– Меня никогда не тянуло к замужним женщинам. На это были свои причины. Во-первых, зачем с риском для жизни посягать на чью-то собственность, если можно спокойно, по щелчку пальца заиметь подругу хоть на ночь, хоть на куда более длительный срок. Ведь если внимательно осмотреться по сторонам, то можно понять, что этого добра вокруг нас видимо-невидимо. А во-вторых, мне не хотелось почувствовать себя отвергнутым. Шанс получить от ворот поворот от замужней женщины многократно возрастал. Можете смеяться и не верить мне, но на этом поприще я не знал поражений. Есть, конечно, и другие причины, но они столь малозначительны, что на них не хочется останавливаться. Подымете на смех.

Меня не тянуло к замужним женщинам, чего не скажешь о них. Для отдельных особей приключение со мной было что-то вроде полета на Луну. Обделенные вниманием своих мужей, они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово, отдаваясь без остатка, словно последний раз. Некоторые это делали, чтобы испробовать новые позы, на которые даже под угрозой смертной казни не соглашались их вечно занятые мужья; а были и те, кто просил включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член. У них аппетит приходил во время еды. Но все же в большинстве своем замужние барышни клевали на меня из-за отсутствия у них дома любящего их человека, а также тепла и внимания.

– А ты им это давал? – удивился Калинин.

– Не то слово, – Левин как-то странно улыбнулся и закатил глаза.

Ее округлости чуть круглее, чем требует нынешняя мода на женщин. Небольшой росточек вынуждает ее смотреть почти на любого мужчину снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и едва ли не заглядывая в рот. Она знает, что многим это нравится. Ее волосы цвета осенней листвы собраны на затылке в узел, румянец играет на щеках, а нижняя губка капризно оттопырена, намекая на способность обидеться без повода и простить без извинений. Ее хочется погладить, почесать за ушком, мимоходом рассказав о чем-нибудь веселом, наверняка зная: она откликнется смехом, утирая слезы, и сама стесняясь этого. Из таких женщин получаются превосходные бабушки. Вот она какая, Надя…

С Надеждой Левин познакомился в Москве, за два дня до ограбления квартиры Веры. Он уже искал себе очередную жертву. Предприятие с интригующим названием «КМЧ» попалось на глаза случайно. Он наобум зашел в офис и, ткнув испуганному директору удостоверением в лицо, предложил оборудовать точками видеонаблюдения его развивающееся предприятие. То ли красная корочка, то ли уверенный взгляд полковника ФСБ, то ли грозные слова «терроризм», «теракт», «спецназ», «Норд-Ост» так подействовали на коммерсанта, что он безоговорочно подписал подсунутые Левиным договора и передал ему в качестве предоплаты энную сумму денег.

Надежде Михайловне – бухгалтеру, работающему на этом самом предприятии, было ровно двадцать три года, и она находилась на шестом месяце беременности. К этому времени ее отношения с мужем переживали не самые лучшие времена. Супруг на протяжении всех полутора лет совместной жизни пытался превратить ее в закомплексованную кухарку и уборщицу, безропотно сносящую его регулярно повторяющиеся эпизоды неверности. Плюс ко всему прочему он не хотел знаться с ее родней. Стыдно сказать, но свою тещу зять ни разу в жизни не видел и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.

Неожиданно появившийся в ее жизни боевой офицер спецслужб был другим – идеальным, фантастическим, почти по-книжному святым. Увидев его, она впервые по-настоящему пожалела, что растущий в ее животе маленький человек не плод любви с Левиным, роман с которым так бурно и так стремительно стал развиваться. Ему было тридцать пять. Он словно бы еще молодой, но как будто уже и не очень. Такой это странный возраст. Для молодых девушек он уже староват, чтобы казаться сексуальным, но еще слишком моложав, чтобы они могли проникнуться к нему дочерними чувствами. А вот Надя прониклась, потому что росла без отца в небольшой деревеньке под Муромом. С Левиным было просто, спокойно и умиротворенно.

Ей трудно было это объяснить. И дело не в том, что, несмотря на округлый живот, он хотел ее, а ей приятно было чувствовать его желание. Нет! Он – не просто интрижка взбалмошной, с прущими из всех щелей гормонами беременной женщины. Нет! Он особенный! Как он красиво ухаживает, как дарит цветы, как развлекает, когда ей плохо и больно где-то внутри, как целует ее ладони. Никто раньше этого не делал. Когда они впервые были наедине, и ему уже было дозволено все, он раздел ее, но прежде чем прикоснуться к ее бедрам, животу и груди, стал целовать ее ладони. Она, глупенькая, млела, одновременно сравнивая его с ожидающим ее дома мужем, который вспоминал о ее ладонях только по утрам, когда не находил свежевыглаженной рубашки…

Стемнело. В декабре рано темнеет. В 16 город начинал погружаться в сумерки, а в 16:30 загорались уличные фонари. В небольшой кафешке на самой окраине Москвы было тихо и тепло. Официант зажег на столике свечу под стеклянным колпаком. Стало значительно уютней. Тонко и жалобно запела скрипка. Совсем юная девушка с коротким узким носом и ясными серыми глазами – скорее всего, студентка консерватории, извлекала из инструмента печальную чистую мелодию. Ее густые черные волосы, прибранные в «каре», поблескивали в свете единственной горящей лампочки. От нее исходила волна притягательности и обаяния. Левин невольно засмотрелся на скрипачку, чем вызвал тайную обиду и ревность у своей беременной спутницы. Надежда надула губки и положила свою ладошку поверх руки кавалера. Тот словно проснулся.

– Что, солнышко, будем заказывать?

– А я ничего не хочу, – капризно ответила Надя.

– Как ты относишься к нашему малышу? – с укором сказал Левин и двумя руками, словно воробушка, взял ладонь молодой женщины.

Она ощущала приятную истому и умиротворенность, которой не испытывала уже давно. Ее сердце затрепыхалось. Плод зашевелился и она, слегка поморщившись, погладила живот. Это заметил Левин.

– Ты не устала? Может, я тебя провожу домой?

– Я не хочу домой. Я с тобой хочу оставаться.

– Ты же сама понимаешь, что пока этого делать нельзя. Мы же взрослые люди. Ты замужем. Надо тебе развестись, в конце концов, имущество поделить.

– Мне от него ничего не нужно. Пусть подавится своими деньгами.

– Но ей-богу, Надя. Ты мыслишь, как ребенок. Но вдруг что со мной случится, как ты будешь жить без кола без двора? А так поделишь имущество. Квартиру, может, отсудишь или, на худой конец, денег с него срубишь. Пусть с ребенком делится, негодяй! – Левин кивнул на живот. – С паршивой овцы – шерсти клок, и то хорошо.

– Так ты его не знаешь, он же такой жадный, за копейку удавится. У него адвокаты знаешь какие? Нет, не даст он мне ничего.

– Давай тогда пойдем по-другому. Обчистим его.

– Как это обчистим? – удивилась Надежда.

– Вот где он, по-твоему, деньги хранит? Деньги и ценности?

– Наверное, в офисе.

– Давай этот офис и обчистим. Я как сотрудник ФСБ, имею в своем арсенале несколько приемчиков. Приходилось по службе красть документы из стальных сейфов наших фигурантов.

– А не страшно? – Надя от ужаса округлила глаза.

– Страшно бывает только первый раз. Потом привыкаешь. Возьмем из его офиса половину денег и уедем из этого города куда подальше.

– А куда подальше?

– За границу, например. Мне должны скоро дать направление в Англию. Хочешь в Англию?

– Далеко, – вздохнула Надя.

– А хочешь, я откажусь? Попрошусь в другую страну.

– Мне так нравятся индийские фильмы. В Индию ты можешь поехать?

– Какой вопрос! В Индию так в Индию. Но сначала ты здесь родишь.

– Я к маме поеду рожать, в Муром. Отвезешь меня?

– Конечно, солнышко, отвезу, а потом родишь, заберу с ребенком. Сразу вместе поедем в Индию: я, ты, и наш малыш, – Левин перегнулся через стол и поцеловал женщину в лоб.

– Андрей, моя мама моего мужа ни разу не видела. Ты можешь назваться моим мужем. Больно не хочется ее расстраивать.

– Да, конечно, назовусь. Я же не буду далек от истины. Муж я тебе. Самый настоящий муж. Давай, попробуй завтра, найди ключи от офиса мужа, кабинета и сейфа. Найдешь, мне позвонишь. Я умею делать слепки. Обчистим твоего мужа и уедем к твоей матери в Муром.

Скрипка перестала играть. В дальнем конце зала кто-то захлопал в ладоши. Девушка сделала реверанс и удалилась. Бармен включил музыкальный центр, и танцзал наполнился тихой, умиротворяющей музыкой. К столику подошел официант с подносом и поставил на стол салаты, рюмку коньяка и бокал с морковным соком.

– Приятного аппетита, – сказал он и ретировался. Левин поднял рюмку и произнес:

– За нашу неземную любовь.

– За любовь, – повторила Надежда и чокнулась с ним стаканом с морковным соком.

Левин вставил ключ в прорезь замка и открыл дверь. Включать свет в приемной мужа Надежды он не стал. Светя себе фонариком, отворил вторую дверь и проник в кабинет. Он подошел к окну и выглянул наружу. Снова пошел мокрый, хлопьями, снег. Нахохлившийся сторож совершал обход территории. Он опустил светонепроницаемые экраны, а затем, нажав клавишу электрического выключателя, с любопытством осмотрелся. Подвесной потолок с вмонтированными светильниками, белые стены, темная мебель. В кабинете царил идеальный порядок, из которого следовало, что хозяин очень щепетилен к чистоте. Массивный черный стол подчеркивал его социальное положение. На столе пятном маячил красный ноутбук марки «тошиба» и гранитный канцелярский прибор с ручками и карандашами. Ничего лишнего. Лишь толстый ковер на полу и картина на голой стене, скрывающая встроенный сейф, о котором так подробно рассказала Надежда. «Чистоплюй», – усмехнулся про себя Левин.

Первым делом он занялся столом. Попробовал выдвинуть ящики. Один, второй, третий. Они не поддавались. Ключей к ним в связке, изготовленной друзьями Быка, не было. Да и сразу о них речь не шла. Надежда принесла все то, о чем он ее просил: ключ от приемной, кабинета и сейфа. Всего три ключа.

Левин сел в кожаное кресло и осмотрелся. В кабинете все было именно таким, каким обрисовала его Надежда, если, конечно, не считать замков на ящиках стола. Скорее всего, она и не подозревала, что они запираются.

Поковырявшись в сумке, он извлек массивную отвертку. Постучал ею о ладонь, проверяя на прочность неизвестно что. В действительности он раздумывал: если поломать замки, то уже утром о краже будут знать практически все сотрудники и милиция, если этого не делать, тогда неизвестно, когда обнаружится пропажа денег и ценностей, скрывающихся в потайном сейфе, а следовательно, появится время для маневра.

Здравый смысл победил. Он спрятал отвертку в сумку и, выбравшись из кресла, на неожиданно негнущихся ногах подошел к картине. Даже невооруженным глазом было видно: картина так себе, дешевая подделка. Он снял ее и положил на пол рядом с собой. Тут же его взору предстала крышка из сверкающей стали. Левин приблизился к ней и разглядел отраженное в полированной металлической поверхности собственное лицо. Правда, оно было как в комнате смеха: гротескно огромный нос, впалые щеки и яйцевидная голова. «Гоблин», – подумал про себя Левин и, улыбнувшись, достал из кармана сложноузорчатый ключ, которым стал тыкать в замочную скважину. Металлический лязг возвестил, что путь в нутро сейфа открыт.

С волнением он потянул ручку на себя. Плавно открылась дверца. В сейфе лежали две стопки денег, наручные часы известной швейцарской марки, бланки, штампы и печать, а также порнографический журнал. Муж Надежды хоть и был респектабельным человеком, но грешки за ним водились. Журнал был самым безобидным из его списка.

Деньги сразу перекочевали в сумку, а часы на руку. После небольшого раздумья следом за деньгами в сумку отправились атрибуты предпринимательской власти: авось пригодятся. На журнале он немного заострил внимание, полистал страницы, зацокал языком, вздохнул и бросил его обратно в сейф, который тут же закрыл. Повесив на место картину, Левин осмотрелся, сравнивая первоначальный вид кабинета с тем, каким он его оставляет. Вроде все было чисто, нигде он не наследил. Он удовлетворенно вздохнул, выключил свет, поднял жалюзи и вышел из кабинета, освещая дорогу карманным фонариком.

Он вышел из здания так же незаметно, как и вошел. Повернул за угол и растворился в темноте, справа огибая будку с охранниками. Перебежками он добрался до бетонного забора, перемахнул через его и уже на той стороне снял шерстяную маску и кожаные перчатки, которые одел на всякий случай: вдруг в офисе работала камера наблюдения. Упаковал все это в полиэтиленовый пакет и через сто метров, там, где заканчивалась длиннющая ограда и начиналась шоссейка, запустил его в мусорный бак. После чего уже более уверенно направился к стоящей неподалеку одинокой машине.

– Все хорошо, Андрюша? – увидев Левина, спросила Надежда.

Она сидела за рулем подаренной ей мужем «ауди-80» цвета вишни-скороспелки. От напряжения ее пальцы прямо-таки впились в рулевое колесо, что побелели костяшки. Впрочем, белизна была повсеместно. От испуга ее глаза были широко открыты, а губы еле шевелились.

– Все нормалек! – пытаясь казаться невозмутимым, ответил Левин и расположился на переднем пассажирском сиденье, а сумку бросил на заднее.

– Что-нибудь нашел?

– Да так, мелочь. Зато нашел в сейфе твоего мужа кучу фотографий обнаженных женщин. Ну и кобель же он у тебя. Я же говорил: ему верить нельзя!

– Скотина, – вырвалось у нее и она, не мигая, уставилась в темноту, которая неожиданно стала трансформироваться.

Сначала на дороге появились два пятнышка, которые стремительно росли прямо на глазах, пока не превратились в яркий свет автомобильных фар. Чья-то машина в этот поздний час явно двигалась в их сторону. Остатки сомнений развеялись, когда над ее кабиной нимбом заиграла милицейская «светомузыка».

Надино лицо еще сильнее побледнело и безобразно вытянулось. Она невольно схватила ладонь Левина и с силой сжала ее. Его пальцы сразу же стали мокрыми.

– Веди себя естественно, – прошептал он и положил руку ей на плечо.

Милицейская машина крякнула и остановилась прямо перед капотом «ауди». Хлопнула дверь и мелькнула фигура.

Из-за яркого света, ослепляющего глаза, трудно было разобрать, кто вышел из автомобиля и какие у него намерения. Надины чувства, напротив, легко читались. Она дрожала, словно осиновый лист. Казалось, еще мгновение, и она либо потеряет сознание, либо истошно завизжит.

В окно со стороны водителя постучали. Левин почувствовал, как Надя вздрогнула и обмякла.

– Открой дверь, – приказал он.

Женщина его послушалась и дернула за ручку. Из темноты в салон всунулось широкое, добродушное лицо в зимней милицейской шапке.

– Сержант Лаврентьев. Ваши документы.

– Сержант, а в чем дело? – сурово спросил его Левин.

– Обычная проверка. Выйдите из салона и покажите документы, – требовательно произнес милиционер и включил ручной фонарик. Свет теперь ударил и сбоку.

– Товарищ сержант, ты разве не видишь, что мы с девушкой встречаемся. Мы же ни кому не мешаем.

– Вижу, что не с юношей, – захихикал милиционер. – С кем бы вы ни встречались, здесь не место. На прошлой неделе неподалеку мы труп молодой женщины обнаружили. Может, вы и есть тот самый маньяк. Приезжаете сюда с девушками, а уезжаете уже без них.

– Что вы ерунду городите. Никакой я не маньяк. Скажи ему, Надя.

– Это мой молодой человек, – кивнула она.

– Что-то он на молодого человека совсем не похож. Вы уверены, что его хорошо знаете?

– Уверена.

– Ну тогда ладно. Не буду докучать. Голубки, – улыбнулся сержант и исчез в темноте. Снова хлопнула дверь. Милицейская машина сдала назад, развернулась и с ревом уехала восвояси.

В остывшем салоне наступила зловещая тишина, которую Надя стала нарушать. Она по-детски захныкала.

– Ну-ну-ну, – Левин погладил ее по голове.

Она прильнула к нему и заревела сильнее.

– Успокойся, Надя, успокойся, – продолжая гладить ее волосы, шептал ей на ухо Левин.

– Я чуть со страху не умерла, – также шепотом произнесла она.

– Я же тебе говорил: зачем ты со мной поехала? Сидела бы дома и ждала моего звонка.

– А если бы с тобой что случилось? Я бы не пережила. – Да что со мной могло произойти? Дело-то плевое, – Левин глубоко вздохнул, успокаивая забившееся сердце.

Надя вдруг заметно расслабилась, успокоилась, улыбнулась и сказала:

– Ну и слава богу, что все прошло успешно. Я для себя все решила: домой я больше не поеду.

– Как это не поедешь? – удивился Левин. – Надо ехать.

– Пока ты находился в офисе, я позвонила мужу и сказала, что еду в Муром к матери и попросила меня не искать.

– Ты что творишь? В своем уме? Ты можешь понять, что он обязательно свяжет исчезновение денег в офисе с твоим неожиданным отъездом?

– Так ты же сказал, что денег там было мало. Может, и не заметит пропажи?

– Мало не мало, а любой человек, имеющий заначку, обязательно заметит ее пропажу, и тогда… – Все, я уже решила: к нему ни за что не вернусь, – Надя надула губки.

Левин ненадолго задумался. Нужна ли ему эта молодая, взбалмошная женщина, да еще и на шестом месяце беременности? Все, что он мог, от нее получил. Деньги ее мужа теперь лежали в его спортивной сумке, а дорогие золотые часы с бриллиантами приятно грели руку. С другой стороны, Москва стала уже надоедать. Тянуло на просторы, куда-нибудь в глубинку. А почему бы для этого не подошел бы провинциальный Муром? Тем более есть еще машина, которую можно без труда сбыть, а деньги присвоить. Есть еще и московская квартира, в которой пока проживает ее муж. Вот бы попытаться отсудить половину! Тогда несколько лет можно жить припеваючи, а если хорошо постараться, сделать загранпаспорт и махнуть подальше в заморские страны…

– Ладно. Поедем, переночуем у моих друзей, а завтра с утра махнем к теще в Муром. Только пообещай, что будешь меня слушаться и не совершать необдуманных поступков?

– Честное-пречестное! – ответила она и, словно собачонка, преданно посмотрела на него.

– Хорошо, поехали!

Через час машина остановилась у пятиэтажного дома рядом с каким-то парком на окраине Москвы. Доехали быстро, с ветерком. Надежда неплохо водила, особенно по пустынным улочкам мегаполиса, в котором она прилично ориентировалась. Было безлюдно, тихо шелестели голые черные деревья, и завывал ночной ветер.

Они вышли из автомобиля. Пикнула сигнализация, и щелкнули замки. От неожиданности не привыкший к достижениям цивилизации Левин вздрогнул. Это заметила Надежда и улыбнулась, а он недовольно пробурчал:

– Иди за мной тихо.

Она молча кивнула головой и направилась вслед за ним в темный, наполненный разнообразными тошнотворными запахами подъезд. На третьем этаже Левин остановился и нажал на кнопку звонка. К двери долго не подходили. Приходилось повторять манипуляции до тех пор, пока не послышалось шарканье человеческих ног за дверью.

– Кто там? – спросил сонный мужской голос.

– Свои, открывай.

Замки не застали себя долго ждать. Они заскрипели, лязгнули. Сквозь образовавшуюся тонкую щель на лестничную площадку из квартиры хлынул свет.

– Ты что ли, Узбек?

– Да. Только я не один. Пустишь переночевать? Завтра утром мы уедем.

Дверь открылась шире. На пороге, с интересом разглядывая посетителей, в цветастых, до колен, трусах стоял Гусь. Ноги у него были белые и тонкие, как макаронины. Левин ухмыльнулся.

– Чего уж, заходите. Мать все равно на дежурстве, приедет завтра к обеду. Так что комната в вашем распоряжении, – он кивнул на закрытую дверь и словно лунатик побрел в свои пенаты.

Стараясь не шуметь, Левин с Надеждой вошли в квартиру и тихо прикрыли за собой дверь.

– Снимай пальто, давай повешу, – сказал Левин и стал ухаживать за Надей.

С верхней одеждой они расправились быстро. Нижнюю стали снимать уже в комнате и класть ее на стулья. Комната была небольшой, от силы десять-двенадцать квадратов. Старый просевший диван, платяной шкаф с большим зеркалом на дверце, книжная полка, забитая книгами под завязку, а в углу стол-тумба, на которой расположился небольшой черно-белый телевизор и настенные часы с кукушкой – этот скромный интерьер комнаты напомнил Левину отчий дом.

Надя сняла только трикотажную кофточку, когда Левин оголился почти полностью. Она села на краешек дивана, не зная, как себя вести дальше: то ли раздеваться до конца, то ли как есть, в одежде, прилечь на диван и забыться. Она выглядела испуганно, непривлекательно. Он пожалел, что привел ее в этот дом. Но отступать было поздно, позади все мосты были сожжены.

– Давай скорей, раздевайся.

– И это? – она пальцем показала на футболку.

– Снимай все!

Словно полусонный ребенок, девушка разделась и застенчиво стала переминаться с ноги на ногу. Живот у нее заметно округлился и был бледным, с красноватыми рубцами от белья. Пупок напоминал лесной масленок.

Под ним неряшливо чернела щетина лобка. Треугольные груди наливались материнским молоком, темные соски набухли. Видя, с каким чувством ее рассматривает Левин, она сжалась и скрестила руки на груди, пряча самые интимные части своего тела. Некрасиво в ней было практически все: и кривоватые ноги, давно не подвергавшиеся эпиляции, и отвисающий животик, и невыразительное лицо. Но как ни странно, такой тип женщин возбуждал Левина. Если бы на их месте оказалась какая-нибудь красивая и фигуристая «мисс», скорей всего, он бы с позором потерпел фиаско. А с такими он чувствовал себя настоящим «мачо».

– Мне холодно, – неожиданно сказала она и, не меняя положения рук, снова уселась на диван.

Он вплотную подошел к ней и погладил ее по рыжей головке, пытаясь сообразить: каким образом можно заняться сексом с беременной женщиной без ущерба для плода и ее здоровья? Как всегда, она смотрела на него особым взглядом снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и как бы говоря: «Иди ко мне». Он наклонился, а она привстала. Их губы слились в поцелуе, а тела настолько прижались друг к другу, что зародыш затрепыхался и ножкой ударил по давящему мамин живот мужскому члену. Это ощутили и Левин, и Надежда.

– Ой, – весело сказал он. – Я почувствовал его. Это точно мальчик. Мужик ревнует.

Надежда погладила живот и нежно произнесла:

– Сынок, это же твой папа. Не серчай.

«Еще чего», – подумал Левин и стал гладить «гусиную» кожу ягодиц, запускать средний палец в расщелину между ними.

Беременность не располагала к глубоким проникновениям, и он находил и гладил эрогенные места, доставляя Надежде острое наслаждение. Она извивалась, постанывала и дрожала, не оставаясь в то же время пассивной. Ее мягкая рука обхватила напряженную плоть и стала ее массировать, пока партнер не вцепился в ее густые волосы, а потом словно боевой пловец нырнул вниз, прижался губами к жестким волосам и провел языком там, где соединялись гладкие бедра.

Надя была вынуждена до боли прикусить нижнюю губу и прошептать:

– Подожди…

Она слегка оттолкнула его от себя и легла на спину, а он сел перед ней на колени и зарылся лицом в нежные складки, ощущая языком чуть солоноватую плоть.

Через какое-то время ее распластанное тело неожиданно напряглось, бедра сильно сдавили голову и она, не в силах преодолевать блаженство, застонала. И тут же оттолкнув его, сжалась в комок, несколько раз судорожно сокращаясь.

– Теперь давай ты, – когда смогла расслабиться, произнесла она и взяла на себя роль ведущего, пока теперь уже Левин не застонал…