бы за руль обычного «фольксвагена». Это был бы ее протест против конформизма. В Санта-Фе, где никто не знал, что такое конформизм, ей, бывшей замужем за чудаком-писателем, для душевного баланса требовался «бьюик», не меньше. Бет бросила на меня быстрый взгляд, когда я проехал мимо поворота на нашу улицу.

— Дадим им время заснуть, — сказал я, — Ты когда-нибудь заправляешь горючим этот автобус?

— Хватит еще надолго, — ответила Бет, сонливо прислоняясь к моему плечу, — Куда мы поедем?

Я пожал плечами. У меня не было ответа на этот вопрос.

Я только знал, что не хочу возвращаться домой. Перед моими глазами все еще маячила рука Тины в черной перчатке, изящным движением посылающая мне сигнал быть наготове. От меня, конечно, ожидали, что, вернувшись домой, я так или иначе дам возможность встретиться со мной: пойду погулять в поисках кота или в порыве вдохновения помчусь в студию, чтобы сочинить страницу-другую. Предполагалось, что я придумаю, как мне оказаться в одиночестве, создав возможность для тайной встречи. Но я не хотел оставаться один, не хотел никакой встречи.

Пользуясь тем, что вечерами машин почти нет, я быстро проехал через город и, оказавшись за городской чертой, пустил фыркающую, сверкающую хромом зверюгу Бет вдоль длинной гряды холмов по дороге, ведущей к Таосу в шестидесяти милях отсюда. Мне казалось, что я сниму с себя нервное напряжение, выпустив все эти лошадиные силы. Но все, чего я добился, — это вспомнил большой черный «мерседес», украденный нами возле города Ловенштадт, на задании, последовавшем вслед за тем, на котором я встретил Тину. «Мерседес» с шестицилиндровой адской машиной под капотом, четырехколесной передачей, послушной, как ягненок, и подвеской, упругой и одновременно жесткой, словно тигр перед прыжком. Когда я случайно бросил взгляд на спидометр — на той грязной дороге — стрелка подрагивала на ста восьмидесяти километрах в час, а мне казалось, что я только балуюсь с рулем. Я чуть не умер от страха, но именно тогда я заработал кличку лихач, и мне без всяких споров предоставили вести машину, хотя во всем остальном наша компания примадонн мужского пола готова была оспорить любое мое решение. Позже я никогда не встречался ни с кем из них. Некоторые меня терпеть не могли, да я и сам не был от кое-кого в восторге, но мы сумели посадить снайпера в засаду и в нужное время осуществить «контакт», так что, наверное, составляли неплохую команду. Мак не склонен был держать нас подолгу вместе: одно-два задания, и он перетасовывал группу, время от времени посылая кого-нибудь действовать в одиночку. Дело в том, что люди, даже такие, как мы, могут почувствовать привязанность друг к другу, если достаточно долго работают вместе. Но нельзя подвергнуть риску боевую операцию только потому, что какой-либо сентиментальный слюнтяй, несмотря на твердый приказ, хорошо ему известный, откажется бросить другого такого же слюнтяя, который имел глупость попасть под пулю или сломать ногу.

Я вспомнил, как мне однажды пришлось жестоким образом решить такую проблему в группе, находившейся под моим началом. Но в конце концов, какой смысл застрять на вражеской территории только для того, чтобы приличествующим образом похоронить коллегу, — не важно, как бы ни любили вы парня, когда он был жив? Пока мы не вернулись, мне, конечно, пришлось следить за тем, что делается у меня за спиной, но я так и только так всегда это делал.

— Мэтт, — тихо позвала Бет, — Мэтт, в чем дело?

Я покачал головой и развернулся, чтобы съехать на немощеную дорогу, ведущую через холмы к автостраде. Но большущий лимузин не был «мерседесом». Задние колеса потеряли сцепление на гравии, и я утратил контроль над управлением, тормозами — сразу над всем. На мгновение «бьюик», казалось, распластался по дороге, и у меня наконец-то появился объект для борьбы. Резким рывком руля я выровнял машину, из-под задних колес, нашедших опору, брызнули мелкие камешки, и я перевалил через гребень холма, трясясь на рытвинах, на которые не была рассчитана мягкая, как в детской коляске, подвеска. Свернув к кучке сосен, я остановился.

Бет легонько вздохнула и поправила прическу.

— Извини, — сказал я, — Так машину не водят. Слишком много мартини — в этом, наверное, дело. Но с «бьюиком», по-моему, все в порядке.

Внизу виднелись огни Санта-Фе, а за моей спиной во тьме простиралась долина Рио-Гранде. Далеко через долину мелькали огни Лос-Аламоса — если это место вас интересует. Я в отличие от Эмоса Даррелла им не интересовался. Они больше не беспокоят окрестных жителей загадочным грохотом, но мне куда больше нравилось, когда там был только сосновый лес и частная школа для мальчиков. Что бы там Эмос ни произвел в своей лаборатории, о чем он спешил доложить в Вашингтоне, я чувствовал, что вполне мог бы без этого обойтись.

С противоположной стороны на фоне неба виднелись темные вершины Сангре де Кристо, на которых уже выпал первый осенний снег, смутно различаемый в ночи.

Бет мягко спросила:

— Милый, может быть, ты все-таки расскажешь?

Ехать сюда было ошибкой. Я ничего не мог ей рассказать. А в плане супружеских отношений она не принадлежала к школе «ловим-пока-он-есть». По мнению моей жены, всем, даже любовью, следует заниматься в надлежащее время и в надлежащем месте. И этим местом никак не могло быть переднее сиденье автомашины, стоящей в нескольких футах от автострады.

Я не мог ничего объяснить и не был в настроении сидеть в обнимку, да и таким слабым средством не смог бы успокоить ни ее, ни себя. Оставалось только возвращаться домой.