6

Ева въехала в ворота дома, занятая своими мыслями. Часто – вернее, чаще всего – вид вычурного, смахивавшего на замок дома, возведенного Рорком, улучшал настроение после утомительного рабочего дня. То, как дом возникал на фоне ночного неба после крутого изгиба дороги, оказывало на нее целебное действие, напоминало, что она вернулась домой. Начало ее жизни тонуло в кошмаре, продолжение в менявших одна другую приемных семьях и приютах было жалким и убогим; сперва ее собственный угол в Нью-Йорке был просто местом, где она могла прикорнуть в промежутке между расследованиями. И вот наконец она обрела настоящее прибежище.

Но в этот раз даже возвращение домой не подняло ей настроение.

Ей не давала покоя мысль, что себялюбивый выродок улизнул от нее даже на один день. Теперь необходимо все начинать с нуля, вернуться к исходному пункту и продвигаться короткими шажками. Не отвлекаясь на соблазны вроде посула капитанских нашивок.

Навести порядок в мыслях, взглянуть на дело под новым углом.

Она не скрывала от себя, что ей нужен Рорк. Его слух, его глаз, его изощренный ум. Она прогонит дело сквозь него, заставит его им пропитаться, решила она, тормозя у дверей. Возможно, он заметит то, что она пропустила, до чего не додумалась.

Он поможет. Это было не предположение, а непреложный факт. Такой же неопровержимый, фундаментальный, как камень и стекло, среди которых они жили.

Вылезая из машины, она вспомнила, что у Пибоди на этот вечер намечено свидание. У нее самой на такие вещи не было времени. Вернее, она не оставляла на них времени, поправила она себя.

В отличие от Рорка. Рорк о таких вещах не забывал – и это при его занятости!

То, что ее жизнь превратилась в сплошную гонку, страшно ее угнетало. Даже когда она не вязла по горло в расследовании, ей было не до приятных мелочей.

Сейчас эта виноватая мысль придавила ее, как булыжник.

Разве она не сумеет устроить романтический ужин? Создать обстановку, при которой от его слуха, глаза, изощренного ума будет больше толку.

Она захлопнула дверцу машины и ринулась в дом. Там перед ней предстал Соммерсет – во всем черном, с толстым котом у ног.

– Учтите, времени на остроумие у меня нет! – отрезала она.

– Жаль.

– Он дома?

– Еще нет.

– Я хочу устроить ужин на верхней террасе.

Соммерсет приподнял брови.

– В календаре ничего не обозначено.

– Ну и что? – Она махнула рукой и перешагнула через кота, вздумавшего тереться об ее ноги. – Накрывайте стол как хотите, только предупредите, что он – то есть мы – будем есть. Есть блюда, которых я не выношу.

Даже пугалам не чуждо веселое удивление, отметила она мысленно.

– Отлично. Я бы начал с томатного супа и креветок-пашот.

– Подождите. – Она вооружилась ноутбуком. – Я записываю.

– Далее переходим к зеленому салату с сезонными грушами под соусом винагр с шампанским. В качестве основного блюда я бы предложил лобстеры «Термидор».

– Что еще за чертовщина?

– Вкуснейшее блюдо. Вам понравится. Я бы подал его с белым совиньоном или с шампанским. И закончил ванильным бобовым суфле, бренди и кофе.

– Заметано. Мечите на стол. – И она бросилась вверх по лестнице.

– Вы не будете переодеваться?

– Лучше заткнитесь!

Она кинулась в спальню. Проклятье, что же надеть? Она стала орудовать в гардеробной. Кот крутился у нее под ногами – вообразил, должно быть, что с ним играют.

Одежды у Евы хватило бы на сотню нормальных людей. Значит, задача составить достойный ансамбль на один вечер не должна быть сложной.

Лучше удавиться, чем снова обращаться за советом к Соммерсету!

Она остановилась на черных брюках: черное как будто ко всему идет. Свитер достала мягкий, цвета увядших листьев, с искристой оторочкой. В таком можно не увешивать себя бирюльками.

Вряд ли можно остаться в ботинках, но туфли на высоченных каблуках? Ни за что!

К своему собственному удивлению, она остановила выбор на черных туфлях с блестящими клиновидными каблуками. А чего тут удивляться, думала она, поспешно переодеваясь. Откуда ей знать, что подсунет гардеробная фея?

Обстоятельства заставляли прибегнуть к косметике: губной помаде, туши для ресниц, румянам. Какая же все это гадость!

Решив, что все готово, она облегченно перевела дух. Она не сомневалась, что Соммерсет подготовит все на крыше, под темно-синим небом, где обогреватели позволят не заметить, что на дворе ноябрь.

А остальное зависит от нее самой.

Рорк вернулся домой, все еще находясь во власти дневного раздражения. К его удивлению, никто его не встречал – ни Соммерсет, ни кот. А ему как раз хотелось домашнего тепла.

Он сам сбросил пальто и по привычке, позаимствованной у жены, по пути наверх оставил его на стойке перил. Часик в гимнастическом зале, где он от души попинает грушу, думал Рорк, потом энергичный заплыв. Так он покончит со своим раздражением. Есть и другой способ: хорошенько выпить.

Но на столике в ванной он увидел кобуру Евы и ее полицейский жетон.

«Значит, лейтенант дома», – подумал он. Что ж, он попытается отвлечь ее от двойного убийства – он следил за криминальной хроникой: уговорит ее на спарринг-бой или на совместный заплыв. А лучше всего было бы уложить ее в постель. Только не для сна.

Вот он, лучший способ забыть обо всех заботах!

Скорее всего, она засела за компьютер и ломает голову над не решенными за день задачами. Он не возражал против того, чтобы, укрепив свои силы пиццей и кофе, вникнуть вместе с ней в невеселые подробности очередного дела.

Какие могут быть возражения, думал он, ставя на пол чемоданчик и ослабляя галстук. Ее работа завораживала его почти так же сильно, как она сама. Он играл в ее работе кое-какую роль и получал от этого удовлетворение: давая ей советы, он чувствовал, как ускоряется ток крови в жилах.

Никто, в том числе он сам, не поверил бы, что дублинский уличный жулик, законченный воришка, впоследствии – могущественный богач, начинавший самым сомнительным образом, окажется на стороне закона. Пускай даже в таком варианте – скажем, не вполне законном.

Это она его изменила – нет, поправился он, она его НАШЛА. А это совершенно разные вещи.

Раз так, он готов жевать пиццу в ее кабинете, готов слушать, думать, помогать своему домашнему полицейскому, рвущемуся отомстить за очередную смерть.

Что же до огорчений, которых был полон для него прошедший день, то разве они не бледнеют на фоне всей этой крови?

Чтобы сэкономить время, а также для большей уверенности, он спросил в микрофон:

– Где Ева?

«В настоящий момент Ева на верхней террасе, в восточном секторе».

Странно, подумал он. Не то чтобы он был удивлен выбором такого места, но все же как-то не ожидал. Испытывая любопытство, он направился к лифту.

– Верхняя терраса, восток, – приказал он.

Сомнительно, что она забралась туда полюбоваться видом или подышать свежим воздухом. Его жена мало что делала без определенной цели – особенно когда шла по следу преступника. Как пребывание на крыше может вписываться в ее расследование? Наверное, тут важна высота, вид, перспектива, охват. Или…

На крыше его ждали цветы, горящие свечи, тепло, мерцание хрусталя. Он растерялся – такое с ним случалось нечасто.

– Привет. – Она бросила на него смущенный взгляд. – Я только что все закончила.

– Ты? – Мысленно листая календарь, он ошеломленно шагнул к ней. – Что это?

– Ужин.

Он припомнил, что однажды она уже преподносила ему сюрприз: нарядилась в красное платье, которое надлежало с нее снять. Но теперь, если ему не изменяет чутье, происходит нечто другое. Хотя не менее прелестное.

– У нас праздник?

– Нет. Ну, может, отчасти.

– Ты раскрыла дело? Нашла того, кто совершил двойное убийство?

– Нет. Просто все время об этом думаю, вернее, о том, как мне хочется избавить от этого тебя. А тут еще свидание у Пибоди.

– У нас свидание с Пибоди? Мне везет: сразу две соблазнительные женщины!

Она, прищурившись, глянула на него.

– Всего одна – я. Хватит с тебя.

– Ну и слава богу. – Он взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал. – У нас с тобой свидание?

– Не совсем. Для свидания с большой буквы я сейчас не гожусь, потому что голова пухнет, просто решила отблагодарить тебя за помощь чем-то более приличным, чем пицца у себя в кабинете.

Он долго смотрел на нее, не шевелясь. Она испугалась, что ляпнула что-то не то. Но он притянул ее к себе и крепко обнял.

– Я очень тебе благодарен.

– Не за что.

– Нет, для меня все это важно, особенно сегодня.

– А что сегодня за день? – Неужели она что-то забыла? Она отпрянула и внимательно на него посмотрела. Нет, здесь что-то другое. – Во Вселенной Рорка какие-то трудности?

Он с улыбкой прикоснулся к ямочке у нее на подбородке.

– Можно сказать и так.

– Какие?

– Не очень важные, особенно когда нас ждет шампанское.

– Не так. – Она вскочила. – Ты помогаешь мне, я – тебе.

Он провел ладонью по ее руке, по мягкому рукаву ее свитера.

– Правила брака?

– Вот именно. Что там у тебя?

– Сегодня днем мне пришлось уволить сразу троих. А я ненавижу увольнения.

– Зачем же ты это сделал?

– В общем, за то, что они не делали того, за что им платят. Я многое могу понять. У человека может быть трудная полоса, какие-то личные проблемы, нелады со здоровьем. Если так, то все можно обсудить и решить. Но когда манкирование обязанностями проистекает из беспечности, еще хуже, из самомнения, то я отказываюсь от снисхождения.

– То есть ты выгнал их за тупость.

Он улыбался, чувствуя, что успокаивается.

– Примерно так.

– Это мне знакомо, – сказала она, пока он шел к накрытому ею – только бы он не нашел изъянов! – столу, чтобы откупорить шампанское. – Тип, совершивший двойное убийство, тоже тупица: нигде не мог удержаться именно из-за своего самомнения, беспечности, извращенного чувства, что все вокруг ему что-то должны.

– Выходит, наши проблемы совпадают. – Изящно и бесшумно открыв шампанское, он наполнил два высоких бокала.

– Ты ненавидишь увольнять людей отчасти потому, что тебе не нравится сознавать, что их не надо было нанимать.

– Ты хорошо меня знаешь, – согласился он и подал ей бокал. Они чокнулись.

– Ты ошибся, приняв их на работу?

– Несомненно. Но в то время они во всем подходили. Прошло время, и кое-кто стал самодоволен и ленив, решил, что ему все позволено.

Снова и снова он убеждался, что ни в чем нельзя быть безоговорочно уверенным: ни в хорошем, ни в плохом, ни в посредственном.

– Ну вот, в конце концов эта троица лишилась работы, – продолжил он. – Пусть теперь побегают! С такими рекомендациями им непросто будет найти что-то аналогичное.

– А еще тебе не нравится, чтобы ты испортил им жизнь, и, возможно, надолго. Да, им придется нелегко, но, как говорится, по одежке протягивай ножки. Лишь бы было во что одеться.

Немного подумав, он расхохотался – и от недавней озабоченности не осталось и следа.

– Еще говорят: что посеешь, то и пожнешь. Одним словом, сами виноваты, нечего было сеять испорченные семена. Ты решила мою проблему. Не знаю, как тебя благодарить!

– Не стоит благодарности! Ты голоден?

– Уже да. Что у нас на ужин, милая Ева?

– Для начала – суп. Блюда выбирал Соммерсет, так что тебе ничего не угрожает.

– Я был вполне готов довольствоваться пиццей у тебя в кабинете. – Он провел ладонью по ее волосам, потом по щеке. – Мы не единственные, кому приходится делиться своими проблемами. И мы делаем это нечасто. Мы неплохо с этим справляемся – вдвоем.

– Рада слышать, потому что у меня этих проблем выше крыши.

– Давай попробуем суп. Потом ты мне все расскажешь.

– Нет, я хочу прямо здесь. – Она указала ему на кресло.

– Какой мужчина не любит возвращаться домой, где любящая жена ждет его с горячим ужином?

– Ешь давай! – прикрикнула она и взялась за серебряную крышку.

– Если не возражаешь, я воспользуюсь ложкой. Итак, пресса утверждает, что разыскивается мужчина лет двадцати пяти, убивший своих родителей.

– Не просто убивший, а нанесший матери более полусотни ударов кухонным ножом, а спустя несколько часов жестоко забивший бейсбольной битой отца.

– Серьезно распсиховался. – Он внимательно посмотрел на нее. – Родители были к нему жестоки?

– Нет, на это ничего не указывает. Он законченный лузер. Из колледжа вылетел, ни на одной работе не мог продержаться больше пары месяцев, даже на той, которую папаша нашел для него у себя в офисе. Это было хорошее местечко, я поговорила с контролером и с некоторыми работниками. Отец проработал там два десятилетия – усердно и ответственно. Сынок пошел не в отца. Примерно то же самое говорят остальные его боссы.

– Система понятна: безответственность и цепочка неудач.

– Да, как и в личной жизни. Девушка – насколько я успела выяснить, единственная женщина, с которой он пожил и вообще сохранял отношения больше двух недель, – была вынуждена его выгнать. Он забрал деньги на аренду и те, что она скопила на чаевых – она официантка, – и все это продул в Вегасе. Ему пришлось вернуться жить к родителям. Попыток куда-то наняться он больше не предпринимал. Они решили дать ему время на это до декабря, а потом выселить.

Рорк неторопливо ел вкусный горячий суп и размышлял.

– Он убил их, потому что они отказывались предоставлять ему бесконечный допуск к родительской груди?

– Примерно так. Мать он прикончил в обеденное время. – И Ева подробно поведала ему обо всех дальнейших событиях, о переводах денег, о краже и о сбыте краденого.

– Хладнокровный выродок! Теперь он при деньгах. Так много у него еще не бывало. Вряд ли он будет с ними бережлив. Он не только холоден и безжалостен, еще он молод и глуп. Я могу предупредить все мои отели в городе.

– Это уже сделано, но все равно спасибо. Кстати, Джолин Мортимер – исключительно полезный сотрудник, как и все остальные в «Мэнор». Она чрезвычайно проницательна.

– Согласен. Прежние владельцы и ее бывший босс просчитались. Мне повезло, им нет. Я могу поискать счета, которые открывает разыскиваемый, хотя он, скорее всего, будет полагаться на наличность. Это совершенно ясно. Ему нужно прикасаться к своим деньгам, торжествовать, любуясь ими. Вряд ли его сцапаешь, просто отследив его вклады и переводы. Сначала он будет беречь свои сто семьдесят пять тысяч долларов, а потом займется мотовством.

– Это все равно ненадолго. – Ева встала, чтобы убрать со стола пустые тарелки и переменить блюда. – Удачная продажа часов и жемчуга была неожиданностью, вряд ли он на такое рассчитывал. Он попытается сбыть еще что-нибудь. Он ни в чем не будет себе отказывать. Между прочим, ты наверняка собираешься купить мне на Рождество что-нибудь блестящее. Можешь заглянуть к Урсе, это в Нижнем Ист-Сайде. Очень приятные люди.

– Я учту. Тебе что-нибудь приглянулось?

– Сам владелец. На блестки я как-то не обратила внимания. Никому он не нравится, – продолжила она. – Я о Джерри, разыскиваемом. У него трое друзей. Двое еще туда-сюда, и оба теперь с ним не так близки, как раньше. А третий – такой же мерзавец, они друг другу подходят.

Она надеялась, что Соммерсет ничего не напутал с салатом. Если приходится есть зеленые листья, то, пожалуй, в таком виде они жуются лучше всего.

– Выходит, он рано или поздно свяжется с этим другим мерзавцем?

– Разве что с ним. – В этом направлении ей придется приложить удвоенные усилия. – Надеюсь, мы с Пибоди хорошо их припугнули, и они все нам сообщат. Разве у него не будет потребности похвастаться? Особенно перед дружками? Вдруг его опять потянет в Вегас, чтобы отыграться и смыть унижение?

– Как ты расцениваешь такую вероятность?

– Процента на семьдесят два. Достаточно высоко, чтобы предупредить казино в Вегасе и заодно в Нью-Йорке и в Джерси. Штука в том, что до той поездки он никогда не играл в азартные игры, для него это непривычно.

– Располагать ста семьюдесятью пятью тысячами с лишним баксов для него тоже непривычно, – заметил Рорк.

– Потому и предупреждения для казино. Хотелось бы мне считать, что я его знаю и что он зашел так далеко только по воле случая. Но уверенности у меня нет. Здесь не обходится без расчета. Чтобы завладеть деньгами, надо было поломать голову, потрудиться, проявить некоторое умение. Взять хотя бы выбор магазина Урсы: разве не умно?

– Вспомни про его девушку. Если его потянет пустить пыль в глаза дружкам, то ей – тем более: надо же доказать ей, а главное, самому себе, что она ошиблась, выставив его за дверь.

– Завтра я ее навещу. Сейчас она, наверное, еще не дома. – Ева покосилась на свой наручный коммуникатор, не зная, что Лори Нуссио лежит мертвая, а Джерри вволю угощается у нее на кухне.

– Вижу, тебя беспокоит, что ты что-то упустила, – сказал Рорк.

– Я ломаю над этим голову. В истории этого парня нет ничего, что даже намекало бы на такую склонность к насилию. Пару раз его задерживали по мелочи. Возможно – это еще не подтверждено, – пару раз он поднимал руку на свою бывшую. Он не мстил ни боссам, которые его выпирали, ни девушке, давшей ему пинка. Разве что бранился, а потом уходил.

– В нем дремало чудовище?

– Возможно. Поговорю об этом с Мирой. Думаю, мать дала ему импульс. У него нож под рукой, а тут она со своим нытьем, советами, предостережениями. Он хватает нож и…

Она замолчала и взяла бокал с шампанским.

– Если ты начнешь сравнивать это с тем, что сама сделала в восьмилетнем возрасте, то тебе от меня попадет.

Ева знала, что он видит ее насквозь. От него ничего не могло укрыться.

– Нет, не сравниваю, но понимаю, что значит момент и что он может натворить. Меня насиловали, мне сломали руку, я боялась умереть, поэтому когда мои пальцы нащупали нож, я пустила его в ход, чтобы положить конец боли, чтобы выжить. Он, наоборот, набросился на людей, от которых не исходило физической угрозы, которые предоставляли ему крышу над головой, были его семьей. Но момент есть момент. Дальше может происходить по-разному. Большинство людей, даже владеющих собой, теряют в такой момент самообладание. А потом реакция: «Господи, что я натворил?»

Она медленно отхлебнула шампанское. Она знала, о чем говорит, и отлично все себе представляла.

– Он и ему подобные реагируют с восторгом: «Вот на что я способен!» Это откровение, извращенное просветление, толкающее их дальше.

– Мы оба сталкивались с такими людьми. Смотрели им в глаза.

– Чаще, чем хотелось бы, – согласилась Ева. – И все же большинство не натворили бы того, что он. Но в такой момент ты можешь попросту потерять голову. Ты не останавливаешься, не способен остановиться, неважно, из-за чего – возбуждения или страха.

Вставая для очередной перемены блюд, она поняла, что нуждалась именно в таком разговоре.

– Вся эта кровь действует очень сильно. Это ужасно. Меня шок, боль, кровь, осознание содеянного подтолкнули к бегству. Я впервые в жизни оказалась предоставлена себе – со сломанной рукой, изнасилованная, полумертвая от боли. Я заблокировала воспоминания. Боль, происшедшее – все. И большую часть жизни старалась всего этого не вспоминать. Вопрос стоял так: либо он, либо я. Мне было восемь лет, я была до смерти напугана. Я сделала то, что должна была, но до сих пор ужасаюсь тому, что тогда не смогла остановиться. Возможно, он тоже не смог. Когда мы его схватим, его адвокат может выбрать такую тактику. Но разница в том, что он не сбежал. Почти любой на его месте бежал бы без оглядки. Или попытался бы как-то скрыть следы преступления, обелить себя: мол, кто-то вломился и убил мою мать. Но нет, он не сбежал – потому что не испытывал страха. Ему, наоборот, понравилось, поэтому он нашел силы ждать, планировать и поджидать отца. И совершить второе убийство.

– И снова не сбежать.

– Да. – Она вспомнила, как самодовольно он выглядел на записи камеры наблюдения в банке. – Думаю, в нем что-то сломалось, умерло. Возможно, это произошло как раз в тот момент, когда он схватил нож и всадил в мать.

– Это поможет тебе его поймать?

– Помочь может что угодно. Завтра я вернусь на место преступления и снова все там изучу. Сегодня вечером составлю новую реконструкцию. Ты мог бы поискать его счета. Своим коммуникатором он не воспользовался – наверное, выбросил и купил другой. Ему хватило ума не прибегать к дебетовым и кредитным картам на свое имя и на имя родителей. Но наличные рано или поздно кончатся. Его имя и физиономия уже красуются повсюду.

– Думаешь, теперь он попытается сбежать?

– Не знаю, что еще ему остается? В Нью-Йорке для него слишком жарко. Он обзавелся тем, чего всегда хотел, – деньгами. Родители больше не могут его донимать.

– Как насчет другой родни?

– У него полный комплект бабок и дедов. Их уже уведомили. Есть дядя по отцу, тетя по матери и пятеро двоюродных братьев и сестер. Все они тоже уже в курсе. Не могу гарантировать, что все они сообщат, если он на кого-то из них выйдет, но трудно поверить, что они помогут тому, кто убил их ребенка, сестру, брата.

– Кровные узы не разорвать, – согласился Рорк.

– Наверное. Следить за всеми ими не получится. Одни живут в Нью-Йорке, другие поблизости, третьи далеко. Нам остается поддерживать с ними связь.

Он погладил ее руку, лежавшую на столе.

– Ты опасаешься, что он набросится на кого-нибудь еще.

– Если кто-то встанет у него на пути или не даст того, чего он захочет, то да. Если он будет искать безопасное место или еще денег и не получит этого, то убьет снова, если будет такая возможность. Но вряд ли он примется за родню. Сначала должны иссякнуть деньги. Вот разве что мы будем гнаться за ним по пятам. У меня чувство, что в голове у него не родня, а препятствия на пути к счастью или к успеху. Люди, пытающиеся ему помешать или приказывать. Но если дойдет до родни, то первым делом он вспомнит про бабушек и дедушек: они слабее, от них проще добиться помощи. Пара, живущая за городом, едет в Нью-Йорк, но ему неоткуда об этом узнать. В ближайшие дни он не застанет их дома.

– Как я погляжу, труд полицейского очень неблагодарный: повторение одного и того же, бесконечные допросы, отчеты – а потом крайний риск, искрометные действия, решения за доли секунды, тонкое планирование. Сегодня ты занималась в основном первым.

– Я давно заслужила медаль, – бросила она как бы невзначай. Он всего лишь улыбнулся и налил ей еще шампанского. – В общем, меня наградили. Медалью.

– Очаровательно. Поздравляю.

– Это большое событие. – Она показала руками размер. – Почетная медаль конгресса. Меня отметили за…

– Я знаю, за что и что это значит. – Он взял ее за руку и посмотрел ей в глаза. – В твоем мире это высочайший почет. Сказать, что ты его заслужила, – ничего не сказать.

– Вместо награждения мне могли бы повысить зарплату.

Он поднес ее руку к своим губам.

– Я очень тобой горжусь, но меня забавляет, как ты смущаешься, когда получают признание твои преданность делу и профессионализм.

– Забавляет? Ну, так я развеселю тебя еще больше. Ты тоже заработал медаль.

Он выпустил ее руку.

– Что? Я – гражданское лицо, ты сама не устаешь мне об этом напоминать.

– Медаль «За заслуги» для гражданских лиц. Их тоже не раздают направо и налево. Первый встречный такой не удостоился бы.

– Я ее не заслужил.

Она обожала эту его манеру скромничать.

– Теперь ты меня забавляешь. Кто, как не ты, стал совать нос в наши дела, а кончил тем, что влез в них целиком, всем телом, включая голову? Готовься стоять навытяжку в среду днем – запиши себе: четырнадцать ноль-ноль – и принимать заслуженную награду. Я тоже ужасно горда тобой, так что бери, что дают.

– Разве мы не пара? Представляю, как развеселятся мои старые приятели! Проклятая медаль!

– В Управлении тебя ценят, и не зря. Так что выпьем шампанского и не забудем про лобстера, пока я снова не впряглась в свою телегу. – Она отхлебнула еще. – Но это не все.

– Что-то еще? В дополнение к двойным убийствам, тупицам и медалям?

– Именно. Уитни, вызвав меня для сообщения о медалях, предложил представить меня к капитанскому званию.

– Ева! – Он буквально вцепился в ее руку. – Вот это новость! – Он даже привстал.

– Я отказалась.

– Извини? – Он снова сел. – Что ты сказала?

– Я сказала, что не хочу повышения в звании.

– Ты тронулась умом?

Она прищурилась.

– По-ирландски это значит «дура»?

– Точнее, сумасшедшая. – Он побагровел от возмущения. – Что значит «не хочу»? Как можно отказываться от такого продвижения? Твое смущение из-за награды я еще понимаю. Ты делаешь свою работу и не нуждаешься в лишней блямбе на свой незапятнанный мундир. Но капитан?! Боже всемогущий, Ева, это же твоя карьера, сама твоя суть и даже более того! Мы оба знаем, что он предложил бы тебе повышение раньше, не будь меня.

– Нет, это из-за тебя. И из-за меня самой. Я приняла решение. Что бы ты ни думал, это мой собственный выбор. Я выбрала тебя, и если начальство вздумало играть с этим в политику – пускай, я не намерена им подыгрывать.

– Смотри, мне они вешают медаль на грудь, а перед тобой распахивают двери. Почему бы тебе не войти? Причем приплясывая?

– Тебе нет причин так бушевать.

– Я не бушую, просто ошарашен. Объясни, почему ты отказалась.

– Не могу отказаться от того, что имею, – просто ответила она. – Не готова. Может, не буду готова никогда. Я коп. Это и есть мое предназначение – быть копом.

– Каким образом это меняется из-за капитанских нашивок?

– Меня уберут с поля. Джерри Рейнхолда будет искать кто-то другой. Между мной и моими людьми возникнет дистанция, потому что я уже не буду их непосредственным начальником. Больше времени, то есть почти все время будет уходить на совещания, возню с бумажками, административные решения. Ту работу, которая у меня по-настоящему получается, мне придется делать только урывками.

Он ничего не ответил, и она перевела дух.

– Мне надо быть копом, хорошим копом, и это куда важнее, чем звание. Когда мне предложили повышение, я сразу это поняла, не испытав никаких сомнений.

Он все еще молчал, и она пожала плечами.

– Вероятно, я нарушила какое-то из Правил Брака, не посоветовавшись первым делом с тобой, но…

– Это твое дело, – перебил он ее. – Твоя работа – твое дело. Я не обсуждаю с тобой свои сделки, куплю-продажу, развитие бизнеса.

– Твои решения не так рискованны. Понимаю, ты испытал бы облегчение, если бы я согласилась.

– Действительно, испытал бы, если ты о том, что я стал бы меньше беспокоиться. Но ведь я на тебе женился. Я сделал выбор и, как и ты, пошел на это с открытыми глазами, не мечтая превратить тебя в другого человека.

– В свое время мне этого хотелось, даже слишком. Тогда работа была не просто тем, чем я занимаюсь и кто я такая, а вообще всем, что у меня было. Теперь это уже не так, и благодаря этому я стала лучшим полицейским. Мне нужно ловить преступников, Рорк. Нужно каждый день входить в наш загон и заставать там команду, которую я сколотила. Когда я сравниваю это с нашивками, пропадают всякие сомнения, что выбрать.

– Значит, так тому и быть.

– Спору конец?

– С правдой не поспоришь, лейтенант. Я счастлив, даже очень, что тебе сделали это предложение. Ты говоришь, что сделала свой выбор, и это тоже правда. То, что ты со мной, мешало твоему продвижению, но теперь это в прошлом. Я принимаю свою награду и молчу в тряпочку.

– Прекрасно. – Она облегченно выдохнула. – Люблю тебя.

– Взаимно.

– Только, знаешь, суфле в меня уже не влезет.

– Суфле? Это было пятизвездное угощение, но пришла пора сделать перерыв. Доедим немного позже. Скажем, у тебя в кабинете, когда ты вернешься к работе.

Она весело улыбнулась.

– Неплохой выбор, верно?

– Не то слово! – Взяв ее за руку, он встал и заставил встать ее. – Из тебя вышел бы отменный капитан.

– Возможно. Когда-нибудь потом. Ладно, еще выйдет.

Он не удержался от улыбки.

– Милая Ева, ты всегда, в любом звании будешь моим копом.

– Это меня устраивает.

– Тогда идем вниз.

– Сначала мне надо здесь прибраться.

– Предоставь это Соммерсету.

– Пожалуй. Я переведу дух и оденусь по-рабочему.

Он усмехнулся.

– Заглянем по пути в спальню. Лично я не возражал бы избавиться от рабочего костюма.