В период между 1975 годом и 1978-м я часто приезжал в Иран. Иногда мне приходилось ездить из Латинской Америки или Индонезии в Тегеран. Шахиншах (буквально «царь царей» — официальный титул шаха) представлял собой нечто совершенно иное по сравнению с тем, что мы привыкли видеть в других странах.

Иран, как и Саудовская Аравия, располагал огромными запасами нефти, и ему не надо было влезать в долги, чтобы финансировать свои амбициозные проекты. Однако Иран отличался от Саудовской Аравии тем, что его многочисленное население, в массе своей мусульманское, а в культурно-историческом плане, безусловно, «ближневосточное», не было арабским. Кроме того, в истории страны политическая ситуация нередко обострялась — как во внутренней жизни, так и в отношениях с соседями. Поэтому мы избрали другой подход: Вашингтон и деловое сообщество объединили усилия, чтобы представить шаха символом прогресса.

Мы приложили неимоверные усилия, чтобы показать миру, чего может достичь сильный, демократически ориентированный друг американских корпоративных и политических интересов. Не важно, что у него был откровенно недемократический титул; не важно, что имел место менее очевидный всем переворот, организованный ЦРУ против его демократически избранного премьера; Вашингтон и его европейские партнеры были намерены представить правительство шаха как альтернативу правительствам Ирака, Ливии, Китая, Кореи и других стран, где на поверхность вырывались мощные течения антиамериканизма.

Внешне шах выглядел другом обездоленных. В1962 году он приказал разукрупнить огромные владения местных помещиков и передать землю крестьянам. На следующий год он положил начало Белой революции, в программу которой, в частности, входил широкий круг общественных и экономических реформ. В 1970-е годы влияние ОПЕК возросло, и шах становился все более значимой фигурой в мире. К тому же у Ирана были наиболее мощные вооруженные силы на всем мусульманском Ближнем Востоке.

MAIN занималась проектами на территории всей страны, от туристических зон вдоль Каспийского моря на севере до секретных военных сооружений, выходивших на Ормузский пролив, на юге. Нам предстояло оценить потенциал развития регионов, а затем создать системы производства, передачи и распределения электроэнергии, необходимой для промышленного и коммерческого роста в соответствии с нашими прогнозами.

Я побывал во всех крупнейших районах Ирана. Я проехал древним путем караванов через горы в пустыне, от Кирмана до Бендер-Аббаса; я бродил по руинам Персеполиса, легендарного дворца древних царей, одного из чудес света. Я увидел самые знаменитые и красивые места страны: Шираз, Исфахан, изумительный палаточный город около Персеполиса, где короновали шаха. Поездки помогли мне искренне полюбить эту страну и ее непростых людей.

На первый взгляд, Иран казался оплотом дружбы мусульман и христиан. Однако скоро я узнал, что за безмятежным спокойствием скрывается глубокая обида.

Однажды в 1977 году, вернувшись поздно вечером в отель, я нашел под дверью записку. К моему величайшему изумлению, она была подписана человеком по имени Ямин. Я не был знаком с ним лично, но на правительственном брифинге нам рассказывали, что это политик-ниспровергатель, радикал, известный своими крайними взглядами. В написанной идеальным английским почерком записке содержалось приглашение встретиться с ним в некоем ресторане, но только если мне интересно увидеть ту сторону жизни Ирана, которую большинство людей «моего положения» никогда не видели. Я подумал, интересно, знал ли Ямин мою настоящую должность? Осознавая, что принимаю на себя большой риск, я все-таки не мог не поддаться соблазну познакомиться с этой загадочной личностью.

Я вышел из такси перед маленькой калиткой в высоком заборе — настолько высоком, что здания за ним практически не было видно. Красивая иранка в длинном черном одеянии впустила меня и повела по коридору, освещенному масляными лампами, которые свисали с низкого потолка. Пройдя до конца коридора, мы вошли в комнату, которая ослепительно сверкала, как будто мы находились в середине бриллианта. Когда мои глаза приспособились к сиянию, я обратил внимание, что стены были выложены полудрагоценными камнями и перламутром. Ресторан был освещен высокими белыми свечами, закрепленными в затейливых бронзовых подсвечниках.

Высокий мужчина с длинными черными волосами, в безукоризненном темно-синем костюме подошел и пожал мне руку. Он представился Ямином. Акцент выдавал в нем иранца, получившего образование в Великобритании. Меня поразило, что он совершенно не выглядел радикалом-ниспровергателем. Он провел меня мимо столиков, за которыми спокойно ужинали пары, к обособленной нише и заверил, что там мы можем говорить, не боясь быть услышанными.

Мне показалось, что ресторан был местом тайных свиданий. Вполне возможно, что в тот вечер одно только наше свидание не имело любовной интриги.

Ямин был очень сердечным человеком. В ходе беседы стало ясно, что он принимал меня исключительно за консультанта по экономике, без каких-либо скрытых мотивов. Он решил встретиться именно со мной, узнав о моей службе в Корпусе мира, а также о том, что я использую любую возможность, чтобы больше узнать о его стране и ее людях.

— Вы очень молодо выглядите по сравнению с большинством ваших коллег, — сказал он. — Вы проявляете искренний интерес к нашей истории и нашим нынешним проблемам. Вы олицетворяете нашу надежду.

Эти слова, а также окружающая обстановка, его внешность, присутствие других людей в ресторане немного успокоили меня. Я уже привык, что люди относятся ко мне дружески, как Рейси на Яве и Фидель в Панаме. Я воспринимал это как комплимент; кроме того, это позволяло мне больше узнавать о стране. Я знал, что отличаюсь от других американцев, потому что всегда влюблялся в те места, куда приезжал.

Я понял, что люди очень быстро проникаются к тебе симпатией, если твои глаза, уши и сердце открыты для их культуры.

Ямин спросил, знаю ли я о проекте «Цветущая пустыня».

— Шах считает, что на месте нынешних пустынь были когда-то плодородные долины и густые леса. Во всяком случае, он так утверждает. Согласно этой теории, во времена Александра Великого по нашим землям перемещались огромные армии; за ними шли миллионные стада коз и овец. Животные уничтожили всю растительность, что вызвало засуху, а вся местность, в конце концов, превратилась в пустыню. Так что теперь нужно всего лишь посадить миллионы деревьев, и тогда сразу же снова начнутся дожди, и пустыня зацветет, во всяком случае, так говорит шах. Конечно, для этого придется потратить сотни миллионов долларов.

Он снисходительно улыбнулся.

— Компании, подобные вашей, получат огромные прибыли.

— Насколько я понимаю, вы не верите в это.

— Пустыня — это символ. Для того чтобы сделать ее цветущей, одного сельского хозяйства недостаточно.

Над нами склонились несколько официантов с подносами, на которых были красиво разложены различные блюда иранской кухни. Предварительно спросив моего разрешения, Ямин стал накладывать мне еду с разных подносов. Затем он обратился ко мне:

— Позвольте вас спросить, мистер Перкинс. Что привело к уничтожению культуры ваших коренных народов, индейцев?

Я ответил, что, на мой взгляд, тому было много причин, включая жадность и более совершенное оружие.

— Да. Правильно. Все так. Но не уничтожение ли окружающей среды стало самой главной причиной?

Он стал объяснять, что уничтожение лесов и животных, как и переселение коренных жителей в резервации, приводит к распаду самих основ культуры.

— Понимаете, здесь та же ситуация, — сказал он.

— Пустыня — это наша окружающая среда. Проект «Цветущая пустыня» угрожает ни больше ни меньше, как уничтожением основы нашей культуры. Как мы можем допустить это?

Я сказал, что в моем понимании сама мысль о проекте принадлежала представителям его народа, а не кому-то извне. Скептически усмехнувшись, он ответил, что эту идею заронило в голову шаха мое родное правительство, а шах — всего лишь марионетка в его руках.

— Настоящий перс никогда не допустит подобного, — заметил он.

Потом он пустился в долгие рассуждения об отношениях его народа — бедуинов — с пустыней. Он особо подчеркнул, что многие горожане проводят свой отпуск в пустыне, живя в палатках.

— Мы, — часть пустыни. Народ, которым якобы управляет шах железной рукой, это не просто люди из пустыни. Мы — неотъемлемая ее часть, мы — сама пустыня.

Он рассказал мне историю своих собственных взаимоотношений с пустыней. Когда вечер закончился, он проводил меня обратно к маленькой двери в высокой стене. На улице меня ждало такси. Пожав мне руку, Ямин поблагодарил меня за проведенное с ним время. И опять он упомянул мой молодой возраст, мою открытость; по его словам, тот факт, что я занимал такую должность, позволяет ему с надеждой смотреть в будущее.

— Мне было очень приятно провести время с таким человеком, как вы, — сказал он, не выпуская моей руки. — Я бы попросил вас еще об одном одолжении. Мне нелегко об этом просить. Но теперь я знаю, что это будет для вас важным и даст вам многое.

— Чем я могу быть полезен?

— Я бы хотел познакомить вас с моим близким другом, человеком, который может много рассказать о царе царей. Возможно, что-то при общении с ним вас шокирует, но уверяю, что вы не пожалеете об этом.