Глава 4

Вернувшись домой, Питт узнал все новости Телмана от Грейси. Неожиданно ему стало грустно от того, что улики все больше и больше связывали Альберта Коула с Балантайном. Надо будет проинструктировать помощника, чтобы тот собрал как можно больше информации о Коуле – а особенно проверил, не был ли тот замешан в ограблениях и в вымогательстве денег. Суперинтенданту не верилось, что генерал мог быть хоть как-то связан с подобными преступлениями. Вся жизнь бедняги несколько лет назад была разобрана по косточкам и изучена чуть ли не под микроскопом.

Когда полицейский проходил мимо продавца газет, он снова услышал, как мальчик выкрикивает подробности произошедшей трагедии:

– Труп на ступенях дома генерала! Полиция в растерянности! Загадка убийства старого солдата на Бедфорд-сквер! Читайте подробности!.. Купите газету, сэр. Спасибо. Возьмите, пожалуйста!

Питт раскрыл газету и прочитал статью об убийстве с растущим гневом и смятением. Там не было сказано ничего, за что журналиста можно было бы привлечь к суду, однако она была полна грязных намеков: Балантайн был боевым генералом, и убитый когда-то служил под его началом, то есть между ними существовала связь – любовь или ненависть, обладание секретной информацией, месть или заговор. Намекалось даже на предательство – настолько тонко, что кто-то мог это и пропустить, но кто-нибудь другой непременно понял бы, что хотел сказать автор. Любой из этих намеков мог соответствовать действительности… И любой из них мог уничтожить генерала.

Томас закрыл газету и, сунув ее под мышку, направился по тротуару ко входу в полицейский участок на Боу-стрит. Не успел он войти к себе, как появился дежурный констебль и сообщил, что помощник комиссара просит суперинтенданта прибыть к нему, как только тот появится на работе. Причина вызова не называлась.

Питт вышел, даже не взглянув на кучу бумаг, лежащую у него на столе. Сначала он испугался, что Корнуоллис получил новое письмо, на этот раз с требованиями шантажиста. Томас успел подумать обо всех возможных вариантах этих требований, начиная от простого вымогания денег и кончая передачей закрытой информации по ведущимся расследованиям, а может быть, даже и изменением свидетельских показаний.

Телману он никаких записок оставлять не стал – инспектор прекрасно справлялся с расследованием. Ему не были нужны ни Питт, ни кто-либо еще, чтобы выяснить все о жизни и привычках Альберта Коула.

Выйдя из здания, Томас направился по Друри-лейн и почти сразу нашел кеб. Ничто не привлекало его внимания, когда экипаж двинулся в южном направлении: ни другие кебы, ни роскошное сверкающее утро, ни кричащие друг на друга кучера… Когда движение остановилось, чтобы пропустить роскошный выезд запряженных четверкой гнедых лощадей с развевающимися плюмажами, суперинтендант тоже не выказал никаких эмоций. Не обратил он внимания и на открытую карету, которая ехала впереди них и в которой сидели шесть хорошеньких хихикающих девочек, чьи торчащие солнечные зонтики представляли несомненную опасность для экипажей, двигавшихся с ними в одном направлении.

Томаса немедленно провели в кабинет помощника комиссара, где он увидел Корнуоллиса стоящим, как это теперь часто бывало, перед окном, выходящим на шумную улицу. Когда Питт вошел, хозяин кабинета повернулся к нему. Он был бледен, под глазами у него залегли темные тени, а напряженные губы были сжаты в тонкую нить.

– Доброе утро, – быстро поздоровался шеф, когда суперинтендант прикрыл за собой дверь. – Входите. – Он сделал приглашающий жест в сторону стоящих перед столом стульев, но сам остался стоять. Создавалось впечатление, что Корнуоллис начнет расхаживать по кабинету, как только Питт устроится в кресле. – Вы знаете Зигмунда Таннифера?

– Нет, – ответил Томас.

Корнуоллис внимательно посмотрел на него. Его тело было напряжено, а руки он сцепил за спиной.

– Таннифер – банкир, очень хорошо известен в Сити и обладает большим влиянием в финансовых кругах, – объяснил помощник комиссара.

Питт ждал, что он скажет дальше.

Поддавшись наконец импульсу, шеф стал расхаживать по кабинету: пять шагов в одну сторону, пять – в другую. Наверное, кабинет был для него палубой корабля, готового вступить в бой.

– Вчера вечером он приезжал ко мне, – нервно начал помощник комиссара. – Он выглядел как-то… странно. – Корнуоллис дошел до стены и сделал четкий разворот, не отрывая глаз от Томаса. – Не могу сказать точно, что это было, но он вдруг стал расспрашивать меня о Бедфорд-сквер. И спросил, кто занимается расследованием. – Еще один четкий разворот. – Когда я назвал ваше имя, он поинтересовался, не может ли встретиться с вами… частным образом… и как можно быстрее – то есть сегодня утром. – Корнуоллис двинулся в обратном направлении, все еще держа руки за спиной. – Я спросил Таннифера, нет ли у него какой-нибудь информации о происшествии. Знаете, может быть, его недавно обокрали или он знает кого-то, с кем такое случилось… кого-то, кто живет на Бедфорд-сквер. – Корнуоллис остановился; в глазах его читалось недоумение, а лицо казалось помятым. – Но он ответил, что ничего о происшедшем не знает. С вами же он вроде как хочет встретиться по совсем другому делу, частному и очень важному. – Помощник комиссара подошел к столу и протянул Питту листок бумаги. – Это его домашний адрес. Он вас ждет.

Суперинтендант взглянул на адрес. Таннифер жил в Челси.

– Конечно, сэр. Я сейчас же отправлюсь туда, – заверил он начальника.

– Очень хорошо. Благодарю вас. – Джон наконец остановился. – Расскажете потом, в чем там дело. Думаю, что успею вернуться к тому моменту, когда вы приедете.

– Вернуться? – переспросил Томас.

– Ну да, – Корнуоллис медленно выдохнул. – Надо ехать в клуб – в «Джессоп». Не хочется, да и времени нет… – Он мимолетно улыбнулся, стараясь скрыть свое нежелание. Теперь ему не хотелось появляться в клубе, как будто все его друзья и коллеги уже каким-то образом узнали, что было написано в письме, и безоговорочно поверили в это – или, в лучшем случае, заколебались. – Но надо, – продолжил он. – Там сегодня заседание благотворительного комитета. Слишком важное, чтобы можно было пропустить его. Касается детей.

Джон выглядел слегка смущенным, говоря это; затем он быстро повернулся, взял свою шляпу и вышел вместе с Питтом.

Томас взял кеб и поехал, глубоко задумавшись, на Куин-стрит, рядом с набережной Челси. Место это было прекрасное, рядом с Ботаническим садом, сразу за больницей и широкой панорамой Бертонс-корт. В конце улицы открывался широкий вид на серо-голубую реку, переливающуюся в лучах солнца.

Питт постучал в дверь нужного дома, и когда лакей открыл ее, передал ему свою визитную карточку. Его провели через отделанный камнем холл, на полу которого были небрежно разложены персидские ковры. На стенах висела коллекция исторического оружия, начиная с двуручного меча крестоносцев и кончая саблей наполеоновских времен. Там были также две рапиры и несколько пар дуэльных пистолетов. Через секунду гость оказался в комнате, отделанной дубовыми панелями. Не прошло и пяти минут, как дверь в эту комнату распахнулась и вошел высокий мужчина с редеющими темными волосами. Он был очень привлекателен, хотя лицо проявляло много властности, чтобы его можно было назвать красивым, а кроме того, оно было несколько полноватым.

Питт предположил, что хозяину дома где-то около пятидесяти с небольшим. По-видимому, он был очень богат. Его одежда была великолепно сшита из материи, в которую, похоже, была вплетена шелковая нить. Галстук его тоже блестел, и было нетрудно догадаться, что он тоже из шелка.

– Благодарю вас за то, что приехали, суперинтендант. Я ваш должник. Располагайтесь, пожалуйста. – Мужчина указал на темные стулья и, когда Питт уселся, устроился напротив. Чувствовалось, что все его тело напряжено. Он сидел очень прямо, крепко сжав руки. Банкир не только нервничал, не скрывая этого, но и был чем-то очень сильно озабочен.

У Томаса на языке вертелось несколько вопросов, но он хранил молчание, решив предоставить Зигмунду Танниферу возможность высказать все, что тот считал нужным.

– Насколько я знаю, вы занимаетесь расследованием этого скверного случая на Бедфорд-сквер? – осторожно начал банкир.

– Совершенно верно, – подтвердил Питт. – В настоящий момент мой помощник изучает жизнь убитого и пытается узнать, что тот мог делать на площади. Ведь обычно он обретался в районе Холборна. Торговал обувными шнурками на углу Линкольнз-Инн-филдз.

– Понятно, – кивнул Зигмунд. – Я читал в газетах, что он был отставным солдатом. Это правда?

– Да. А вы что-то знаете о нем, мистер Таннифер?

– Нет… боюсь, что о нем я ничего не знаю. – Банкир улыбнулся, но затем улыбка исчезла с его лица. – Мне захотелось встретиться с вами, когда я прочитал в тех же газетах, что в этом деле может быть замешан бедняга Балантайн. Видно, что вы человек, обладающий щепетильностью и рассудительностью, и Корнуоллис очень верит в вас, иначе он никогда бы не поручил вам такого деликатного дела. – Зигмунд оценивающе посмотрел на полицейского, пытаясь составить о нем собственное мнение.

Питт понял, что хозяин дома не ожидает никакого ответа. Отрицание сказанного из чувства скромности выглядело бы глупо. Было ясно, что Таннифер изучил его послужной список.

Банкир тем временем облизнул губы и продолжил:

– Мистер Питт, мне прислали крайне неприятное письмо. Я бы даже назвал это шантажом, хотя в нем и не упоминается никаких требований.

Суперинтендант чуть не задохнулся от шока. Это было последнее, что могло прийти ему в голову. Этот богач-банкир, сидящий перед ним, совсем не был похож на загнанного в угол человека, такого, как Корнуоллис. Хотя, может быть, он просто не понял еще всего, что означало для него это письмо? Страх, напряжение и бессонные ночи придут к нему позже…

– Когда вы его получили, мистер Таннифер? – спросил Питт.

– Вчера вечером, с последней почтой, – негромко ответил банкир. – Я сразу же сообщил об этом Корнуоллису. Я немного знаю его и посчитал удобным нанести ему визит, несмотря на столь позднее время. – Зигмунд глубоко вздохнул, а потом шумно выдохнул и расправил плечи. – Понимаете, мистер Питт, я нахожусь в очень деликатной ситуации. Вся моя карьера и способность служить обществу зависит только от того, доверяют мне или нет. – Он внимательно следил за суперинтендантом, пытаясь понять, дошло ли до того сказанное. В глазах банкира промелькнуло сомнение. Может быть, он слишком многого ждет от полицейского?

– Могу я взглянуть на письмо? – спросил Томас.

Таннифер прикусил губу и заерзал в кресле, однако спорить не стал.

– Конечно. Оно вон там, на краю стола, – он указал на письмо рукой, как будто не хотел лишний раз дотрагиваться до него сам.

Питт приподнялся и взял письмо с большого полированного стола. Имя получателя и адрес были составлены из букв, вырезанных из газеты, однако это было сделано с такой невероятной аккуратностью, что казалось, будто бы их отпечатали типографским способом. На почтовом штампе значился адрес – Центральный Лондон – и стояло вчерашнее число.

Томас открыл конверт и прочитал то, что было написано на единственном находившемся внутри листке:

МИСТЕР ТАННИФЕР,

ВЫ ДОСТИГЛИ БОГАТСТВА И УВАЖЕНИЯ БЛАГОДАРЯ СВОИМ СПОСОБНОСТЯМ К ФИНАНСОВЫМ ОПЕРАЦИЯМ, ИСПОЛЬЗУЯ ПРИ ЭТОМ ЧУЖИЕ ДЕНЬГИ. ТО, ЧТО ЭТИ ДЕНЬГИ ВАМ ПРЕДОСТАВЛЯЛИСЬ, БЫЛО СВЯЗАНО С НЕПОКОЛЕБИМОЙ ВЕРОЙ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ В ВАШИ СПОСОБНОСТИ И В ВАШУ АБСОЛЮТНУЮ ЧЕСТНОСТЬ. КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, БУДУТ ЛИ ЛЮДИ ПРОДОЛЖАТЬ ДОВЕРЯТЬ ВАМ СВОИ ДЕНЬГИ, ЕСЛИ УЗНАЮТ, ЧТО ОДНАЖДЫ ВЫ БЫЛИ НЕ СТОЛЬ СКРУПУЛЕЗНО ЧЕСТНЫ И ЧТО ВАШЕ СОБСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЗАРАБОТАНО С ПОМОЩЬЮ ДЕНЕГ, УКРАДЕННЫХ ВАМИ У ВАШИХ ДОВЕРИТЕЛЕЙ? КАЖЕТСЯ, ЭТО БЫЛИ «УОРБЕРТОН И ПРАЙС». Я НЕ МОГУ НАЗВАТЬ ТОЧНОЙ СУММЫ, ДА И САМИ ВЫ, ДУМАЮ, ЕЕ УЖЕ НЕ ПОМНИТЕ. ИЛИ НИКОГДА НЕ ЗНАЛИ. ЗАЧЕМ ПЕРЕСЧИТЫВАТЬ ДЕНЬГИ, КОТОРЫЕ НЕ СОБИРАЕШЬСЯ ВОЗВРАЩАТЬ? ПОНИМАЕТЕ ЛИ ВЫ ВСЮ АБСУРДНОСТЬ ПРОИСХОДЯЩЕГО? ДОЛЖНЫ ПОНИМАТЬ, ИНАЧЕ НЕ ПОЗВОЛИЛИ БЫ ДРУГИМ ЛЮДЯМ ДОВЕРЯТЬ ВАМ СВОИ ДЕНЬГИ. САМ Я НИКОГДА ЭТОГО НЕ СДЕЛАЮ!

ВОЗМОЖНО, В БУДУЩЕМ ТАК И СЛУЧИТСЯ – ВАМ ПЕРЕСТАНУТ ДОВЕРЯТЬ.

Это было все. Как и в случае с письмом Корнуоллиса, то, что хотел сказать его автор, было абсолютно понятно. И опять шантажист ничего не требовал и ничем открыто не угрожал: однако возможные угрозы, опасности и мерзкие намерения писавшего были абсолютно ясны.

Питт взглянул на Таннифера, который наблюдал за ним, почти не мигая.

– Убедились? – спросил банкир хриплым голосом – было видно, что маска спокойствия, которую он надел, вот-вот рассыплется. – Этот человек ничего не просит, но угроза абсолютно очевидна. – Он откинулся на спинку кресла, измяв свой пиджак. – Все, что здесь написано, – абсолютная ложь. Я никогда в жизни не тронул и чужого пенни. И думаю, что, потратив на все это достаточно времени и проведя тщательный банковский аудит, я смогу это доказать.

Зигмунд смотрел на суперинтенданта, как будто отчаянно хотел увидеть у того в глазах понимание или надежду.

– Но сам факт того, что я это сделаю или даже только посчитаю нужным этим заняться, заставит людей задуматься: а почему? – продолжил финансист. – И этого будет достаточно, чтобы уничтожить мою репутацию и репутацию моего банка, если только меня сразу же не отправят в отставку. Отставка – это единственный выход в данной ситуации. – Он широко развел руками. – А потом обязательно найдется кто-то, кто примет эту отставку за признание вины. Боже мой… что же мне делать?

Питту очень хотелось ответить Танниферу что-то, что вернуло бы ему надежду, которая сейчас была так необходима, но ничего подходящего полицейскому на ум не приходило.

Стоит ли сказать Зигмунду, что его письмо не единственное?

– Кто еще знает об этом? – спросил Томас, указав на письмо.

– Только моя жена, – ответил Таннифер. – Она видела, что я чем-то очень расстроен, и мне надо было или сказать ей правду, или что-то придумать. Я всегда абсолютно ей доверял и поэтому показал ей письмо.

Питт посчитал это ошибкой. Он боялся, что женщина может так испугаться, что непредумышленно выдаст свое беспокойство или даже захочет поделиться с кем-то этой информацией – может быть, с матерью или сестрой.

Все эти сомнения были, по-видимому, написаны у суперинтенданта на лбу. Таннифер улыбнулся:

– Не стоит волноваться, мистер Питт. Моя жена – женщина исключительного мужества и преданности. И я скорее доверюсь ей, чем кому-нибудь из тех, кого еще знаю.

Такое можно было услышать нечасто, однако Томас подумал, что точно такие же слова он мог бы сказать о Шарлотте. Он покраснел, устыдившись того, что плохо подумал о миссис Таннифер, хотя не имел на то никаких оснований.

– Простите, – смущенно пробормотал Томас. – Я хотел только…

– Ну конечно, – сменил тему финансист и впервые позволил себе улыбнуться. – В большинстве случаев вы были бы абсолютно правы в ваших опасениях. Вам не стоит смущаться. – Протянув руку, он дернул за витой шнур звонка.

Через минуту в комнате возник лакей.

– Попросите мадам Таннифер присоединиться к нам, – отдал распоряжение банкир и вновь с серьезным видом повернулся к Питту: – Чем же вы сможете помочь нам, суперинтендант? И как я должен себя вести, получив это… эту угрозу?

– Начнем с того, что вы никому ничего не должны говорить, – произнес Томас, мрачно глядя на собеседника. – Нельзя допустить, чтобы кто-то что-либо заподозрил. Заранее продумайте хорошее объяснение, если кто-то все-таки заметит ваше волнение и беспокойство и спросит вас об их причинах. Лучше не притворяться, что вообще ничего не случилось, потому что в это трудно будет поверить. Самое главное – не дать возникнуть каким-либо подозрениям.

– Конечно, конечно, – закивал Зигмунд.

Раздался негромкий стук в дверь, и в комнату вошла женщина. На первый взгляд в ней не было ничего выдающегося: среднего роста, немного худа, плечи угловатые, а бедра под модно сшитым платьем выглядели слишком узкими и совсем не женственными. У нее были вьющиеся светлые волосы легкого медового оттенка. Лицо ее не было красивым: нос далек от совершенства; голубые, широко расставленные глаза смотрели очень открыто; рот одновременно чувственный и беззащитный. Но то, как она держала себя, выделяло супругу банкира из толпы. В ней была видна удивительная грациозность, и чем дольше вы на нее смотрели, тем привлекательнее она казалась.

Оба мужчины встали.

– Парфенопа, позволь представить тебе суперинтенданта Питта, руководителя полицейского участка на Боу-стрит. Он приехал по поводу этого несчастного письма, – представил Зигмунд гостя.

– Очень рада, – быстро сказала женщина; ее голос был теплым и слегка хрипловатым. Она серьезно посмотрела на полицейского. – Это просто ужасно! Тот, кто это состряпал, сам не верит в то, что пишет: он просто использует лживые факты, чтобы угрожать и добиваться… Я не знаю, чего. Он даже не пишет, чего хочет! И как с этим можно бороться? – Хозяйка дома подошла ближе к мужу и бессознательно взяла его под руку. Жест этот был вполне естественным, но в то же время и очень покровительственным.

– Прежде всего, продолжайте вести себя как можно естественнее, – повторил Питт еще раз свой совет, на этот раз для Парфенопы Таннифер. – Если же кто-то обратит внимание на ваше волнение, то дайте ему какое-нибудь естественное объяснение. Не пытайтесь все отрицать и утверждать, что все хорошо.

– Брат жены сейчас находится в Индии, в Манипуре, если быть точнее… Новости, которые приходят оттуда, могут свести с ума любого… – сказал банкир и, увидев, как Питт кивнул, продолжил: – Как вы, наверное, слышали, в сентябре прошлого года там произошел дворцовый переворот. Правительство решило, что это начало восстания, и в марте этого года наши военные в Ассаме взяли себе в помощь четыреста гуркхов и маршем отправились в Импалу, столицу Манипура, для переговоров – а там их благополучно окружили и почти всех уничтожили. – Зигмунд нахмурил брови, как будто с трудом верил в то, что собирался рассказать. – По-видимому, среди них не оказалось ни одного офицера, который был бы готов взять на себя командование, поэтому молодая вдова нашего гражданского политического представителя вывела оставшихся солдат и гуркхов из города и повела их через джунгли и горы в сторону Ассама. В конце концов их спас отряд гуркхов, двигавшихся им навстречу. – Неожиданно у финансиста вырвался короткий смех. – Я всегда могу сказать, что волнуюсь за шурина. Думаю, что в это можно поверить. – Таннифер посмотрел на жену, которая кивнула в знак согласия. Глаза женщины светились смелостью и интеллектом.

Суперинтендант с трудом оторвался от этого невероятного рассказа о событиях в Манипуре и вернулся к нынешней непростой ситуации в Лондоне. Его очень сильно беспокоило то, что двум уважаемым членам общества угрожали полным уничтожением их доброго имени, ничего не требуя взамен.

Томасу уже давно пришло в голову поинтересоваться, не стал ли Брэндон Балантайн третьей жертвой этого дьявольского плана, однако он то ли боялся, то ли стыдился заговорить с генералом об этом. Ведь угроза Балантайну была несравнимо серьезнее… На его ступенях было обнаружено мертвое тело, что сразу же привлекло к нему внимание публики и потребовало полицейского расследования.

Был ли Альберт Коул шантажистом?

Это казалось очень маловероятным. Чем больше Питт об этом думал, тем меньше в это верил. Он еще раз прочитал письмо, присланное Танниферу. Оно было довольно длинным и написано хорошим литературным языком – сложно было предположить, что это мог сочинить отставной солдат, ставший уличным продавцом обувных шнурков.

С другой стороны, у убитого в кармане была табакерка Балантайна, которая, как оказалось, была не очень дорогой, но весьма красивой и достаточно редкой.

И Зигмунд, и его жена внимательно смотрели на Томаса.

– Суперинтендант, а вы не скрываете от меня ничего важного? – спросил банкир с беспокойством. – У вас такое выражение лица, что я начинаю беспокоиться еще больше.

У Парфенопы лицо и вовсе застыло, а губы скривились от страха.

Питт мгновенно принял решение.

– Дело в том, что вы не единственный, мистер Таннифер, кто за последнее время получил подобные письма, – начал рассказывать полицейский и остановился, увидев в глазах банкира удивление и… облегчение.

– Это просто ужасно! – воскликнула супруга финансиста, выпрямляясь и убирая свою руку из руки мужа. Теперь она сложила руки у себя на груди. – И кто же еще… Ой! Простите меня. Это ужасно глупый вопрос. Конечно, вы не можете нам этого сказать. Я знаю, что вы этого не сделаете, иначе вы могли бы так же легко рассказать другим и о наших затруднениях.

– Конечно, нет, миссис Таннифер, – согласился с нею Томас. – Я никогда не сделаю этого без разрешения. Как и ваш муж, другой получатель – тоже человек чести и большого достоинства, чья репутация прежде никогда не ставилась под сомнение. Он обвиняется в действиях, которые абсолютно противоречат его взглядам, но которые, однако – хотя он и совершенно невиновен, – в настоящий момент он не может аргументированно отрицать. То есть пока у него нет доказательств, но в будущем они могут появиться. Впрочем, происшедшее с ним тоже относится к давно минувшим временам, и многие свидетели тех событий просто уже умерли.

– Бедняга! – произнесла Парфенопа с искренним чувством. Лицо ее раскраснелось, и она посмотрела прямо в глаза суперинтенданту. – Так что же нам делать, мистер Питт?

Томасу отчаянно хотелось найти ответ, который, с одной стороны, успокоил бы ее, а с другой – показал, что они сейчас находятся в состоянии войны. Однако, когда он заговорил, то повернулся к Зигмунду.

– У шантажиста всегда есть некоторые признаки, по которым его можно вычислить, – задумчиво произнес полицейский. – Он должен знать о том давнем случае, о котором пишет. Насколько публичным было то происшествие?

– Да совсем непубличным! – Лицо банкира просветлело. – Я понимаю, что вы имеете в виду. Круг подозреваемых должен быть ограничен теми, кто знал об этом лично, а также теми, кому они могли об этом рассказать. Это значительно сужает его. Но вы сказали «признаки». Что еще вы имеете в виду?

– Ему что-то надо от вас, что принесет ему определенные дивиденды. Если вы подумаете, что вы можете – кроме того, что просто заплатите денег, – дать шантажисту, то сможете понять, кто он.

– А вы что, думаете, что он потребует от нас что-то, кроме денег, когда убедится в своей власти? – скривился банкир.

– Это вполне возможно, – ответил Питт. – Вы ведь состоятельный человек, не так ли?

Таннифер заколебался:

– В спешке я, наверное, не смогу набрать большой суммы. Даже если решу продать недвижимость – на это потребуется время…

– Влияние, – быстро вставила Парфенопа. – Ну конечно – влияние! Это бы все объяснило. – Женщина переводила взгляд с Зигмунда на Томаса. – У того, другого человека, есть влияние?

– Да, и его у него гораздо больше, чем денег. Этот человек обладает очень большим влиянием в определенных кругах, – подтвердил полицейский.

– Надеюсь, что вы говорите не о Брэндоне Балантайне, а о ком-то другом, – на губах банкира появилась горькая усмешка. – Сейчас у Балантайна никакого влияния нет. – Он в отчаянии покачал головой. – Все это очень плохо пахнет, суперинтендант. Я очень сильно надеюсь, что вы сможете нам помочь.

Парфенопа тоже серьезно посмотрела на полицейского, но не стала ничего добавлять к словам своего мужа.

– Так вы составите список подозреваемых, мистер Таннифер? – напомнил ему Томас.

– Ну конечно! И сразу же пришлю его вам на Боу-стрит, – пообещал финансист и протянул гостю руку. – Благодарю вас за ваш визит, мистер Питт. Я очень на вас надеюсь. И моя жена тоже. Пожалуйста, передайте мою благодарность Корнуоллису за то, что он так оперативно прислал вас.

Суперинтендант покинул дом банкира с тяжелым предчувствием, решив, что за письмами Корнуоллису и Танниферу стоит сила гораздо более серьезная, чем он предполагал вначале. В ее действиях не было ничего поспешного или неловкого. Речь явно не шла о каком-то рваче, который решил по-легкому заработать денег благодаря тому, что стал свидетелем каких-то ошибок, совершенных в прошлом, и на которых, как он решил, теперь можно было сделать капитал. Это был гораздо более тонкий план, который, возможно, разрабатывался в течение долгого времени. И целью этого плана было получение влияния через шантаж – влияния тех людей, у которых оно имелось.

И хотя Таннифер сказал, что у Балантайна такого влияния уже не было, Питт все-таки не мог не думать о том, не получил ли генерал похожего письма? Он был уверен, что во время их последней встречи генерал был очень сильно чем-то напуган, и это было как-то связано с табакеркой, найденной в кармане убитого Альберта Коула. Как же она попала к Коулу? Ответив на этот вопрос, они вплотную подойдут к ответу на вопрос, кто его убил.

Томас приехал на Бедфорд-сквер с намерением переговорить с Балантайном и посмотреть, не сможет ли он вытянуть из генерала еще что-то. А может быть, напрямую спросит вояку, не получал ли тот подметных писем.

Встретивший полицейского лакей сказал ему, что его хозяин уехал сегодня достаточно рано и не сообщил, когда собирается вернуться. Однако, по словам слуги, было маловероятно, что это произойдет до обеда.

Питт поблагодарил лакея и отправился в Сити, чтобы навести справки о Зигмунде Таннифере, о его репутации и положении как банкира, а также о том, какое влияние он мог оказывать на финансы Лондона и были ли какие-то связи между Таннифером и Корнуоллисом или Балантайном.

Шарлотта ни в коем случае не хотела, чтобы генерал Балантайн занимался поиском шантажиста в одиночку, и на следующее утро решила присоединиться к нему. Они встретились на ступеньках перед входом в Британский музей. И опять женщина увидела его издалека, хотя по лестнице поднимались и спускались посетители, а несколько групп людей стояли прямо на ступеньках и беседовали. Брэндон, наверное, казался более заметным, чем хотел быть на самом деле, и во многом благодаря тому, что выглядел он так, словно аршин проглотил. Миссис Питт подумала, что он напоминает человека, который в любую минуту ожидает нападения – или отряда пехоты с примкнутыми штыками, или ватаги зулусских воинов.

Генерал расцвел, когда увидел Шарлотту, но даже эта очевидная радость не уменьшила его напряжения.

– Доброе утро, миссис Питт, – произнес он, спускаясь по ступенькам ей навстречу. – Очень благородно с вашей стороны, что вы все-таки решили мне помочь и тратите ваше время на поиски, которые могут не дать никакого результата.

– Бой – не бой, если нет опасности поражения, – напомнила ему Шарлотта. – Мне не нужны гарантии стопроцентного успеха.

– Я ни в коем случае не ставлю под сомнение ваше мужество… – Балантайн слегка покраснел.

– Я это знаю. Мне кажется, что сегодня утром вы просто слегка подавлены, потому что шантаж – это занятие трусов. – Миссис Питт улыбнулась ему одной из своих самых ослепительных улыбок. – А еще потому, что нам приходится воевать с невидимкой.

Шарлотта не имела ни малейшего представления о том, куда им надо идти, но посчитала, что лучше двигаться, чем стоять столбом посреди улицы, и поэтому направилась по Грейт-Рассел-стрит.

– Ну, и с кого же мы начнем? – спросила она у своего спутника.

– С точки зрения географии, ближе всего нам до Джеймса Карю, – ответил тот. – Он живет на Уильям-стрит, рядом с парком.

Генерал поднял руку, и через секунду перед ними остановилась двуколка. Он помог Шарлотте подняться в нее и уселся рядом, по-прежнему с прямой спиной и глядя прямо перед собой. Потом он сказал кучеру, куда ехать, и они быстро тронулись, пробираясь через столпотворение всевозможных карет, телег, омнибусов и фургонов.

У миссис Питт было заготовлено несколько тем для беседы, но, посмотрев на Балантайна со стороны, она решила, что любой разговор только помешает ему думать, и поэтому решила помолчать. Было понятно, что никакая светская беседа не сможет отвлечь его от тяжелых мыслей, а только еще больше выведет из равновесия. Такая беседа продемонстрирует генералу, что она совершенно не понимает всю глубину его озабоченности.

Они прибыли на Уильям-стрит, и Балантайн расплатился с кучером. Однако затем, когда они позвонили у двери нужного дома, открывший дверь лакей сообщил им, что Джеймс Карю отправился в путешествие к Лунным Горам, и никто не знает, когда он вернется, да и вернется ли вообще.

– Лунные Горы! – повторила Шарлотта с раздражением. Она быстро шла в сторону Олбани-стрит, путаясь в своих юбках. Балантайну пришлось шагать шире, чтобы не отставать. – Трудно представить себе более нелепое название.

Генерал взял ее за руку и слегка притормозил.

– Они находятся в Рувензори, в самом сердце Африки, – объяснил он. – Их открыл тот самый Генри Стэнли, о котором я говорил вам раньше, помните? Два года назад…

– Два года назад? – удивленно переспросила миссис Питт.

– Он открыл их два года назад, – терпеливо пояснил военный. – В восемьдесят девятом году.

– А, теперь понятно, – Шарлотта пошла медленнее и несколько минут молчала, чувствуя, что попала в дурацкое положение.

– Кто следующий? – спросила она, когда они вышли на Олбани-стрит.

– Мартин Элиотт, – ответил Брэндон, не глядя на свою спутницу; голос его звучал совсем безнадежно.

– И где же он живет? – поинтересовалась его спутница, полностью позабыв о своем недовольстве.

– Йорк-террас. Мы можем дойти туда пешком… если только…

Генерал заколебался. На его лице было ясно написано, что он только сейчас подумал о том, что Шарлотта может не захотеть идти пешком так далеко или может быть непривычна к долгим пешим прогулкам.

– Ну конечно, – твердо сказала женщина. – День просто великолепен. И по дороге мы сможем обсудить, что будем делать дальше, после того как встретимся с мистером Элиоттом. Ведь если он знает, кто написал письмо, или если он сделал это сам, то вряд ли признается нам в этом. Что он за человек?

– Да я его еле помню. Он был значительно старше меня – потомственный офицер из старой военной семьи. – Балантайн с удивлением смотрел на Шарлотту. – Кажется, у него были светлые волосы и он вырос на приграничной территории, вот только не помню, на какой стороне – английской или шотландской. – Он опять погрузился в молчание и шел с опущенной головой, как будто что-то искал на мостовой.

Миссис Питт стала анализировать то, что им было уже известно. Коула обнаружили мертвым у парадного входа в дом Балантайна с табакеркой хозяина дома в кармане. Оба они принимали участие в Абиссинской экспедиции двадцать пять лет назад. Кто-то послал Балантайну письмо с угрозами, но пока еще ничего конкретного не потребовал, кроме табакерки в качестве подтверждения намерений, и Балантайн, хорошо понимая, какую опасность таили в себе эти угрозы, не мог не передать табакерку шантажисту.

– Чего ему еще может быть нужно, кроме денег? – вслух спросила Шарлотта.

– Простите? – Генерал резко повернулся к ней лицом.

Женщина повторила вопрос.

Щеки Брэндона медленно покраснели, и он отвернулся.

– Может быть, этому человеку просто хочется показать свою власть? – ответил он. – Для некоторых людей это очень важно.

– И вы не знаете ни одного такого человека? – импульсивно спросила Шарлотта, не задумываясь над тактичностью своего вопроса и над тем, прилично ли его задавать.

Генерал остановился и смотрел на нее с изумлением, широко раскрыв глаза.

– Нет. Хотя очень хотел бы этого. – Кровь медленно отлила от его щек. – Мне очень жаль. Кроме того, именно это самое худшее во всем, что происходит… Теперь я подозреваю всех кругом. Всех людей, которых я когда-либо знал и кого считал своими друзьями, всех, кого я уважал, независимо от того, нравился мне этот человек или нет. Так вот, теперь я подозреваю их всех. И это начинает отравлять мои отношения с ними. Я ловлю себя на том, что пытаюсь понять, знают ли они, не смеются ли тайно надо мной, не следят ли за мной, зная, что я боюсь? Не ждут ли, когда я наконец сорвусь? А ведь все они, за исключением одного, абсолютно невиновны. – В глазах военного появилась горечь. – Это самое страшное, что есть в этих закулисных обвинениях, – тот яд, который медленно разрушает твою веру во всех, кто заслуживает только уважения и дружбы. А как невиновные смогут простить тебя за то, что ты не знал, что они невиновны? За то, что ты позволил сомнениям закрасться в твои мысли и перестать верить в их невиновность? – Его голос стал чуть слышен. – Как я сам смогу себе это простить?

Мимо них прошла дама с маленькой собачкой, но Балантайн был слишком погружен в свои мысли, чтобы поприветствовать ее, приподняв шляпу, – совершенно автоматический жест, который он всегда делал, даже не задумываясь.

Подчиняясь минутному порыву, Шарлотта положила свою ладонь на его руку и слегка сжала его пальцы.

– Вы просто обязаны простить самого себя, – сказала она совершенно серьезно. – А никому больше вас прощать не надо, потому что никто больше об этом не узнает. Вполне возможно, что шантажист добивается именно этого – деморализовать вас до такой степени, что, когда он выдвинет свои требования, вы уже не сможете сопротивляться и отдадите ему все, чтобы только избавиться от страха и сомнений, выяснить наконец, кто же ваш истинный враг. И чтобы понять, кто ваши истинные друзья.

Она почувствовала, как напряглась его рука, но генерал не отвел ее и остался стоять рядом с миссис Питт.

– Сегодня я получил второе письмо, – сказал он, наблюдая за лицом собеседницы. – Оно очень похоже на первое. Буквы вырезаны из «Таймс» и наклеены на белую бумагу. Его доставили утром первой почтой.

– И что в нем написано? – спросила Шарлотта, стараясь сохранить самообладание. Балантайн не должен был видеть, насколько она напугана.

Военный с трудом сглотнул. Он был очень бледен, и видно было, что даже повторение текста письма давалось ему крайне тяжело:

– Что мои друзья будут избегать меня и переходить на другую сторону улицы, чтобы не встречаться со мною, если узнают, что я трус, который покинул поле битвы и был спасен простым рядовым солдатом. А потом, вместо того чтобы признаться в этой трусости, я заставил солдата прикрыть меня… – Брэндон сглотнул еще раз, и было видно, как ему больно; голос его охрип. – Что моя жена, которая и так уже много страдала, будет полностью раздавлена, а моему сыну придется от меня отречься, иначе его карьере придет конец. – Балантайн с отчаянием посмотрел на Шарлотту. – Клянусь Богом, что все это ложь от начала и до конца!

– Я вам верю, – спокойно сказала миссис Питт, стараясь успокоить своего друга. Глубина его горя оказала на нее странное влияние: она решила бороться за него до последней возможности и не сдаваться даже после того, как все возможности будут исчерпаны. – Вы не смеете показывать ему, что он победил, – продолжила она убедительным тоном. – Если только это не понадобится нам с точки зрения тактики, чтобы выманить негодяя из его норы. Но сейчас я еще не понимаю, как это можно будет использовать.

Генерал тронулся вперед. Они прошли мимо нескольких групп людей, которые весело разговаривали и смеялись: женщины были одеты в широкие юбки с низкими корсажами, шляпки их были украшены цветами и перьями, а мужчины были в летних костюмах. Вдоль тротуара непрерывным потоком двигались экипажи.

Наконец они нашли дом, где жил Элиотт, – но только для того, чтобы услышать, что он умер два месяца назад от почечного заболевания.

Затем Брэндон и Шарлотта перекусили в маленьком тихом ресторанчике, всячески стараясь развеселить друг друга, а после направились на подземке на другой конец города, в Вулвич, где жил Сэмюэль Холт.

Для миссис Питт это было настоящее приключение, хотя она уже слышала о подземной железной дороге от Грейси. Подземка вызвала у Шарлотты клаустрофобию, а шум в ней был просто невозможен. Поезд мчался по длинным тоннелям, похожим на трубы, и грохотал, как тысячи листов железа, одновременно упавших на тротуар. Однако добрались они до места очень быстро и вскоре выбрались из-под земли на мягкий влажный ветерок, к северу от реки, всего в двух улицах от дома Холта.

Он был очень рад увидеть их, хотя и не мог встать со своего кресла, за что несколько раз попросил прощения – старые раны и ревматизм лишили бывшего военного возможности ходить самому. Но когда гости стали задавать свои вопросы, Сэмюэль сразу же твердо сказал, что принимал участие в Абиссинской экспедиции и очень хорошо все помнит. Чем же он может им помочь?

Шарлотта и Балантайн сели в предложенные кресла.

– Вы помните штурм багажного вагона на равнине недалеко от Ароги? – нетерпеливо спросил генерал, даже не пытаясь скрыть свою надежду.

– От Ароги? Ну конечно, – Холт кивнул. – Ужасный был бой.

– А помните вы небольшую группу военных, которые ударились в панику, когда раздались выстрелы? – подался вперед Балантайн.

Хозяин дома надолго задумался. Его голубые глаза подернулись дымкой, как будто перед его взором вновь встали равнины Абиссинии: голубые небеса, сухая земля и разноцветные мундиры воюющих солдат.

– Ужасный был бой, – снова повторил ветеран. – Там много людей полегло. Никогда не надо паниковать. Это худшее, что можно себе представить.

– А меня вы помните?

– Вы – Балантайн, – произнес Холт с видимым удовольствием, слегка прищурившись.

– Вы помните, как я вернулся к раненым? – с надеждой спросил генерал. – Моя лошадь пала. Меня выбросило из седла, и я очухался только минуты через две. Помог встать Мандерсу. У него была пуля в ноге. А вы в это время занялись Смитом…

– Ах, ну да… Смит. Конечно, я помню, – Сэмюэль посмотрел на Брэндона с широкой обезоруживающей улыбкой. – Так чем я могу помочь вам, сэр?

– Вы все это помните?

– Ну, конечно. Жуткая переделка. – Ветеран покачал головой, в его седых волосах светилось яркое солнце. – Храбрецы. Ужасно…

– Абиссинцы? – уточнил Балантайн, и по его лицу прошла тень.

– Да нет, наши парни. Помню, как шакалы жрали мертвых, – Холт насупился. – Ужасно! А почему вы сейчас вспомнили об этом, сэр? – Он несколько раз моргнул. – Много друзей там потеряли?

Лицо его гостя изменилось. По нему прошла тень, как будто в этот момент умерла его последняя надежда.

– Вы помните ту атаку и то, как я вернулся за Мандерсом? Вы помните, как это произошло? – настойчиво спросил он еще раз.

– Конечно, помню, – подтвердил его собеседник. – Я же уже вам сказал, правда? Но почему это так важно сейчас?

– Да просто воспоминания, – ответил Балантайн и откинулся на спинку кресла. – Разошлись кое с кем во взглядах…

– Да вы спросите самого Мандерса, сэр. Он вам все и расскажет. Ведь вы же спасли беднягу! Он бы точно помер, если б не вы! Это ведь долг каждого настоящего офицера. Кто тут может что-то возразить? – Холт не понимал, куда клонит его бывший командир, и это его расстраивало. – Кошмарная мясорубка была. Помню вонь от этих трупов… – Его лицо сжалось от страданий.

Шарлотта взглянула на генерала. Было видно, что он тоже находится под влиянием воспоминаний.

– Отличные парни, – печально пробормотал Сэмюэль. – Мандерс был одним из лучших, правда?

– Через пару лет его убили в Индии, – тихо произнес Балантайн.

– Неужели? Мне очень жаль. Я уже давно потерял им счет. Так много мертвых… – Ветеран остановился и уставился на генерала.

– Ну, что ж, спасибо вам, Холт. Благодарю за то, что уделили нам время, – сказал тот с невеселой улыбкой.

Хозяин дома продолжал сидеть в своем кресле. На его лице было написано истинное удовольствие, и он долго тряс руку Балантайна, прежде чем отпустил ее. Глаза его горели.

– Спасибо вам, генерал, – произнес он с глубоким чувством. – Здорово, что вы навестили меня.

Выйдя на улицу, Шарлотта повернулась к Брэндону в надежде увидеть на его лице облегчение.

– Ну, вот и доказательство! – сказала она ликующим голосом. – Мистер Холт был там. Он может разнести любое обвинение на куски.

– Нет, не может, моя дорогая, – тихо ответил Балантайн. Ему было так трудно справиться со своими эмоциями, что он предпочел не смотреть на идущую рядом женщину. – В Магдале мы не потеряли ни одного человека. За всю кампанию наши потери составили два человека убитыми. Было не так уж мало раненых, но только двое убитых.

– Но вонь! Он ведь запомнил ее! – Шарлотта была сконфужена, но все-таки пыталась спорить с генералом.

– Абиссинцы… Семьсот под Ароги, и Бог знает сколько под Магдалой. Эти дикари брали своих раненых за руки и за ноги, раскачивали и перебрасывали их через стены. Страшнее я в своей жизни ничего не видел.

– Но Холт же с-сказал… – От волнения Шарлотта даже стала заикаться.

– Бедняга сошел с ума. – Генерал шел очень быстро и был еще более напряженным, чем обычно. – Иногда он что-то понимает. Я думаю, что когда я ушел, он действительно меня вспомнил. Просто он почти все время очень одинок… и ему хотелось сделать нам приятное. – Балантайн смотрел прямо перед собой, и на его лице опять была боль. Говорить ему было трудно, и Шарлотта понимала, что больно этому человеку не за себя. Ужас неудачи он почувствует позже.

Миссис Питт никак не могла решить, примет ли ее друг за вторжение в его личное пространство, если она до него дотронется. Генерал пошел еще быстрее, и ей пришлось приподнять юбки и почти бежать, чтобы не отстать от своего спутника. Однако он, казалось, не замечал этого. Так Шарлотта и шла бок о бок со старым солдатом, молча и иногда переходя на бег. Она ничего не могла предложить ему, кроме своей преданности.

Изучение жизни Альберта Коула занимало все время Телмана. Начал он с покупки на Линкольнз-Инн-филдз пары шнурков: нашел угол, на котором обычно стоял Коул, и обнаружил, что его место уже занято худощавым человеком с очень длинным носом и веселой улыбкой.

– Интересуетесь шнурками, сэр? – Он протянул Сэмюэлю пару. Руки у него были на удивление чистыми.

Полицейский взял шнурки и стал внимательно их рассматривать.

– Лучше не сыщете, – заверил его продавец.

– А ты берешь их в том же месте, где брал парень, который торговал здесь до тебя? – небрежно задал вопрос инспектор.

Мужчина заколебался, пытаясь угадать, какого ответа от него ждут: догадаться об этом по лицу Телмана было невозможно.

– Ну да, – ответил наконец продавец.

– А у кого именно?

– А вы покупайте их у меня, начальник. Лучших не сыщете во всем Лондоне.

– И все-таки я хочу знать, где ты их берешь, – повторил полицейский, протягивая деньги. – Государственное дело.

– Я их не крал! – побледнел его собеседник.

– Я это знаю. Просто хочу знать все про Альберта Коула, который торговал на этом углу до тебя.

– Это о том, которого прибили?

– Да. Ты его знал?

– Немного, поэтому и получил эту делянку, сэр. Бедняга… Был неплохим парнем. Как и любой солдат. Подстрелили его где-то в Африке или что-то в этом роде. Не знаю, кой черт понес его на Бедфорд-сквер.

– Может быть, он хотел что-нибудь стянуть? – серьезно предположил инспектор.

– Просим прощения, сэр, но вам бы не надо так говорить, ежели доказать не можете. Альберт Коул был честняга, который воевал за Родину и Королеву. Надеюсь, что вы найдете гада, который раскроил ему черепушку.

– Обязательно, – пообещал Телман. – Так где же ты берешь шнурки?..

Следующим его собеседником стал оптовый продавец этого нехитрого товара.

– Хороший парень, – сказал он, когда инспектор разыскал его, и печально покачал головой. – В Лондоне неспокойно. Когда правильного парня, который никому ничего не делает, мочат просто так на улице, значит, полиция совсем мышей не ловит.

– У него когда-нибудь были денежные затруднения? – Сэмюэль предпочел пропустить критику мимо ушей.

– Еще бы! У любого, кто торгует шнурками на углах, есть денежные затруднения, – сухо прокомментировал торговец. – Вы же за зарплату пашете, ну? Или просто жизни радуетесь, а, мистер?

Полицейский с трудом сдержался. Он подумал о своем отце, который уходил из их двух комнат в Биллингсгейте в пять утра и весь день работал грузчиком, ворочая бочки и коробки на рыбном рынке. А вечером он подменял своего приятеля и становился кучером двуколки, очень часто до самой полуночи в любую погоду и в любое время года: и летом, когда улицы были забиты экипажами и повозками всех видов, а воздух был пропитан запахом конского навоза, и осенью, когда дожди переполняли сточные канавы так, что мусор и нечистоты выплескивались на мостовую, а мокрые булыжники блестели в свете фонарей, и зимой, когда ветер резал кожу, а копыта лошадей становились скользкими от льда. Даже лондонские туманы не могли заставить его пропустить хотя бы день.

– У меня нет ничего, кроме того, что я зарабатываю, – звенящим голосом ответил Телман. – А мой па мог бы поучить тебя, что значит «работать».

Оптовик отступил, испугавшись не слов инспектора, а той ярости, с которой он опрометчиво произнес их. Телман расслабился. Наверное, он никогда не сможет этого забыть. Полицейский все еще видел мысленным взором лицо своего отца: изможденное, замерзшее, загнанное… Телман-старший слишком уставал, чтобы что-нибудь съесть перед сном, да и сразу заснуть ему удавалось не всегда. В семье было 14 детей, 8 из которых выжили. Мать Сэмюэля целыми днями мыла и готовила, стирала и убирала, скребла и таскала ведра с водой, делала мыло из щелочи и поташа, а ночи проводила у постели больных детей или больных соседей. Она подготавливала мертвых к похоронам, и, к сожалению, ей часто приходилось делать это и со своими близкими.

Большинство людей, с которыми теперь приходилось работать инспектору, понятия не имели, что значит настоящая нищета, измождение и голод: они только думали, что знают это. А другие, вроде генерала Брэндона Балантайна, с их купленными карьерами, жили вообще в другом мире, как будто только они были людьми, а Телмана и ему подобных считали низшими существами. Они больше уважали своих лошадей… только подумать, гораздо больше! И жили-то эти лошади гораздо лучше многих людей: теплые стойла, хорошая еда и ласковое слово перед сном…

К сожалению, испуганный продавец так и не смог рассказать полицейскому ничего интересного про жизнь Альберта Коула – кроме того, что парень был абсолютно честен во всех своих сделках и работал не больше и не меньше других торговцев на улице, пропуская только несколько дней в году по болезни. То есть так было до момента его исчезновения, за полтора дня до того, как его тело было найдено на Бедфорд-сквер. И нет, у оптовика не было никаких идей, почему Коул там оказался.

Затем Телман вернулся на омнибусе на Ред-Лайон-стрит и начал обходить ломбарды и скупки, спрашивая везде о Коуле. Никто не знал этого имени, но в третьем магазине хозяин узнал его по описанию – особенно по шраму на брови.

– Этот парень заявлялся довольно регулярно, начальник, – сказал торговец, поприветствовав инспектора. – Всегда притаранивал чего-нить вкусненькое. О прошлый раз, к примеру, рыжую гаечку.

– Золотое кольцо? – переспросил Сэмюэль. – Откуда оно у него?

– А шо? Сказал, шо нашел, – хозяин скупки смотрел на полицейского не мигая. – Иногда он шастал по канализации. Ну, и находил кой-шо. – Мужчина с остервенением почесал ухо.

– По канализации? – недоверчиво переспросил полицейский.

– А шо? – кивнул его собеседник. – Рыжье там, камушки, всякая ерунда…

– Это я знаю, – сказал Телман. – И именно поэтому забраться в канализацию стоит громадных денег. И любой золотарь оторвет тебе голову, если ты только зайдешь на его участок.

Торгаш почувствовал себя не в своей тарелке. Видимо, он не был готов к тому, что этот его посетитель обладает такими обширными познаниями в области ассенизационных работ.

– Да ведь он сам мне так трындел, начальник! – резко ответил он.

– А ты так ему и поверил, – взгляд инспектора не предвещал ничего хорошего.

– А шо? Шо нет-то? Мне-с откуда знать, что он пургу гонит?

– А нос тебе зачем?

– Нос? – Скупщик изобразил на лице удивление, хотя на самом деле очень хорошо понимал, что имеет в виду полицейский. Запах золотарей невозможно было ни с чем спутать, так же, как и запах чистильщиков сточных канав, которые рылись там в грязи в поисках сокровищ.

– Типичный ворюга, – заключил Телман язвительно. – А ты и не догадывался, птенчик… И как часто он приносил тебе товар?

– Шесть, можа, семь раз. И я не знал, шо он ворюга. Он всегда гнал какую-то пургу. Я думал, шо он…

– Ну конечно. Студент-первокурсник, – закончил полицейкий за скупщика. – Ты сказал, что он все время приносил драгоценности? А книги, картины или что-то в этом роде?

– Ты шо, начальник? В канализации?! – Голос хозяина скупки стал выше на целую октаву. – Я, мож, и не знаю, как ты, о студентах-первокурсниках, но даже я знаю, шо картины в сортир не проваливаются.

– А я знаю, что ни один скупщик не будет покупать золото у кого попало, – улыбнулся Телман, показав зубы. – И не станет выслушивать какие-то темные истории, если сделка честная.

– А шо? Я ваще без понятия, где он нарывал свой хабар, начальник, – скупщик внимательно смотрел на инспектора. – Ежели он ворюга, то я-то не при делах. Так шо, ежели больше сказать нечего, освободите, пжалста, магазин. Покупателей распугаешь, начальник.

Телман ушел от него злой и озадаченный.

Новый Альберт Коул сильно отличался от предыдущего.

Инспектор перекусил в трактире «Бык и Ворота» в Хай-Холборне, который находился всего в нескольких ярдах от того угла, на котором Коул промышлял своими шнурками. Может быть, в холода он иногда заглядывал сюда, чтобы выпить кружку эля с куском хлеба…

Себе Сэмюэль тоже заказал пинту эля и хороший, толстый сэндвич с ветчиной и соусом из хрена. Затем выбрал место, где, по его разумению, можно было легко разговориться с завсегдатаями. Потом инспектор наконец приступил к еде и только тут понял, как сильно проголодался. Все утро он провел на ногах и сейчас с удовольствием вытянул их под столом. До последнего времени Телман не очень обращал внимание на то, как был одет, но за последние пару месяцев он прикупил несколько приличных вещей: новое пальто глубокого синего цвета и две новые рубашки. Мужчина должен себя уважать. Однако дороже всего стоили подходящие ботинки, и полицейский уже долго копил на них, начиная с самой первой зарплаты.

Телман откусил кусок бутерброда и вспомнил торт, которым угощала его Грейси. Что-то было в еде домашнего приготовления, съеденной на теплой кухне, что делало ее гораздо более привлекательной для желудка, чем самая дорогая еда, оплаченная в совершенно неизвестном месте. Грейси была смешной девушкой. Иногда она вела себя очень независимо, как настоящая хозяйка. И в то же время она работала на Питта и жила у них в доме, не имея своего собственного угла. Она всегда была к услугам семьи Питтов, даже по ночам.

Полицейский мысленно представил ее себе, не переставая жевать сэндвич. Грейси была совсем крохотной – одна кожа да кости. Такие женщины не очень-то привлекают мужчин, там ведь и обнять-то нечего! Инспектор вспомнил других женщин, с которыми у него были отношения. Вот Этель – светлые волосы, и мягкая кожа, и приятные округлости именно там, где надо. И характер у нее был подходящий – никогда не спорила. Она потом вышла замуж за Билли Томкинсона, и тогда Телману было очень больно. А сейчас, к своему удивлению, он спокойно вспоминал ее и даже улыбался. Интересно, что бы Грейси сказала об Этель? Полицейский широко улыбнулся и мысленно услышал голос мисс Фиппс: «Никому не нужный кусок мяса». Он легко мог себе представить выражение с трудом скрываемого презрения на лице молодой служанки, ее широко раскрытые глаза и резкие черты лица. Она сильная девушка. Мужественная и решительная. Грейси никогда не предаст, не убежит, не спасует ни перед кем. Она как маленький терьер – бросится на любого. И, уж конечно, может отличить плохое от хорошего! Железное сознание. Или, лучше сказать, стальное – такое же острое и… блестящее. Смешно, как многое это значит, когда об этом задумываешься всерьез…

А в общем-то, Грейси милашка – только по-своему. У нее очень красивая шея, длинная и очень гладкая, и самые хорошенькие уши, которые Телману доводилось видеть. И ногти тоже красивые – овальные, розовые и всегда чистые…

Что за ерунда приходит иногда в голову? Надо прекращать все эти мечтания и заниматься делом. Ему надо еще многое узнать об Альберте Коуле. Полицейский взял еще пинту эля и заговорил с крупным мужчиной, который стоял за стойкой бара.

На улицу он вышел спустя час, не услышав за это время о Коуле ничего плохого. По мнению бармена и постоянных посетителей, с которыми удалось переговорить, Альберт был правильным, веселым и работящим мужиком, очень честным и аккуратно относящимся к деньгам, однако никогда не забывающим проставиться, когда подходила его очередь.

Осенью, долгими сырыми вечерами, когда погода была слишком мерзкой, чтобы кто-то решил покупать шнурки, Коул покупал три-четыре пинты и просиживал за ними несколько часов, развлекая посетителей военными рассказами. Иногда это была просто история войн в Европе, а иногда героический боевой путь его полка, которым командовал сам герцог Веллингтон и который славно сражался против французов во время войны с Наполеоном. А иногда, когда его очень просили – а на него приходилось нажимать, потому что он был скромным парнем, даже стеснительным, если дело касалось его самого, – Альберт рассказывал об Абиссинской кампании. Он вспоминал генерала Нейпира, говорил, что тот был лучшим солдатом на свете, и очень гордился, что служил под его командованием.

Телман вышел из бара разозленный и окончательно запутавшийся. Столь противоположные мнения о Коуле никак не стыковались. Он как будто видел человека с двумя лицами: честного и довольно обычного, похожего на тысячи других, человека, который жил в бедном пансионате, торговал шнурками на углу улицы и которому симпатизировали состоятельные жители Линкольнз-Инн-филдз. Этот человек любил пропустить кружечку-другую среди друзей в «Быке и Воротах». Другой же человек был взломщиком, который, по-видимому, грабил дома в местах, похожих на Бедфорд-сквер, и сбывал добычу скупщикам краденого, за что в конце концов и был убит.

А в кармане у него лежала табакерка.

Но если его убили, когда он пытался ограбить дом, то почему Коул оказался снаружи, а не внутри дома?

А может быть, ему раскроили башку и бросили умирать, а он просто уполз с того места? Может быть, он искал помощь, когда приполз на ступени дома Балантайна?..

Телман шел строго на восток по Хай-Холборн, а затем резко повернул на север и направился вверх по Саутгемптон-роу в сторону Теобальдз-роуд. Он наведет еще справки.

Но ему так и не удалось узнать ничего, что прояснило бы ситуацию. Местный комик, который распевал куплеты на темы последних новостей и слухов, сочинил о смерти Коула пошлые вирши. Сэмюэль хорошо заплатил ему и выяснил, что Альберт был обычным человеком, выпивохой, который, тем не менее, удачно торговал шнурками и которого любили в округе. Его уважали за странную, часто необъяснимую доброту – чашка горячего супа для цветочницы, бесплатные шнурки для старика, и все это с шутками и улыбкой…

Констебль в местном полицейском участке, который видел портрет Коула в газете, опознал его как местного воришку с очень неуживчивым характером, который обретался где-то в районе Шордича, на востоке, в то время, когда констебль служил в том районе. У этого мужика, рассказал полицейский, была странная проплешина на левой брови – наверное, детская травма. Он был очень жестоким и подверженным необъяснимым приступам ярости. Обделывал какие-то темные делишки с одним из скупщиков краденого в Шордиче и Клеркенуэлле. Причем с этим своим партнером он постоянно ссорился и ругался.

Местная проститутка сказала, что Альберт был веселым и экстравагантным, и ей жаль, что он умер.

К тому времени, когда Телман закончил свои дела в Хай-Холборне и на Линкольнз-Инн-филдз, было уже поздно идти в участок на Боу-стрит. Однако противоречия в описаниях Альберта Коула были настолько серьезными, что о них требовалось немедленно доложить суперинтенданту Питту.

Несколько минут инспектор размышлял над этой перспективой. Было еще светло, но время уже подходило к восьми вечера. Бутерброд, съеденный в «Быке и Воротах», давно переварился, Сэмюэль устал, и ему снова хотелось есть. Ноги горели. И чашка горячего свежего чая и возможность посидеть неподвижно полчаса-час восстановили бы его силы…

Но служба превыше всего.

Он пойдет и все доложит на Кеппель-стрит. Вот как надо поступить. А добраться туда он легко может минут за двадцать.

Но когда инспектор с горящими и ноющими ногами добрался наконец до Кеппель-стрит, оказалось, что ни мистера Питта, ни его жены не было дома. Дверь ему открыла Грейси, которая в своем накрахмаленном переднике выглядела очень официально.

Полицейский был смущен.

– Простите… – произнес он, стоя на ступеньках дома; сердце его стучало как бешеное. – Очень жаль, потому что мне правда необходимо все рассказать мистеру Питту.

– Ежели это так важно, зайдите, – ответила мисс Фиппс, шире открывая дверь и освобождая ему проход. Девушка смотрела на него со смесью удовлетворения и вызова. Ей действительно хотелось узнать об Альберте Коуле как можно больше.

– Спасибо вам, – неловко поблагодарил Телман и прошел за ней по длинному коридору на кухню. Там стоял все тот же приятный запах – отскобленных досок, чистого белья и пара.

– Што ж, садитесь тогда, – приказала горничная. – Я ничего не смогу делать, ежели вы будете стоять столбом посредине. Мне шо, вокруг вас скакать прикажете?

Инспектор молча повиновался. Во рту у него было сухо, как на тротуарах, по которым он ходил сегодня весь день. Грейси критически осмотрела его – от густых волос, зачесанных назад, до пыльных ботинок.

– Выглядите как загнанная лошадь, точно. Думаю, шо вы давно ничо не кушали. У меня есть неплохая холодная баранина, картофельное пюре и зелень. Хотите, сделаю жаркое, а? – Она не стала ждать его ответа, а наклонилась и достала из ящика сковороду с длинной ручкой и поставила ее на плиту, машинально водрузив туда же и чайник.

– Ну, если вам не трудно… – ответил полицейский, глубоко вдыхая запахи кухни.

– Конешно, не трудно, шо уж там, – ответила девушка, даже не посмотрев на него. – Ну, и шо же такого важного вы хотели рассказать? Вы шо, чегой-то нашли?

– Чегой-то нашел, – передразнил ее Телман. – Я изучал жизнь Альберта Коула. Загадочная личность, доложу я вам.

Он откинулся на стуле и сложил руки на груди, устраиваясь поудобнее. Грейси же быстро двигалась по кухне. Она отрезала луковицу от связки, висевшей возле двери в чулан, и положила ее на разделочную доску. Затем, растопив на сковороде кусок сала, Фиппс быстрыми и точными движениями стала нарезать луковицу на маленькие кубики и бросать их в скворчащий жир. И запах, и звуки от всего этого были восхитительными. Приятно было наблюдать за женщиной, хлопочущей по хозяйству.

– И в чем же загвоздка? – спросила служанка. – В том, хто его прибил или за шо, или почему его бросили там, где бросили, на ступеньках хенерала?

– В том, что он был хорошим солдатом, который воевал за Королеву и страну в штурмовом полку, а потом его ранили, и он вернулся домой, и днем продавал шнурки на улице, – ответил Телман. – А по ночам превращался в опасного вора, который залез не в тот дом на Бедфорд-сквер.

Грейси резко повернулась и уставилась на Сэмюэля.

– Так вы усё раскрыли? – спросила она, широко раскрыв глаза.

– Нет, ну конечно, еще нет, – ответил ее гость довольно резко. Ему хотелось дать всему этому какое-то остроумное объяснение, может быть, даже до того, как это сделает Питт. Но он видел только отдельные фрагменты картины и никак не мог сложить их в единое целое.

Горничная продолжала смотреть на него. Ее лицо смягчилось, и полицейский подумал, что по-своему она очень хорошенькая, но с большим характером: это вам не безе с мармеладом без всякого вкуса!

– Люди грят, шо он был хорошим, но в то же время вором? – спросила девушка.

– Нет. Разные люди говорят разное, – ответил Сэмюэль. – Кажется, что он жил двойной жизнью, причем о его другой, тайной, жизни мало кто знал. И я не могу понять, почему. Ведь у него не было ни семьи, ни жены, перед которыми надо было бы притворяться.

– Ах, вот чего…

Служанка повернулась к печке, так как жир на сковороде стал громко потрескивать. Она помешала лук ложкой, а затем выложила на сковороду пюре, бухнула на него капусту и принялась перемешивать. Пока эта смесь грелась и аппетитно подрумянивалась, Грейси отрезала от запеченной бараньей ноги три приличных куска и положила их на бело-голубую тарелку. После этого достала прибор для Сэмюэля, поставила перед ним чашку, а затем принесла с ледника молоко и убрала туда баранью ногу.

Когда все было готово, девушка выложила жаркое на тарелку и налила ему свежезаваренный чай. Телман хотел сохранить серьезный вид, но почувствовал, как его физиономия расплылась в широченной улыбке. Ему пришлось приложить усилие, чтобы поменять выражение на более спокойное и не такое счастливое.

– Благодарю вас, – произнес он, опуская глаза. – Вы очень добры.

– Угощайтесь, мистер Телман, – сказала Грейси в ответ, наливая себе чашку чая и усаживаясь напротив. Потом, что-то вспомнив, вскочила и сняла свой накрахмаленный передник, прежде чем устроиться окончательно. – Ну, и хто вам все это обсказал? Мне ведь усе надо точно передать мистеру Питту! – Она снова повернулась к гостю.

Стараясь не говорить с набитым ртом, полицейский подробно рассказал ей все противоречивые факты, которые ему удалось узнать за последние два дня. Он даже хотел попросить Грейси записать все это, чтобы не забыть, но не был уверен, что она умеет писать. Инспектор знал, что миссис Питт научила ее читать, но писать – это уже совсем другое, и ему не хотелось ставить девушку в неудобное положение.

– Вы сможете все это запомнить? – спросил Телман, думая о том, что никогда в жизни не ел лучшего жаркого. Он даже слегка переел.

– Конешно, я усе запомню, – ответила мисс Фиппс с чувством собственного достоинства. – У меня отличная память. А шо вы хочите? Я только шо научилась писать!

Ее собеседник почувствовал себя слегка сконфуженным. Ему действительно уже пора было идти. Не хватало еще, чтобы сейчас вернулся Питт и увидел его на кухне, сидящим с вытянутыми ногами, после вкуснейшей еды! Но комната выглядела такой приятной, с ее запахом чистоты, теплом, посвистывающим чайником на плите – и с Грейси, этой милой девушкой с румянцем на щечках и горящими глазами…

Инспектор не мог понять не только фактов из жизни Коула, но и того, как получилось, что он сидит здесь, на кухне, и отчитывается перед горничной, как перед своим начальником. При этом было видно, что Грейси его ждала и слушает с удовольствием.

– Ну, мне пора идти, – сказал мужчина, нехотя отодвигая стул. – Передайте мистеру Питту, что я продолжу работать по Коулу. Если у него была привычка ссориться со своими партнерами, то, может быть, в этом все и дело? Надо выяснить, с кем он работал.

– Я усе ему обскажу, – пообещала служанка. – Может быть, тогда усе, шо произошло, объяснится.

– Спасибо за ужин.

– Да ну, енто ведь токмо жаркое!

– Но очень вкусное жаркое.

– На здоровье.

– Всего хорошего, Грейси

– И вам не хворать, мистер Телман.

Все это прозвучало так официально, подумалось вдруг инспектору. Может быть, пора сказать ей, что его зовут Сэмюэль? Глупости! Ее совершенно не интересует его имя. Она же была влюблена в этого ирландского слугу из Эшворд-холла! Да и вообще, они ведь не могут договориться ни по одному вопросу – политическому, социальному, юридическому, не говоря уже о проблеме прав и обязанностей человека в этом мире… Грейси была счастлива быть прислугой, а он считал, что прислуживание кому бы то ни было унижает человеческое достоинство.

Телман пошел к входной двери.

– У вас шнурок развязался, – предупредила мисс Фиппс.

Полицейскому пришлось наклониться и завязать его, иначе он мог наступить на болтающиеся концы шнурка и растянуться в холле.

– Благодарю вас, – пробормотал он с яростью.

– Не стоит благодарностей, – ответила горничная. – Я провожу вас. Так положено. Миссис Питт всегда так делает.

Инспектор выпрямился и посмотрел на маленькую девушку сверху вниз. Она радостно улыбалась ему.

Телман повернулся и пошел через холл. Грейси следовала за ним быстрыми и почти неслышными шагами.