Я приземлился в международном аэропорту Панамы «Токумен» поздней апрельской ночью 1972 года в период тропических ливней. Как было принято в то время, мы поехали в одном такси вместе с другими сотрудниками, и меня, поскольку я говорил по-испански, усадили на переднее сиденье, рядом с водителем. Я безучастно смотрел в окно. Сквозь потоки дождя виднелись освещенные уличными фонарями портреты красивого мужчины с выдающимся лбом и сверкающим взором. Один край его широкополой шляпы был щегольски заломлен. Я узнал тогдашнего героя Панамы, Омара Торрихоса.

К этой поездке я готовился по своему обыкновению в справочном отделе Бостонской публичной библиотеки. Я знал, что одной из причин популярности Торрихоса была его твердая позиция защитника права Панамы на самоуправление и на владение Панамским каналом. Он стремился не допустить повторения прошлых унизительных ошибок в истории страны.

Когда французский инженер Фердинанд Лессепс, руководивший строительством Суэцкого канала, решил построить его на Центрально-Американском перешейке, соединяющем Атлантический и Тихий океаны, Панама была частью Колумбии. Начиная с 1881 года французы прилагали гигантские усилия, но одна катастрофа следовала за другой. Наконец, в 1889 году проект закончился финансовым крахом. Но идея вдохновила Теодора Рузвельта. В начале XX века Соединенные Штаты стали требовать от Колумбии подписания соглашения, по которому перешеек передавался Северо-Американскому консорциуму. Однако Колумбия отказалась.

В 1903 году президент Рузвельт послал туда военный корабль Nashville. Солдаты американской армии захватили и убили популярного командира местных ополченцев и объявили Панаму независимой. Было назначено марионеточное правительство, которое и подписало первое соглашение по каналу. Оно установило американскую зону по обеим сторонам будущего прохода, узаконило вторжение американской армии и обеспечило контроль США над образованным «независимым» государством.

Интересно, что соглашение было подписано госсекретарем США Хеем и французским инженером Филиппом Бюно-Варильей, давними соратниками по проекту, однако под ним нет ни одной подписи панамца. По сути, Панаму насильно отделили от Колумбии, чтобы использовать в интересах США, в сделке, заключенной американцем и французом. Это ли не знамение для будущего?

Более полувека Панамой управляло несколько состоятельных семей, имеющих сильные связи в Вашингтоне. Будучи диктаторами правого крыла, они принимали все необходимые, по их мнению, меры для обеспечения интересов США их страной. Подобно большинству латиноамериканских диктаторов, действовавших по указке Вашингтона, панамские правители понимали интересы США как борьбу с любым проявлением народных движений, склонных к социализму. Кроме того, они поддерживали ЦРУ и УНБ в их антикоммунистической деятельности в Западном полушарии и помогали крупным американским компаниям, таким как Standard Oil Рокфеллера и United Fruit Company (купленной Джорджем Х.У. Бушем).

Очевидно, эти правительства не сознавали, что интересам США может служить улучшение жизни людей, прозябавших в крайней нищете или эксплуатировавшихся корпорациями. Правящие семьи Панамы были хорошо вознаграждены за свою поддержку; от их лица вооруженные силы США неоднократно вторгались в страну в период между объявлением Панамы независимой и 1968 годом.

Однако в тот год, когда я работал в Эквадоре по линии Корпуса мира, ход истории Панамы внезапно изменился. В результате путча Арнульфо Ариас, последний панамский диктатор, был низвергнут. Страну возглавил Омар Торрихос, хотя он не принимал активного участия в путче.

Торрихоса особенно уважали средние и нижние слои населения Панамы. Он вырос в провинциальном городке Сантьяго, его родители были школьными учителями. Он быстро продвинулся по служебной лестнице Национальной гвардии, главного военного формирования страны. В 1960-е годы она завоевывала все большую поддержку среди бедноты. Торрихос снискал популярность тем, что умел слушать обездоленных. Он приходил к ним в трущобы, проводил митинги в местах, куда другие политики боялись соваться, помогал безработным найти работу, часто жертвовал свои деньги, которых было у него немного, семьям, пострадавшим от болезни или несчастья.

Слухи о его человечном отношении к людям распространились за пределы Панамы. Торрихос хотел сделать свою страну раем для преследуемых, прибежищем для гонимых с обеих сторон политического фронта — от крайних левых противников Пиночета в Чили до правых оппонентов Кастро. Многие воспринимали его как посланца мира — этот образ прославил его во всем полушарии. Кроме того, он приобрел репутацию лидера, посвятившего себя разрешению противоречий между различными группировками, рвавшими на части многие латиноамериканские страны: Гондурас, Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа, Кубу, Колумбию, Перу, Аргентину, Чили, Парагвай. Его небольшая страна с населением всего два миллиона человек стала моделью социальных реформ и вдохновила лидеров самых разных стран и направлений — от польских профсоюзных агитаторов, мечтавших о развале Советского Союза, до воинствующих исламистов вроде Муаммара Каддафи в Ливии.

В ту первую ночь в Панаме в ожидании зеленого света на перекрестке я вглядывался в изображение на уличном щите: меня взволновал образ этого человека, улыбавшегося мне с плаката, — красивого, харизматичного, смелого. Из материалов Бостонской библиотеки я знал, что этот человек умеет отстаивать свои убеждения. Впервые за все время своего существования Панама перестала быть марионеткой Вашингтона или кого бы то ни было. Торрихос никогда не уступал соблазнам, предлагаемым Москвой и Пекином; он верил в социальные реформы, в необходимость помогать бедным, но он не был сторонником коммунизма. В отличие от Кастро, Торрихос намеревался завоевать независимость от Соединенных Штатов, не вступая в союз с их врагами.

В каком-то малоизвестном журнале, найденном мною на стеллажах Бостонской библиотеки, мне встретилась статья, которая превозносила Торрихоса как человека, который повернет историю обеих Америк, положив конец давней тенденции к доминированию США. В качестве отправной точки автор ссылался на «Замысел Провидения» — мессианскую доктрину, особенно популярную в 1840-е годы.

Согласно этой доктрине, завоевание Северной Америки было божественно предопределено, и Бог, а не человек приказал уничтожать индейцев, леса, буйволов, осушать болота, перекрывать реки и развивать экономику за счет постоянной эксплуатации людей и расходования природных ресурсов.

Эта статья натолкнула меня на размышления об отношении моей страны к остальному миру. Доктрина Монро, первоначально провозглашенная президентом Джеймсом Монро в 1823 году, развивала далее идеи «Замысла Провидения». В 1850-е — 1860-е годы они использовались в поддержку особых прав Соединенных Штатов во всем Западном полушарии, включая право вторгаться в любую страну в Центральной и Южной Америке, которая отказывалась проводить политику США.

Тедди Рузвельт опирался на доктрину Монро, оправдывая свое вторжение в Доминиканскую республику, в Венесуэлу, а также «освобождение» Панамы от Колумбии.

Все последующие президенты США, особенно примечательны в этом отношении Тафт, Уилсон и Франклин Рузвельт, ссылались на нее, расширяя панамериканскую деятельность Вашингтона вплоть до конца Второй мировой войны. И наконец всю вторую половину XX века Соединенные Штаты использовали коммунистическую угрозу для оправдания распространения положений этой доктрины на весь мир, включая Вьетнам и Индонезию.

Теперь, похоже, один человек встал на пути Вашингтона. Он не был первым: до него были Кастро и Альенде. Но только Торрихос делал это без коммунистической идеологии, не называя свое движение революцией. Он просто говорил, что у Панамы есть собственные права: на суверенитет народа, суверенитет территорий и суверенитет водного пути, разрезавшего его страну на две части, и что эти права столь же действительны и божественно предопределены, сколь и права Соединенных Штатов.

Торрихос также возражал против размещения в зоне Панамского канала двух учреждений — Школы двух Америк и Центра Южного командования армии США, обучающего ведению военных действий в тропиках. В течение многих лет Соединенные Штаты призывали латиноамериканских диктаторов и президентов присылать на обучение своих сыновей и военных руководителей сюда, в эти самые крупные и хорошо оснащенные центры за пределами Северной Америки. Там они учились ведению допросов, навыкам оперативной работы, а также военной тактике противодействия распространению коммунизма и защиты собственности: своей, нефтяных компаний и других частных корпораций. Кроме того, там они общались с высшим военным руководством США.

Латиноамериканцы ненавидели эти центры, за исключением лишь нескольких состоятельных семей, которым они были выгодны. Известно, что в них обучались принадлежащие правым батальоны смерти и палачи, которые во многих странах насадили тоталитарный режим. Торрихос ясно дал понять, что не потерпит тренировочных центров на территории Панамы, и потребовал включения зоны Канала в состав Панамы.

Глядя на портрет красивого генерала на плакате и читая надпись на нем: «Идеал Омара — свобода; еще не изобретена та ракета, которая может убить идею!», я почувствовал холодок, пробежавший по спине. У меня было предчувствие, что история Панамы в XX веке еще далека от завершения, а для Торрихоса наступали трудные и, возможно, трагические времена.

Тропический ливень хлестал в лобовое стекло, загорелся зеленый свет, и водитель посигналил машине впереди. Я раздумывал о своем собственном положении. Меня послали в Панаму для завершения сделки, которая предполагала реализацию первого поистине всеобъемлющего генерального плана развития страны, разработанного MAIN.

Этот план должен был обосновать для Всемирного банка, Межамериканского банка развития и Агентства США по международному развитию миллиардные инвестиции в энергетику, транспорт, связь и сельское хозяйство этой крошечной и такой значимой страны. Конечно, это была хитрость — средство сделать страну вечным должником и таким образом вернуть ее в марионеточное состояние.

Такси тронулось, и я почувствовал укол совести, но быстро подавил его. Да что я волнуюсь? Я уже влез в это на Яве, продал душу дьяволу и теперь мог реализовать единственный шанс в жизни.

Я мог стать богатым, знаменитым и облеченным властью одновременно.