27
Энгус застегнул непромокаемую куртку на кнопки. Затем сообразил, что ему понадобится побольше одежды, чтобы перебраться через грязевые поля в шесть утра.
Он был настолько пьян, что не мог здраво мыслить. Он стащил с себя куртку и плюхнулся на кровать, прислушиваясь к урагану, бушующему за стенами «Селки». Звук был такой, будто воют дети, играя в привидение.
Довольно убедительный звук.
Надо еще выпить.
Он потянулся за бутылкой, едва не опрокинув ее, и налил себе последний стакан «Ардбега». Пряный торфяной виски обжег глотку, его передернуло, и он снова встал на ноги.
Один толстый свитер на молнии, второй свитер, а поверх – непромокаемая куртка.
Пошатываясь, он нашарил ботинки и туго завязал шнурки. Это хорошие водонепроницаемые туристические ботинки, но они не спасут от унылых грязевых полей Торрана. Он вымокнет до нитки. Ну и ладно – ведь ему всего-то перейти туда, хоть и впотьмах. А там он сделает то, что необходимо. Спасет свою дочь.
Энгус надавил на дверь, толкнув ее навстречу ветру, и очутился во тьме. Он был единственным человеком на улице. Возле «Селки» не было ни души.
Фонари на проводе бешено мотались на ветру. Маяк на Торране мерцал в угрюмом тумане.
Энгус брел по пирсу, по гальке и по грязи в сторону Салмадейра. Холодные капли попадали ему за воротник, а когда он выбрался к бесконечным грязевым полям, начался настоящий ливень, и туман сгустился еще сильнее.
Не сбился ли он с курса? Фонарь в окоченевших руках отяжелел. По-хорошему надо было взять и налобный фонарик. Тупая, идиотская ошибка. Он пьян и делал элементарные промахи. А на грязевых полях даже крошечные ошибки кончаются плохо.
Он посмотрел налево и различил какие-то черные контуры. Черные на сером. Явно – лодки. В елках у Камускросса взвыл ветер, прямо как Бини, который, должно быть, до сих пор жив и тонет в грязи.
– Бини? – позвал он.
Он любил своего пса.
– Бини? Бино!
Он орал в пустоту. Он увяз по щиколотку в грязи. Он был встревожен и сбился с пути.
Доведенный до отчаяния, Энгус вытащил ботинок из вязкой жижи и быстро двинулся дальше, шатаясь под ударами дождя. Нет. Он заблудился. Маяка теперь не видать. Он что, кружит вокруг бухты? Или направляется в то самое место, где чуть не утонул, пытаясь спасти Бини.
Там!
Человек? Похоже на то. А может, их вообще два. Взрослый и ребенок. Они, согнувшись, шагали навстречу бешеному ветру. Но как здесь оказались взрослый и ребенок, зачем они идут через трясину в шторм в предрассветной тьме?
Это могли быть только Сара и Кирсти. Теперь он расслышал голос дочери, зовущей его. Он хорошо знал ее голосок: «Папа! Папа!»
Папа!
Она умоляла – изо всех сил. Но видела ли она его?
Он заметил камни Салмадейра – огромные блеклые пятна. Кирсти и Сара, должно быть, на Салмадейре, и ему надо попасть к ним и вместе с ними прорваться обратно на Скай.
– Дорогая, я иду! Держись!
Папа!
Энгус бросился вперед, вглядываясь сквозь льющиеся с неба потоки воды, но бежал он недолго. Обе фигуры пропали. Полностью. Повсюду клубился туман, преобразивший море и сушу в ирреальный пейзаж. Энгус словно смотрел сквозь изморозь на стекле. Может, ему померещилось? Пожалуй, никто сейчас не пойдет вброд. И им нет никакого смысла находиться на грязевых полях. Зачем Саре и Кирсти покидать дом в такой шторм? Бессмысленный риск.
Но шум? Но голос?
Похоже, это завывания ветра. Наверняка. Конечно, там могли быть и собаки, и дети или вообще… призраки. Он, Энгус, испугался, нервы взвинчены. У страха глаза велики.
Энгус наклонился и побрел вперед. Он поскользнулся, потерял равновесие, но выставил руку, оставив отпечаток на плотной грязи, как на незастывшем растворе. Правая нога внезапно погрузилась в ледяную лужу.
Энгус дернулся и вытащил из воды отсыревший ботинок. Неужели начался прилив? Нет. Чушь. Но сколько он уже здесь ходит? Чувство времени буксовало на месте – он вымотался и не протрезвел. Он ничего не слышал, кроме мерзкого, сбивающего с толку ветра. Луч маяка почти пропал из виду. Дождь не стихал.
А вдруг он добрался до цели? Где-то совсем рядом разливается блеклое мерцание: оно прорезается сквозь серую мглу, словно зловещая подводная иллюминация или нечто плохое на рентгеновском снимке.
Туман на секунду рассеялся.
Да. Это маяк. И он не так уж далеко. Он почти обогнул Салмадейр. Надо доползти до дамбы, тогда будет проще.
Неожиданно он снова увидел смазанное движущееся пятно во тьме. Оно двигалось быстро и странно – то влево, то вправо, лавируя под ветром. На ребенка не похоже. На собаку, что ли, смахивает? Неужто Бини? Движение прекратилось. Пятнышко пропало.
С мучительным трудом Энгус забрался на валун, но туман оказался еще плотнее.
Чем бы оно ни было, оно исчезло. Но теперь ему подсвечивало путь мерцание маяка. Энгус собрался с силами, взбежал по дамбе, грязь уступила место камням и гальке. Ветер настойчиво и упрямо дул ему в лицо, дождь лил как из ведра, но луч маяка каждые девять секунд подсвечивал Энгусу дорогу.
Вперед, вперед, вперед.
Да. Он был на острове. В доме горел тусклый свет. В их с Сарой спальне?
Энгус сгорбился и потащился по дорожке. Дверь кухни оказалась распахнута, истерически хлопала и скрипела.
Почему Сара не заперла дом? В такой шторм?
Он перешагнул через порог и ввалился на кухню, а затем побежал в столовую. Вода была везде. Подсветив фонариком, он понял, что к чему. В потолке столовой зияла дыра с рваными краями, и оттуда торчала деревянная балка.
– Кирсти?
Он пытался перекричать ураган:
– Кирсти! Сара! Лидия! Это я!
Ответа не последовало. Дом совершенно пуст. Они ушли, что ли? И это все объясняет. Значит, он и впрямь видел Сару и Лидию на грязевых полях? Получается, он только что разминулся с женой и дочерью?
– Лидия! – в последний раз попытался он. – Сара!
И снова нет ответа. А что в спальне? Именно там горел свет. Энгус открыл ногой дверь спальни. Кровать. Стул. На стене висит распятие, и поднял руку нарисованный шотландский вождь.
В комнате тоже пусто. Свет горел, на разобранной постели мелькали тени. Здесь явно собирались впопыхах.
Он потерял их. Они обе могли погибнуть, увязнуть в трясине.
И вдруг он услышал голос. Из дальнего конца дома на Торране.
– Я тут!
