21. А теперь по буквам: ни фига себе
В четверг вечером Спенсер устроилась на красном плюшевом диванчике в ресторане загородного клуба Роузвуда и выглянула в эркерное окно. На поле для гольфа пара взрослых парней в пуловерах с V-образным вырезом и брюках цвета хаки пытались загнать оставшиеся мячи в лунки до захода солнца. Отдыхающие на террасе наслаждались последними теплыми денечками осени – пили джин с тоником, закусывали креветками и лепешками брускетты. Мистер и миссис Хастингс перемешали свои коктейли «Мартини» с джином «Бомбей Сапфир» и переглянулись.
– Я предлагаю тост. – Миссис Хастингс заправила за уши короткие светлые волосы, и в лучах закатного солнца ослепительно блеснуло на пальце кольцо с бриллиантом в три карата. Родители Спенсер всегда произносили тосты перед глотком чего бы то ни было – даже воды.
Миссис Хастингс подняла бокал.
– За Спенсер в финале «Золотой орхидеи».
Мистер Хастингс чокнулся с ней.
– И за появление на первой странице воскресного номера «Сентинел».
Спенсер взяла свой бокал и чокнулась с обоими, но без особого энтузиазма. Ей совсем не хотелось находиться здесь. Она предпочла бы остаться дома, где только и чувствовала себя в безопасности. Она не переставала думать об странном утреннем сеансе у доктора Эванс. Видение – забытая ссора с Эли в ту роковую ночь – преследовало ее. Почему она раньше не вспомнила? И что, если это еще не все? Что, если она видела убийцу Эли?
– Поздравляю, Спенсер. – Мама прервала ее размышления. – Я надеюсь, что ты победишь.
– Спасибо, – пробормотала Спенсер. Она принялась складывать свою зеленую салфетку обратно в гармошку, затем взялась за остальные салфетки на столе.
– Ты нервничаешь? – Мама кивнула подбородком на салфетки.
Спенсер тотчас бросила свое занятие.
– Нет, – поспешно сказала она. Всякий раз, когда девушка закрывала глаза, память снова возвращала ее к Эли. Воспоминания становились все более отчетливыми. Она чувствовала запах жимолости в лесу возле амбара и дыхание летнего ветерка, видела светлячков, разбросанных по темному лугу. Но это же не могло быть наяву.
Когда Спенсер подняла взгляд, родители как-то странно смотрели на нее. Видимо, они задали ей вопрос, а она не расслышала. Впервые в жизни она пожалела о том, что за столом нет Мелиссы, которая уж точно завладела бы всеобщим вниманием.
– Ты нервничаешь из-за доктора? – прошептала мама.
Спенсер не смогла скрыть усмешки – ей нравилось, что мама называла Эванс «доктором», а не «психотерапевтом».
– Нет. Я в порядке.
– Ты полагаешь, доктор помог тебе… – Отец, казалось, с трудом подбирал слова, теребя булавку на галстуке. – … восстановиться?
Спенсер повозила вилкой по столу. Ее так и подмывало сказать: Смотря что ты имеешь в виду.
Прежде чем она успела ответить, появился официант. Этот лысоватый коротышка с голосом Винни-Пуха обслуживал их уже много лет.
– Здравствуйте, мистер и миссис Хастингс. – Пух обменялся с отцом Спенсер рукопожатием. – Здравствуй, Спенсер. Прекрасно выглядишь.
– Спасибо, – пробурчала Спенсер, не сомневаясь в том, что выглядит ужасно. Она не стала мыть голову после тренировки по хоккею, и в последний раз, когда смотрелась в зеркало, в ее глазах читался дикий страх. Девушка то и дело вздрагивала и оглядывалась по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ней.
– Как настроение сегодня? – спросил Пух. Он расправил салфетки, только что сложенные Спенсер, и расстелил их каждому на колени. – Собрались по особому случаю?
– На самом деле, да, – громко произнесла миссис Хастингс. – Спенсер вышла в финал конкурса «Золотая орхидея». Это почетная академическая награда.
– Мама, – прошипела Спенсер. Она терпеть не могла, когда мать начинала хвастаться семейными достижениями. А учитывая, каким путем девушке досталась эта победа, все становилось тем более невыносимым.
– Так это же замечательно! – пророкотал Пух. – Приятно услышать хотя бы одну хорошую новость. – Он наклонился ближе. – Некоторые из наших гостей думают, что видели маньяка, о котором столько разговоров. Кто-то даже сказал, что его заметили возле клуба вчера вечером.
– Неужели этот город недостаточно натерпелся? – задумчиво произнес мистер Хастингс.
Миссис Хастингс обеспокоенно взглянула на мужа.
– Знаешь, в понедельник, когда я заезжала за Спенсер к доктору, клянусь, я собственными глазами видела, как на меня кто-то пристально смотрит.
Спенсер вскинула голову, сердце забилось сильнее.
– Ты его разглядела?
Миссис Хастингс пожала плечами.
– Да нет.
– Одни говорят, что это мужчина. Другие утверждают, что женщина, – сказал Пух.
Все печально зацокали языками.
Пух принял заказ. Спенсер выбрала желтоперого тунца – единственное блюдо, которое она предпочитала с тех пор, как отказалась от детского меню. Как только официант устремился в сторону кухни, Спенсер устало оглядела обеденный зал. Интерьер был стилизован под старинный парусник «Нантакет»: темные плетеные стулья, на стенах – спасательные круги и бронзовые резные фигуры, помещаемые над водорезом корабля. На дальней стене до сих пор сохранилась фреска на морскую тему, которую дополняли зловещего вида гигантский кальмар, косатка и водяной с развевающимися светлыми волосами и сломанным, как у Оуэна Уилсона, носом. Когда Спенсер, Эли и другие приходили сюда поужинать без родителей – целое событие в шестом и седьмом классах, – они неизменно выбирали столик рядом с водяным. Однажды сюда зашли Мона Вондервол и Чесси Бледсоу, и Эли потребовала, чтобы они поцеловали водяного взасос. Слезы стыда бежали по щекам девчонок, когда они, высунув языки, прикоснулись к нарисованным губам водяного.
«Эли была такой подлой», – подумала Спенсер. На нее снова нахлынули воспоминания. Этого ты не получишь, сказала Эли. Почему Спенсер так разозлилась? Она решила, что Эли собирается рассказать Мелиссе про Йена, с которым накануне вечером целовалась Спенсер. Не в том ли причина? И что имела в виду доктор Эванс, когда говорила, что у некоторых память стирает неприятные события? Интересно, случалось ли такое со Спенсер раньше?
– Мама? – Спенсер стало вдруг любопытно. – Ты не помнишь, у меня когда-нибудь бывали провалы в памяти? Что-то вроде… временной амнезии?
Мама застыла с бокалом в руке.
– П-почему ты спрашиваешь?
Спенсер почувствовала, как взмокла сзади шея. На лице матери появилось знакомое выражение: «Я не хочу с этим разбираться». Такой же взгляд был у матери, когда ее брат Дэниел, дядя Спенсер, напился до чертиков на домашней вечеринке и выболтал несколько тщательно скрываемых семейных тайн. Так Спенсер узнала, что ее бабушка имела пристрастие к морфию, а тетушка Пенелопа в семнадцать лет родила ребенка и отдала его на усыновление.
– Подожди, так выходит – случалось?
Мама провела пальцем по волнистому краю тарелки.
– Тебе было семь лет. Ты заболела гриппом.
Вены вздулись на шее матери, и это означало, что она задержала дыхание. И, стало быть, опять что-то утаивает.
– Мама.
Мать обвела пальцем край бокала.
– Это, в сущности, не важно.
– О, расскажи ей, Вероника, – проворчал отец. – Она уже взрослая и может с этим справиться.
Миссис Хастингс глубоко вздохнула.
– Мы втроем – я, Мелисса и ты – отправились в Институт Франклина. Вы обе любили этот экспонат – гигантскую модель сердца. Помнишь?
– Конечно, – кивнула Спенсер. Модель человеческого сердца занимала площадь около пятисот квадратных метров. Пронизанное кровеносными сосудами толщиной с руку Спенсер сердце стучало так громко, что посетители, прогуливаясь внутри его желудочков, могли слышать только этот звук.
– Мы шли обратно к нашей машине, – продолжала мама, опустив взгляд на колени. – По дороге нас остановил этот человек. – Она замолчала и схватила отца Спенсер за руку. Родители выглядели одинаково мрачными. – Он… выхватил из кармана пистолет. И потребовал мой кошелек.
Спенсер округлила глаза.
– Что?
– Потом грабитель заставил нас лечь на землю лицом вниз. – У миссис Хастингс задрожали губы. – Мне было плевать на кошелек, но я так испугалась за вас, девочек. Вы пищали и плакали. И все спрашивали, умрем ли мы.
Спенсер загнула уголок салфетки на коленях. Она совсем не помнила этот эпизод.
– Он сказал, чтобы я считала до ста, и только после этого мы могли подняться, – сказала мама. – Когда все кончилось, мы побежали к машине, и я отвезла вас домой. Помню, я гнала со страшной скоростью, нарушая все правила. Удивительно, как меня не остановили.
Она умолкла и отпила из бокала. Кто-то уронил кучу тарелок на кухне, и большинство посетителей обернулись на шум, но миссис Хастингс даже не шелохнулась, словно ничего и не слышала.
– Когда мы вернулись домой, у тебя начался страшный жар, – продолжала она. – Это случилось внезапно. Мы повезли тебя в больницу. Боялись, что это менингит – в соседнем городке как раз перед этим был случай. Нам нельзя было уезжать далеко от дома, пока мы ждали результатов анализов, чтобы, в случае чего, срочно везти тебя обратно и госпитализировать. Нам даже пришлось пропустить национальный конкурс «Спеллинг Би», к которому Мелисса столько времени готовилась. Помнишь?
Спенсер помнила. Иногда они с Мелиссой играли в «Би» – Мелисса была конкурсанткой, а Спенсер, судья, заставляла ее произносить по буквам слова из длинного списка. В те далекие времена Мелисса и Спенсер еще любили друг друга. Но, насколько она помнила, Мелисса хотела пропустить конкурс, потому что в тот день у нее был хоккейный матч.
– Так Мелисса в итоге не попала на конкурс? – уточнила Спенсер.
– Попала, но с семьей Иоланды. Помнишь ее подругу Иоланду? Они с Мелиссой вечно участвовали в марафонах знаний.
Спенсер наморщила лоб.
– Иоланда Хенслер?
– Совершенно верно.
– Но Мелисса с Иоландой никогда не были… – Спенсер прикусила язык. Она собиралась сказать, что Мелисса никогда не дружила с Иоландой. Иоланда – милое создание в присутствии взрослых – со сверстниками вела себя как жестокий диктатор. Спенсер знала, что однажды Иоланда заставила Мелиссу отвечать без остановки на все вопросы марафона знаний, хотя Мелисса сто раз сказала ей, что хочет в туалет. В результате Мелисса опи́салась и испортила дорогущее покрывало от «Лили Пулитцер».
– Как бы то ни было, через неделю температура у тебя спала, – сказала мама. – Но, когда ты очнулась, оказалось, что ты начисто забыла обо всем, что произошло. Ты помнила, как мы ходили в Институт Франклина, как вы бродили по лабиринтам сердца, но потом я спросила: помнишь ли ты злого дядю. Ты удивилась: «Какого дядю?». Ты не могла вспомнить ни отделение скорой помощи, ни анализы, ни болезнь – ничего. Как будто все стерлось из памяти. В то лето мы наблюдали за тобой. Опасались рецидива. Нам с Мелиссой пришлось отказаться от поездки в каяк-лагерь в Колорадо и пропустить сольный фортепианный концерт в Нью-Йорке, но я думаю, она все поняла и не обиделась.
У Спенсер отчаянно колотилось сердце.
– Почему никто никогда не рассказывал мне об этом?
Мама перевела взгляд на отца.
– Вся эта история казалась такой странной. Я подумала, что ты расстроишься, узнав, что пропустила целую неделю своей жизни. Ты стала такой беспокойной после этого.
Спенсер ухватилась за край стола. Возможно, я пропустила больше, чем неделю своей жизни, едва не сорвалось с языка. Что, если это не единственный провал в моей памяти?
Она закрыла глаза. Из рассказа матери следовало только одно: у нее в памяти есть пропуски. Что, если она отключилась перед самым исчезновением Эли? Что, если ее память стерла события той ночи?
К тому времени, как Пух расставил на столе дымящиеся блюда, Спенсер уже трясло. Мама наклонила голову на бок.
– Спенсер? Что случилось? – Она повернулась к мужу. – Я чувствовала, что не надо было ей говорить.
– Спенсер? – Мистер Хастингс помахал рукой у дочери перед глазами. – Ты в порядке?
У Спенсер онемели губы, как если бы их накачали новокаином.
– Я боюсь.
– Боишься? – повторил отец, подавшись вперед. – Чего?
Спенсер моргнула. Девушке казалось, что она видит все тот же сон, в котором силится сказать что-то важное, но вместо слов у нее изо рта выплевывается ракушка. Или червь. Или шлейф фиолетового дыма. Спенсер плотнее сжала губы. До нее вдруг дошло: она знает ответ – знает, кого боится.
Себя.
