Глава четвертая
Закончив все дела и получив паспорт, Кулагин упаковал спортивную сумку продуктами, водкой, сигаретами и кое-чем из белья и выехал к деревне Светлое. Прибыл он в усадьбу в 7.35. Отогнал «семерку» на дальнюю стоянку, поставил так, чтобы она не бросалась в глаза. На КП стоял незнакомый охранник, который как-то насмешливо смотрел на него.
– Привет, – подошел к нему Павел. – Я новый работник, документ предъявить?
– Я в курсе, кто ты. Проходи.
Павел двинулся по дорожке к особняку и у самого входа увидел управляющего, беседовавшего с каким-то молодым человеком. Судя по дорогому костюму и кейсу в руке, это, по-видимому, был помощник депутата Старикова.
Он остановился неподалеку, чтобы не мешать разговору, но молодой человек почти сразу зашел в дом, и управляющий кивнул Павлу.
– Здравствуйте, Алексей Викторович, – поздоровался Кулагин.
– Здравствуй, – ответил Цуканов и спросил: – Дела с документами уладил?
– Да.
– Паспорт при себе?
– Да.
– Пойдем, договор заключим, и приступишь к работе.
Они прошли в третий одноэтажный дом усадьбы, который, как узнал от управляющего Павел, являлся и гостевым, и одновременно там располагались кабинеты управляющего и начальника охраны, с одним отдельным торцевым входом.
В кабинете Цуканов указал Павлу на два заполненных текстом листа:
– Договор в двух экземплярах. Читай. Будут вопросы, выслушаю. Все устроит, внесем данные паспорта, и начнешь трудовую деятельность.
Кулагин прочитал договор. Он был типовым, как при приеме на любую другую работу.
– Вопросов нет!
– И по пункту 3.2?
Этот пункт предусматривал право работодателя привлекать рабочего к работе в выходные дни. Оплата при отсутствии отгулов оговаривалась в приложении номер один.
– И по пункту 3.2!
– Отлично!
Цуканов внес данные паспорта в договора и передал документы Кулагину:
– Распишись.
Павел расписался.
– Один экземпляр можешь забрать себе. С этого дня у тебя месяц испытательного срока.
– В курсе.
– Отлично, тогда ступай в подсобку, переодевайся. Прохоров уже на месте, он скажет, что делать.
Кулагин прошел к большой пристройке, которую Цуканов почему-то назвал каптеркой. На лавке перед сауной сидел и курил Прохоров.
– Здравствуй, Виктор Алексеевич.
– Здорово, Павел. Посиди, покури, время еще есть.
– Мне надо переодеться.
– Успеешь. Все одно, работы не начнем, пока хозяин не уедет в город, в Думу свою.
Кулагин присел, тоже закурил. Посмотрел на окно третьего этажа. Оно было закрыто, портьеры не шевелились.
Это не осталось без внимания Прохорова:
– Слушай, Паша, и чего ты все на то окно пялишься? Сказано же тебе, не суй нос не в свои дела.
– Мне что, закрыть глаза?
– Не надо смотреть туда, поверь, там нет ничего интересного.
– Поэтому ты не хочешь сказать, что за женщина в комнате третьего этажа?
– Ну, ты и упертый! Нас это не касается.
– Ладно. – Павел бросил окурок в стоящую рядом урну. – Пойду переоденусь.
– Погодь. Ты это, парень, поаккуратней сегодня.
– В смысле?
– В том смысле, что не расслабляйся.
– Не понял?
– Поймешь!
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего.
– Виктор Алексеевич?!
– Не приставай, Паша, я предупредил, сказал, что мог, все! Переодевайся, я пока инструмент приготовлю.
– А что делать-то?
– Скажу.
– Да, мутное местечко. Такое ощущение, что здесь не люди живут.
– Люди, Паша, люди, вопрос, какие, – поднял вверх палец садовник. – Иди.
Кулагин зашел в свое помещение, быстрым взглядом окинул его. С позавчерашнего дня ничего не изменилось, даже паутина, едва заметная на люстре, на месте. По привычке он осмотрел шкафы, холодильник, окно, двери, бра. После чего усмехнулся и подумал: «Какие тут могут быть «жучки»? Так скоро тени собственной станешь бояться».
Он быстро переоделся. Несмотря на то что день выдался прохладным, куртку надевать не стал, только брюки, майку и кроссовки. Работая, не замерзнешь. Бейсболку он тоже оставил в комнате, вышел из помещения, прошел ко входу в сауну, где его с метлой ждал садовник.
– Я думал, ты мне кирку или лом приготовишь, ну, или совковую лопату, – улыбался Павел.
– Надо будет, приготовлю. Сегодня аллеи подметать будешь. Сначала брызнешь водой, потом метлой пройдешь. И не размахивай особо, хозяйка жуть как не любит пыль. Впрочем, как и управляющий.
– Где воду взять?
– Шланги на газонах увидишь, найдешь переключатель, включишь воду, но аллеи не заливай, а «дождичком».
– Целая наука. Вот уж никогда не думал, что подметание аллей требует целого инструктажа.
– И кепку надень.
– А это еще зачем?
– Положено.
– В договоре этого нет.
– Паш?! Делай, как я говорю. Куртка – ладно, можно без нее, а кепку обязательно.
– Еще один каприз хозяйки или управляющего?
– Сказал, положено.
Пришлось вернуться и взять бейсболку.
– Сначала центральную аллею метешь, от особняка к проходной, захватывая все площадки, – продолжил инструктаж садовник, вручая ему метлу. У проходной освободишь урну. Мусор в контейнер, что слева от ворот. Видел его?
– Не обратил внимания, но что-то вроде было.
– Потом убираешь аллею к гостевому дому, потом в саду, у бассейна и под конец нашу, что от особняка до сауны. Мети тщательно, чтобы после тебя ни соринки. Увидишь муравейник, найдешь меня, я буду в розарии, дам химию, уничтожишь муравьев. И помни, что я тебе говорил.
– Насчет аккуратности, так я вообще человек аккуратный.
– Ну, ну, поглядим!
От особняка отъехал «Мерседес», и Прохоров, сдвинув на затылок кепку, сказал:
– Ну все, хозяин уехал, работаем. Пятьдесят минут работы, десять минут перекура. И так до обеда, до часа. Жрать-то с собой взял?
– А здесь не кормят?
– Можно договориться на кухне.
– Не надо, у меня все свое с собой.
– Ну, давай, удачи.
– Ты меня словно на войну провожаешь, а не какие-то аллеи мести, – покачал головой Павел.
– Кто знает, Паша, где сейчас война, а где мир.
– И что ты все недоговариваешь, Виктор Алексеевич? Или боишься кого?
– Иди работай!
То, что недоговаривал садовник, Кулагин понял через двадцать минут.
Он прошел метлой половину аллеи, как на ней появился молодой человек в костюме. Пиджак был расстегнут, из-за отворота виднелась кобура. Глядя на Кулагина, он прошел метров десять и встал посреди аллеи, широко расставив ноги. Сегодня будь аккуратен, вспомнил Павел слова садовника. Не этого ли типа имел он в виду? Но что ему надо? Ответ нашелся быстро. Начальник охраны решил проверить, действительно ли он, Кулагин, в свое время проходил подготовку по программе спецназа. Документального подтверждения этому получить не мог, так как никаких документов не существовало, а знать хотелось. Вот только зачем? Или Боровской не мог терпеть неопределенности? Или у него что-то другое на уме? «Непонятка». Но раз Боровской хочет получить определенность, он ее получит. Продолжая работать, Кулагин оценил противника. Крепкий, молодой, лет двадцати семи – тридцати, с военной выправкой. Держится уверенно, непринужденно, значит, навыками рукопашного боя владеет. Но зачем выставил напоказ кобуру? Стрелять он наверняка при любом раскладе не станет. Не тот случай. Ствол как элемент устрашения? Но Боровской должен понимать, для того, кто служил в спецназе или проходил подготовку для этой службы, ствол в ближнем бою только помеха. Но, с другой стороны, оружие произведет впечатление на того, кто к спецназу отношения не имел. Ладно, черт с ним, Боровским, гадать, что у него в голове, бессмысленно. Хочет получить определенность, ради бога.
Кулагин собрался, он был готов к прямому столкновению с человеком, истуканом стоявшим посреди аллеи, продолжал так же размеренно мести плитку, приближаясь к нему. Подойдя вплотную, резко выпрямился:
– Молодой человек, вам не кажется, что вы мешаете мне?
Охранник, а это был явно человек из охраны, третий из тех, кто находился в подчинении Боровского, посмотрел на свои полуботинки.
– Ты запылил мне обувь, мужик!
– Так отойдите в сторону.
– Без проблем, но сначала ты, дворник, протрешь мне туфли. Носовой платок имеешь?
Кулагин взглянул в наглые глаза охранника:
– А не пошел бы ты на… чучело ряженое?
– Во как? Дворник борзеет. Ты кого послал, придурок?
– Тебя, чучело, или глухой?
– Зря ты так, мужик, мог бы и дальше работать, – притворно вздохнул охранник.
– А ты мог бы и дальше спокойно служить.
– Ну ты…
Договорить парень не успел. Перехватив метлу, Кулагин черенком нанес ему удар в промежность и, когда охранник охнул от боли и неожиданности, вырвал из кобуры пистолет, оказавшийся боевым «ПМ», приставил ствол ко лбу схватившегося за мужское достоинство незадачливого бойца:
– Ну что, чучело, будешь и дальше настаивать, чтобы я протер тебе ботинки?
– Ты… ты… – Охранника перекосило от боли, и ствол неприятным холодом давил на лоб.
– Запомни, чучело, – проговорил Павел, – в следующий раз, чтобы серьезно не навредить здоровью, обходи меня стороной, уяснил?
Охранник что-то промычал.
– Уяснил. Ну, тогда отдохни немного.
Павел ударил парня рукояткой по голове, и тот, потеряв сознание, рухнул на газон. Он оттащил его за широкий куст жасмина, пистолет засунул за пояс брюк, закрыв майкой навыпуск, поднял метлу и продолжил работу.
Сухой участок закончился, он подтянул с газона шланг, включил воду, направил распылитель вверх, чтобы опрыснуть оставшуюся часть аллеи, и под этот «дождь» попал вышедший откуда-то сбоку начальник охраны.
– Твою мать, Алексеев! – чертыхнулся он и тут же осекся, увидев не Алексеева, а Кулагина.
Павел отбросил шланг на траву и сказал как ни в чем не бывало:
– Извините, Михаил Григорьевич, не заметил вас.
– Ты? Хм, метем, значит?
– Что сказал садовник, то и делаю.
– Вижу, а тут должен был подойти мой человек…
– В костюме, при галстуке?
– Да!
– Так это ваш человек?
– Не ломай комедию, Кулагин, где он?
– За кустом жасмина, позади от меня. Отдыхает. И будет отдыхать еще минут пять. Вы не поверили мне, Михаил Григорьевич, а я рассказывал о себе правду.
– Значит, ты сделал его? – неожиданно улыбнулся Боровской.
– Конечно. Это не составило труда. Видимо, вы плохо проинструктировали его, парень совершенно не был готов к прямому противоборству.
– Надеюсь, ты не нанес ему увечье?
– Нет! Скоро оклемается. На голове может быть царапина, заживет. Кстати, докладываю вам, я его предупреждал, что если он еще раз попытается…
– Не продолжай, – взмахом руки остановил его Боровской. – Следующего раза не будет. Работай спокойно.
– Спасибо.
– И не надо ерничать. Лучше пойди да приведи его в чувство.
Но идти никуда не потребовалось. Охранник сам вышел из-за куста, держась за голову и промежность. Увидев начальника, опустил руки:
– Михаил Григорьевич…
– Что Михаил Григорьевич? Получил по полной?
– Но кто знал, что он, – кивнул охранник на Кулагина, – пойдет в атаку?
– Недооценил ты противника, Алексеев, но ладно, мы с тобой в другом месте поговорим, ступай вперед. А ты, – повернулся Боровской к Кулагину, – будь спокоен. Проверка закончилась, и тебе нечего опасаться, по крайней мере здесь, на территории. – И двинулся следом за охранником.
– Михаил Григорьевич?! – окликнул его Павел.
– Ну, что еще? – обернулся тот.
– А это? – Павел достал из-под майки пистолет. – Мне ствол вроде как по должности не положен.
– Хорошая работа.
Боровской вернулся, забрал пистолет, как-то уважительно посмотрел на Кулагина и, резко повернувшись, двинулся по аллее. Когда они скрылись за поворотом, Павел хотел продолжить работу, но тут из кустов вышел садовник:
– Ну, ты дал, Паша! Алексеева в момент вырубил.
– Ты подглядывал, что ли, Виктор Алексеевич?
– Да зови просто Алексеичем. Не подглядывал, давление в системе полива упало, ходил, смотрел трубы, соединение шлангов. Пробоину искал. Ну, и услышал ваш с ним разговор. А потом увидел, как ты его метлой и пистолетом. Лихо, ничего не скажешь! А Николай Алексеев лучший охранник у Боровского. Да и мужик нехилый. Прошлым летом тут недалеко на берегу озера компания из трех пацанов и девицы пикник решила устроить. Приехали на иномарке, разложились, не глядя, что территория частная, и давай гульбанить. Музыка на всю мощь, крики, визги. Понятное дело, хозяину это не понравилось, а тогда ночью дежурил Алексеев, Боровской в городе был. Ну, босс и отправил Николая утихомирить и убрать компанию. Я тоже тогда ночевал здесь, саженцы кедра должны были привезти в любое время. Видел все. Так Колька вышел к компании, поговорил чуток с пацанами. Те на него набросились, один даже с ножом. А пацаны на вид не слабенькие, таких еще «качками» называют. Но ладно. Так вот Колька разбросал этих «качков» как щенков. Девица еще визжала громче магнитофона. В общем, они кто как, кто на карачках, кто ползком, еле в тачку влезли и, петляя, свалили по лугу мимо деревни. Алексеев же вернулся, доложился боссу и мне подмигнул, мол, все путем, садовник. А сегодня ты его как пацана вырубил.
– Бывает, Алексеич! Я же не «качок». И очень не люблю, когда мне угрожают или пытаются унизить.
– Да-да. Учел мое предупреждение.
– А чего прямо не сказал, что меня будут проверять таким образом?
– Да я и сам толком не знал. Просто слышал, как Боровской говорил Николаю, чтобы спровоцировал на драку, если получится, но сильно не бил. Главное, посмотреть, как ответит и ответит ли вообще. Ну, я врубился, что речь о тебе идет. Но точно-то не знал, поэтому и намекнул.
– Чего еще ждать от Боровского? – серьезно посмотрел на садовника Павел.
– Ну, теперь ничего. Если он сказал, работай спокойно, значит, больше никаких подлянок не будет.
– А от Алексеева?
– От того тем более. Он что, идиот, каждый раз по яйцам получать? А это, у него ничего там не отвалится?
– Нет, – рассмеялся Павел. – Максимум неделя, а может, и меньше, и будет в полном порядке, я же бил в щадящем режиме. Так, чтобы на время вывести из строя.
– А мог по-другому?
– Мог.
– И как?
– Убить! – прямо ответил Кулагин.
– Ты это серьезно?
– Вполне!
– Да-да. Ну, и жизнь пошла. Весело, ничего не скажешь.
Кулагину нужна была информация по женщине, закрытой на третьем этаже, поэтому он предложил:
– Алексеич, у меня сегодня первый день работы, так?
– Ну?
– Ты помог мне.
– Да уж, помог.
– Помог. Как смотришь, чтобы после работы обмыть все это? Я литр водки привез, закуски хорошей. Посидим, поговорим, выпьем душевно.
– Водку, говоришь, привез? – шмыгнул носом Прохоров. – А чего? Давай обмоем. Повод есть. Почему в свободное время не выпить?
– Во сколько?
– Да как закончим рабочий день.
– В шесть?
– Давай в семь.
– В деревне тебя искать не будут?
– Некому, Паша.
– Ну, тогда договорились.
После инцидента на главной аллее больше ничего особенного в этот день не произошло. Работа была не тяжелая, но нудная. Охранника Алексеева Кулагин не видел, видимо, Боровской специально вызывал его в усадьбу и после неудавшейся проверки отправил обратно. На территории тоже ничего не происходило. За весь день Павел видел только хозяйку, прогуливающуюся с солнцезащитным зонтиком по розарию, да однажды управляющего. Тот с сосредоточенным видом прошел из особняка в гостевой дом, держа в руках солидную кожаную папку. «И что за бумаги нужно было туда тащить? – подумал Павел. – Неужели это все отчетность по хозяйству?» Но ответа искать не стал. Это ему было не нужно. Машинально он отметил, где находятся на территории камеры видеонаблюдения. Их оказалось десять, и одна контролировала подход к той части здания, где на третьем этаже одиноко смотрело на поместье окно, за которым скрывалась женщина.
Закончив работу в 18.00, Павел подобрал инструмент и направился к сауне. Пройдя почти половину пути, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, резко обернулся и увидел женщину в окне. Она подавала ему какие-то знаки, вот только смысл их понять с такого расстояния было невозможно. Кулагин, словно ему в глаз попала соринка, протер глаза. Женщина должна была понять, что он видит ее, но разговаривать знаками не может. Он отвел в сторону руку с метлой, показывая, чтобы она не задергивала штору. Женщина быстро отошла от окна, не тронув тяжелых портьер, окно закрывала лишь полупрозрачная органза.
Еще не зная, что предпримет позже, Павел подошел к сауне. На скамье уже сидел садовник.
– А чего это ты, Паша, на аллее пританцовывал?
«Вот черт глазастый, – подумал Кулагин, – обратил внимание. Вопрос, он ли один?»
– Чуть метлу не уронил, на лету поймал.
– А! Я подумал, с глазами что. Тут от цветов и растений пыльцы полно, аллергия вполне может быть. Уж до чего я к растениям привыкший, и то иногда такой чих возьмет.
– У меня нет аллергии, Алексеич!
– Ну, и слава богу. А вон и босс.
На территорию въехал «Мерседес», остановился напротив парадной лестницы, на которой тут же появилась супруга депутата. Из машины выскочил молодой человек, открыл заднюю дверку. Оттуда важно вышел сам господин Стариков. Жена подошла к нему, поцеловала в щеку, и они двинулись в свои хоромы. Следом засеменил молодой человек с кейсом. Водитель отогнал «Мерседес» под навес, пересел в «Ситроен» и выехал с территории, приветливо помахав охраннику.
– Босс на месте. Юрка Баров укатил домой, Гудов Витя службу тащит, Цуканов еще с бумагами, Боровской повез Алексеева в город и уже не вернется. Хозяин изволит отдыхать. Шпала Рита около Стариковых вертится, обслуживает, мы никому не нужны, так что можем начинать обмывку, Паша, – проговорил Прохоров.
– Пошли!
– Иди, я инструмент отнесу, руки помою, переоденусь и подойду.
– Давай!
Павел прошел к себе, быстро разделся, принял душ, переоделся в спортивный костюм, накрыл на стол. Из его окна хорошо просматривалось окно третьего этажа, там никаких движений, но оно по-прежнему не зашторено.
– Ну, ты знатную закуску выставил, Паша, и колбасу, и сыр, и шпроты, самому-то потом хватит? – сказал, садясь на стул, подошедший Прохоров.
– Не хватит, докуплю.
– Ну давай разливай.
Кулагин вскрыл бутылку водки, налил в рюмки по сто граммов.
– За знакомство, Паша, – поднял рюмку садовник. И тут же, не успев даже закусить, добавил: – Между первой и второй что, Паша?
– А не слишком ли резвый темп берем?
– Самое то.
– Давай по второй, – усмехнулся Павел.
Выпили за Прохорова. Потом за тех, кого уже не было в живых.
Прохоров заметно захмелел. Павел открыл вторую бутылку и бросил мимолетный взгляд на окно третьего этажа.
– Что ты все на это окно смотришь, Паша? – спросил садовник. – Надо же, какой упертый. Ему говорят, не лезь в чужие дела, а он свое гнет.
– Мне что, посмотреть нельзя?
– Слишком часто ты туда смотришь.
– А мне, Алексеич, всегда интересно то, что прячут. Такой вот я любопытный.
– А любопытной Варваре знаешь что оторвали?
– Знаю.
– Хочешь, чтобы и тебе оторвали?
– Ну, это еще вопрос, кто кому.
– И то правда. – Лицо садовника просветлело. – Как ты Алексеева положил-то. В секунду. Он, наверное, не понял ни хрена. А пистолет когда успел вытащить?
– Сноровка, Алексеич. Я же не только в обычной войсковой части служил, но и проходил специальную подготовку. Но все в прошлом. Ничего из этой подготовки не вышло, а потом и вовсе на «гражданке» оказался. Давай выпьем!
– Давай!
После очередной рюмки Прохорова окончательно развезло.
– Значит, Паша, интересуешься, что за дама в комнате третьего этажа закрыта?
– Очень интересуюсь, Виктор Алексеевич.
– Дочь там Старикова, – неожиданно выложил садовник, который уже плохо контролировал себя.
– Дочь? Но почему взаперти?
– Так, что скажу, между нами, – придвинувшись к нему, зашептал садовник.
– Само собой.
– Девушку, что там закрыта, Еленой зовут, ей лет двадцать, может, чуть больше, может, меньше. Где-то так. Стариков первый раз женился на беременной, и эта девочка не его дочь. Но Стариков удочерил ее. Все, в общем, по делу. Жили-поживали тогда еще молодой юрист Стариков и учительница Галина, супруга его с девочкой Леной в обычной двухкомнатной квартире. А потом Стариков вдруг в чиновниках оказался. Как, что, не знаю. Из «хрущевки» съехал, хату в центре города купил. Депутатом стал. Елена в школу престижную ходила, а жена лет пять назад скоропостижно скончалась. Тогда Стариков уже водил шашни с нынешней супругой, Аллой Витнер, это ее девичья фамилия, она помощницей у Старикова была, ну, и заодно любовницей. Это поместье уже года два как строилось, и я работал здесь. Прошло сорок дней по Галине, и Стариков женился на Витнер. У нее пахан еще при советской власти деньгой ворочал, ювелиром был. Помер тоже, как дочь замуж вышла. А Елену Алла Борисовна, мягко говоря, невзлюбила. Впрочем, наверное, было за что. Слишком уж девочка любила мать свою родную, а мачеху игнорировала.
– За это Алла Борисовна и закрыла ее в отдельной комнате?
– Нет. Это не Алла. Это Стариков.
– Почему? Она мешала жить с новой женой?
– Никому она не мешала. Все хуже. Наркоманкой стала Лена. Поступила в университет, там и подсела на иглу. Стариков, как узнал, так и закрыл ее в комнате.
– И давно она так, в камере?
– Почти год. Слышал, Алла Борисовна настаивает, чтобы Елену в дурдом отправили, но Стариков не соглашается, хочет в какую-то клинику частную германскую ее определить.
– И что, девушку совсем не выпускают из комнаты?
– Раньше Боровской выводил на прогулку, но после того как она в октябре, по-моему, попыталась сбежать, прогулки прекратились.
– А врач ее навещает?
– Врач бывает. Такой нагловатый тип, на врача и не похож.
– Приезжает регулярно?
– Каждую неделю, в пятницу. Ты увидишь его. Не похож на врача, не мужик – слизняк, до того морда противная. А еще… но… наливай!
– Ты хотел что-то сказать, Алексеич.
– Потом! Наливай!
Пришлось Кулагину вылить остатки водки в рюмку садовника. Тот опрокинул ее и тут же, уронив голову на руки, уснул. Вырубился мгновенно.
Кулагин покачал головой и попытался уложить его на диван, но Прохоров, что-то промычав, соскользнул со стула и свернулся калачом у комода. Павел накрыл его пледом. То, что неожиданно рассказал садовник, следовало обдумать. Он убрал все со стола, пододвинул стул к окну и закурил, глядя на особняк. В принципе, Алексеич поведал не такую уж и редкую историю из жизни тех, кто, волею случая или какого-то заинтересованного лица, поднялся во власть, обрел состояние, положение. То, что Стариков женился на своей помощнице, история уже обыденная. Сейчас это в порядке вещей. Чинуши меняют жен на молодых секретарш и любовниц сплошь и рядом. Главное, понимают, что «рога» им в дальнейшем обеспечены, а с ними и еще что-нибудь похуже, скажем, элитное место на кладбище в досрочном порядке, но… женятся, чтобы соответствовать своему кругу. В случае со Стариковым он взял в жену помощницу далеко не первой молодости и после смерти жены. То, что имел с ней отношения давно, не важно, хоть какие-то нормы приличия выдержал. А то, что взял не длинноногую девочку, а зрелую женщину, объяснимо. Папа зрелой женщины, будучи ювелиром всю сознательную жизнь, обеспечил дамочку под завязку. И умер вовремя. Но это, скорее всего, совпадение. Ювелир был уже стареньким. В общем, Стариков, уже имея положение и вес во власти, заполучил еще и богатенькую жену. Никакого криминала. Стало ли состояние жены Витлер основным поводом для заключения брака? Вряд ли. Стариков к тому времени и сам был далеко не бедным человеком. Этот период его жизни не вызывает вопросов. Есть деньги, построил имение, нанял людей, добавилось состояние второй жены. Человек богатый, а значит, и влиятельный. Деньги у нас по-прежнему способны сделать если не все, то очень многое, особенно в таких областях, как Переславская, до которой центральной власти дела нет. Сидит наместник-губернатор, что-то делается, налоги перегоняются, и нормально. Остальное решат на месте региональные чиновники. Они и решают. Ни дорог, ни коммуналки, ни социалки, нет, для кого-то есть все, для большинства же то, что сам возьмешь, не полагаясь на интересы вышестоящих. Возможно, он и утрирует, но если разобраться, то не слишком сильно. Ладно, такова жизнь, ничего с этим не поделаешь.
Значит, современный период Старикова как на ладони и, как стекло бутылки, прозрачен, с небольшим затемнением, не порочащим общий фон. Но вот как он из юриста, каких в городе тысячи, вошел во властные структуры и быстро сделал карьеру, неясно. Получал зарплату, жил в «двушке», как все, в середине девяностых родилась дочь. Обычная семья с весьма скромными доходами. И тут такой внезапный рывок вверх. Для этого необходимы либо очень большие связи, которых, судя по рассказу Прохорова, будущий депутат не имел, либо очень большие деньги, которых у Старикова тоже не было. Но появились. Или покровители, или деньги, или и то и другое. Но покровительство и «бабки» надо отрабатывать. Старикова посадили во власть, это ясно. Но не только же для того, чтобы он отработал вложенный в него ресурс? Он должен был дать прибыль. И прибыль солидную. Видимо, Стариков оправдал надежды тех, кто на него поставил. Хотя… почему покровители? А госпожа Витлер? У нее были деньги. Вернее, у папы-ювелира, а тот мог иметь виды на перспективного потенциального муженька своей засидевшейся в девках либо ведшей слишком свободный и разгульный образ жизни дочери. Это ближе к истине. И… достаточно. Истину, если он и узнает, то не путем умозаключений. Хотя, возможно, его заключения совпадают с истиной. Теперь о дочери Старикова, той самой девушке, что, по сути, заключена в камеру третьего этажа особняка. В истории, рассказанной садовником, тоже ничего особенного нет. Могла Елена подсесть на иглу? Легко. Тем более имея свободу и деньги. Рано или поздно это стало бы известно Старикову. И его поведение тоже объяснимо, закрыть дочь, чтобы лишить наркоты, нанять врача. Одно не стыкуется. По словам Прохорова, девушка изолирована уже год. Год с ней работает врач, зависимость за этот период должна ослабеть настолько, что девушка вполне могла дальше обходиться без наркоты. Но госпожа Старикова-Витлер настаивает на отправке Елены в дурдом, а сам депутат планирует поместить приемную дочь в заграничную клинику. Зачем? Или за этот год в ее психике произошли изменения не в сторону улучшения? Помутился рассудок? Он, Кулагин, не нарколог, может, это и возможно. Но что-то подсказывает, дело в другом. В чем? Это-то и надо выяснить. С другой стороны, а зачем ему это нужно? На этот вопрос он ответить не мог. Следует попытаться вступить с девушкой в контакт. Как? Подумаем, придумаем. Павел вновь взглянул на окно и увидел в нем бледное лицо. Она смотрела на него. Он поднял руку, она тоже подняла свою. Павел показал рукой на грудь, затем вытянул ее в сторону окна, что означало – я к тебе. Она ответила тем же. Затем что-то, видимо, произошло в особняке. Елена быстро закрыла шторы, в окне зажегся свет. На улице потемнело, включились фонари, пошел дождь. На сегодня все. Кулагин разделся, прилег на диван и уснул.
Проснулся оттого, что в пять утра заворочался Прохоров. Садовник сбросил плед, поднялся, тряхнул головой, сел на стул.
– Что так рано, Виктор Алексеевич, спал бы еще и спал.
– Все, выспался. Это сколько мы вчера выпили?
– Литр.
– Не может быть! После литра на двоих я спокойно до хаты в деревне дохожу.
– Раз на раз не приходится. Сразу предупреждаю, Алексеич, «похмелки» нет.
– И не надо. Цуканов или Боровской почуют, считай, ползарплаты долой. А если, не дай бог, попадешься на глаза боссу, а еще хлеще – его жене, то вообще будут вилы. Могут и погнать. Хотя меня вряд ли, а вот ты вылетишь без разговоров.
– Я не собираюсь похмеляться.
– Думаешь, от нас перегара не будет? Я сейчас чувствую, как от меня смердит за версту.
– Позавтракаем, выпьем кофе, перегар пройдет.
– Не-е, Паша, не получится, – покачал головой Прохоров. – Нужен рассол с укропом. Рассол башку прояснит, укроп перегар отобьет, проверено.
– Где бы его еще взять.
– У меня на хате есть.
– Так охранник почует перегар и доложит Боровскому, тот учинит тебе допрос, где, когда пил.
– Тут и без допроса ясно, где, когда, с кем. Но я не собираюсь через проходную идти. У меня свой потайной ход имеется.
Кулагин внимательно посмотрел на садовника:
– В смысле?
– В прямом. Я же тут с момента начала строительства и знаю, как и что делали. Так вот, прямо за сауной и молодыми соснами у забора куст. Когда-то там заложили трубу водосточную, нехилую, в диаметре полметра. Территория-то большая, только тот, кто проектировал водосток, или ни хрена не врубался в работу, или ошибся, вода пошла на север, а трубу положили на западе. Босс, как просек это дело, велел трубу засыпать. Тогда тут работала бригада из Узбекистана, Рашид, прораб, был старшим. Узбеки особо себя не утруждали, засыпали мусором со стороны усадьбы, и все. Я же потом раскопал, а до этого в метре куст жасмина посадил. Куст разросся, яма, где ближний конец трубы, травой зарастает, но сам ход чистый, потихонечку да ползком, минута – и ты в роще. А из рощи до деревни в обход усадьбы километра не будет.
– Ну, ты, старый лис! – рассмеялся Кулагин.
– Да че я-то? Если бы не дебил-проектировщик, то сам ничего не сделал бы. Короче, не будем тянуть кота за хвост, я на хату, ты жди, к семи буду.
– Может, тебя подстраховать? Встретить у куста?
– Не надо, лишняя рисовка ни к чему. Тут иногда крендель один приезжает, и днем, и ночью, и утром.
– Что за крендель?
– Руслан Атабеков, но это тебя не касается. Слушай, Паш, я вчера, наверное, болтал всякую чушь про хозяина?
– Нет. То, что жена у него стерва, говорил, то, что ей под стать горничная, или, как ее называют, домоправительница, сука плоскодонная, без мужской ласки, озверевшая, тоже говорил, но больше вспоминал, как я Алексеева сделал.
– Да? – Прохоров подозрительно посмотрел на Павла. – Ни хрена не помню. А такое со мной редко бывает. Может, ты в водочку подсыпал чего?
– Конечно. Карбида.
– Шуткуешь? Но раньше у меня память не отшибало.
– Возьми бутылки да отнеси участковому, наверняка ты с ним в хороших отношениях, даже из-за того, что у Старикова в почете, пусть он попросит своих экспертизу провести. А вообще, кто-то говорил, что нечего попусту молоть языком, надо в деревню за рассолом идти!
– Старею! Ладно, пошел.
– Давай, удачи, не застрянь в трубе!
– Ты лучше пожрать сообрази. Закусим после рассола, чтобы наверняка.
– Обязательно.
Садовник вышел, немного помедлив, следом двинулся Кулагин. Вновь дала знать привычка лично оценивать обстановку. Объяснения Алексеича – это хорошо, увидеть же, где находится лаз, который вполне может пригодиться, совсем другое дело. Павел умел перемещаться бесшумно, Прохоров, хоть и оборачивался несколько раз, слежки не заметил. Подошел к огромному кусту, еще раз осмотрелся, зашел за него и исчез. Спустя пару минут туда же прошел Кулагин. Теперь он знал, где находится лаз, не контролируемый охраной.
Вернувшись в свое служебное помещение, Павел нарезал бутербродов, достал из холодильника недоеденные шпроты, вытащил из шкафа хлеб. Присел у окна, закурил и взглянул на окно третьего этажа. Портьеры открыты, но за органзой никого не видно. Девушка, наверное, еще спит.
Садовник обернулся быстро. Принес двухлитровую банку рассола.
– А чего он такой мутный, Алексеич? – спросил, глядя на банку, Кулагин.
– Прозрачная вода в колодце. А это Напиток, с большой буквы. Рецепт еще от прадеда. Тот был купцом первой гильдии, богатым, но жадным, мне бабка, дочь его, рассказывала. И страдал алкоголизмом. Месяца два мог не пить, занимался торговлей, а потом запивал. Уезжал в леса, на заимку с приказчиками и там пил беспробудно неделю. Цыган брал с собой, они с него деньгу тащили беспредельно, да девок молодых. Охотник до них прадед был. Так вот как напивался до чертиков, уходил в отлежку и только этот рассол и употреблял. На третьи сутки после бани был как огурец.
– В общем, жил на полную катушку?
– А то! А брат его двоюродный в большевиках обретался. Все деньги просил на революцию. И прадед давал. Тока не помогло ему это. В восемнадцатом году, как революция прошла в Переславле, прадеда к стенке поставили. И главное, приговор ему смертный вынес тот двоюродный брат, он тогда в начальниках губернских был, суды вершил, в трибуналах заседал. Вот так.
– Да, было время, когда брат брата убивал, и за что? А все за власть, – вздохнул Павел. – Впрочем, и сейчас за ту же власть многие готовы друг другу глотки рвать. Ну, давай попробуем твоего рассола.
Прохоров разлил мутную жидкость в кружки, на тарелку отдельно выложил огурчики, помидоры и укроп.
– Ты, Паша, на укроп налегай.
Рассол действительно взбодрил, а укроп, вместе с огурцами, помидорами и другой зеленью, начисто отбил перегар.
– Хороша похмелка, – оценил Кулагин.
– А я что говорил. У меня сосед на «Газели» работает, а не может, чтобы после работы не выпить. Через это от него и жена ушла. Так вот он у меня по три-четыре банки берет и ни разу ментам не попался, хотя те останавливали чуть ли не у дома.
Кулагин решил напомнить об упомянутом садовником Руслане:
– Вот и добро, а Атабеков твой так и не приехал…
– Какой он, на хер, мой? Это кореш самого босса… – Поняв, что сболтнул лишнего, Прохоров с возмущением взглянул на Павла: – И чего ты все пытаешь меня, Паша? Тебе что, больше всех надо? Али ты какой свой интерес имеешь тут, для того и на работу устроился? Ты, случаем, не мент?
– Ага, мент! – рассмеялся Кулагин. – Сам-то понял, что сказал? Стариков не только всех ментов в области знает, но и их стукачей. Впрочем, ему, если надо, об этом сразу сообщат.
– Это точно, – хмыкнул садовник. – У Старикова и начальник полиции, и прокуроры, и судьи, и генералы всякие в хороших знакомых. Еще увидишь, как тут бордель руководители города устраивают. Хотя нет, не увидишь. На это время всех лишних из усадьбы убирают.
– И охрану?
– Этих когда как, но охраны, когда сюда все областные верхушки съезжаются, здесь немерено. И полицейские, и штатские. Наши иногда остаются, иногда уезжают, Боровской за охраной смотрит. Черт возьми, Паша, ты опять суешь свой нос куда не надо!
– Ну, что поделать, Алексеич, раз я такой любопытный?
– Переодевайся, любопытный, пойдем к управляющему, наряд получать.
– Предстоит какая-то более серьезная, чем подметание, работа?
– А я знаю? Может, предстоит, может, нет. Если заметил, вчера Алла по усадьбе долго гуляла. А той в голову может прийти все, что угодно. Надысь, до тебя еще, не понравилось ей, что каштаны вдоль аллеи к бассейну растут. А ведь сама решила там их рассадить. Приказала заменить голубыми елями. Саженцы привезли, а я до утра копал ямы под новое место для каштанов.
– Ямы рыть – не в шахте работать.
– Посмотрю я на тебя, когда Цуканов укажет на поляну и скажет – здесь к утру должно быть двадцать ям метр на метр, глубиной полтора, на дне в ряд щебенка или керамзит, потом перегной, потом вновь слой дренажа, сбоку труба для полива корней, и наполовину все прижато черной землей, что за усадьбой в ста метрах в бункере заброшенной фермы. Да к тому же вся земля должна быть вывезена опять-таки на ферму. А из инструмента лопата да тяпка садовая, ну, еще топор, чтобы старые корневища рубить.
– А что, и так бывает?
– Я к примеру. Но здесь, Паша, возможно все.
– Понятно. Беру свои слова обратно.
Цуканов, появившийся перед особняком в 8.00, никакой серьезной работы не дал. Распорядился заниматься тем же, чем и вчера.
Садовник довольно хмыкнул, Павел же сказал управляющему:
– Мне после работы надо в город, Алексей Викторович.
– Да хоть в Москву. Ты можешь вообще жить дома. Главное, чтобы в 8.00 был здесь.
– Начальника охраны предупредить?
– Как хочешь. Но ему это надо?
– Понял.
– А понял, приступай к работе, да идите отсюда быстрее, скоро босс с супругой в город поедут.
– Сегодня же среда. Уходим, – кивнул садовник и повернулся к Кулагину: – Пошли, а то машины подъедут, босс выйдет.
– С супругой?
– Не-е, они на разных тачках ездят.
– Ты упомянул среду. Это что, особенный день в усадьбе?
– По средам Алла Борисовна выезжает в магазины. Вот только почему-то возвращается утром в четверг. Черт, опять сболтнул. Паша, не доставай меня расспросами, а то разругаемся.
– Только один, Алексеич, уж больно интересно.
– Нет.
– Ты только кивни или покачай отрицательно головой. Босс тоже возвращается в четверг утром?
Садовник покачал головой. А Кулагин подумал, еще одна «непонятка». Жена Старикова проводит ночь в городе без мужа? Может, в секте какой состоит, и у них там по ночам со среды на четверг обязательный ритуал? Но он вроде ничего о подобных сектах не слышал. Надо у капитана Орехова поинтересоваться. Конечно, тот удивится, зачем это отставному капитану, устроит допрос, но ответ даст. А ФСБ знает обо всем и обо всех в городе и области. Естественно, речь о тех, кто представляет для службы хоть какой-то интерес. Странностей становится все больше. Но и обстановка, черт возьми, только усложняется.
У сауны садовник вручил Павлу метлу, и Кулагин приступил к работе, по ходу обдумывая новые подробности жизни этой загородной усадьбы. А может, он все преувеличивает? Но нет, чутье спецназовца не обманешь. Здесь что-то было не так, как должно быть. И он не успокоится, пока не узнает, что именно.
