Глава 8
День прошел точно так же, как и все предыдущие. Жизнь в тюрьме застыла. Караул исправно тащил службу, бойцы умирали от скуки. В подвале было тихо. Иногда заходил надзиратель, прохаживался мимо камер, постукивая дубинкой по ладони, словно ждал, что кто-то из арестантов начнет задираться.
Но заключенные давно растеряли боевой дух, сидели на нарах, кутаясь в одеяла. Стонал Борисов. С ногой, по уверению доктора Павлия, все было неплохо, но возникли новые проблемы: ушиб грудной клетки, сотрясение мозга, из-за которого пациент постоянно кружил между явью и бредом, трещина в скуле.
Прибыла кормежка для караула. Бойцы самостоятельно разогревали ее на плите. Офицеры питались отдельно, тем, что привозили из города. Системное снабжение еще не было налажено. То, что оставалось после солдат, доедали заключенные.
Борисов не мог ничего жевать. Его челюсть сотрясалась от боли. Всхлипывающая медсестра разбавляла кашу водой, кормила его из ложечки, чтобы хоть как-то поддержать силы.
К девяти часам вечера начало смеркаться.
Дернул же черт Войта снова приложиться к бутылке. Он пытался посмотреть переносной телевизор, но ничего из этого не получилось. Все шипело и бегало по экрану.
Майор начал, на свою беду, просматривать старые фото в телефоне. Он узрел жену, сбежавшую в Польшу, и чуть от злости не растоптал телефон! В нем вновь разыгралась ярость. На конкретных людей, на весь мир, на то, что он вынужден как Робинзон сидеть в глуши, без всякой возможности жить полноценной жизнью.
Пара стопок рома провалилась в пустоту, словно радио послушал. Он метался по своей каморке как волк по клетке.
«Даже выпить не с кем, – страдал майор. – С солдатней западло. Лейтенант Бобрик слишком правильный. Рысько себе на уме, сволочь подспудная, да и откажется наверняка, придумает миллион причин, почему не хочет принять чарку со своим начальником. С кем-нибудь из заключенных? Перебьются, мать их! С врагами не пьют. Но навестить тюрьму в этот вечер я обязан».
Войт вылакал чуть не всю бутылку, заедая ром кальмарами из консервной банки. Желчь разъедала его. Он залез в мобильный Интернет, глянул порнуху, еще добавил и к одиннадцати вечера был готов на подвиги.
Майор спустился в подвал, отобрал у Псаренко ключи, приказал явиться по первому зову и выгнал его к чертовой матери. Он вошел в камеру и набросился на бесчувственную Татьяну.
«Конец тебе, душечка, карт-бланш получен! – ярился Войт. – Огреби сполна за то унижение, когда я потерял уверенность в своей непреходящей мужской силе!»
Он сдернул одеяло, схватил узницу за руку и стащил на пол. Плевать, что его видят из камер напротив! Пусть знают и боятся!
От женщины осталось что-то жалкое. Ее лицо распухло и было изрыто какими-то жуткими пятнами. Под нарами засыхала лужа рвоты. Узницу периодически тошнило. Майор засмеялся. Ничего, людей нужно принимать такими, какие они есть!
– Крошка, приветик! – взревел он. – Уже не ждала? Думала, что все кончилось, отстали от тебя добрые дяди?! Как бы не так, милая ты моя. Мы еще толком и не начинали!
Он сдирал с нее порванные одежды и с отрадой чувствовал, что его мужская сила на месте. В самый интересный момент эта сучка вдруг ожила, испустила душераздирающий визг и засадила пяткой ему по коленке!
Тварь! И как извернулась?! Ярость чуть не порвала черепную кость.
– Так вот ты как, да? – закричал майор, подпрыгнул и тяжелой подошвой прибил ее позвоночник к полу.
Что-то хрустнуло, или ему показалось? Неважно. Бешенство застило разум. Женщина давилась кровью. Он схватил ее за волосы и с силой ударил головой об стену. Треснул череп, хлынула кровь через проломленные кости. Майор тупо смотрел на неподвижное, истекающее кровью тело, потом перевернул его носком ботинка. Мертвые глаза Татьяны были приоткрыты.
На мгновение майору стало не по себе. Он стряхнул оцепенение, присел на корточки, убедился в отсутствии пульса.
Что за черт? Под лопаткой вдруг что-то зацарапало. Войт испытал внезапный испуг и обернулся. Из камеры напротив, приподнявшись на локте, угрожающе смотрел Борисов.
Майор оскалился. Смотри, все равно отсюда не выйдешь. Он внезапно протрезвел, поднялся, обнаружил незастегнутые штаны, скрипнул молнией.
– Псаренко!
Хлопнула дверь. Исполнительный пес скатился со ступенек, припустил по проходу, подлетел, придерживая дубинку.
– Слушаю, пан майор.
– Убери тут. – Войт небрежно ткнул пальцем в камеру и потащился прочь, чувствуя, как рождается потребность проблеваться.
– А куда ее? – озадачился узколобый надзиратель. – Закопать, что ли? Замуровать?
– Мозги свои замуруй, дубина. – Майор остановился и зашипел: – Все равно пустое место. В пруд тащи, куда еще, да не у берега брось, а поглубже. Не под боком у базы, на южный берег тащи. Проследи уж, чтобы не всплыла никогда эта панночка.
Павел прополз через пролом в ограде, чтобы лучше видеть, растянулся за бугром. Он пристроил на него бинокль и припал к окулярам.
Несколько минут назад Рустам Боев, не имевший вредной привычки спать на посту, сообщил, что в тюрьме кого-то насилуют и убивают. Он и рад бы помочь, но даже если разобьет стекло и продавит решетку, все равно застрянет в узком оконном проеме.
Павел скрипнул зубами. Спецназовцы лежали тут весь божий день и ничего не делали, а в подвале, совсем рядом, страдали люди.
А Рустам молодец. Многочасовое сидение в щели рядом с неприятелем не превратило его в страдающий комок нервов.
Насторожились часовые, травящие байки недалеко от шлагбаума. Из дома выбрался сутулый мужик. Он тащил что-то в мешке, сволок со ступеней, попер к шлагбауму. Караульные как-то беспокойно попятились. Мужик с грузом что-то сказал им.
– Сам тащи, Псаренко! – громко отозвался кто-то. – Ты мужик крепкий, справишься! Не снасильничай только мертвячку.
Остальные заржали.
– Фу, гадость какая! – прокомментировал кто-то.
Соколовский не отрывался от бинокля. В мешке был явно не кот, а мертвый человек, женщина. Павел почувствовал, как тошнота поползла к горлу.
Мужик тем временем выволок свою ношу за колючую проволоку и отправился дальше, в сторону пролома, то есть прямиком на Павла. Пока еще он был далеко. Соколовский начал отползать и передал по рации товарищам, чтобы приготовились.
Караульные потеряли интерес к происходящему. Расстояние от крыльца до разбитого забора составляло не меньше ста пятидесяти метров. Солдаты не могли видеть, что творилось у пруда. Слышать что-то им мешали порывы ветра.
Мужик отдувался. Еще бы, руки не казенные. Несколько раз он делал передышку, все-таки доволок мешок до замусоренного берега, бросил его почти у обрыва, прокашлялся, отдышался.
– Да хрен я потащу тебя дальше, – пробормотал этот субъект. – Войту надо, пусть и тащит хоть до самого Байдака. – Он наклонился к мешку, начал его развязывать.
Показалась человеческая голова.
– Ох ты, хорошая моя. Не повезло тебе, бабонька. Сама виновата. Дай-ка проверю, точно ты покойница, не забыла умереть-то? А то ведь всякое бывало, знаешь ли. И не такие оживали. Нет, моя милая, прости, все в порядке, окочурилась ты. Теперь давай искупаемся.
За спиной этого типа выросли двое крепких парней. Один подсек его ногу, другой сжал предплечьем горло, придушил и опустил на землю. Надзиратель хрипел, но не мог даже кашлять. Слезящиеся глаза выползали из орбит. Дикий страх смерти цвел пышным цветом на синеющей физиономии.
Павел подполз и заглянул в мешок. Его чуть не вырвало. Бледный свет фонаря плясал по изувеченному фиолетовому лицу, состоявшему из сплошных рубцов и синяков. Когда-то это была женщина. Возможно, симпатичная.
«Все понятно, – подумал он. – Насиловали и избивали всей толпой. Такую мразь не жалко будет в расход выводить».
Захваченный мужик жалобно хлопал глазами, щурился, пытался разглядеть, кто над ним навис. Это слезное выражение как-то плохо прилипало к физиономии, достойной неандертальца. Субчик был тот еще.
– Какого хрена? – выдохнул он и получил чувствительную оплеуху.
Павел приставил нож к его горлу, надавил, проткнул кожу. Потекла кровь. Мужик завибрировал.
– Времени у нас нет. Первая ложь – сразу убиваем, – вкрадчиво проговорил Павел. – Ты кто?
– Псаренко Тихон Федорович. Контролер я.
– Кто в мешке?
– Это заключенная Тепленко. Опасная государственная преступница. Хлопцы, не убивайте, это не я ее…
– А кто?
– Майор Войт, начальник объекта. Он пьяный сегодня, вот и наворотил.
– Один такое с дивчиной не сделает, – буркнул Винничук.
– Это все контролеры, но не я. – Псаренко задыхался от страха.
– Конечно, – сказал Павел. – Ты этого не делал, но именно тебе начальник тюрьмы поручил ее утопить. Быстро говори. – Он усилил нажим лезвия, и надзиратель затрепетал как червяк на крючке. – Состав караула, контролеры, расположение помещений в здании. Перечисли поименно всех арестантов!
Признания сыпались как из рога изобилия. Псаренко готов был рассказать о чем угодно, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь. Такая же мразь, как и все остальные.
Перво-наперво надзиратель сказал, что заключенный по фамилии Борисов здесь. Дескать, да, это пленный офицер колорадов… тьфу, ополченцев, считается арестантом номер один. Его сегодня избил полковник СБУ за то, что ведет себя слишком дерзко. А вообще-то у него нога сломана.
Дыхание капитана перехватило от такой новости. Неужели сбылось?!
– Быстро отвечать дальше!
– Трое контролеров, пятнадцать человек охраны, три смены. Начальник караула лейтенант Бобрик проживает в общежитии в Байдаке, сегодня как раз дежурит. Охраной командует капитан Рысько, всей тюрьмой – майор Войт, старый подонок, развратник и алкоголик.
Псаренко не скупился на эпитеты. Все уроды, гнилые тараканы, психически ненормальные люди. Один он хороший пушистый парень, давно мечтающий перейти на сторону ополченцев.
– Посты на шлагбауме, на крыльце и на периметре вокруг здания, – продолжал надзиратель.
Павел поторапливал его.
«Время бежит. Караульные встревожатся, увидев, что Псаренко долго нет, – раздумывал Соколовский. – Пока этот мужик оттащит покойницу подальше, привяжет к ней что-нибудь тяжелое, переведет в статус утопленницы, пройдет не больше четверти часа.
Пока ситуация в норме. Корвич ее контролирует.
Значит, охрана – не желторотые юнцы. Это прискорбно. Зато их не жалко».
– В тюряге четверо заключенных. О Борисове я сказал, еще Згурский, Горчак и ни в чем не повинная медсестра из Байдака, чем-то не понравившаяся Вишневскому, – соловьем разливался надзиратель.
– Кто такой Вишневский?
– Тот самый полковник СБУ, который избил Борисова. Зовут Борис Евгеньевич, куратор объекта. Это он сегодня приезжал с помощником капитаном Буничем. Такой отвратительный, гнусный тип…
– Не отвлекаться!
– Хорошо, я все понимаю. В здании замысловатые переходы, но выше первого этажа никто не бывает. Тюрьма в подвале, там железная дверь. Но сейчас она открыта, ключи у меня, вот они. Все «вольные» проживают на первом этаже. От холла отходят коридоры и двери в помещения. Дальше всех комната Войта. Вокруг холла каморки Бобрика и Рысько, двухкомнатное караульное помещение с электроплитами. По соседству находится дизель-генератор, он постоянно гудит.
Этот тип спецназу был больше не нужен. Да и вся планета запросто переживет его отсутствие.
Бойцы переглянулись. Павел, поколебался, ослабил нажим, потом убрал нож в поясной чехол, отвернулся и уставился на пролом, напротив которого залег Корвич. Винничук сделал то же самое.
Именно этого и дожидался Псаренко. Полным кретином он не был, понимал, что диверсанты, какими бы гуманистами они ни были, в живых его не оставят. Надзиратель вскочил, толкнул Павла в спину и бросился бежать, надеясь пролететь краем озера.
Яков вскинул пистолет с глушителем и дважды нажал на спусковой крючок. Беглец споткнулся и повалился в озеро.
– Юморист ты, Яша, – проговорил Павел. – А сразу не мог?
– Так вроде западло, – смутился боец. – Безоружный, то, се. А тут попытка к бегству. Его же никто не заставлял.
– Ты уверен, что насмерть?
– Не сомневайся, командир, качество гарантирую.
– Ладно. – Командир постучал по микрофону: – Пумба, Тимон, оттащите тело, чтобы глаза не мозолило. И мертвую женщину тоже за деревья спрячьте, потом похороним. Корвич, как у тебя?
– Пока спокойно, командир. Но часовые уже посматривают в эту сторону, начинают нервничать.
Соколовский лихорадочно кусал губы, принимая решение.
«На объект нужно выдвигаться немедленно, пока охрана не подняла тревогу, – размышлял он. – Штурмовать в лоб? Положить всех, кто возле здания, ворваться внутрь, не считаясь с потерями? Но надзиратели и часть охраны засядут в подвале, запрутся, как их оттуда выковыривать? Там арестанты, они могут пострадать. Без шума не выйдет. Пролезть через колючку, рискуя подорваться на мине, зайти с тыла? Но там решетки, да и часовые бродят».
Тут в наушниках раздался приглушенный голос Вдовенко:
– Сокол, это Тимон. Мы с Пумбой до леса добрались, женщину тут пристроили. Информация к размышлению. Здесь тоже забор, который опоясывает территорию. В нем симпатичная дыра. За ней колючка, та самая, что внутри забора, и юго-западный угол лечебницы.
– Ждите там, сейчас решим. Рустам, не спишь? Нужно срочно брать объект. Какие идеи?
– Я понял из ваших переговоров, командир. Слушай, я тут в перерывах между прохождением часового осматривал тыльную часть больницы. Рядом с торцом на западной стороне решетка на первом этаже держится на соплях. Я забрался на фундамент, подергал ее. Она отвалится, если хорошо нажать. Мы можем проникнуть в здание.
– Но колючка, мины, часовые!..
– Ничего. Работаем быстро, командир. Держишь объект перед глазами? Я вижу пролом в заборе на юго-западе. Ползите там и смещайтесь чуть вправо. Я порезал колючку между крышкой канализационного колодца и скелетом велосипеда. Хрен его знает, откуда он здесь, но его видно. Передняя стойка и кожух без колеса вверх торчат. Ползите там, смотрите на мины. Часовой сейчас пойдет, я его сниму. У нас будет не больше двух минут.
Командир заметил, что караульные на шлагбауме уже смотрели в их сторону, колебались, не отправить ли кого на поиски пропавшего надзирателя.
– Все на юго-западную сторону ограды! Ползти по-пластунски, не вставать, – приказал капитан.
Тени бойцов смещались к угловой части забора. Угол обзора сменился. С этой стороны глыба, застывшая между холмами, зияла зарешеченными глазницами, лишенными стекол, и кирпичной кладкой, обнажившейся после осыпания штукатурки. Спецназовцы рассыпались по пустырю, ползли к колючке.
– Часовой в минусе, – скупо доложил Боев. – Давайте, мужики, не подведите, а то скоро тут будет жарко.
Поблескивали в лунном свете проржавевшая крышка колодца, искривленный руль, погнутая велосипедная стойка. Тут Павлу пришлось застыть секунд на двадцать. С востока доносились голоса. Два солдата шли от шлагбаума к пролому, где они последний раз видели надзирателя.
Время не просто поджимало. Оно давило на пятки! Через минуту укропы выйдут к пруду, начнут звать Псаренко, поднимут тревогу.
Капитан пальцами в перчатках ощупывал извивы колючей проволоки. Есть разрез! Несколько секций отогнулись. Он привстал на корточки, приподнял кусок ограждения.
Первым под проволокой пролез Корвич и глухо сообщил, что мина справа в метре. Боец нашел аналогичный разрез в следующем ограждении, присел на корточки, задрал его.
– Быстро, парни! – пошептал командир.
Спецназ устремился в разрыв. Колючки цеплялись за одежду, рвали ткань. Черт с ней!
Два охранника уже вышли к озеру, скрылись из поля зрения. Ползти по пустырю смысла не было. Спецназовцы устремились к зданию. В окнах центральной части больницы поблескивал свет, но до них было далеко. Навстречу поднималось что-то смутно знакомое, закутанное в маскировочную накидку.
– Добрались, слава богу, – облегченно пробормотал Рустам. – Приветствую, мужики. Не поверите, дико соскучился по вашим плутоватым лицам.
– Часовой где, скучающий ты наш? – прошипел Павел.
– Бьется грудью в закрытые райские ворота, – ответил Боев и усмехнулся. – А его бренная оболочка скрыта в щели под фундаментом. Хорошее местечко, сам там весь день провел, совершая короткие вылазки. Лезем в окно, парни. Через минуту часового начнут искать.
Приближался момент истины.
Рустам вскарабкался на фундамент, схватился за деформированную оконную раму, поволок решетку. Она действительно держалась на честном слове, изношенные швы порвались. Бойцы осторожно пристроили ее рядом с домом.
Боев развел гнилые створки и первым вскарабкался внутрь. За ним полезли товарищи, бесшумно, быстро.
На полу помещения слоились грязь, мусор, пылища по щиколотку. Кругом останки развалившихся деревянных кроватей, кособокие шкафы с торчащими листами фанеры. Комната была просторной. Сдавленность воздуха не ощущалась, все продувалось насквозь.
В ушах бойцов звенело, слух напрягся до предела. Шли на цыпочках, стараясь не наступить на что-нибудь скрипучее.
Дверь, ведущая из комнаты, открылась с душераздирающим визгом. Спецназовцы по одному выскакивали в широкий коридор, приникали к стенам, перебегали.
Похоже, это был основной коридор южного крыла. Стены осыпались, с потолка свешивались обрывки проводов и цоколи разбитых люстр. Проход был длинный, метров тридцать. В его конце различался мерклый свет, там находился холл.
Слышалось приглушенное гудение. В одном из помещений работал генератор, приобщающий обитателей объекта к прелестям цивилизации.
Бойцы продвигались вперед, минуя закрытые двери, за которыми явно не было признаков жизни. Впрочем, не совсем так. Под одну из них, явно вставленную недавно, уходили два толстых кабеля.
В голове командира возник образ покойного Псаренко. Тот говорил, что начальник тюрьмы Войт обитает в одной из комнат по коридору, отдельно ото всех.
Капитан приложил палец к губам. Из-под двери просачивался тусклый свет. Павел махнул рукой. Мол, всем двигаться дальше, выполнять задачу.
Он обнажил пистолет с глушителем, толкнул дверь, оказавшуюся открытой, и вошел в комнату. Здесь было относительно прибрано. Еще бы, сам начальник тюрьмы отдавал отсюда свои приказы. Шкаф, кушетка, рабочий стол, заваленный бумагами. Даже коврик на полу. Посреди него валялась кобура, из которой торчала рукоятка пистолета.
Майор Войт в расстегнутой форменной куртке лежал на кушетке, раздвинув ноги, и живописно храпел, пуская слюни. Павел не знал этого человека, но то, что он увидел, уже вызывало тошноту. Капитан подошел поближе, чувствуя, как нарастает отвращение.
Перегаром здесь не просто пахло – благоухало. Правая рука майора свисала с кушетки. На ней запеклись пятна крови. Вымыть руки ему сегодня было недосуг. Под кушеткой валялись ботинки. На их носках тоже бурели кровавые пятна. Подонок бил женщину не только кулаками, но и ногами. Псаренко не соврал.
Этот тип для командования ополчения был не интересен. Павел поднял ствол.
В этот момент майор почувствовал угрозу. Он распахнул глаза и с ужасом воззрился на черную дырочку глушителя, смотрящую ему в голову. Войт беззвучно захлопал ртом, силясь что-то сказать, глаза полезли из орбит. Вдруг он быстрее молнии вытряхнулся из кровати и бросился к столу.
Павел понял, что на торце столешницы была кнопка для вызова охранника. Ну и что это дало бы майору? К кобуре он броситься не мог – его противник на ней стоял. Соколовский ударил ногой, и Войт не добежал до стола, согнулся, схватился за живот.
Он рухнул на задницу, ударился затылком о кушетку и сразу же взмолился, забормотал, проглатывая слова:
– Не стреляйте, Христом-богом прошу. Давайте поговорим, я много знаю, владею самой разной информацией. Пожалуйста. – Майор расплакался, увидев, как сузились колючие глаза диверсанта. – Вы представить не можете, как я ненавижу нынешнюю украинскую власть, страдаю в этой должности, которую меня заставили принять.
– Ты что-то знаешь о страданиях? – прохладно спросил Павел. – Да ты страдать мог только запорами, сука.
Он выпустил пулю в лоб майору, обезумевшему от страха, и с каким-то извращенным удовольствием смотрел, как липкая каша мозгов стекала со стены на кушетку. Впрочем, стрельба с глушителем уже была не актуальна. В здании больницы разгорелась суматошная пальба.
Павел спохватился, бросился прочь из кабинета, в несколько прыжков преодолел коридор. Бойцы его группы уже выполняли поставленные задачи. Они действовали в обстановке, известной лишь со слов упокоившегося Псаренко. В здании работало электричество, и это было на руку спецназовцам.
Бойцы по одному влетали в холл и разбегались. Вдовенко и Грубов перекрыли выходы из караульных помещений, примыкающих к нему. Отдыхающая и часть бодрствующей смены попали в западню.
Услышав шум, двое солдат с автоматами выбежали из караулки, но им навстречу уже катилась по полу граната. Она взорвалась у них под ногами. Бойцов посекло осколками, они стонали, пытались отползти.
Вторая граната влетела в караулку, обрушила печку, порвала сорокалитровый бак с питьевой водой. В пороховом дыму стонали люди, кто-то метался, натыкаясь на нары, орал дурным голосом.
Дым не успел развеяться, как в караулку влетели двое спецназовцев и открыли огонь по тем, кто еще оставался на ногах. Американские М-16 работали исправно, не хуже АК, убивали точно так же, как прославленные советские автоматы. Свинец ложился густо, косил людей, фаршировал лежачих и стоячих, игнорировал жалобные крики и мольбы о пощаде.
В этот же миг Корвич и Боев выбежали на крыльцо, спрыгнули на землю и покатились за окаменевшие клумбы, вполне пригодные в качестве брустверов. Караульным на открытом пространстве было некуда деться. Того, который мялся под крыльцом, отбросило короткой очередью. Остальных накрыло шквалом огня. Полегли солдаты, без дела болтавшиеся по пустырю, стоявшие у шлагбаума, парочка, возвращавшаяся с озера.
– Хлопцы, бегите! Тут террористы! – надрывно выкрикнул какой-то усач, безуспешно ищущий укрытие, и забился словно в припадке, разрываемый пулями.
Двое или трое успели ответить, но эффективности от огня было мало, если не считать отбитой штукатурки и разлетевшегося стекла. Рухнул один, повалился, взмахнув руками, другой. Третий выбросил автомат, побежал, закрывая голову, к шлагбауму.
Пули, видимо, попали в мину, зарытую между рядами колючей проволоки. Она детонировала. Взрывом подбросило столбики, на которых держалась колючка, развернуло шлагбаум. Бойца, бегущего мимо него, поразил осколок. Он попал четко в голову и разворотил височную кость.
Спецназовцы расстреляли по магазину, вставили полные и вышли из укрытий, чтобы добить уцелевших врагов.
Начальник караула лейтенант Бобрик спал в своей каморке, когда в нее ворвался Шумский с раскрасневшимся лицом. Лампа-прищепка висела вблизи походной кровати, озаряя комнатушку лиловым мерцанием. Реакцией Бобрик обижен не был, свалился с кровати, дернул за шнур. Лампа упала на пол, разбилась.
Лейтенант возился в темноте, судорожно вытаскивал из кобуры пистолет. И вдруг в лицо ему ударил яркий свет. Включить фонарь, прикрепленный ремнями к голове, было для Шумского делом мгновения. Бобрик замер, парализованный светом, заморгал, как-то обиженно выпятил губы.
– Ты не успеешь выстрелить первым, – прозвучал из зоны мрака спокойный голос спецназовца. – Можешь проверить, конечно, но я бы не советовал. У тебя есть уникальная возможность сохранить свою жизнь.
Все же он попытался. Спасибо и за это, как говорится. В подобные структуры не набирают людей, желающих в чем-то каяться. Лейтенант стиснул зубы, дернул пистолет из кобуры и повалился навзничь. Одна пуля пробила ему глаз, а вторая раскроила лобную кость.
Капитана Рысько Соколовский утихомиривал лично. Тот вынесся в холл, всклокоченный, еле одетый, с огромными глазами, зачем-то принял боксерскую стойку и начал бегло палить из табельного пистолета Макарова. Павел едва колесом не прошелся, увертываясь от пуль. Он швырнул от груди прославленную американскую винтовку. М-16 хорошо ударила противника по челюсти. Рысько выронил пистолет, помотал головой, выплюнул выбитые зубы.
Соколовский набросился на него как коршун на полевую мышь, выдал прямой по челюсти, потом в шею, чтобы хорошенько подавился. А дальше элементарно, сапогом в пах, бронебойным кулаком в солнечное сплетение. Он опрокинул начальника охраны навзничь, поверг в глухое беспамятство.
Капитан поднял свой автомат, хотел пристрелить укропа, но одумался. Пусть лежит, может, сгодится еще.
Он бросился вниз по каменной лестнице, вертя стволом, прыгнул на узкую площадку и закружился на незнакомом месте. Так и под пулю подставиться недолго! Соколовский включил фонарь на голове и огляделся. Теперь все было видно.
Лестница шла дальше, а справа была дверь в помещение для надзирателей. В прежние годы, когда в больнице лечили людей, свихнувшихся на почве нелюбви к советской власти, здесь, по-видимому, находилась комната отдыха санитаров.
Капитан ногой распахнул дверь, из-за которой доносился шум, и ворвался внутрь, кипя праведной яростью. Яша Винничук вел неравный бой. Надзиратели Лемех и Гайдученко оказались крепкими орешками. Неизвестно, что тут происходило минуту назад, но все огнестрельное оружие валялось по углам. Ни у кого не было шансов поднять его, чтобы не получить при этом по голове.
Три человека сцепились в каком-то безумном комке. Бились жестко, совершенно безжалостно. Яков закусил губу, с которой стекала кровь, и махал дубинкой, отобранной у Гайдученко, а тот работал пудовыми кулаками. Лемех не отставал от напарника. На лбу у него цвел роскошный синяк. Видимо, поэтому глаза надзирателя вращались как сбесившаяся карусель, а изо рта текла и пузырилась пена.
Это было какое-то клиническое сумасшествие. Никто из противников не желал сдаваться. Надзиратели матерились, да и Яша от них не отставал. Все трое пропускали удары, кричали от боли.
Смотреть на это извращение было невозможно. Мушкетеры, блин!
Павел ворвался в гущу сражения и влепил Лемеху по затылку прикладом. Надзиратель упал. Соколовский вскинул М-16 – теперь наверняка в своего не попадет, – ударил короткой очередью и прибил надзирателя к полу.
Почувствовав поддержку, Винничук победно рявкнул и заработал дубинкой с ускорением. Его противник схлопотал по макушке и отлетел к стене. Увидев ствол, смотрящий не куда-либо, а ему в душу, он вдруг распахнул пасть и загоготал так, словно ничего смешнее в жизни не видел. Простучала короткая очередь, и еще один свежий покойник сполз по стенке на пол.
– Уф, спарился. – Яков неуверенно улыбался, размазывал рукавом пот, смешанный с кровью.
– С кем? – спросил Павел и приказал по рации тщательно зачистить территорию.
Даже одна выжившая сволочь могла доставить ополченцам миллион неприятностей. Надо было собрать оружие, изучить возможность конфискации одного из имеющихся на базе транспортных средств. Не требовалось быть чревовещателем, чтобы предсказать, что отход на свою территорию будет насыщен проблемами.
Бренча ключами, снятыми с тела надзирателя, Соколовский устремился в подвал. Кто-то из его товарищей рванул рубильник вверх, и мерцающий свет озарил вместительное узилище. Бойцы бросились в проход между камерами. Заключенные, взбудораженные шумом, уже приникли к решеткам, сонно моргали.
Ключи срывались, не попадали в замочные скважины. Павел чертыхался, пробовал другие.
– Выходим отсюда, товарищи, – бормотал он, насилу справляясь с запорами.
– Вы кто? – прохрипел пожилой истощенный мужчина, вываливаясь в проход.
– Спецназ ДНР. Прибыли по ваши бренные души. А вы чьих будете, уважаемый?
– Господи! – Из глаз мужчины текли слезы, трясся дряблый подбородок. – Я бывший депутат Верховной Рады Горчак Анатолий Петрович. Меня похитили в Донецке.
– А мы-то все гадаем, куда запропастился бывший депутат Горчак, на которого украинская Генпрокуратура завела аж восемь уголовных дел, – заявил Павел. – Вы пропали с концами, в киевских СИЗО вас никто не видел. Злые языки уверяли, будто вы вскрыли тайную финансовую кубышку и уже нежитесь где-нибудь на Каймановых или Сейшельских островах. Но никто, похоже, не спешил отправлять вас в Киев.
– Вы правы, молодой человек. У местных дельцов от СБУ имелись на меня какие-то свои виды. А что касается кубышки, то я с удовольствием распечатал бы ее. Да вот нету у меня таковой.
Из камеры напротив вышел мужчина, изнуренный, сутулый, с чудовищными мешками под глазами, но явно пребывающий в приподнятом настроении. Он тянул трясущуюся руку.
– Я верил в это, ребята. Черт возьми, я знал, что бог пошлет нам избавление.
– Не посылал нас никакой бог, – проворчал Павел, осторожно пожимая ладонь с вялыми пальцами. – А вы кто такой, не припомню что-то?
– Гнида, ренегат, отступник и яркий представитель пятой колонны, – не без удовольствия проговорил арестант.
– Вы журналист, я правильно понял?
– Згурский Алексей Денисович. – Мужчина сделал жест, словно снимает шляпу. – Вы могли и не читать мои гнусные пасквили.
– Отчего же, читал, – сказал Павел. – Еще одна заноза в заднице хунты. Я слышал, вы зарвались, потеряли связь с реальностью?
– Этим и объясняется мое присутствие в подземелье, – сказал журналист. – Теперь я полностью подружился с реальностью, но так и не смог смириться с демократическим выбором современной Украины, весьма напоминающим выбор Германии в тридцатые годы…
– Ладно, мы еще поговорим, – перебил его Павел. – Все на выход, вас встретят.
Девушка из камеры в конце прохода смотрела на него со страхом. Он открыл дверь, сделал жест, мол, выходите, сударыня. Она заплакала, обняла себя за плечи, дрожала, боялась встать.
«Пропагандой обработана насквозь, – сообразил Павел. – Злобный оскал российского терроризма, все такое. Расстреливают всех подряд, жгут, вешают, бомбят».
– Ладно, девушка, выходите, – сказал он как можно дружелюбнее. – Не так страшен черт, как его малюют. Мы не такие уж маньяки из подворотни. Можете остаться, но скоро сюда придет ваша доблестная армия-освободительница, и тогда я вашей участи точно не позавидую. Выходите, не бойтесь, все ваши обидчики уже далеко.
– Насколько далеко? – Она сглотнула, стала неуверенно приподниматься.
– Очень далеко, – уверил он. – Настолько, что оттуда уже не возвращаются. Бегите отсюда, поднимайтесь в холл, вас там встретят. Хуже, чем здесь, уже не будет.
Она вздохнула, набираясь храбрости, вышла из камеры на подгибающихся ногах, словно в омут головой нырнула.
Соколовский открыл соседнюю камеру, и невольная улыбка поползла до ушей. Вот он, майор Борисов, собственной немеркнущей персоной.
– Ну и как вы, больной? Не выбили еще из вас страшную государственную тайну?
– Я, между прочим, тоже знал, что так случится, – прокряхтел тот, пытаясь подняться, и потянулся к костылям, лежащим под нарами.
Павел пришел ему на помощь, поднял костыли, подставил плечо. Он сделал знак Винничуку, топчущемуся в проходе. Мол, не стой, помогай, боец!
– Надо же, сам капитан Павел Соколовский, надежда и опора нашего командующего, – проговорил Борисов, принимая костыли.
Каждое слово давалась ему с боем.
– Мы почти не знакомы, но, думаю, теперь исправим это досадное недоразумение. Спасибо, что пришли. – Он самостоятельно стоял на костылях, качался, но не падал.
Загипсованная нога была как-то странно подвернута. Борисов старался не касаться ею пола.
– Не надо, не держите меня, я сам. – Майор перебрался за решетку, остальные лишь следили за тем, чтобы он не упал.
Недавний пленник выглядел ужасно, весь синюшный, всклокоченный, но улыбался, шутил.
– Нет, не успел я раскрыть полковнику Вишневскому страшную военную тайну. Сначала они хотели меня подлечить, чтобы дозрел до допросов, потом уж я сам не выдержал, начистил полковнику рыло, а он, соответственно, мне. Так что до допросов дело не дошло. Признайтесь, капитан, вы меня спасали только из-за сохранности военной тайны или есть еще какие-то причины, связанные, например, с духом товарищества, с немеркнущим «сам погибай, а товарища выручай»?
– Это тоже страшная тайна, майор, – ответил Павел. – Шевелите костылями, уходить надо.
Борисов ковылял, закусив губу. Павел мысленно оценивал его состояние. С этим человеком проблем не будет, если понадобится, побежит на одной ноге.
– Надеюсь, вы всю банду ликвидировали, капитан, не дали этим вурдалакам разбежаться по лесу? – прокряхтел майор, взбираясь на ступени. – Учтите, это редкостные твари и садисты. Они насиловали бедную женщину, глумились, избивали. А сегодня Войт проломил ей череп.
– Не волнуйтесь, Александр Сергеевич, банда получила по заслугам, никто не ушел.
Тут на связь вышел Корвич.
– Командир, долго возиться будете? Мы в холле. Объект зачищен, выживших нет, не считая одного типа. Он ползает у нас под ногами. На парковке пара машин, обе на ходу. Старый «Фольксваген» принадлежит парню, который елозит по полу, он сам признался. Есть еще потасканный джип начальника тюрьмы. В «Фольксвагене» бензина с гулькин хрен, в джипаре – полный бак.
– Хорошо, разберемся. Мы уже идем.
Спецназ опять был на высоте. Парни уничтожили охрану, освободили пленников и при этом не понесли потерь.
«Рано радуешься, – твердил себе Соколовский. – Расслабляться нельзя, это всегда плохо кончается. Надо трезво оценивать ситуацию. Грохот тут был отменный. Кто его мог услышать? Ближайший гарнизон в Байдаке, это далеко, тем более объект в низине, звуки глушатся. Не повод, конечно, почивать на лаврах. Нужно быстрее сваливать. Пока еще доберемся до машины, припрятанной в лесу».
В холле уже ждала вся ватага. Волновалась, не зная, что и думать, хорошенькая, но дико измученная медсестра, дрожал от нетерпения журналист Згурский. Дышал полной грудью воздухом свободы и не мог надышаться опальный депутат. При этом он хватался за сердце и очень походил на человека в предынфарктном состоянии. Сердобольный Шумский уже распечатывал аптечку, совал ему что-то успокоительное.
Бойцы собрали оружие, кто сколько мог унести. С их плеч свешивались автоматы, карманы и подсумки раздувались от снаряженных магазинов и гранат. Таков закон военной жизни. Пусть лучше оружие есть, но оно не нужно, чем оно нужно, но его нет.
– Минировать объект будем? – деловито осведомился Вдовенко.
– Некогда, – отмахнулся Павел. – Этот проект они и без нас закроют. Глупо использовать секретный объект, известный врагу. Валим отсюда.
Он раздраженно поморщился, когда Корвич вытолкнул из-за спин товарищей бледного капитана Рысько, единственного противника спецназовцев, выжившего в этой бойне. Вид у капитана был откровенно плачевный, но он не умолял о пощаде, отрешенно смотрел под ноги.
– Кончаем его, командир? – спросил Грубов.
Павел пытливо посмотрел врагу в глаза. Тот побледнел еще больше, закусил губу.
«Неплохо», – подумал Павел.
– Кто такой?
– Капитан СБУ Рысько Николай Емельянович, – отозвался пленный. – Начальник охраны объекта.
– Такая же сволочь? – Павел повернулся к Борисову, который тяжело дышал, опираясь на костыли.
Тот недоуменно пожал плечами. Так уж получилось, что о данном господине он своего мнения не составил.
– Самый приличный тип из всей шайки, – подал голос Згурский. – В избиениях и изнасиловании не участвовал, с майором Войтом лишний раз старался не пересекаться. Часто уезжал. Вроде мальчика на побегушках у начальника. Темная лошадка.
Пленный быстро дернул глазами, вроде как выразил благодарность.
«Жаль, – подумал Павел. – Пристрелить бы к чертовой матери. Ох уж эта сердобольная славянская душа!»
В кармане у пленного капитана вдруг заиграла музыка. Он вздрогнул от неожиданности, как-то напрягся.
– У вас входящий вызов, капитан, – вкрадчиво подсказал Павел. – Медленно достаньте аппарат и посмотрите, кто звонит. Любое лишнее движение означает смерть.
Капитан поколебался и достал из брюк смартфон. Мерцал экран, на нем высвечивался номер. Телефон продолжал вибрировать и выводить невразумительную композицию. Капитан не знал, что делать. Спецназовцы помалкивали.
– Жить хотите, Николай Емельянович? – многозначительно кашлянув, спросил Павел.
Рысько подумал и кивнул.
– Тогда без вранья. Кто звонит?
– Полковник Вишневский. Это куратор объекта, он каждый день приезжает или связывается по телефону.
– Включите громкую связь и ответьте. На объекте все в порядке, вы спали. Говорите сонным голосом.
– Слушаю, пан полковник. – Бледные щеки капитана покрыл румянец.
Выступать когда-нибудь в подобной роли он рассчитывал меньше всего. Рысько не был фанатиком, как и трусом, просто всю жизнь выполнял свою работу, стараясь поменьше реагировать на ворчание совести.
– У вас там все в порядке, капитан? – прорезался недовольный голос.
– Так точно, пан полковник. – Рысько откашлялся. – А в чем дело? Сейчас ночь…
– Неужели? – съязвил собеседник. – Почему я не могу дозвониться до майора Войта?
– Так это… – Капитан помешкал. – Не могу знать, пан полковник. Мне кажется, господин майор был с вечера немного выпивший.
– Ну и что? – раздраженно прокричал Вишневский. – Я тоже немного выпивший, однако это не служит помехой работе! У вас там точно все в порядке? – Полковник понизил голос, в ответах собеседника ему что-то не понравилось.
– Не совсем, пан полковник, – решился Рысько, взглянув на напрягшегося Павла.
Ополченцы насупились, подступили ближе.
– Произошел небольшой инцидент. Скончалась женщина. Вы понимаете, о ком я. Майор Войт перестарался, у него была вспышка ярости, после чего он, возможно, решил успокоиться. В общем, пан полковник, я не вижу ничего странного в том, что майор Войт не выходит на связь.
– Ладно, – подумав, смягчился Вишневский. – Хорошо хоть на вас, капитан, я иногда могу положиться. Надеюсь, у вас хватило ума убрать за собой. Борисов в порядке?
– Да, пан полковник, я недавно проверял, арестант спит. Что-то случилось?
– Поговорить хочу. Имеется у меня к этой гниде одно деловое предложение.
– Сломаете ему вторую ногу? – вымученно пошутил Рысько.
– Ладно, не остри. Я выезжаю из Байдака. Через пятнадцать минут буду. Встречай.
– Вы один? – успел спросить Рысько, повинуясь напористому шипению Соколовского.
– Один. Бунич занят. – Полковник разъединился.
Павел отобрал у пленного телефон, бросил на пол и растоптал.
Потом он строго посмотрел на опешившего капитана.
– Я обещал вам, что вы будете жить, но ничего более. Так что не взыщите.
Соколовский мощно ударил в челюсть. Треснула кость, хорошо, что не в кулаке. Пленник повалился без чувств. Вложи Павел чуть побольше силы, и никакая медицина не спасла бы капитана. Но удар был рассчитан исходя из массы и сложения объекта. Пятичасовое бесчувствие, долгое лечение в госпиталях. Возможна кратковременная потеря памяти, нарушение речи, утрата обоняния. Но это лучше, чем уже сегодня гореть в геенне огненной.
Медсестра Рита вскрикнула, прижала руки к груди. Да уж, этот парень вылитый зверь.
Он покосился на нее не без интереса. Хорошая девушка, кабы не такая пугливая. Она неплохо расцвечивает скучную мужскую компанию.
Павел деловито скомандовал:
– Отставить «Фольксваген» и джип начальника тюрьмы! Дополнительный транспорт сам идет в руки. Доцент, Пумба, Тимон, вывести узников через озеро и лес к тому месту, где спрятан «Ниссан»! Остальные – за мной, бегом марш!
Это был тяжелый, суровый марш-бросок. Они бежали, вытянувшись в колонну, в хорошем темпе, гремя всем железом, навешанным на них. Мимо шлагбаума, через знакомый пролом в ограде, восточным берегом озера по касательной к дороге. Перепрыгивали через водосточные канавы, выбегали на проезжую часть. Ядовитая луна освещала дорогу. Лес приближался стремительно, но и время неслось с той же скоростью.
«Несчастную женщину не похоронили, – пронеслась горькая мысль в голове командира. – Лежит в мешке где-то на опушке, и никогда теперь родным не узнать, что с ней случилось».
Он прогнал угрызения совести. О живых надо думать, мертвым уже не поможешь.
Бойцы основательно запыхались и вздохнули с облегчением лишь после того, как пробежали замаскированный «Ниссан». Вишневский поедет именно здесь, другой дороги нет.
– В лес, мужики! По команде стреляем по колесам и берем полковника тепленьким.
Они лежали в траве, за кочками, шумно восстанавливали дыхание. Успели четко.
За деревьями уже поблескивали фары, приглушенно рокотал мотор. Машина приближалась по извилистому лесному серпантину. Вот она вышла на прямой участок, и водитель утопил педаль газа. Похоже, полковник СБУ был любителем погонять под градусом. Кто ему запретит? Кто вообще в этой стране, идущей семимильными шагами в Европу, может что-то указывать работникам СБУ?!
До машины оставалось метров тридцать, когда Соколовский встал. Вспыхнул фонарь на голове. Зажглись и другие светлячки вокруг командира. Он ударил по колесам почти наугад. Трудно было целиться в таких условиях. Открыли огонь остальные, тоже не утруждаясь. Уж кто-нибудь да попадет.
Водитель резко вильнул, хлопнула пробитая резина. Джип, небольшой маневренный «Субару», ушел с дороги, забился в судорогах. Водитель потерял управление, машина врезалась в кустарник, зацепила боком ствол осины и угрожающе накренилась на краю лощины.
Павел перебежал, распахнул дверцу, одновременно уходя с вероятной линии огня, и ведь не ошибся. Тявкнул пистолет. Он выбил его из трясущейся руки, схватил кого-то за шиворот и вышвырнул из машины. В нос ударил терпкий запах алкоголя. Полковник Вишневский, просьба любить и жаловать!
Тот проворно вскочил. Он не успел еще наесть сало на казенных харчах. Страх желтоватыми искорками брызнул из глаз.
Павел влепил ему кулаком в челюсть, отправил в нокдаун и потащил на дорогу.
– Мужики, сам справлюсь! – бросил он через плечо. – Разберитесь с машиной! Поставьте ее на ноги, выгоните оттуда, поменяйте колесо.
Полковник Вишневский рычал и сопротивлялся. Какое-то время Соколовский выбивал из него пыль, потом скрутил ему руки за спиной его же брючным ремнем, придал вертикаль. Полковник шипел как гадюка, у которой вырвали жало, таращился с ненавистью.
– Ты кто, сука? – процедил он. – Ты понимаешь, что покойник, вы отсюда не выберетесь?
– Ох, Вишневский, в вашем ли положении называть других людей покойниками? – Павел усмехнулся.
Неплохой, однако, бонус к уничтожению секретной тюрьмы, освобождению Борисова и других арестантов. Целый полковник СБУ, кладезь важнейшей информации и куратор секретного объекта.
– Вы куда-то спешили в столь неурочный час, Борис Евгеньевич? Напрасно, заверяю с полной ответственностью. Курируемый вами объект уничтожен вместе с персоналом и караулом, арестанты освобождены. Это касается и майора Борисова, на которого вы возлагали особые надежды. Не верите? Сейчас убедитесь.
«Субару» практически не пострадал, не считая вмятин на кузове и бампере. Бойцы сменили колесо с похвальной быстротой. Машина задним ходом выбралась из леса. Корвич сдавал рывками, остальные стояли на дороге и комментировали. Мол, давай, Серега, газуй!.
«Субару» выкатился на проезжую часть, начал разворачиваться. Уже подходили бывшие арестанты в сопровождении спецназовцев. Вдовенко поддерживал Борисова, ковыляющего на костылях. Семенила Рита, кутая руки в рукавах медицинского халата, который теперь даже условно нельзя было назвать белым.
Явление связанного полковника вызвало бурю положительных эмоций. Он с трудом сохранял самообладание, смотрел исподлобья. Депутат Горчак плюнул ему под ноги, Згурский обматерил. Борисов, обливающийся потом, доковылял почти вплотную, утвердился на трех точках и красиво заехал полковнику в глаз. Вишневский качнулся, но не упал. На второй удар у Борисова сил не было, Винничук подхватил его и удержал на ногах.
Грубов вывел из леса «Ниссан», поставил рядом с джипом полковника. Колонна была готова к движению.
Бойцы снова неуважительно схватили полковника за шиворот, подтащили к багажнику «Ниссана» и загрузили внутрь. Сотрудник СБУ дергался, шипел, пытался ударить Боева ногой.
– Так! – строго сказал Павел. – Смиритесь, полковник, вы проиграли. Будьте же мужчиной. Учтите на всякий случай, будет только два последних китайских предупреждения. После первого вам в глотку забивается кляп, и выживайте как знаете. После второго вас распнут на капоте, и в таком виде вы поедете в наше расположение. С кляпом во рту. Смотрели фильм про Безумного Макса?
Багажник захлопнулся.
Павел отдал последние распоряжения:
– Корвич – за руль «Ниссана». Я буду рядом. Борисов, Рита, Винничук и Шумский – на задворки. Уложить больного, чтобы не страдал со своей ногой. Медсестра должна быть с ним. Остальные в «Субару», замыкают колонну. Через Байдак не пойдем. Выходим из леса, ищем проселочную дорогу. Ближе к линии фронта свяжемся с начальством, пусть думает.
– Послушайте… – Рита задрожала, помотала головой, хотела что-то сказать, но не осмелилась.
– Понимаю вас, девушка, – сказал Павел. – Промывка мозгов приносит свои плоды. Мир подразделяется на ангелов и демонов. Ангелы – это те, что здесь, демоны – это там. Вы нас боитесь.
Она кивнула:
– Боюсь. Простите.
– Обидно, – проговорил Винничук. – Вроде жили в одной стране. Твои ангелы глумились и издевались над тобой, сунули в клетку, хоть ты ни в чем не виновата. Демоны пришли, освободили и ничего не просят взамен.
Рита вздохнула:
– Все равно боюсь. Послушайте, я не могу ехать с вами. У меня мама в Байдаке, работа.
«Ладно, хоть не жених», – подумал Павел.
– Простите, Рита, – сказал он. – До Байдака мы вас довезти не можем. Если хотите, ссадим на полдороге, дальше пешком дойдете. А теперь послушайте меня внимательно. Вы возбуждены, не вникаете в ситуацию и придерживаетесь слишком хорошего мнения об украинских властях и спецслужбах. Удивляюсь, почему оно не пошатнулось после пребывания в камере и всего, что вы видели. Возможно, вы дойдете до мамы. Но уже днем или к обеду вас арестуют. Маму тоже, поскольку вы ей все расскажете. Даже если промолчите, то разбираться все равно не будут. Вы единственный свидетель, который видел, что происходило на секретном объекте, кто там сидел. Обнародование этой информации нанесет режиму непоправимый вред. Она не вяжется с образом свободы, демократии и главенствующей роли прав человека. Европейской общественности это может не понравиться. У Запада и без того в последнее время назрело много вопросов к киевским властям. Подписка о неразглашении – детский сад. Вас просто устранят. Это куда надежнее и безопаснее. Маму тоже. Нужно объяснять, что означает слово «устранят»?
– Да что за ерунду вы несете? – Рита опять задрожала. – Вы утрируете, преувеличиваете. Это просто невозможно!
– Хорошо, я вас предупредил. – Павел нетерпеливо посмотрел на часы. – Великое завоевание демократии состоит в том, что человек самостоятельно распоряжается своей жизнью.
– И задницей, – добавил Винничук, подпрыгивающий у машины.
– Да, и ею тоже. – Павел кивнул. – Но речь о другом. У вас есть двадцать секунд на раздумье, Рита. Едете с нами – будете жить. Не знаю, где именно, но будете. В Донбассе, в России. Вы получите жилье и работу. Я обещаю вам проследить за этим. Попадаем на ту сторону, связываемся с разведуправлением, и, думаю, до вечера наши люди в Байдаке позаботятся о вашей маме. Если захочет, ее переправят через Олдынь. Не захочет – будет в безопасности на украинской территории. Решайте, время пошло.
Выбор из двух зол – это был не ее конек. Девушку ломало как наркоманку.
Спецназовцы рассаживались по машинам. Борисов самостоятельно вскарабкался в задний отсек «Ниссана», где ему постелили брезент, подтащил под голову первый попавшийся мешок, в котором что-то хрустело.
– Да что там у вас? Гвозди, что ли? – осведомился он.
– Золото, бриллианты, – ответил Павел и пожал плечами. – Еще валюта всякая разная. На нужды, так сказать, молодой республики. Забыли вам сообщить, Александр Сергеевич, мы тут грабежом занимались, прежде чем вытащить вас из тюрьмы. Кстати, то, на чем вы лежите, по примерным оценкам составит годовой бюджет небольшого донбасского городка.
Борисов примолк.
Машины завелись.
Корвич выжидающе смотрел на командира. Дескать, будем и дальше бабу уламывать или поедем уже?
– Поехали! – приказал Павел и махнул рукой.
– Подождите! – всполошилась девушка. – У вас же раненый, я должна за ним проследить! – Она как в омут головой бросилась к гостеприимно распахнутой дверце внедорожника.
