Весь следующий год, пока Эквадор готовился выставить на торги свои драгоценные ливневые леса, я вел несколько блогов, в которых осуждал решение Корреа. В конце 2011 года среди полученных ответов было одно письмо — от топ-менеджера банка Chase, расположенного неподалеку от моего дома в Южной Флориде.

— Вы возмущаетесь, — писал он, — теми ужасами, что творятся в Эквадоре. А как же то, что происходит в вашей собственной стране? — В конце письма он приглашал меня на ужин.

Мы встретились на веранде ресторана «Ривер Хаус» в Палм-Бич-Гарденс. От нашего столика открывался вид на Береговой канал и парад многомиллионных яхт, устремившихся на юг, чтобы провести зиму на островах Флорида-Кис.

— Я прочил «Исповедь» и слежу за вашими блогами, — сказал банкир, пока официант аккуратно разливал вино в наши бокалы. — По правде сказать, я был удивлен: почему вы не написали, что мы, банкиры, творим здесь, у нас? Мы ведь используем те же методы, что ваши ЭУ — только на своих же людях.

И он рассказал, что в последние годы банкиры нередко убеждали клиентов покупать дома дороже, чем те могли себе позволить:

— Приходят молодожены, к примеру, — начал он, — и просят кредит в 300 тысяч долларов на покупку дома. Мы убеждаем их купить дом за 500 тысяч. — Он взболтал вино в бокале и принялся разглядывать осадок. — Мы говорим: «Конечно, вам придется затянуть пояса, но скоро ваш дом будет стоить миллион долларов». — Он грустно покачал головой. — Их учили доверять банкиру. Раньше такие люди, как я, уговаривали клиентов сократить кредит, а не раздуть его. Раньше мы делали все возможное, чтобы не допустить лишения клиента права собственности на заложенное имущество. Но все изменилось.

— Почему?

— Я не раз задавал себе этот вопрос. Не знаю, что сказать. Все началось уже в новом тысячелетии. Может, это как-то связано с 11-м сентября, повышением уровня мирового океана, таянием ледников, страхом, ощущением собственной смертности. Делайте деньги — как можно больше, как можно быстрее, и наплевать на всех. — Он поднял бокал. — Пить, танцевать, потреблять и веселиться. Для нас, банкиров, главная цель — деньги. Мы стремились внушить клиентам, что завтрашнего дня просто не существует. Бен-Ладен убьет нас всех. Так что залезайте в долги, покупайте огромные дома, крутые машины… — Он сделал глоток. — Когда на рынке разразился кризис, клиенты не смогли выплатить долг, заложенное имущество перешло к банкам, они реструктурировали кредиты и получили гигантскую прибыль, а та молодая пара и тысячи таких, как они, разорились.

Он показал рукой в сторону Берегового канала.

Мимо нас проплывала яхта. Помимо двух загорелых блондинок в микроскопических бикини и двух мускулистых мужчин, на палубе стоял ярко-красный «Мини Купер».

— Показательно, не так ли? — спросил он. — Спорим, владелец этой яхты заработал деньги, выманив их у других. Все держится на долгах. — Он открыл свой кейс и достал папку. — Вот статья о моем компаньоне. Думаю, вам будет любопытно.

Он протянул мне статью из New York Times, озаглавленную «Признания раскаявшегося банкира» (A Banker Speaks, with Regret). В ней говорилось о вице-президенте Chase Home Finance Джеймсе Текстоне, который признался, что он со своей командой выдал 2 миллиарда долларов на ипотеку. Он признался, что некоторые кредиты были выданы без необходимых документов, и добавил, что «в заявлении клиенты не указывали должность, доход или имущество… Сложно поверить, но банки специально создают программы для выдачи таких кредитов».

Принесли ужин. За едой мы обсуждали экономический кризис, который затронул не только нашу страну, но и большую часть мира.

— Знаете, — сказал банкир, — вся эта система прогнила. Начиная с раздутой ипотеки и заканчивая кредитами на обучение — весь смысл в том, чтобы поработить человека. Нет ничего плохого в покупке дома и получении образования. Конечно, нет. Проблема в другом: мы считаем, что обязаны сделать все, чтобы добиться «хорошей жизни». Все ради американской мечты. Ради этого готовы даже похоронить себя в долгах.

Я рассказал ему о женщине, которая недавно участвовала в моем семинаре. Она окончила юридический колледж и собиралась заняться защитой бездомных людей и детей, подвергшихся жестокому обращению. Но когда она обнаружила, что ее долг по кредиту за обучение составил 200 тысяч долларов, то поняла, что придется искать работу в крупной юридической фирме и в течение многих лет выплачивать этот долг.

— И только после того, как она расплатится с долгами, — добавил я, — она намерена приступить к воплощению своей мечты.

— Намерена, — усмехнулся он. — На самом деле, стоит попасть в систему — и ты на крючке. Она выйдет замуж, возьмет ипотеку, которую они с мужем не смогут выплатить, родит детей, возьмет ещё кредиты… ее затянет так, что она душу продаст этому банку.

Мы расстались, когда уже совсем стемнело. Мы стояли под фонарями на парковке, и он протянул мне руку.

— Знаете, — сказал он, — я сочувствую Эквадору и всему, что вы пишете о нем. Я был в числе волонтеров, которые очищали пляжи от нефтяных разливов ВР. Я видел последствия. Поймите меня правильно. Думаю, план Корреа продать леса Амазонки нефтяным компаниям — ужасная ошибка, преступление. Вероятно, это та же болезнь, которая заразила и нас здесь в Америке. Включите это в свою книгу.

После нашей встречи я был смущен, подавлен и — хотя мне не хотелось в этом признаваться — разочарован. Я поехал к ближайшему пляжу. Глядя на лунную дорожку в океане и любуясь прибоем, я вспомнил брата своей бабушки — дядю Эрнеста. Он был президентом банка в Уотербери (штат Вермонт). В 1950-е годы я с родителями и бабушкой каждое лето ездил к нему и его жене Мэйбл в гости. Дядя Эрнест возил нас по городу и гордо показывал дома и предприятия, которые существовали только благодаря кредитам его банка.

После пятого класса во время летних каникул я прочитал книгу о фондовой бирже. Когда мы приехали в Уотербери, я спросил об этом дядю Эрнеста.

— Это казино, — фыркнул он, — игорный дом. Не хочу иметь с этим ничего общего. Наши деньги — только от местных жителей и возвращаются обратно в нашу же экономику. Все, до последнего пенни. — Он сказал, что считает каждого, кто берет кредит в его банке, своим партнером. — Я даю им совет. Если у кого-то возникают трудности с выплатой, я воспринимаю это как укор собственному профессионализму. Я делаю все, чтобы помочь им. Мы вместе решаем все проблемы.

Я сидел на песке и смотрел на лунную дорожку. Мой дядя не просто не хотел лишать клиентов их имущества. Он считал, что быть движущей силой местной экономики — его задача и долг. А также величайшая радость в жизни.

Мой дядя и банкир, с которым я встречался в «Ривер Хаус», — оба американцы, однако они олицетворяли собой совершенно разные системы ценностей. Дядя Эрнест считал, что кредит — средство достижения цели, партнерство между кредитором и должником. С точки зрения современного банкира, долг клиента — это путь к безграничной прибыли. Он втягивает людей в систему ЭУ.

Я вздрогнул: ведь я сам способствовал натиску современных банкиров. Я чувствовал, как дядя смотрит на меня с небес…

Через несколько месяцев после той ночи разразился чудовищный скандал, словно в доказательство того, как далеко готовы зайти банкиры, наживаясь за счет других. В 2012 году были обнародованы факты о лондонской межбанковской ставке предложения (Libor), которые показали, что Barcleys, UBS, Robobank, The Royal Bank of Scotland и другие международные банки способны вероломно предать общественное доверие.

Ставка предложения используется для расчета платежей по займам и другим инвестициям на сотни триллионов долларов. Она признана объективным и математически точным мерилом для установки процентной ставки. Однако оказалось, что с 1991-го по 2012 год банки нелегально манипулировали ставкой предложения. В результате банкиры получили баснословные суммы незаконной прибыли. Их признали виновными и присудили штраф в 9 миллиардов долларов. На момент написания книги ни один банковский служащий (кроме одного трейдера UBS) не был осужден.