Глава 8
Н-ск, квартира подполковника Калинина, 1 ноября 2002 года, 17 час 24 минуты
Сегодня суббота. Я прибыл домой пораньше, чем обычно. Три недели праведных трудов дали результаты. Подобрано новое помещение для моего отделения. Генералу оно понравилось, и он дал свое благословение. Новый глава администрации оказался человеком конкретным. Обещал – сделал. Направил туда несколько муниципальных бригад, и уже началась работа по его обустройству. Эти рабочие – народ не всегда дисциплинированный, так и норовят все бросить и расслабиться в алкоголе, поплевывая в потолок. Солдат спит – служба идет. Не зря Владимир Ильич Ленин говорил, что «социализм это контроль и учет». А наши люди привыкли жить при социализме, поэтому приходится тратить уйму времени на их контроль. Так что работа кипит, и по заверениям прорабов, к 23 февраля мы сможем заселиться в новое, просторное отделение, где будет уютно, тепло и в то же время не стыдно приглашать людей.
С оперативной работой пока что тоже, тьфу-тьфу, не сглазить. Мы помогли местному РОВД найти убийц двух малолетних девочек. Сумели разыскать и задержать в пассажиропотоке лицо, подозреваемое в террористической деятельности на Северном Кавказе. Взяли в разработку установленного разведчика спецслужб США, скрывающегося под личиной миссионера одной из религиозных организаций. Все-таки Л-ск – город криминальный. Хотя, как показывает практика, преступники в большинстве своем не местные. Л-ск – город спутник Н-ска. И едут сюда бандиты всех мастей из разных уголков области. Чего он им запал? Непонятно.
Сегодня капитан Савельев меня обрадовал. Я, соответственно, Махортова и Полевина. Агент сообщил, что завтра в Н-ске должно состояться мое чествование, вернее, не мое, а небезызвестного Левина. Все-таки он повысил себя в звании, присвоил себе подполковника. Братва радуется, ну а мы послушаем их торжественные речи. Седым выбран неприметный ресторан на самой окраине Н-ска. Самое интересное, что в нем зачастую собираются сотрудники местного УБОПа. Вот она, ленинская смычка между городом и деревней, а по-нынешнему – между криминалом и сотрудниками милиции. Ресторан – вот что объединяет их. А нам в этом случае неплохо послушать и одних, и других. Ведь хозяин злополучного кабака совсем недавно обратился в ФСБ с информацией о том, что его допекают и те и другие. Как в известном фильме: «Белые придут – грабят. Красные придут – грабят. Куда бедному крестьянину податься?» В ФСБ! И буквально вчера наше оперативно-техническое подразделение по заданию экономического отдела установило в этом ресторане видео– и аудиоаппаратуру. Так что съемки должны быть интересными и познавательными. Завтра их посмотрим и решим, что дальше делать.
Н-ск, территориальное управление ФСБ, 2 ноября 2002 года, 10 часов 22 минуты
Все в мире повторяется… Осень… Настоящая осень постепенно вступала в свои права, окропляя областной центр холодным моросящим дождем, который, словно насмехаясь над синоптиками вот, уже какие сутки лил, не переставая. Природа подобна женщине, которая любит наряжаться и демонстрировать из-под своих нарядов то изящную руку, то обнаженное бедро. Так она подает своим поклонникам некоторую надежду узнать ее когда-нибудь всю, нагую… В этот утренний час она была капризной и фригидной, норовящей больно обидеть пытавшихся скрыться под разноцветными зонтами одиноких прохожих.
Калинин любил такое время года, воспетую «унылую пору очей очарованья». Пронзающий холод и постоянная сырость не в счет. Ведь дома, в тепле они не ощущаются. Зато где-то внутри, в душе возникает предчувствие перемен к лучшему. Перемены – это самое естественное, что есть в мире. Жизнь не стоит на месте, она движется и постоянно изменяется. Некоторые боятся перемен и цепляются за прошлое, принося в жертву свое настоящее и будущее. Так что перемены нужны. Без них человек деградирует, останавливается в своем духовном развитии и, не видя перспектив, задумывается о смерти, которая непременно приходит. Осень – пора суицидов, как впрочем, и время новых возможностей.
В коридорах УФСБ было непривычно тихо. Контора без людей замирала, выглядела зловеще, особенно в полумраке так и не проснувшегося нового дня. На полу рядом с кабинетом Махортова одиноко лежал раскрытый сырой зонт – верный признак того, что его хозяин находится где-то поблизости. Калинин не обманулся. Владимир Михайлович сидел за своим столом и увлеченно раскладывал на компьютере пасьянс. Увидев зашедшего в кабинет подполковника, он от неожиданности вздрогнул и, отложив занятие, спросил:
– Тебе что, Юрьевич, дома делать нечего? Чего приперся спозаранку?
– А вам, Владимир Михайлович? – парировал вопрос своего старшего товарища Калинин.
– Так я ж сегодня ответственный по управлению. Я сегодня человек подневольный…
– А у меня, Михайлович, сегодня праздник. Я свое звание обмываю.
Махортов с удивлением посмотрел на Калинина, словно на сумасшедшего, не понимая, шутит тот или говорит правду. Потом наконец-то собрался с мыслями и спросил:
– Какое такое звание ты обмываешь?
– А ты что, не в курсе?
– Нет, – Махортов отрицательно покрутил головой.
Калинин подошел поближе к массивному столу начальника отдела, плюхнулся на стул, достал из кармана куртки пачку сигарет и небрежно закурил. Все это время Махортов с настороженностью смотрел на него.
– Тебе ничего Полевин не говорил? – выпуская изо рта клуб дыма, поинтересовался Калинин.
– Да нет же. В последнее время Игорь Васильевич ходит, как не свой. У него в семье ЧП произошло. Будущего зятя милиция задержала за вымогательство. Срок реальный светит.
– А! Ну тогда понятно. Ты же помнишь мошенника?
– Конечно. У меня с памятью пока все нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, – Махортов энергично сплюнул через левое плечо, как раз в сторону расположенных на полированной тумбе многочисленных телефонов.
– Так вот этот самый мошенник, можно сказать от моего имени, сегодня собирается обмывать свое очередное воинское звание в кругу уголовных авторитетов. Братва скинулась и заказала столик в ресторане. Будут чествовать героя.
– Это что-то новенькое, – улыбнулся Махортов и тоже полез за сигаретой.
– Новенькое, – согласился Калинин. – Ладно, он нас надувает, так он еще и братву раскручивает по полной программе. Они ж уверены, что он им помощь будет оказывать.
– Может, Юрьевич, им тихонечко подсказать?
– Зачем, Михайлович? Нам документировать надо. Кстати, наша техника в этом ресторане уже стоит. Я поэтому, как ты выразился, и приперся спозаранку. Посмотрю, как в нынешнее время звание обмывают. А то уж стал забывать офицерские традиции, – улыбнулся Калинин и затушил в пепельнице окурок.
– Подожди. Ты, получается, готовишься к реализации материалов? А я почему не знаю? Дело у генерала на контроле…
– До реализации еще далеко. В этом деле нам заявители нужны. Я сомневаюсь, что братва на него заявит.
– А как же мы тогда будем пресекать его преступную деятельность?
– Я пока не знаю. Вариантов много. Вначале я хотел использовать его сожительницу.
– Ну и за чем дело встало?
– Понимаешь, Михайлович, она убеждена, что он является сотрудником спецслужб, который внедрен в преступную группу центральным аппаратом ФСБ для разработки не только самих бандитов, но и работников местного УФСБ, которые якобы занимаются темными делишками.
– Во как!
– Поэтому и надо скрупулезно собирать доказательства его мошеннических действий. Но даже если мы и соберем их целую кучу, все равно без официального заявления ничего поделать не сможем.
– Так, может, тогда и обоснованно «проинформировать» братву? Пусть сами разберутся с ним? Может, это и есть выход из ситуации? Нет человека, и нет проблем!
Теперь настала очередь удивляться Калинину. Он с подозрением посмотрел на полковника. Однако Махортов звонко рассмеялся и, маша перед собой руками, произнес:
– Да шучу я, Юрьевич, шучу. Не смотри так на меня. Конечно же, это не наш метод. Давай, занимайся своим Левиным. Как что-нибудь мало-мальски проявится на горизонте, не стесняйся, заходи.
* * *
Кафе с мистическим названием «От заката до рассвета», как и подобает, было расположено вдали от Н-ска, на оживленной автотрассе, по которой при желании можно было попасть в самые разные уголки нашей страны. Его завсегдатаи – это водители большегрузных машин, останавливающиеся на постой; местная братва, погрязшая в разборках за сферы влияния; милиционеры, жаждущие расслабиться за бесплатной выпивкой и шашлыком.
Кафе было сущим раем для сплетников и сотрудников оперативно-технического подразделения УФСБ. Благодаря акустике этого помещения здесь одновременно можно было услышать обрывки нескольких разговоров из разных концов зала.
Когда Левин, Седой и еще три подозрительных типа, кого на зоне называют «аристократами», вошли внутрь, невидимые мембраны чутких микрофонов начали вибрировать, посылая звуковые сигналы в центр Н-ска на мощные динамики звуковоспроизводящих устройств. Следом за ними на экраны мониторов в технический зал УФСБ стало поступать и видеоизображение.
В этот вечерний час в кафе присутствовало около десятка посетителей, сутулый бармен и официантка – единственная женщина. Она скользила между столами, разнося заказы. Посетители то и дело норовили ущипнуть ее за задницу, но официантка настолько устала, что даже не пыталась бить их по рукам или уклоняться. Ей уже было все равно. Подойдя к столу, где расположился Левин со своими спутниками, она небрежно бросила на него меню и уже собралась уходить, когда Седой сказал:
– Девушка, постойте. Как вас зовут?
– Татьяна.
– Танечка, у нашего друга сегодня важное событие, и мы с товарищами хотим его поздравить. Вы сделайте так, чтобы он остался доволен.
– Так вы закажите, что хотите, – она устало кивнула на меню.
– Нет, Татьяна, – замахал руками Седой. – На ваше усмотрение. Сделайте стол красивым и богатым, а мы вас щедро отблагодарим.
Услышав последнюю фразу, женщина ожила. Откуда-то в ней появились потерянные за день силы. Она улыбнулась и молча кивнула головой.
– Пока вы будете готовить, принесите для разминочки бутылочку водки и каких-нибудь салатиков, чтобы мы не скучали.
Женщина еще раз кивнула и быстро удалилась, а Седой вопросительно посмотрел на Левина и спросил:
– Ну как вам здесь, Андрей Юрьевич?
– Не плохо, не плохо, – пробурчал он и, поправив узел галстука, осмотрелся по сторонам.
Непривычно тихо сидели и приятели Седого. Они были напряжены соседством с «офицером ФСБ». Время от времени кидали на него косые взгляды и нервно барабанили татуированными пальцами по столу.
В отличие от простых людей, сняв с себя одежду, они не становятся голыми. Причудливая нательная символика: зверушки, обнаженные барышни, церковные купола, цепи, кинжалы, колючая проволока и самые разнообразные надписи так глубоко въелись в кожу, что превратились в кольчугу былинных богатырей. Одеяние из синей туши стало их своеобразной визитной карточкой, которую трудно испортить, а еще труднее потерять. По неизвестным большинству людей символам блатари делят мир на «своих» и «чужих», на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам, срок, воровская масть, отношение к административным органам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.
Даже по рисункам на пальцах Левин определил, что перед ним расположился цвет воровской иерархии Н-ской области, сплошь уголовные авторитеты. И он даже подумал, что зря ввязался в эту опасную авантюру, которая может завести его черт знает куда.
Официантка не дала долго скучать. Через пару минут она с характерным стуком поставила на стол бутылку водки, рюмки, большое блюдо с разнообразными овощами и удалилась восвояси. Седой потер руки, взял бутылку и разлил ее содержимое по рюмкам.
– Ну что, братва, начнем? – торжественно произнес он и, взяв со стола рюмку, поднялся во весь рост.
Остальные последовали его примеру. По залу эхом прокатился шум передвигающихся стульев. Последним, улыбаясь, встал Левин.
– Пацаны, – как только наступила тишина, продолжил Седой, – в этой жизни ничего просто так не происходит. Все по милости бога, – он переложил рюмку из правой руки в левую и перекрестился. – Вот, братва, бог в нашей нелегкой жизни дал нам этого хорошего человека, с которым мы будем делить хлеб-соль, – он указательным пальцем показал на Левина. – А он, я надеюсь, будет нам помогать. Давайте выпьем за Андрея Юрьевича. За его высокое звание и должность, которое он недавно получил. Пожелаем ему всяческих успехов и много-много денег.
Одобрительный гул совпал со звоном ударяющихся друг о друга рюмок. Затем тихие, глотательные звуки, шорох на столе, громкое чваканье и снова шум перемещающихся по полу стульев.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – радостно произнес Седой и вопросительно посмотрел на Левина, ожидая его вердикт.
Тот кивнул и произнес:
– У нас, у военных людей говорят: «между первой и второй пуля не должна просвистеть».
– Дельно говоришь, начальник. Тебе и поручим тост сказать. А, братва? – он мигнул сидящему напротив братку.
– Пусть генерал говорит, – зашумели гости.
– Ну пока не генерал, – смущенно сказал Левин. – Но кто знает, как жизнь повернется в будущем. Глядишь, и стану генералом.
– Станешь, Андрюха, станешь. Братва подсобит, – закивал головой Седой.
– Ну тогда, пацаны, я продолжу, а ты, Василий Иванович, наливай-ка по чарке, – встрепенулся Левин и поднялся с места.
– Да ты сиди, начальник, – улыбаясь, произнес один из приглашенных, вор с рябым лицом.
– Я хоть и военный человек, но не хуже вас знаю тюремные понятия. Так что предлагать сидеть – не уважать товарища. Я же не локошник.
– Извини начальник, я хотел сказать: присаживайся, – смутился рябой «авторитет». Седой глянул на того косо и схватился за бутылку.
– Ладно. Я понимаю вас, как никто. Больше скажу, я даже чалился на зоне. – Да хватит, начальник, нам лапшу на уши вешать, – засмеялся Седой, разливая водку по рюмкам.
Левин, осознавая, что переигрывает, слегка покраснел и поправил себя:
– В Чечне в плен к боевикам попал и несколько месяцев в зиндане жил.
– Плен и тюрьма разные понятия, – сказал кто-то.
– Аквариум, где бы он ни находился он и есть аквариум, что в тюрьме, что в плену. Но я хочу о другом сказать, – Левин вдруг замолчал, собираясь с мыслями. Оглядел присутствующих и продолжил: – Судимостями, задержаниями, вытрезвителями охвачено нынче едва ли не все население страны. А как известно, без этого самого населения органы ФСБ обойтись не могут. Поэтому я сегодня с вами здесь нахожусь и обмываю свое очередное звание. Давайте выпьем за меня. Вам все равно, а мне приятно, – засмеялся он, согнул руку, словно отдавая честь, и залпом выпил.
– За тебя, Андрей Юрьевич, за тебя, – раздались возгласы уголовников.
* * *
Полковник Махортов, подперев рукой подбородок, внимательно смотрел на экран телевизора. По его внешнему виду было трудно определить эмоциональное состояние. Казалось, что его мало волнует сцена, разворачивающая в придорожном кафе. Никаких эмоций, за которые можно было зацепиться Калинину и выяснить для себя, что же ему ждать от полковника. Сам Калинин то и дело усмехался, крутил головой и комментировал сюжет, преподнося к нему массу жаргонных словечек. А когда Левин приступил к воинскому ритуалу, то и вовсе засмеялся и стал чертыхаться.
– Вот видишь, Михайлович, что творит негодяй. Сразу видно, комиссар.
– Кто-кто? – удивился Махортов.
– «Комиссар» на воровском жаргоне означает мошенника, действующего под видом милиционера. Вот такие комиссары, не пройдя оперативную школу, позорят честь нашего мундира в глазах общественности. Что о нас люди подумают?
– Эти что ли? – улыбнулся Махортов и кивнул на экран. – Мне лично до одного места, что они о нас думают. В данном случае вопрос надо поставить по-другому: «Что думаем о них мы?» Сразу отвечаю: идиоты. Невооруженным глазом видно, что этот горе-подполковник никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Более того, заметно, что он судимый. Как вы, Юрьевич, с Полевиным, это раньше не разглядели? Все же говорит об этом. И слова, и мимика, и жесты. Комиссар, говоришь?
– Да, комиссар. Пришлось даже поднять воровской словарь, чтобы запомнить несколько слов о мошенниках и использовать их в будущих беседах с ними же, – Калинин открыл свой блокнот и стал озвучивать собственные записи: – Вот, Михалыч, послушай, что в воровском словаре пишут. «Идти на куклима» – выдавать себя за честного человека. «Кошелек» – мошенник, обкрадывающий жертву подбрасыванием бумажника. «Кукольник» – мошенник, при продаже ценностей подменяющий их на фальшивые. «Ломщик» – мошенник, обманывающий продавца при размене денег. «Пакетчик» – мошенник, обманывающий с помощью денежной «куклы». «Пинтер» – картежный мошенник. «Подкидчики» – мошенники, подбрасывающие на вокзалах кошельки, а затем отнимающие деньги. «Пробиреты» – мошенники, подделывающие фальшивые пробы на изделиях из драгоценных металлов низшей пробы. «Сборщики» – мошенники, собирающие пожертвования на якобы благотворительные цели. «Фармазон» – мошенник, занимающийся сбытом фальшивых драгоценностей. «Финансисты» – мошенники, получающие деньги в государственных финансовых учреждениях по подложным документам. А еще мошенников называют мазями, пачечниками, счастливчиками, файями, коньками, кувыркалами, чернушниками, шильниками, шнеерзонами и фокусниками.
– Да-а-а, – вздохнул Махортов. – Оказывается, не только русский, но и воровской язык могуч и красив.
– Красноречив и разнообразен, черт его побери, – добавил Калинин. – Кто у нас только не сидел в тюрьме. Даже Федор Михайлович Достоевский, и тот несколько лет находился в шкуре приговоренного к смертной казни, а потом и каторжанина. Поэтому и не удивительно, что воровской язык стал частью нашей русской культуры. И ее нам нужно знать и уважать. «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», так, по-моему, звучит известная поговорка. Хрен его знает, как жизнь повернется в будущем.
– Ты чего, Юрьевич, с ума сошел? Живи по уставу, завоюешь честь и славу.
– Законы, Михалыч, пишутся людьми, зачастую не являющимися эталоном честности и порядочности. Другие люди преступают законы, написанные теми людьми. И так, видимо, будет продолжаться до конца времен. И мы тому не исключение.
– Да ладно, брось. Мы живем по законам и по совести.
– По совести – куда ни шло. А вот по законам – еще надо поспорить. Порой строго следовать им значит загубить на корню дело. Сам же недавно предлагал передать информацию о Левине Седому.
– Так я же шутил.
– И я шучу, – засмеялся Калинин и снова уставился на экран, где разворачивался прелюбопытный спектакль.
* * *
Вскорости официантка принесла заказ. Кроме разнообразной выпивки и закуски на столе появилась ваза с искусственными цветами – подарок от эфэсбэшных технарей. Звучание голосов стало четче. Теперь отдельные слова и предложения не терялись. Речь участников «торжества» становилась более-менее внятной, если не считать, что с каждой выпитой ими рюмкой возникало ее естественное искажение.
Вначале за столом все напряжены, их фразы обрывисты и скупы. Потом наступает раскрепощение и демократичность. В этот период люди становятся необыкновенно страстны в своих речах и добросердечии. После чего разговор непременно плавно переходит на непристойные темы, а затем с приливом нежности ко всему, что окружает, как в непосредственной близости, так и за тысячи, а то и миллионы километров, наступает полное единение с вселенной, зачастую заканчивающее тихими, почти бесшумными рыданиями. И, наконец, возникает грусть, которую некоторые привыкли утолять в жестоком мордобое сразу после дружеского лобзания. И особых причин, а порой даже и поводов для этого не требуется. Кто-то обязательно вставал со стула, мрачно оглядывал товарищей стеклянным взглядом, словно видел их первый раз, высматривал достойную жертву, грозно рычал и вступал в рукопашную.
Этот вечер не был исключением из правил. После третьей бутылки водки Седому захотелось потанцевать, благо музыка, которую вначале не было слышно за светскими разговорами, неожиданно пробилась к центру его головы. Внезапно он встал, согнул руки в локтях и стал ими двигать, одновременно виляя бедрами, в такт музыки.
– Ну что, пацаны, потанцуем, – улыбаясь во весь свой блестящий рот, предложил он и, не дождавшись ответа, кинулся к центру зала.
Там уже, обнявшись, танцевала одинокая пара. Седой не стал мудрствовать лукаво. Он подошел к парочке и силой разнял их.
– Слышь, барыга, отдохни, дай с твоей бабой побацать, – сказал он и с силой толкнул мужика.
Как и следовало ожидать, женщина громко завизжала, за что сразу же получила от Седого звонкую оплеуху. Мужчина опомнился и с кулаками бросился на бандита. Тот отпрыгнул в сторону. Его костлявая рука, покрытая синими татуировками, нырнула в карман и с опасной ловкостью выскользнула обратно, держа остро заточенный выкидной нож.
– Братва, фраерку жить надоело! – оскалив железные «фиксы», закричал Седой.
– Нож! Нож! – посетители кафе испуганно повскакивали с мест и замерли, ожидая развязки, которая не заставила себя долго ждать.
С самого дальнего конца зала отделились две фигуры и в мгновение ока предстали перед Седым, заслонив собой мужчину.
– Ты что вытворяешь, подонок? – гаркнул один из них и принял боевую стойку. Другой шепнул разгоряченному мужику:
– Вы, уважаемый, шли бы отсюда. Мы уж как-нибудь сами…
– Пацаны, ну это же беспредел, трое на одного, – ощетинился Седой и кивнул своим подельникам.
Те дружно встали и направились на помощь вожаку. Действие стало переходить на совершенно другие, опасные рельсы. Теперь перед троими стояли четверо человек. Левин был не в счет. Он притаился за столом. Все получилось так стремительно, что он растерялся и не остановил невменяемого Седого.
Противоборствующие стороны были напряжены. Вены на руках вздулись, а глаза горели неприятным огнем, не сулящим ничего хорошего ни одним, ни другим.
– На кого поешь, петушня?! – дружок Седого истерически рванул ворот засаленной клетчатой рубахи, из-под которой показались впалая грудь с картиной дерущихся быков.
Другой подельник, с испещренным оспой лицом, стал совершать военный маневр, заходя в тыл к неприятелям с правой стороны. С левой, крадучись, обходил самый молодой из группы. Он был атлетически сложен, решителен и уверен в себе. Раньше Седой его использовал в криминальных разборках в качестве собственного охранника. Его пудовые кулаки, облаченные в металлический кастет, никогда не подводили. Достаточно было одного удара по «куполу» противника, и преимущество переходило к бандиту.
Братва действовала слаженно, чувствовалось, что у нее изрядный опыт в кабацких потасовках и «разводке лохов», а на счету немало побед. Левин заворожено следил за приготовлением сторон к сражению. Битва вот-вот должна была начаться. И началась…
Седой и его и товарищ с фиолетовыми быками на груди неожиданно оказались друг перед другом и против своей воли продолжили движение, с силой столкнувшись головами, причем нож чиркнул совсем не того, кого следовало: «бык» взвыл и схватился за руку. Ткань рубашки медленно набухала, превращаясь в месте пореза в ало-красную клетку. В следующее мгновение два других бандита, пытавшихся незаметно проникнуть в тыл обороняющимся, словно кегли, взлетели ввысь и, упав на пол, замерли.
От удивления у мужчины приоткрылся рот, и он испуганно стал озираться. Женщина, держась, за щеку с восхищением смотрела на своих спасителей.
– Вам лучше отсюда уйти, – настоятельно предложил молодой человек. Они согласно кивнули и бросились к выходу.
* * *
На экране телевизора казалось, что все эти диковинные финты хулиганы проделывают самостоятельно, по собственной воле, а два неприметных паренька, вступившихся за влюбленную парочку, только ассистируют им: помогают, придерживают, направляют. Делали они это с энтузиазмом, раскладывая противника направо и налево.
Судя по глумливой ухмылке на лице Махортова, увиденное на экране явно забавляло его. Калинин с интересом тоже наблюдал за ходом битвы, а когда она быстро закончилась, недовольно заворчал:
– Михалыч, ты в следующий раз скажи нашим операм, чтобы растягивали удовольствие и не так быстро заканчивали, а то не успел и разглядеть, как бой закончился.
– Да я их еще и отдеру по полной программе. Мы их туда направили технику охранять, а они в драку ввязались, и притом нечестную. С той стороны всего четыре человека, а наших раздолбаев целых двое. Мы же превысили пределы необходимой обороны. Видишь, Юрьевич, трое не шевелятся. Может, убили ненароком? Отписываться придется. Ну появитесь здесь! – Махортов грозно потряс кулаком перед экраном.
* * *
Однако на этом дело не закончилось. Седой стал возвращаться из глубокого нокаута. Он был вне себя от ярости. Встав на дрожащие ноги, он мутным взглядом обвел зал, выискивая источники угрозы. Из кафе начали убегать люди, и через минуту оно почти опустело. Бармен и официантка спрятались за стойкой бара, и стали судорожно набирать телефон 02. Остались только двое молодых ребят, по интеллигентному виду которых и не скажешь, что они могут дать кому-то достойный отпор.
Седой удивился и не поверил, что с ним и его товарищами сотворили именно эти люди.
– Вы че, бакланы? Да мы же вас на куски порвем, – зарычал он и снова кинулся на чужака, пытаясь схватить того за горло.
Однако чужак неожиданно исчез. Только что был на расстоянии вытянутой руки, а в следующее мгновение – растворился. Седой пробежал пару шагов вперед и уперся в колонну, а когда удивленно развернулся, то увидел перед собой холодные карие глаза. Они гипнотизировали и внушали животный ужас. Главарь понял, что пропал, и безвольно обмяк, мигом утратив агрессивность и способность к сопротивлению. Страшные глаза стремительно надвинулись на него, выпуклый лоб глухо ударил в переносицу, отчего Седой опрокинулся за спину и снова отключился.
– Господа, мы вам не советуем предпринимать каких-то действий. Можете остаться инвалидами, – неожиданно заговорил один из молодых людей.
– А-а-а-а, – человек с окровавленной рукой неожиданно страшно заорал и кинулся на него.
Удар лакированной туфлей чуть не вогнал «дерущихся быков» в грудную клетку бывшего зека и опрокинул того вверх тормашками.
– Есть еще желающие получить по морде? Тишина и тяжелое сопение.
– Кончайте мужики, непонятка вышла, – сказал Левин и встал.
– А ты кто такой? – спросил победитель и вразвалочку стал подходить к столу, потирая кулаки.
– Я… Я… – испугался Левин и прикрылся рукой, защищаясь от возможного удара.
– Меня нельзя… Я сотрудник ФСБ…
Неожиданно в кармане бойца зазвонил мобильный телефон. Тот включил его и поднес к уху.
– Слушаю вас.
– Леша, – стал командовать Махортов. – Давайте, забирайте технику и дергайте быстрее оттуда. Менты едут. Не дай бог попадетесь, шкуру спущу.
– Понял, – ответил Алексей и отключил телефон, затем подошел к столу и в наглую забрал вазу с цветами.
Левин подумал, что его собираются бить, и еще громче закричал:
– Я лицо неприкосновенное. Меня бить нельзя. Я при исполнении… Алексей улыбнулся и ответил:
– Ладно, сотрудник ФСБ, мы еще с тобой встретимся. Пока. Он кивнул своему напарнику, и они стремительно исчезли за дверью.
Через минуту к кафе подкатил раскрашенный милицейский «форд», из которого выскочили сержант с лейтенантом в бронежилетах и с автоматами наперевес. Они осторожно проникли вовнутрь заведения и взяли на мушку бледную официантку, кинувшуюся к ним навстречу.
– Что тут произошло? – строго спросил у нее сержант с грубым, будто вырубленным топором лицом.
– Драка.
– Кто пострадавший? – спросил лейтенант и вдруг осекся, увидев на полу четыре тела. Он держался менее уверенно, и если бы не знаки различия, можно было подумать, что это он находится в подчинении у сержанта, а не наоборот. – Фьють, – присвистнул он.
Рябой с молодым здоровяком уже очухались и теперь откачивали сотоварищей. Ослабевший от потери крови Седой, наконец, сел, привалившись к каменной колонне, и озабоченно трогал поломанный нос, из которого сочилась густая черная кровь. Вор с «быками» лежал неподалеку без признаков жизни. Его руки раскинулись в стороны, а приоткрытые веки демонстрировали только белки глаз.
– И кто ж их так отделал? – снова спросил лейтенант, наметанным взглядом осматривая помещение. К его удивлению, мебель в кафе не пострадала, словно нападавшие специально ее не трогали и очень осторожно избивали посетителей.
Никто не отвечал.
– Вы что, оглохли? – нарочито грубо произнес сержант и, щелкнув скобой, поставил автомат на предохранитель. – Вас спрашивают: что случилось?
– Что, что, – не поворачиваясь, пробурчал рябой. – Или не видите? «Скорую» вызывать надо – вот что!
– Ты нас не учи, что делать. Сами разберемся, нужна скорая или нет. А пока заполним протокол, осмотрим место происшествия, опросим свидетелей, опять же заявление от вас получим.
– Ну ты мент и даешь, – загундосил Седой. – Нам кидать заяву западло! Так что вызывай больничку и вали отсюда подобру-поздорову.
Лейтенант побагровел, схватился за дубинку, болтающуюся на поясе, и заорал:
– Вы что себе позволяете?
– Андрей Юрьевич, разберись с ментенком, дюже борзый оказался, – Седой кивнул головой Левину, все это время прячущегося за столом.
Тот внезапно побледнел и втянул голову в плечи, стараясь быть маленьким и незаметным, особенно для глаз милиционеров.
– Глазырин, обыщи его, – скомандовал лейтенант сержанту и направил ствол автомата на Левина.
– Э, э, э, поаккуратнее, – испугано бросил мошенник. – Оружие шуток не любит, ошибок не прощает.
– А ты не крутись и не делай резких движений, тогда автомат и не выстрелит, – усмехнулся сержант и подошел к нему. – Руки!
– Чего?
– Руки, тебе говорят! – ствол автомата въехал в солнечное сплетение.
– Кхе! Кхе! – резкий кашель вырвался из груди Левина, дыхание у него перехватило, а глаза вылезли из орбит.
– Вы че суки делаете! – закричал Седой. – Вы полковника ФСБ прессуете. – Да вас за это красная зона ждет. Черт с ним, с авторитетом, пойдем во франты.
Сержант испуганно посмотрел на лейтенанта.
– А у него че, на морде написано, что он чекист? – подсказал лейтенант, а сам подумал, что выходка сержанта может иметь самые непредсказуемые последствия для всего наряда и его карьеры в частности.
– Слышь, как тебя там… ты че, действительно эфэсбэшник? – спросил Левина сержант.
– Вы, товарищ сержант, прежде чем автоматом махать, поинтересуйтесь, кто перед вами стоит. Скоро своим железом губернатора, а то и самого президента лупить будете! – отдышавшись, завопил Левин. – Как вы стоите перед полковником?! Вас что, не учили нормальному поведению?!
Сержант побледнел, вытянулся в струнку и от испуга закрыл глаза.
– Ваша фамилия? – продолжил орать мошенник.
– Глазырин.
– Тебя, Глазырин не учили этике взаимоотношений между милиционером и гражданскими лицами? Вам что, обязательно тыкать в лицо удостоверениями? Только в этом случае вы себя ведете, как следует? А если человек не полковник, как я, а, предположим, обычный работяга, то его сразу избивать начинаете?
– Никак нет, товарищ полковник?
– А ты что молчишь, лейтенант? Ты же офицер! Как ты мог допустить такое? Немедленно вызывайте сюда начальника УВД, что бы он с вас три шкуры содрал, а заодно и погоны. А еще под зад пинком бы пнул, чтобы вашего духа в органах не было! Из-за таких, как вы, народ и не любит милицию. Что стоишь, как истукан?
– Товарищ полковник, извините, бес попутал. Нам по рации сообщили, что здесь вооруженный разбой. Вот мы и приготовились к самому худшему. Мы же не знали, что здесь вы… – лейтенант переступил с ноги на ногу.
– Не знали… Так знайте. Вызывайте немедленно скорую помощь и отправляете потерпевших в больницу. Поправятся, и тогда допросите их. Понятно?
– Так точно, товарищ полковник.
– Ладно. Я сегодня добрый. Но завтра… завтра чтобы пришли ко мне в контору, – Левин для острастки потряс указательным пальцем.
– А кого спросить?
– Кого, кого, полковника Калинина Андрея Юрьевича, – Левин накинул на себя куртку и направился на выход, оставляя благодарных милиционеров и побитых блатных наедине друг с другом.
* * *
Махортов покатывался со смеху. Было от чего веселиться.
– Юрьевич, ты будь завтра в Н-ске, менты к тебе придут, а ты должен их как следует отодрать за нетактичное поведение в отношении должностного лица органов государственной безопасности.
– Давай эту ресторанную запись начальнику УВД покажем, как его подчиненные осуществляют проверку сигналов. Тогда Левин окажется прав: с них сдерут три шкуры и погоны, – ответил Калинин.
– А что, я с генералом посоветуюсь. Думаю, что он эту идею поддержит.
– А как он отреагирует, что наши сотрудники верхушку братвы поломали?
– А мы ему это показывать не будем, покажем только с того места, где наряд ППС прибыл в кафе.
– Ага, ты что, Михалыч, думаешь, что милицейский генерал идиот? Он сразу поймет, что у нас есть полная картина того, что происходило в кафе. Мне-то, конечно, по барабану, но руководство отдела экономической безопасности, думаю, дюже обидится. Техника в кафе стоит по их заданию. Они кого-то там документируют ведь из числа коррумпированных ментов? А мы нате, на блюдечке с золотой каемочкой, тем же ментам и сдадим наш интерес.
– Согласен, – Махортов почесал макушку. – Ну что, наш герой смотался, и мы будем потихоньку собираться, а то завтра рано на работу. Пошли ко мне в кабинет, по рюмке коньяка выпьем и поковыляем по домам.
– Пошли, – весело ответил Калинин.
Около кабинета Махортова их поджидали два лейтенанта, только что вернувшихся с задания. Один из них держал злополучную вазу с цветами. Они явно нервничали, ожидая от полковника причитающийся в таких случаях нагоняй.
– Ну заходите, Чаки Норрисы, мать вашу, – на ходу крикнул Махортов и открыл дверь.
Лейтенанты поплелись за ним и уже через минуту, опустив головы, словно на плахе, стояли перед расположившимся в кресле Махортовым. Полковник говорил ровно, строго и размеренно, умело делая паузы, усиливающие внимание слушателей. Но заметив, что его слова не возымели должного действия, он перешел на более понятный язык:
– Вы служите в серьезной конторе, а не в частной лавочке, вашу мать. Кто давал команду морды бить?
– Но он же Владимир Михайлович, нож вынул, мог бы убить гражданских лиц, – начал оправдывался Алексей.
– Вы какое задание получили? – заорал Махортов и, вытянув голову, подался вперед.
– Технику охранять, товарищ полковник, – испуганно ответил напарник Алексея.
– Во! Сергей Викторович, – Махортов многозначительно поднял палец вверх и, расслабившись, принял обычную позу. – Секретную технику охранять! И надо было ее охранять. Потоп ли, ядерный взрыв ли, конец света ли, третья мировая война – все это вас не должно было вас волновать. Вы должны были бы выполнить задачу, доложить руководству, а потом умереть.
– Михалыч, а умирать-то зачем? – удивился неожиданно встрявший в разговор Калинин.
Многозначительно посмотрев на Калинина, Махортов нахмурил брови, но все же ответил:
– Третья Мировая война должна вестись с использованием оружия массового поражения. По-ра-же-ния, – на всякий пожарный по слогам добавил он и с опаской посмотрел в окно, словно ядерный взрыв там уже произошел.
За окном никакого атомного гриба Махортов, естественно, не увидел. Там было темно и шел дождь, капли которого монотонно барабанили по откосам.
– Вы хоть понимаете, что подставили под угрозу ответственное мероприятие? – после непродолжительной паузы спросил Махортов и по отечески посмотрел на молодых лейтенантов.
Злобы или других негативных чувств к этим молодым сотрудникам у Махортова, конечно же, не было. Более того, в глубине души он их поддерживал. И если бы он оказался на их месте там, в кафе, то, скорее всего, поступил бы также. Техника, хоть она и суперсекретная, но, в конечном счете, все-таки просто груда микроскопических транзисторов, резисторов и еще бог знает чего. А люди… Люди, они живые. Но должностное положение обязывало говорить Махортову то, с чем он в душе не согласен.
– Вы хоть понимаете, что могло произойти?
Опера в знак согласия молча кивали, но не понимали полковника, считая его выжившим из ума службистом.
– Ладно, слава богу, все живы и техника не пострадала, – начал успокаиваться он.
– Вот она, Владимир Михайлович, – Алексей осторожно протянул ему вазу с цветами.
– Рано мне еще дарить цветы, – улыбнулся Махортов. – Вот помру, тогда дарите на здоровье.
– Тьфу на тебя, Михайлович, рано о смерти думать. Есть еще порох в пороховницах.
– И ягоды в ягодицах, – засмеялся полковник.
Услышав смех, опера прибодрились и осторожно улыбнулись.
– Что лыбитесь? Мы еще на эту тему поговорим, – он пригрозил кулаком.
– Мы не лыбимся, товарищ полковник. Понимаем всю тяжесть нашего проступка и готовы нести любое наказание, – ответил Сергей и вытянулся в струнку. Его примеру последовал и Алексей.
– Ладно, ограничимся устным замечанием. Но в следующий раз…, – Махортов потряс указательным пальцем. – Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ полковник.
– Если нет, то за инициативу и находчивость при сопровождении оперативно-технического мероприятия объявляю вам благодарность.
– Служим Отечеству, – в один голос произнесли опера.
– Все, давайте, сынки, по домам, отдыхайте. Завтра трудный день, – Махортов пожал им руки, и опера удалились, оставив двух старших офицеров наедине с бутылкой коньяка…