Книга: Новая исповедь экономического убийцы
Назад: Глава 8 Цивилизация перед судом истории
Дальше: Глава 10 Президент Панамы и герой

Глава 9
Единственный шанс в жизни

Настоящее испытание ожидало меня в MAIN. Утром я отправился в штаб-квартиру и, ожидая вместе с другими сотрудниками лифт, узнал, что Мак Холл, загадочный восьмидесятилетний председатель и главный исполнительный директор MAIN, повысил Эйнара, сделав его главой отделения в Портленде, в Орегоне. Теперь моим начальником стал Бруно Замботти.
Прозванный «серебристым лисом» за цвет волос и сверхъестественную способность переиграть любого, кто пытался тягаться с ним, Бруно своим элегантным видом походил на Кэри Гранта. Он был красноречив и имел два диплома: инженера и магистра делового администрирования. Он разбирался в эконометрике и был вице-президентом MAIN, курирующим отдел электрификации, а также большую часть наших международных проектов. И он являлся наиболее вероятным кандидатом на пост президента корпорации после выхода на пенсию своего наставника, стареющего Джейка Добера. Как и многие сотрудники, я трепетал и благоговел перед Бруно Замботти. Незадолго до обеда он меня вызвал к себе. После доброжелательной беседы об Индонезии он сказал такое, что заставило меня подпрыгнуть на стуле.
— Я увольняю Говарда Паркера. Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что он утратил связь с реальностью. — Его приятная улыбка сбивала с толку. Он побарабанил пальцами по стопке бумаг на столе. — Восемь процентов в год. Это прогноз нагрузки. Вы можете в это поверить? В стране с таким потенциалом, как Индонезия!
Улыбка исчезла с его лица. Он посмотрел мне прямо в глаза.
— Чарли Иллингворт сказал мне, что ваш экономический прогноз бьет прямо в цель, и вы дадите обоснование нагрузки в 17–20 процентов. Это так?
Я подтвердил. Он поднялся и подал мне руку.
— Поздравляю. Вы только что получили повышение.
Возможно, в тот вечер мне следовало отметить это повышение где-нибудь в хорошем ресторане, одному или с коллегами. Однако все мои мысли были о Клодин. Мне страшно хотелось рассказать ей о своем повышении и о работе в Индонезии. Она просила не звонить ей из-за границы, и я не звонил. Теперь же я, к своему ужасу, узнал, что ее телефон отключен, и новый номер абонента отсутствует. Я отправился на поиски.
В ее квартиру въехала молодая пара. Было обеденное время, но, похоже, я вытащил их из постели. С недовольным видом они сообщили мне, что ничего не знают о Клодин. Под видом кузена я зашел в агентство по найму жилья. Согласно их документам, они никогда не сдавали квартиры женщине с таким именем; до этого квартира была сдана мужчине, который просил не раскрывать его имени. Вернувшись в комплекс Prudential Center, я зашел в отдел кадров MAIN, но у них она тоже не значилась, разве что в папке «Специальные консультанты», но у меня не было к ней допуска.
К концу дня я был измотан и эмоционально опустошен. К тому же сильно сказывалась перемена часового пояса. Возвратившись в свою пустую квартиру, я почувствовал себя ужасно одиноким и всеми брошенным. Мое повышение казалось мне бессмысленным и даже хуже — символом моей готовности к предательству. Охваченный отчаянием, я бросился на кровать. Клодин использовала меня, а затем выбросила. Стараясь не поддаваться тоске, я перестал прислушиваться к своим эмоциям. Я лежал на кровати, уставясь в голые стены. У меня было ощущение, что это длилось несколько часов.
Наконец мне удалось собраться. Поднявшись, я выпил пива, отбив горлышко бутылки о стол. Потом выглянул в окно. Мне показалось, что я увидел ее — она направлялась к моему дому. Я кинулся к двери, потом опять вернулся к окну. Женщина подошла ближе. Я видел, что она привлекательна, ее походка напоминала походку Клодин, но это была не Клодин. Душа ушла в пятки, а злость и ненависть сменились страхом.
Я представил себе Клодин под градом пуль, Клодин, погибающую от рук наемного убийцы. Стряхнув видение, я принял пару таблеток валиума, а потом пил до тех пор, пока не уснул. Утром звонок из отдела кадров MAIN вывел меня из ступора. Звонил начальник отдела, Пол Мормино. Да, он понимает, что мне нужен отдых, но просит зайти к нему во второй половине дня.
— Хорошие новости, — сказал он. — Это лучшее средство, чтобы догнать самого себя.
В офисе я узнал, что Бруно более чем сдержал слово. Меня не просто перевели на место Говарда; мне дали должность главного экономиста и значительно повысили зарплату. Это меня слегка взбодрило.
Взяв отгул до конца дня, я побрел вдоль Чарльз-Ривер с бутылкой пива в руке. Сидя на берегу, наблюдая за парусниками и пытаясь справиться с последствиями перемены часового пояса и жесточайшим похмельем, я убеждал себя, что Клодин, выполнив свое задание, приступила к новому. Она всегда подчеркивала, что необходимо соблюдать секретность. Она позвонит мне. Мормино был прав. Мое болезненное состояние и душевное волнение постепенно улетучивались.
Я старался не думать о Клодин, сосредоточившись на отчете об Индонезии и переработке прогноза Говарда. У меня получился именно тот отчет, который хотело увидеть мое руководство: рост потребности в электроэнергии 19 процентов в год в течение первых 12 лет после ввода в строй новой системы, затем понижение до 17 процентов в течение последующих восьми лет, а потом 15 процентов до окончания 25-летнего срока.
Я докладывал свои результаты на официальных встречах с международными кредитными организациями. Меня долго и с пристрастием допрашивали их эксперты. К тому времени мои эмоции преобразовались в мрачную решимость, подобно тому, как в школьные времена они заставляли меня стать лучшим, а не сопротивляться. Тем не менее воспоминания о Клодин постоянно присутствовали где-то рядом. Когда бойкий молодой экономист, вознамерившийся заработать очки в Азиатском банке развития, безжалостно допрашивал меня полдня, я вспомнил совет, который дала мне Клодин много месяцев назад.
— Кто может знать, что будет через пять лет? — спросила она тогда. — Твои предположения ничуть не хуже, чем их. Здесь главное — уверенность.
Я убедил себя, что являюсь экспертом, напомнил себе, что мой опыт работы в развивающихся странах значительно больше, чем у многих из тех (хотя некоторые из них были вдвое меня старше), кто сейчас оценивал мой отчет. Я жил в Эквадоре, я посетил те места на Яве, куда никто не хотел ехать. Я прослушал несколько интенсивных курсов, посвященных сложнейшим вопросам эконометрики; я внушал себе, что принадлежу к новой породе разбирающихся в статистике и поклоняющихся эконометрике умненьких деток, которым симпатизировал Роберт Макнамара, всегда закрытый, застегнутый на все пуговицы президент Всемирного банка, бывший президент Ford Motor Company, министр обороны в кабинете Кеннеди. Это был человек, создавший себе репутацию на цифрах, на теории вероятности, на математических моделях и, по моим подозрениям, на показной храбрости своего раздутого эго.
Я пытался подражать одновременно и Макнамаре, и своему боссу, Бруно. У первого я перенял манеру разговаривать, у второго — манеру расхаживать с важным видом. Сейчас, вспоминая все это, я только удивляюсь своей дерзости. На самом же деле мои знания были весьма ограниченными, но недостаток образования и знаний я восполнял нахальством. И это сработало. В конце концов команда экспертов утвердила мои отчеты.
Последующие месяцы были заняты совещаниями в Тегеране, Каракасе, Гватемале, Лондоне, Вене, Вашингтоне. Я познакомился с известными людьми, включая шаха Ирана, бывших президентов нескольких стран и самого Роберта Макнамару. Подобно школе Тилтон, это был мир мужчин. Меня поразило, как мое повышение и слухи о моем успехе в переговорах с финансовыми организациями повлияли на отношение ко мне других людей.
Поначалу это внимание ударило мне в голову. Я вообразил себя Мерлином, мановением руки способным оживить страну и заставить промышленность бурно расти, подобно цветам. Затем иллюзии растаяли. Я раздумывал о том, что двигало мною и теми людьми, с которыми я работал. Оказывается, звучное название должности или ученая степень доктора наук (PhD) не помогали его носителю понять положение прокаженного, живущего рядом с открытым коллектором нечистот в Джакарте. Я сомневался, что навык манипулирования статистическими данными давал возможность предвидеть будущее. Чем лучше я узнавал тех, чьи решения влияли на судьбы мира, тем с большим скепсисом относился к их способностям и целям. Глядя на лица сидящих за столами в комнатах для совещаний, я с трудом пытался побороть в себе раздражение.
Но в конце концов я изменил и это мнение. Я понял, что большинство этих людей считали, что они поступают правильно. Они, подобно Чарли, были убеждены в том, что коммунизм и терроризм — это порождение зла, а не предсказуемая реакция на решения, принятые ими и их предшественниками; и поэтому они чувствовали себя обязанными перед своей страной, своими детьми и Богом повернуть мир к капитализму. Кроме того, они руководствовались принципом «выживает сильнейший»: если им посчастливилось родиться в обеспеченной семье, а не в картонной лачуге, они считали своим долгом передать это везение по наследству своим отпрыскам.
Я колебался: воспринимать ли происходящее как заговор членов некоей тайной организации или просто как сплоченное братство людей, несколько «тронувшихся» на стремлении править миром. Все-таки со временем я уподобил их сообществу плантаторов Юга до Гражданской войны. Это была группа людей, разделяющих сходные убеждения и интересы, а не комитет избранных, тайно вынашивающих в укромных местах зловещие замыслы. Плантаторы-деспоты росли в окружении рабов, им внушали, что их право и даже долг — заботиться об этих дикарях, обращать их в свою веру, приучать к образу жизни, угодному хозяевам. Даже осуждая рабство в философском смысле, они, подобно Томасу Джефферсону, обосновывали его необходимость, считая, что крах рабовладельческой системы приведет к социальному и экономическому хаосу. Руководители нынешних олигархий (теперь я называл их корпоратократией), похоже, вписывались в этот шаблон.
Кроме того, я раздумывал, кто выигрывает от войн и массового производства оружия, от перегораживания рек, от уничтожения местных культур и их среды обитания. Кому выгодно то, что сотни тысяч людей умирают от недоедания, от зараженной воды, от болезней, которые можно вылечить. Постепенно я пришел к пониманию, что в конечном итоге от этого не выигрывает никто, но в краткосрочной перспективе это выгодно, по меньшей мере, материально, стоящим на вершине пирамиды — моим боссам и мне. Этот вывод поставил передо мной несколько новых вопросов: почему все это продолжается? Почему это длится так долго? Только ли потому, что «прав сильный», согласно старой поговорке, и система оберегается сильными мира сего?
Вряд ли ситуация удерживается только за счет силы. Хотя пословица «сильнейший всегда прав» и объясняла многое, мне казалось, что здесь действовали какие-то более важные силы. Я вспомнил профессора экономики в Школе бизнеса, выходца из Северной Индии. На лекциях он рассказывал об ограниченных ресурсах природы, о потребности человека постоянно развиваться, об использовании рабского труда. Он считал, что все успешные экономические системы основаны на жесткой системе подчинения, начиная с нескольких человек, которые стоят наверху и контролируют приказы, спускаемые подчиненным, и кончая армией рабочих внизу, которых, с позиции экономики, можно назвать рабами. И тогда я понял, почему мы поддерживаем эту систему: корпоратократия убедила нас в том, что Бог дал нам право поднять нескольких избранных на вершину капиталистической пирамиды и экспортировать нашу систему в другие страны.
Конечно, мы не первые. Этот принцип использовали еще древнейшие империи Северной Африки, Ближнего Востока и Азии, а продолжили Персия, Греция, Рим, христианские Крестовые походы и европейские империи постколумбовой эпохи. Имперская экспансия была и продолжает оставаться причиной большинства войн, загрязнения окружающей среды, голода, уничтожения видов, геноцида. Граждане империй платят за эту тягу к власти над миром своей совестью и здоровьем. В итоге мы имеем больное общество, самое богатое в истории человечества, но и самое неблагополучное по числу самоубийств, случаев наркозависимости и актов насилия.
Я постоянно размышлял над этими вопросами, стараясь не касаться мыслей о своей роли во всем этом. Я пытался думать о себе не как об ЭУ, а как о главном экономисте. Это выглядело очень правильным, что подтверждали корешки квитанций, по которым я получал свою зарплату: на них значилась MAIN, частная корпорация. Я не получал ни пенса от УНБ или какой-нибудь другой государственной организации. Я сам себя убедил. Почти.
Однажды Бруно вызвал меня к себе в кабинет. Встав за моим стулом, он похлопал меня по плечу.
— Ты прекрасно справился с работой, — промурлыкал он. — Для того чтобы показать, как мы ценим твою работу, мы даем тебе редкий шанс, на который мало кто может рассчитывать, даже люди вдвое старше тебя.
Назад: Глава 8 Цивилизация перед судом истории
Дальше: Глава 10 Президент Панамы и герой

AkrosKomfort
Натяжна стеля ціна Київ можна побачити тут