Книга: История одного преступления. Потомок Остапа
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 15 часов 21 минута
– В унылых, грязных, обшарпанных вокзалах и аэропортах я проводил много времени, думая о бессмысленности и серости своего существования, о жизненных невзгодах. Я туда приходил, когда оказывался на мели, из-за экономии денег. Расположившись в кресле в каком-нибудь безлюдном зале ожидания, я ощущал одиночество и грусть. И чтобы как-то забыться и скрасить тоску, я читал. Читал все, что попадалось под руку, бывало по нескольку дней, не вставая с места. А еще каждый раз с вокзалов я начинал новую жизнь, напрочь перечеркивая старую.
Там, в перерывах между посадками в поезд или самолет, человек чувствует себя необычно. Притупляется его критичность. Без исключения в каждом из сидящих пассажиров он видит друга, собеседника или собутыльника, которому можно излить свою душу, рассказать о терзающих тебя сомнениях, попросить совета или подсказать. Все равно, когда в конце концов прибудешь к точке назначения, эти мимолетные встречи сразу исчезнут из памяти, и никто в тебя не будет тыкать пальцем и смеяться из-за проявленной тобою слабости. На вокзалах люди сопереживают, они становятся такими, какие есть на самом деле, словно дети.
Я предпочитал женщин с неброской внешностью и немного старше себя. Познакомиться с ними было просто, и я редко получал отказ. Сперва они смущенно хихикали, но я представлял все таким образом, что им казалось естественным принять приглашение незнакомого мужчины. Я давал им возможность почувствовать себя избранными. Они и были избранными. Случалось, у них возникали надежды, которые я не мог оправдать, тогда мне приходилось с ними объясняться, а я старался этого избегать. Каждая женщина стремилась насытиться мною, а я ею. Вопрос был только в том, кто из нас первым поблагодарит другого за угощение.
– Ты с потерпевшими знакомился на вокзале? – спросил его подполковник Калинин.
– Что значит, гражданин начальник, с потерпевшими? Я может быть, им давал значительно больше, чем брал.
– Ну что, например?
– Например, надежду, радость, перспективу. Продолжать?
г. Новосибирск, аэропорт Толмачево, 18 декабря 1994 года, 17 часов 30 минут
Лизе, или, как ее уважительно называли на работе, Елизавете Петровне, было без малого тридцать, когда в ее активную жизнь ворвался Левин. За ее плечами головокружительная карьера банковского работника и трое мужчин, успевших наплевать на нее. У нее отцовский цвет глаз и его крупная фигура, а от матери досталась темная круглая родинка на левой щеке и близорукость, а еще боязнь одиночества. Несмотря на неброскую внешность, душа у нее была открытая, а ум пытливый. Все эти качества она, как могла, скрывала от окружающих, но не от самой себя. У нее был дневник, в который она вписывала свои самые сокровенные желания. И когда она грустила, то наливала себе бокал вина, брала дневник и читала, запершись на кухне.
Как-то в толстенной и совсем неинтересной книге английского экспериментального биолога и натуралиста Дж. Хаксли «Эволюция. Современный синтез» она прочитала, что эволюция от простейших животных организмов до человека прошла в четыре этапа. Только на последнем, четвертом появляется человек. Его-то она и ждала, надеялась и верила, что он обязательно появится в ее несчастной жизни.
Она родила дочь, когда ей едва исполнилось девятнадцать лет. Его не было с ней в больнице, не было и тогда, когда она выходила оттуда. Когда она рожала, он спал, когда покидала роддом, он пил водку с дружками. Первый муж был ее ровесником. В течение двух лет она терпеливо убеждала, что теперь ребенок не он, а их дочь, и ему следует вести себя как мужчине. Он соглашался, но уже через несколько часов снова превращался в обыкновенную амебу. Сразу же после развода она забыла о нем навсегда, даже первая брачная ночь стерлась из ее ясной памяти.
Со вторым мужем Лиза познакомилась в книжном магазине. Он привлек ее своим острым умом. Как потом оказалось, он схитрил, попросив у продавца книгу, которую знал почти на зубок. Проникшись очарованием его личности, ровно через месяц она переехала в его двухкомнатную квартиру, доставшуюся ему после смерти деда – ветерана Великой Отечественной войны. Он работал журналистом в местной газете. Писал в основном о провинциальных скандалах. Она готовила для него, стирала носки и трусы, гладила рубашки, читала книги, чтобы потом пересказать их содержание для очередной его статьи. Она ни разу не испытала с ним оргазм. В постели он был похож на кролика. Поспешно засовывал в нее свой довольно маленький член, больно кусал за соски, кончал и быстро убегал в ванную. Однажды она вернулась с работы раньше обычного и застукала его в постели с пассией, как и он, работающей в газете.
Целый год она зализывала раны, грустила, плакала по ночам, склонившись над кроваткой дочери, не желая ей подобной участи. Однажды летом, на пляже она познакомилась с загорелым, атлетически сложенным мужчиной, который ей посоветовал беречься от солнечных ожогов. Потом он предложил проводить ее до дому. Она согласилась. Первые две недели они гуляли вечерами по светящемуся Новосибирску, и она ни разу не подала ему руки. Потом она сдалась. В постели он был похож на обезьяну. Не давал ей уснуть. Через каждые пятнадцать минут после неистового секса он снова хотел ее. Правда, ни после первого, ни после второго раза им было не о чем говорить. Через два месяца она перестала отвечать на его назойливые телефонные звонки…
«Вот он, четвертый: симпатичный стройный, с мужественными чертами лица и разумным взглядом», – подумала она, когда в аэропорту Толмачево посмотрела ему в глаза. Самолет привез ее из Москвы, где она находилась на трехдневном семинаре банковских работников. Почему она разглядела именно его глаза, хотя вокруг было столько людей, она не понимала. Но из тысяч прибывающих и улетающих граждан только этот мужчина в военном камуфляже и краповом берете заинтересовал ее. На вид ему было примерно столько же, как и ей, под тридцать. В правой руке он держал темную спортивную сумку, а в его левой находилась каштановая трость. Когда их взгляды встретились, он искренне улыбнулся и, словно своей старой знакомой, кивнул, одновременно на мгновение закрыл большие, слегка раскосые глаза, как бы говоря: «Все будет хорошо». От этого жеста у Лизы перехватило дыхание, закружилась голова и, отбивая барабанную дробь, застучало сердце. «Четвертый!» – снова на задворках сознания промелькнула шальная мысль.
Левин осмотрелся и с улыбкой направился к ней, а, подойдя, бросил сумку на пол, протянул руку и представился:
– Андрей Александрович, офицер Главного разведывательного управления Генерального штаба. После ранения в Чечне еду домой. Мы с вами знакомы? Просто…
– Вряд ли, – покраснела Лиза и опустила глаза.
– Тогда давайте знакомиться, – с улыбкой предложил Левин.
– Лиза, – женщина протянула руку, а, почувствовав прикосновение, вдруг спохватилась: – Я хотела сказать, Елизавета Петровна.
Левин неожиданно рассмеялся и сказал:
– А говорите, что мы не знакомы.
– А разве… Я вас что-то не припоминаю, – Лиза стала всматриваться в его лицо, одежду, обувь, спортивную сумку и даже деревянный батик, безуспешно пытаясь уловить что-нибудь знакомое.
– Да вы, Елизавета Петровна, меня не знаете, зато я знаю о вас очень много.
– Да? – удивилась она.
– Конечно. Знаю вас, отца вашего государя-батюшку Петра I, и матушку вашу императрицу Екатерину I. Знаю, что вы возведены на престол благодаря нам, своей гвардии. Так что совсем не удивительно, ваше высочество, что я вас знаю, а вы меня – нет.
– Ой, Андрей Александрович, какой вы все же шутник.
– Я не шутник, а ваш гвардеец. Позвольте, я помогу вам донести ваши вещи и осуществлю вашу личную охрану вплоть до самой резиденции? – он в ожидании вердикта согнулся пополам, шутливо демонстрируя свою преданность, а потом добавил: – Понимаете ли, это прерогатива только императриц.
– В отличие от своей мамы, Екатерины I, у меня не было фаворита в лице князя Меньшикова, – флиртуя, засмеялась Елизавета и позволила Левину взять ее не такой уж и тяжелый багаж.
– Зачем вам этот старик Меньшиков? Чем я вам не фаворит? Может, пока я и не так богат, как он, но вскоре мне должны выплатить за ранение кругленькую сумму, и тогда мы с вами, Елизавета Петровна, сможем позабыть о государевых делах.
Нахрапистость и уверенность этого офицера сводила с ума, хватала за живое и тащила в какую-то пучину страстей, в волнах которых казалось Лизе, она будет необыкновенно счастлива. «Четвертый», – снова подумала она и уверенно, стуча каблучками зимних сапог по гранитному полу, направилась к выходу…
Он проводил ее до дома, вошел в квартиру, грубо овладел ею и остался, давая ей ростки надежды на простое женское счастье, которого так не хватало ей в последние годы. Первое время он прилежно исполнял роль «четвертого»: говорил с Лизой о книгах, прочтенных на вокзалах и в поездах; проводил с ней бессонные ночи, совершая немыслимые па в постели; следил за водопроводом и канализацией, готовил ей узбекский плов. И все происходило как бы само собой, без пошлостей, чему способствовала, надо сказать, ее размеренная жизнь. Левин добился своего: Лиза его боготворила, а ее маленькая дочка – обожала, нет-нет, а скажет: «папа Андрей». Ему нравилось ездить в метро, ходить в зоопарк, а потом сидеть с Лизой и ее дочерью в кафе и есть мороженое.
Целый месяц беззаботной жизни пролетел, как один день. Лиза все чаще задерживалась на работе, начиная банковский год, а Левин, запертый в четырех стенах, чахнул. Нет, нельзя сказать, что такая жизнь была для него в тягость, но для человека, привыкшего к свободе и частой смене места жительства, рано или поздно наступает критический момент. И этот момент, словно громыхающий паровоз, приближался, ведь Лиза была для него всего лишь, как мадам Грицацуева для Остапа Бендера, «знойной женщиной – мечтой поэта», персонаж, который в фильме «Двенадцать стульев», так блистательно сыграла актриса Наталья Крачковская. К слову, эту книгу и «Золотой теленок» Левин бережно хранил в своей спортивной сумке, оберегая от посторонних глаз, и время от времени их перечитывал. Особенно ему нравились эти строки:
«Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Остап Бендер отшлифовывал в мыслях два возможных варианта своей карьеры.
Можно было сделаться многоженцем и спокойно переезжать из города в город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены ценными вещами. А можно было еще завтра же пойти в Стардеткомиссию и предложить им взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной картины «Большевики пишут письмо Чемберлену» по популярной картине художника Репина: «Запорожцы пишут письмо султану». В случае удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста.
Оба варианта были задуманы Остапом во время его последнего пребывания в Москве. Вариант с многоженством родился под влиянием вычитанного в вечерней газете судебного отчета, где ясно указывалось, что некий многоженец получил всего два года без строгой изоляции. Вариант № 2 родился в голове Бендера, когда он по контрамарке обозревал выставку АХРР.
Однако оба варианта имели свои недостатки. Начать карьеру многоженца без дивного, серого в яблоках, костюма было невозможно. К тому же нужно было иметь хотя бы десять рублей для представительства и обольщения. Можно было, конечно, жениться и в походном зеленом костюме, потому что мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье, но это было бы, как говорил Остап: «Низкий сорт. Не чистая работа». С картиной тоже не все обстояло гладко. Могли встретиться чисто технические затруднения».
Очередной раз прочитав их, он с полуулыбкой задумался, вспоминая всех своих прошлых женщин, каждый раз без оглядки бросавшихся в его мужественные, крепкие объятия: Светлану, очарованную его шрамом на бедре; нежную Ирочку – буфетчицу на вокзале, целовавшую в подсобке его грудь; коммерсанта Марью Ильиничну, полноватую женщину с грустными глазами, отдававшуюся ему словно последний раз; Зиночку – учительницу физики из Ярославля, мечтавшую поехать с ним в Чечню… Женщин было много. Их всех объединяли неброская внешность и отсутствие мужского внимания.
– Знойная женщина, мечта поэта, – словно заклинание, в пылу страсти он шептал каждой из них на ухо, а про себя цитировал Остапа:
«Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на местах – еще встречаются».
Каждой он дарил что-то особенное и неповторимое. Эти подарки нельзя было потрогать, понюхать, ощутить на вкус, продать, обменять или подарить. Они нематериальны. Но как ни странно, они восполняли душевную пустоту и серость их бытия. Левину нравилось видеть, как они ему улыбались, ибо в нем было нечто неотразимое. И неотразимость эта объяснялась не только безукоризненной военной формой с солидной колодкой государственных наград, но и тем, как он играл роль простого, не избалованного судьбой мужика, вернувшегося с войны.
Однако, отдавая, он брал. У Светы – накопленные на холодильник деньги и пять акций МММ. Ирина недосчиталась видеомагнитофона, золотой цепочки с кулоном в виде сперматозоида, трех перстней со стразами и обручального колечка (деньги она хранила в сберегательной кассе). Марья Ильинична лишилась мягкой мебели (!), трех тысяч долларов США, отложенных на поездку в Турцию, трех кожаных курток и четырех норковых шапок, не говоря о трех десятках дефицитных книг. Зиночке, если так можно сказать, повезло больше, у нее исчезли лишь мизерная учительская зарплата, старый будильник и последняя надежда…
Так же, как и «известный теплотехник и истребитель Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей», Левин делал карьеру в двух направлениях. Если по женской части он строго следовал советам великого комбинатора, спокойно переезжая из города в город с захваченными у дежурной жены ценными вещами, то «рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина – голым по пояс», он не хотел, и каждый раз произносил сакраментальную остаповскую фразу: «Не будет того эффекта!» Да и четыреста рублей по нынешним временам не такие уж и большие деньги. И он пошел другим путем, подсказанным еще в госпитале самим провидением, по военной карьерной лестнице.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6